5.

5.

[Издание брошюры против Джунковского при участии А. Н. Хвостова, Белецкого и Замысловского. Причины недружелюбного отношения Воейкова к Джунковскому. Охлаждение в отношениях А. Н. Хвостова и Белецкого с кн. Андрониковым и его причины. Примирение. Протопопов, Петкевич и Драгомирецкий в связи с порчей отношений Андроникова с Распутиным и Вырубовой. Мотивы назначения А. Н. Хвостовым Шадурского директором департамента общих дел. Отношение Шадурского к еврейским делам. Конфликт по этому поводу с Белецким. Выдача, по распоряжению А. Н. Хвостова, 25.000 руб. Замысловскому на издание книги о деле Бейлиса.]

Но побуждения иного характера были у меня в отношении ген. Джунковского на первых шагах моего и Хвостова вступления в должность, в деле издания, в самом ограниченном количестве экземпляров брошюры, за подписью Тихменева, направленной против ген. Джунковского. В этой брошюре ярко подчеркивались не только либеральное направление ген. Джунковского, но и сочувствие освободительному движению, проявленное им в служебных действиях, начиная с его губернаторства в Москве в 1905 году. Об этой брошюре мало кто знает, быть может, даже и сам ген. Джунковский не знает, как не знали и вы, г. председатель, до моего вам личного заявления. Из данных мною до сего показаний относительно моего совместного с ген. Джунковским служения в министерстве внутренних дел при Н. А. Маклакове вы могли убедиться, что в настоящее время, когда государственный переворот совершился, я отнюдь не хотел прикрыться теми личными начинаниями ген. Джунковского в системе борьбы со старыми приемами ведения агентуры, какие он проводил тогда и кои я скреплял своею подписью. С тою же искренностью я отнесусь и к этому факту.

При первых свиданиях моих и А. Н. Хвостова с Замысловским зашла речь о недавно оставившем пост товарища министра внутренних дел, заведывавшем политической частью министерства, ген. Джунковском как о государственном деятеле, не только не поддерживавшем начинания правых организаций и не прислушивавшемся к их голосу в стране, но нанесшим своей политикой и ослаблением агентурного освещения среды противоправительственных партий, быть может, и непоправимый ущерб, по поводу чего Замысловский предполагал выступить на страницах «Земщины». При этом Замысловский сослался на статью о московских событиях в 1905 г., помещенную в одном (я теперь не помню) из ежемесячных журналов, выходящих книгами, где упоминалось о деятельности ген. Джунковского, как губернатора, шедшего навстречу тогдашним веяниям. Я высказался против выступления с разоблачениями ген. Джунковского в «Земщине», с чем согласился и А. Н. Хвостов, но предложил издать по этому поводу брошюру, которую и довести до высоких сфер с тем, чтобы заронить у государя чувство опасения ген. Джунковского и тем на долгое время лишить последнего возможности выступления на арену государственного административного служения. С этим согласился как А. Н. Хвостов, так и Замысловский.

Затем Замысловский принес мне для ознакомления упомянутую выше журнальную статью, сообщил план издания и выбор им автора, которого и я знал, сказал мне, у кого можно собрать некоторые сведения из прошлого ген. Джунковского. Посвятив их в это дело, я через несколько дней выдал Замысловскому на это издание 6.500 руб., с тем, чтобы Тихменев получил 3.000, а остальные пойдут на типографские и издательские расходы. Впоследствии Замысловский мне говорил, что он Тихменеву дал 2.000 рублей, а остальные ушли на издание. Отвечая за себя, я не буду говорить о лицах, давших о ген. Джунковском некоторые сведения Замысловскому, но только считаю долгом своей совести заявить, что в это дело я никого из состава департамента полиции не посвящал и к работе по собиранию материала не привлекал. Также я считаю нужным оттенить, что, когда это издание, в корректурном виде, было представлено в цензуру, то С. В. Виссарионов[*], еще в ту пору, не сложивший официально своих обязанностей председателя комитета, которому я до этого ничего не говорил по поводу этой брошюры, сам, по собственному побуждению, пришел с этим оттиском ко мне в квартиру, и хотя он считал себя несправедливо обиженным ген. Джунковским, по инициативе которого состоялся его перевод из департамента полиции в члены совета по делам печати, доложил мне о неудобстве появления в свет подобного издания. Затем, когда я ему сказал, что этот вопрос уже решен, он все-таки попросил меня прочесть весь оттиск, в особенности некоторые отмеченные им места, узнав, что я только знаю план, а статьи не читал. Когда я прочел, то некоторые части зачеркнул.

