15.

15.

[Полицейская подготовка к поездке Столыпина по России. Содействие Белецкого к продвижению Комиссарова по службе. Назначение Комиссарова к Распутину в качестве доверенного лица Белецкого и Хвостова. Конспиративная квартира для Распутина. Роль Комиссарова при Распутине.]

П. А. Столыпин и А. В. Кривошеин, желая привлечь общественное внимание к землеустроительным начинаниям правительства в области аграрной реформы, для более успешного прохождения в предстоявшую тогда зимнюю сессию Государственной Думы, изданного в порядке 87 ст. закона о землеустройстве, решили предпринять целый ряд объездов по России тех губерний, где работы по отрубному и хуторному расселению крестьян шли ускоренным темпом и затем ознакомиться на месте с постановкою в сибирском районе осуществляемого А. В. Кривошеиным в широком размере плана переселения крестьян. В виду этого по департаменту полиции мною был предпринят ряд работ справочного характера для обрисовки жизни губернии, предположенной к посещению П. А. Столыпиным, характеристики должностных и общественных деятелей и тех более важных вопросов, по которым возбуждены соответствующие ходатайства или требуется авторитетное указание министра. Вместе с тем, вследствие постоянно поступавших в департамент полиции сведений о возможности совершения террористического выступления против Столыпина, была предпринята в каждой из означенных губерний проверка неблагонадежных лиц, установка за ними наблюдения, а в некоторых, особо исключительных случаях, и временная изоляция их. Так как против широкого применения этой меры были и Столыпин и Кривошеин, то составлен был особый подбор состава опытных, переодетых в форму чиновников, курьеров, лакеев, железнодорожников и т. п., филеров, знавших затем некоторых партийных с.-р. работников. Затем, по моей инициативе, как филеры, так и сопровождавшие министра внутренних дел чины были снабжены карманными альбомами с фотографиями видных деятелей по партии социал-революционеров и, наконец, был назначен особый, под видом коменданта поезда, офицер, ротмистр Оболенский[*], на обязанности которого лежала вся охрана П. А. Столыпина, сношение по этого рода делам с местными охранными учреждениями и районами и постоянная связь со мною и департаментом полиции. Ротмистра Оболенского[*] П. А. Столыпин знал и ему доверял, ценя его спокойную и корректную выдержанность. Но случилось так, что ротмистр Оболенский[*], делая ряд подготовительных объездов, переутомился и, незадолго до дня выезда, был разбит в Москве нервным параличом, причем доктора не подавали никаких надежд на скорое его поправление. Это расстроило мои планы, так как о многих распоряжениях Оболенского и полученных им при объездах сведениях я не знал и ожидал получить их от него при возвращении его в Петроград. Кроме того необходимо было немедленно озаботиться выбором офицера, который мог бы заменить Оболенского, и в этом отношении надо было считаться не только с розыскными способностями того или другого лица, но и с личным взглядом на него П. А. Столыпина. В виду этого по департаменту полиции Виссарионовым был составлен список офицеров, в котором, если не ошибаюсь, фамилия Комиссарова не значилась, хотя я и выдвигал его, как офицера, знающего сибирский район, и как человека, на которого, по мнению Зуева, можно положиться. При моем представлении этого списка Курлову, он многих из кандидатов забраковал, к кандидатуре же полк. Комиссарова отнесся благожелательно, дал ту же аттестацию о нем, как и Н. П. Зуев, но высказал свое сомнение в том, чтобы П. А. Столыпин, в виду прошлого Комиссарова и близости его к П. Н. Дурново, мог бы согласиться на замен Оболенского[*] Комиссаровым. Тогда я предложил П. Г. Курлову не делать Комиссарова фактическим комендантом поезда, возложить номинально эту обязанность на того из штабных офицеров, состоящих при П. А. Столыпине, кого он возьмет с собой для дежурства в поезде, а Комиссарова командировать от департамента полиции для проверки и, в случае необходимости, принятия предупредительных по охране мер, свидания с агентурою по партии социал-революционеров и донесения мне о всех подробностях путешествия Столыпина. При этом я рекомендовал предложить Комиссарову и через него местным розыскным учреждениям быть все время в связи с старшим секретарем министра М. В. Яблонским, на которого П. А. Столыпин возложил все распорядительные по поездке функции, а Комиссарову вменить в обязанность стараться, по возможности, затушевать свою роль в этом путешествии министра, о чем передать и всем железнодорожным и охранным офицерам по пути маршрута. В поезде Столыпина ехать ему не предоставляется ни перед поездкой, ни во время пути, а быть передовым, а для сношений с ним при передаче ему всех поступающих ко мне агентурных, относящихся к путешествию Столыпина сведений как из России, так и от заграничной агентуры, о чем мною было отдано соответствующее распоряжение, составить особый шифр, указав Комиссарову подписываться на телеграммах ко мне вымышленною фамилиею. В случае же, если П. А. Столыпин не согласится на назначение Комиссарова, предполагалось выставить кандидатуру Мартынова (впоследствии начальника московского охранного отделения).