Если у А. Н. Хвостова, у Замысловского и Тихменева были в отношении ген. Джунковского искренние убеждения политической борьбы с ним, то у меня, который его несколько ближе знал, говорило, главным образом, неостывшее еще тогда чувство личной обиды на Джунковского за его отношение ко мне, связанное с последним периодом моей службы в департаменте полиции при нем и Маклакове, свидетелем чего был департамент, так как о моем отношении к главным циркулярам в эту пору я уже сказал в одном из предыдущих моих показаний. Что же касается лиц, стоявших близко к ген. Джунковскому как по штабу, так и по департаменту полиции, то никто из них при мне не ушел, даже секретаря ген. Джунковского чиновника V класса особых поручений Сенько-Поповского, которого я в свою пору, после ухода ген. Курлова, относившегося к нему с особым доверием, поддержал, рекомендовав вниманию товарища министра Золотарева и Джунковского, и поставил в хорошие материальные условия, но который много способствовал охлаждению ко мне Джунковского, — я, несмотря на то, что он, занимая должность секретаря при товарище министра, при моем вступлении даже не спросил моего разрешения на продление отпуска, данного ему ген. Джунковским, и ко мне, по возвращении с Кавказа не явился, не лишил должности чиновника особых поручений V класса, ни материального и добавочного и довольно большого содержания из сумм департамента, о чем мне даже был сделан доклад по департаменту. Я оставил его в составе министерства до состоявшегося через несколько месяцев перевода его, по просьбе ген. Джунковского, на Кавказ вице-губернатором и только отправил в командировку в Оренбург по устройству беженцев, когда губернатор просил о командировании ему кого-нибудь в помощь из чинов министерства, что дало Сенько-Поповскому, предварительно назначения вице-губернатором, возможность ознакомиться с предстоявшими ему обязанностями, так как он до того в провинции не служил и самостоятельных административных функций не исполнял.

Что же касается лиц, близких к Маклакову и им поставленных, то я не только не был к ним пристрастен, но когда А. Н. Хвостов, желая окружить себя своими людьми по министерству внутренних дел, имел надобность освободить некоторые должности (как, например, директора канцелярии министра, заведывающего гофмаршальскою частью дома министерства внутренних дел и распорядителя экстраординарного фонда и др.)[*], они, при моем содействии, были назначены на высшие должности в провинции согласно их пожеланиям; это было сделано мною из-за желания подчеркнуть Н. А. Маклакову, что у меня остались о нем хорошие воспоминания; это, как я думал впоследствии, когда уже ушел из министерства внутренних дел, послужило началом более доверчивого сближения Н. А. Маклакова со мною.

Когда упомянутая брошюра о ген. Джунковском была издана, и Замысловский принес мне пачку экземпляров ее, то я дал несколько книжек А. Н. Хвостову, кн. Андроникову, затем не менее 10 экземпляров А. А. Вырубовой, при свидании моем и А. Н. Хвостова с ней в Царском Селе, с соответствующей обрисовкой ген. Джунковского в связи с его отношением и Распутину, чем доставил видимое удовольствие ей и Распутину, которому тоже были даны 2 или 3 брошюры, и потом передал несколько экземпляров ген. Воейкову, отнесшемуся благоприятно к этому изданию.

Если в связи с последовавшим заявлением ген. Андрианова[*], обрисовывавшего, как я уже раньше говорил, поведение Распутина в Москве в ресторане «Яр» в иных тонах, чем материал, представленный государю ген. Джунковским, эта брошюра помогла А. А. Вырубовой и Распутину восстановить несколько подорванное у государя докладом ген. Джунковского доверие к Распутину, то не в этом отношении, конечно, брошюра эта была приятна ген. Воейкову и даже не по мотивам борьбы с ген. Джунковским на почве несходства в политических взглядах. Причина здесь несколько иная и заключается в том, что из всех моих предыдущих разговоров с ген. Воейковым по поводу ген. Джунковского до вступления и при вступлении в должность товарища министра и из того, что мне в откровенной беседе передавал кн. Андроников по этому вопросу, я вынес вполне ясное впечатление, что милостивое внимание, оказываемое до этого времени государем ген. Джунковскому, благодарность за прием во время выездов государя в 1912 году на Бородинские торжества, чему я сам был свидетелем, затем доминирующая роль, предоставленная Маклаковым ген. Джунковскому в приемах, встречах и охране государя в дальнейших объездах государя по России и, наконец, передоверие Маклаковым своего права непосредственного доклада государю по делам корпуса жандармов и полиции, вселили у ген. Воейкова искреннее убеждение в затаенном желании ген. Джунковского получить должность дворцового коменданта, тем более, что об этом уже одно время (в период стихов Мятлева об Куваке) ходили слухи в петроградском обществе, в виду пошатнувшегося тогда положения ген. Воейкова.

К этому же первому периоду относится и последовавшее затем охлаждение отношений наших к князю Андроникову. Когда кн. Андроников сыграл главную роль в нашем назначении и искренно помогал нам в первых наших шагах более близкого сближения с Распутиным и А. А. Вырубовой, то он просил А. Н. Хвостова, поддерживая его в необходимости иметь в министерстве своих людей, дать некоторые назначения и служебное движение близким к нему, князю, людям: Драгомирецкому, полк. Балашеву, Евреинову (служившему в градоначальстве), Манжевскому[*] и нескольким еще чиновникам (я теперь не припоминаю — кому, но занимавшим невидное служебное положение) и настаивал на уходе в особенности вице-директора департамента общих дел Палеолога, директора департамента духовных дел Менкина и петроградского градоначальника кн. Оболенского (товарища князя по пажескому корпусу), с которыми у него по различным поводам существовали неприязненные отношения. Затем кн. Андроников настойчиво домогался, чтобы при назначении на видные посты по центральным учреждениям министерства внутренних дел А. Н. Хвостов советовался с ним и ему заранее говорил о своих кандидатах; в особенности кн. Андроникова интересовали два назначения на должность директора: по департаменту общих дел, за уходом Волжина, и по департаменту духовных дел иностранных исповеданий, где князю хотелось иметь людей, с которыми он был бы близок или мог войти в хорошие отношения. Такие притязания князя совершенно не устраивали А. Н. Хвостова и несколько разбивали мои предположения; но, зная характер князя, я рекомендовал А. Н. Хвостову быть очень осторожным в тех случаях, где кн. Андроников будет проявлять большую настойчивость, и удовлетворять его просьбы только постольку, поскольку это будет отвечать нашим видам, так как в среду министерских чинов уже проникли слухи о влиянии князя на нас, не без участия в этом самого князя и Драгомирецкого, слухи, породившие различные толки, недалекие от истины, и началось к князю хождение чиновников, искавших его у нас поддержки.

Назначение Балашова устраивало А. Н. Хвостова, хорошо знавшего этого офицера по Нижнему Новгороду; уход Менкина, против которого интриговал Драгомирецкий, открывал А. Н. Хвостову возможность провести своего кандидата — старого его товарища по лицею — воронежского губернатора Петкевича, моего хорошего знакомого и сослуживца по Ковенской губернии, а за Евреинова просил тоже и товарищ министра кн. Волконский, оставлению которого в министерстве, по соображениям средостения кн. Волконского с многими из видных деятелей Государственной Думы, мы придавали большое значение. Эти просьбы были в скором времени удовлетворены, и это князя успокоило; что же касается Драгомирецкого, Палеолога и кн. Оболенского, то здесь произошло столкновение различных причин, вытекавших из существа положения каждого из нас.