Когда, при моем докладе министру, нами была названа ему фамилия Комиссарова, как заместителя Оболенского[*], то П. А. Столыпин, видимо, усмотрев в этом тайное желание ген. Курлова скомпрометировать его близостью с Комиссаровым, поморщился и, смотря на меня, как на человека, поставленного в департамент по его настоянию, выразил удивление, что во всем корпусе жандармов не нашлось другого, кроме Комиссарова, офицера, понимающего розыск и пригодного для намеченной департаментом полиции цели; если это так, то лучше никого не посылать, чем давать Комиссарова. Тогда я должен был доложить П. А. Столыпину, что весь план охраны требует усиленного и внимательного наблюдения на местах и опытного сношения с агентурою, и, кроме того, лучшие розыскные офицеры находятся в местах предположенного им объезда и что, при той постановке роли Комиссарова в его путешествии, которую мы отводили этому офицеру, лично П. А. Столыпин в непосредственной близости с ним находиться не будет, а между тем, Комиссаров, оценивая эту командировку как знак личного к нему доверия, отнесется к возлагаемому на него поручению с особым вниманием. Выслушав еще раз доклад о тех рамках, в какие будет поставлен Комиссаров от департамента полиции во время этой командировки, П. А. Столыпин, хотя и неохотно, согласился на вызов Комиссарова.

Когда Комиссаров прибыл, то я ему подробно рассказал о существе даваемого ему поручения, оттенил ему степень оказываемого мною лично, вопреки общего против него направления особого отдела департамента полиции, доверия, основанного на отношении к нему Н. П. Зуева, и просил его, в силу этого, в точности исполнить все требования, касающиеся законспирирования его роли при этом служебном путешествии министра и приложить всю свою опытность в принятии предупредительных мер по охране, но, вместе с тем, иметь в виду настоятельное желание П. А. Столыпина прибегать к репрессии только в случае крайней необходимости. Затем я познакомил Комиссарова с М. В. Яблонским, от которого он получил целый ряд отдельных поручений и, по представлении ген. Курлову, Комиссаров выехал по пути намеченного маршрута. Когда затем, докладывая А. В. Кривошеину о всех принятых мною по охране мерах во время этого объезда П. А. Столыпина, я коснулся цели командирования Комиссарова, то и он, подобно П. А. Столыпину, также выразил свое удивление этому назначению почти в тех же выражениях и просил только еще раз инструктировать Комиссарова в смысле возможного избежания принятия каких-либо на местах посещения репрессивных мер, в особенности в отношении подведомственных ему лиц. В виду этого мною было предложено Комиссарову, кроме сделанных уже ему по этому вопросу указаний, в тех случаях, когда дело будет касаться, хотя бы и вольнонаемных служащих, входящих в организации А. В. Кривошеина, не принимать в отношении их никаких мер без соглашения с их непосредственным главным на местах объезда начальством, а, в случае разномыслия, доносить мне и сообразоваться затем с полученными от меня директивами.