Относительно кн. Оболенского, ставленника Маклакова и товарища ген. Джунковского по Преображенскому полку, ни я, ни А. Н. Хвостов по многим соображениям не хотели исполнить просьбы кн. Андроникова; что же касается Палеолога, то в данном случае желания кн. Андроникова сходились также и с желанием А. Н. Хвостова, который как ему, так и бывшему директору департамента общих дел Арбузову не мог забыть отношения к себе со стороны департамента общих дел вообще, а в особенности в вопросе о пожаловании ему, Хвостову, после продолжительного состояния в должности губернатора, одинаковой награды с его полициймейстером и их личных приемов его, когда он посещал департамент общих дел. Я же с Палеологом был в давних хороших отношениях. Поэтому, благодаря моему усиленному настоянию, А. Н. Хвостов изменил свое первоначальное намерение и предложил дать Палеологу назначение в провинцию на административный высший пост, о чем и было объявлено Палеологу и. д. директора департамента общих дел Шинкевичем; это уже кн. Андроникову не понравилось, но все-таки особенно его не задело. Но оказалось, что такое назначение совершенно не устраивало Палеолога не только потому, что он никогда не служил в провинции и не хотел расстаться с Петроградом, где уже семейно устроился, но вследствие его болезни, требовавшей серьезного лечения на юге. В виду этого, когда он мне объяснил все эти причины и я увидел его болезненное состояние в этот период, я упросил А. Н. Хвостова, в личное мне одолжение, назначить Палеолога членом совета и, чтобы не смущать кн. Андроникова, дать Палеологу командировку на юг, по наблюдению за движением дел в губернских учреждениях по ликвидациям немецких земель в числе других чинов совета[*] министерства, командированных нами тогда с этой целью в места немецкого землевладения. А. Н. Хвостов, после трехдневных просьб моих, согласился на мое предложение, и оно было проведено в срочном порядке. Хотя и кн. Андроников и Палеолог, который был, по моему намеку, у князя, и помирились, но старых отношений у них не восстановилось, и этого назначения, дававшего Палеологу служебное повышение, кн. Андроников потом не мог мне забыть и часто его мне вспоминал.

Но еще большее осложение с кн. Андрониковым произошло в вопросе о назначении Драгомирецкого. Драгомирецкий — выходец из Галиции; он был одним из старейших служащих департамента духовных дел иностранных исповеданий, знал хорошо департамент и его дела, был исполнителен, умел всегда сохранить свое служебное доминирующее положение в департаменте при многих директорах с различными характерами и взглядами, в том числе и при Менкине, который даже и не знал об обиде, нанесенной им Драгомирецкому в деле юбилея последнего; был конспиративен, но давал понять сослуживцам о своих влиятельных знакомствах и любовью своих подчиненных и сослуживцев не пользовался. С кн. Андрониковым Драгомирецкий был связан узами давних отношений; от него кн. Андроников знал многое из жизни министерства внутренних дел и высших чинов министерства, он же был правой рукой князя во всех делах последнего и составлял князю его записки, о коих я упоминал раньше. Поэтому понятно было, а мне, как знавшему эти отношения, в особенности, желание кн. Андроникова дать служебное движение Драгомирецкому; при этом кн. Андроников просил о назначении Драгомирецкого на вакантную должность вице-директора, с поручением Драгомирецкому немедленно же вступить, после ухода Менкина, в отправление обязанностей директора. Кн. Андроников, как я думаю, лелеял надежду, что деловитость Драгомирецкого, а затем и влияние его, князя, помогут назначению Драгомирецкого впоследствии на пост директора этого департамента; поэтому князь особенно настойчиво торопил А. Н. Хвостова с этим назначением. А. Н. Хвостов в моем присутствии обещал ему исполнить эту просьбу, и мы уже поздравили Драгомирецкого на квартире кн. Андроникова с этим назначением.

Однако приехавший затем, по нашему телеграфному вызову, в Петроград Петкевич нарушил все планы кн. Андроникова. Когда кн. Андроников узнал от Драгомирецкого о составлении всеподданнейшего доклада по поводу назначения Петкевича директором департамента духовных дел иностранных исповеданий, то высказал А. Н. Хвостову, повидимому, со слов того же Драгомирецкого несколько соображений против Петкевича; но увидев, что последний близок не только А. Н. Хвостову, но и семье дяди А. Н. Хвостова, князь с этим назначением должен был примириться и только настаивал на скорейшем назначении Драгомирецкого. На одном из этих соображений и я также останавливал внимание А. Н. Хвостова, когда А. Н. Хвостов мне заявил о своем желании назначить Петкевича на эту должность, — это то, что Петкевич в молодости переменил несколько вероисповеданий: родившись в католической семье, он перешел в лютеранство, а затем уже, будучи в лицее, в православие. Поэтому я рекомендовал А. Н. Хвостову Петкевича, который хорошо знал крестьянский вопрос, как по службе своей во 2 департаменте сената, а затем по должности в Ковенской губернии мирового посредника, предводителя дворянства и председателя съезда мировых посредников, а впоследствии непременного члена губернского присутствия, назначить на должность управляющего земским отделом, которая предстояла к открытию, в виду желания Литвинова уйти в сенат. Но А. Н. Хвостов, предложил[*] провести ряд работ законодательного характера по департаменту духовных дел иностранных исповеданий по реформе лютеранских немецких приходов и др., я, зная работоспособность Петкевича, остался при своем первоначальном решении. Когда же Петкевич познакомился с чинами департамента, из которых он некоторых и ранее знал, с обстановкой взаимных отношений служащих в департаменте и получил от меня ближайшие сведения о Драгомирецком и его роли при кн. Андроникове, то он начал настойчиво просить А. Н. Хвостова устроить Драгомирецкого иначе, но дать ему, Петкевичу, возможность выбрать из состава служащих более отвечающего его требованиям вице-директора как его ближайшего сотрудника и остановил свой выбор на двух: Петрове (впоследствии назначенном при мне членом совета, а потом сенатором, брате одного из воспитателей наследника) и Тарановском, моем сослуживце по виленскому генерал-губернаторскому управлению, которого знал и Петкевич, также служивший в пределах этого генерал-губернаторства. В виду этого было предположено назначить Драгомирецкого, занимавшего должность V класса, на должность IV класса или чиновником особых поручений или членом совета, по его выбору, и увеличить ему из сумм департамента содержание и таким путем, хорошо его устроив, устранить его из департамента духовных дел иностранных исповеданий.

Когда об этом А. Н. Хвостов сказал приехавшему к нему на квартиру кн. Андроникову, то тот так разволновался, что с ним сделался истерический припадок. Он начал упрекать А. Н. Хвостова, а заочно и меня, в том, что мы нарушаем наш контракт с ним, и стал угрожать тем, что он расшифрует все наши планы Распутину, А. А. Вырубовой и Воейкову и, несмотря на успокаивание его Хвостовым, холодно простившись с ним, уехал. Тогда в свою очередь встревожился и А. Н. Хвостов; немедленно попросив меня по телефону приехать к нему, А. Н. Хвостов, когда я вошел к нему, рассказал мне в подробностях, что произошло у него с князем, и поручил мне этот инцидент как-нибудь уладить. Я поехал к князю. Действительно, я до того времени никогда не видел его в таком состоянии, как я его застал. Князь был сильно задет, повторил мне те же упреки, указал на свои заслуги не только в деле нашего назначения, но и в осуществлении всех наших планов, и хотя я ему доказывал, что наше предложение Драгомирецкому должно более устраивать последнего и в служебном (должность вице-директора V класса) и в материальном, отношениях, но князь на этот раз был неподатлив и только на другой день, когда я снова посетил его, получив от А. Н. Хвостова директивы согласиться на требования князя и ему об этом сказал, состоялось наше примирение, обрисовавшее характер князя. Для меня и теперь не ясно, какие мотивы были у Драгомирецкого при отказе от наших во всех отношениях его устраивавших предложений, заставившие его давить в этом направлении на князя, проявившего в этом деле такую особую настойчивость.

Этот инцидент показал А. Н. Хвостову, поскольку надо считаться с кн. Андрониковым в тех случаях, когда он чего-либо настойчиво добивается, и, поэтому, Хвостов при первом же свидании с князем наружно постарался сгладить взаимный осадок горечи. Назначение Драгомирецкого последовало немедленно и, в виду отъезда Петкевича в Воронеж для перевезения семьи, Драгомирецкому был сейчас же дан ордер на управление департаментом но, чтоб не обидеть старейшего чиновника по департаменту, во всех отношениях достойного человека Петрова, было испрошено в скорости назначение последнего на должность члена совета. Я не буду говорить об отношениях затем Драгомирецкого к его двум конкурентам, выставленным Петкевичем и мною поддерживаемым; но скажу только, что кн. Андроников с этого времени, пользуясь сведениями Драгомирецкого, наружно установившего корректные отношения с Петкевичем, все время и после нашего ухода при Штюрмере и Протопопове относился критически к деятельности Петкевича вплоть до внезапного удаления Петкевича от должности при Протопопове, который, несмотря на мои просьбы, мне не сказал о причине ухода Петкевича и, назначив директором своего старого знакомого члена совета Харламова, дал, исключительно только по моему ходатайству, сверхштатную должность IV класса Петкевичу, хотевшему снова вернуться в провинцию на должность губернатора.

Правда, при Протопопове состоялся также и уход Драгомирецкого из департамента духовных дел. Сначала Протопопов предложил Драгомирецкому уйти в отставку с хорошим пенсионным окладом, и когда я спросил, чем вызвано такое предложение, то Протопопов мне сказал, что полученными им сведениями о Драгомирецком от органов контр-шпионажа; но затем Драгомирецкий, которого я видел впоследствии в приемной Протопопова, мне говорил, что эти сведения относились к его однофамильцу и что это было выяснено будто бы Протопоповым. Во всяком случае увольнение не состоялось, а Драгомирецкий получил назначение членом совета министерства внутренних дел. В этот период кн. Андроников и Драгомирецкий обращались ко мне с просьбой похлопотать у Протопопова, но я его за Драгомирецкого не просил; сам же Драгомирецкий в этот период обращался за поддержкой к Распутину.

Я лично объясняю уход Драгомирецкого, главным образом, изменившимся уже при нас, а при Протопопове резко, отношением Распутина и А. А. Вырубовой к Андроникову и докладом нового директора, отрицательно к Андроникову относившегося. Затем, когда возник вопрос о замещении оставшейся после ухода Волжина вакантной должности директора департамента общих дел, то А. Н. Хвостов в моем присутствии заранее ознакомил кн. Андроникова с личностью его друга и бывшего сослуживца по министерству юстиции г. Шадурского, которого я до того не знал лично, старого сослуживца по тому же ведомству также и Кафафова. Это меня поразило, так как Хвостов охотно с первых же дней нашего сближения допустил по моему указанию к исправлению должности директора очень уважаемого как всем составом министерства внутренних дел, так и провинциальной администрацией, старого и опытного работника в департаменте общих дел, вице-директора Шимкевича, которого и А. Н. Хвостов, по предыдущей службе своей в министерстве внутренних дел, знал с лучшей стороны и хорошо к нему отнесся с первой встречи, так что у многих сложилось убеждение о естественном назначении Шинкевича директором. Кроме того А. Н. Хвостов, как член Государственной Думы, знал о том хорошем мнении, которым пользовался Шинкевич в думских кругах, в особенности в бюджетной комиссии, ценившей его труды по урегулированию сметных исчислений министерства внутренних дел.

Указывая мне и кн. Андроникову на своего кандидата на пост директора департамента общих дел, А. Н. Хвостов, помимо своих личных к нему симпатий, подчеркнул, что Шадурский поможет ему сойтись с лейб-медиком Федоровым, домашних врачом августейшей семьи, с которым Шадурский находился в самых лучших отношениях, чему А. Н. Хвостов придавал большое значение в виду особого к Федорову доверия со стороны государя, о чем он, Хвостов, слышал от Дрентельна, своего свойственника; при этом добавил, что, кроме того, зная и разделяя взгляды Шадурского, он имел в виду возложить на него, как на хорошего юриста, разработку двух законодательных предположений, им намеченных — по вопросу о борьбе с немецким засильем и по еврейскому вопросу.

О вопросе первом я уже раньше говорил; что же касается еврейского вопроса, то при первых наших совещаниях по выработке плана Хвостов мне ничего не говорил о предлагаемом[*] им возбуждении общего вопроса относительно евреев. Он тогда вполне разделял высказанную мною точку зрения о необходимости изменить направление политики департамента общих дел в вопросе установившихся при Н. А. Маклакове отношений департамента к ходатайствам о праве жительства евреев вне черты оседлости, в особенности в столицах, тем более, что обстановка театра военного действия (это был период массового беженского движения) этого времени почти совершенно стерла черту оседлости. Затем и вся наша программа успокоения повелительно диктовала срезание острых углов и нераздражение общественных слоев. Зная Шинкевича, я был уверен, что он не внесет осложнений в этом вопросе; затем департаментом общих дел заведывал кн. Волконский, отношение которого к инородцам мне было известно.

В духе наших предположений А. Н. Хвостов наметил коснуться этого вопроса и в своих интервью с корреспондентами и советом редакторов. Эту точку зрения я передал сотруднику «Речи» Л. М. Клячко, всегдашнему ходатаю в министерстве по подобного рода делам; когда же Клячко выразил мне в этом сомнение, я даже устроил деловое свидание его с А. Н. Хвостовым. Когда я потом спросил А. Н. Хвостова, в чем будет заключаться реформа по еврейскому вопросу, он мне ответил, что пока она у него в определенную форму еще не вылилась и он этим вопросом займется, как только Шадурский ознакомится с материалами департамента. Так как А. Н. Хвостов в эту пору советовался со мною по всем своим делам, то я и был уверен, что я в свое время буду в курсе этого дела. Затем первые ходатайства о праве жительства, которые шли, правда, от Распутина, А. Н. Хвостов поручал посылать в департамент исповедания. Так как по моей службе в Ковне и Вильне у меня было много знакомых в еврейской среде, то и ко мне многие беженцы-евреи обращались за поддержкой, и я попросил Шинкевича к моим письмам с прошениями евреев о праве жительства относиться благожелательно. Все шло спокойно, без шероховатостей, до вступления в должность Шадурского. Так как, в силу служебных взаимоотношений, каждый товарищ министра заведует только своим делом, то, установив свой контакт с и. д. директора департамента общих дел по поводу поступивших ко мне этого рода прошений, я в дела департамента общих дел не вмешивался. Но когда Клячко, очень часто обращавшийся ко мне с просьбами по поводу его единоплеменников, передал мне несколько случаев отказа Шадурского в довольно резкой форме по делам, силой обстановки заслуживающим внимания, то я предупредил А. Н. Хвостова и просил его переговорить с Шадурским, думая, что Шадурский еще не понял взгляда Хвостова на эти дела, как человек, не служивший до того времени в министерстве внутренних дел и чересчур формально ставший на точку зрения нормы закона, не считаясь с условиями войны, о коих я выше говорил, тем более, что при знакомстве моем с Шадурским он произвел на меня впечатление добродушного человека.

Но когда Шадурский начал относиться с той же предвзятостью и к моим ходатайствам и, отказывая, даже не считал нужным, хотя бы посвятить меня в мотивы отказа или предварительно переговорить со мной по телефону, чтобы я мог обратиться к министру за резолюцией лично министра, то я как по телефону, так и в личной беседе у меня в кабинете, переговорил с Шадурским, быть может, в несколько резкой форме, определившей наши последующие взаимоотношения, и заявил Хвостову, что я с Шадурским отказываюсь вести дела и, предупредив Хвостова еще раз, чтобы он снова переговорил с Шадурским, просил кн. Волконского относиться благожелательно к тем просьбам о праве жительства, о коих я ему буду сообщать особыми письмами. К Шадурскому я больше с письмами по этому вопросу не обращался, и кн. Волконский до оставления мною службы в министерстве внутренних дел, а затем Путилов, до последнего времени всегда любезно без отказа удовлетворяли мои неоднократные по этому предмету просьбы. Впоследствии Клячко мне не раз вспоминал и Шадурского и А. Н. Хвостова, в особенности во время ревизий в Москве по проверке прав жительства евреев.

Выбор Шадурского, а затем поручение А. Н. Хвостова выдать Замысловскому 25.000 р. для издания книги о деле Бейлиса, о чем уже я заявил комиссии, мне определили ясно точку зрения А. Н. Хвостова на еврейский вопрос. К разрешению общего еврейского вопроса А. Н. Хвостов не приступил.