Дело по этому путешествию П. А. Столыпина имеется в департаменте полиции в особом отделе и, насколько я припоминаю, во время обзора переселенческого сибирского района был один случай разномыслия по поводу устранения одного лица из служебного вольнонаемного персонала переселенческого управления, где потребовалось мое разрешение на осуществление этой меры, вызвавшее неудовольствие А. В. Кривошеина, требование от меня по телеграфу, для доклада П. А. Столыпину, объяснения, личное представление Комиссаровым своих данных как Столыпину, так и Кривошеину, и затем просмотр переписки департамента полиции по этому поводу П. А. Столыпиным при возвращении его в Петроград. Но в общем, П. А. Столыпин, вынужденный силою сложившихся обстоятельств несколько раз выслушивать доклад Комиссарова как по упомянутому вопросу, так и по случаю непредвиденной остановки поезда вблизи, кажется, Омска, вследствие показавшейся подозрительной неисправности железнодорожного пути, остался доволен исполнительностью Комиссарова, приказал его благодарить и согласился на перевод его в Россию — в Пермь. Это выдвинуло Комиссарова, и с этого момента он старался всегда подчеркнуть мне свое личное уверение в признательности. Затем мне пришлось оказать Комиссарову и вторую услугу, выставив его кандидатуру, при министре А. А. Макарове, в Саратов после того, когда А. А. Макаров сам лично заметил в числе публики на одном из торжественных выходов к народу императорской фамилии в Москве, во время первого приезда государя в Москву, начальника московского охранного отделения полк. Заварзина, который должен был, в силу одобренного А. А. Макаровым плана охраны, во все время пребывания государя в Москве безотлучно находиться в охранном отделении для получения сведений и отдачи соответствующих распоряжений. В виду этого Макаров приказал перевести полк. Заварзина в Одессу, а на его место назначить, согласно моему докладу, основанному на рекомендации С. Е. Виссарионова, подполк. Мартынова[*]. В этот период, за время управления Комиссаровым пермским жандармским губернским управлением, никаких особых замечаний относительно отклонения его от своих служебных обязанностей не было сделано и политическим отделом департамента полиции, а наоборот донесения Комиссарова останавливали внимание и Золотарева и мое тем, что он умел во-время подметить те местные болевые нужды населения, которые могли в случае их неудовлетворения вылиться в будущем в форму тех или других волнений, как, например, в вопросе о землеустройстве горнозаводских рабочих, где Комиссаров всецело стал на их сторону, и др. В виду этого и товарищ министра И. М. Золотарев также высказался за перевод Комиссарова в саратовское губ. жанд. управление (2 класса) с возложением на него руководительства волжским районом; хотя А. А. Макаров, под влиянием А. В. Герасимова, состоявшего в ту пору генералом для поручений, несколько колебался относительно этого перевода полк. Комиссарова, но, тем не менее, назначение Комиссарова в Саратов состоялось. Это еще более расположило ко мне полк. Комиссарова.

Смена министров и товарищей министра на первое время, пока я был в департаменте, не отразилась на Комиссарове, хотя ген. Джунковский всегда особо внимательно следил за донесениями полк. Комиссарова, но последний при мне не давал повода для серьезных замечаний по его служебным неисправностям. Затем, по уходе моем из министерства внутренних дел, Комиссаров, при своих служебных приездах в Петроград, вместе с женою всегда бывал у меня с визитом, как и у других немногих лиц, которые к нему хорошо относились, и вспоминал с благодарностью мое доброе к нему отношение. В это время я два раза, будучи в командировке по комитету вел. кн. Марии Павловны, приезжал в Саратов. Как главноуполномоченный комитета, я, в числе других, имел предписание от штаба корпуса, основанное на приказе ген. Джунковского по корпусу, дававшее мне право обращаться, в случаях служебной надобности, за содействием к жандармской полиции. Это касалось, главным образом, облегчения способов передвижений. В эти приезды мои в Саратов Комиссаров старался подчеркнуть свое внимание ко мне и к условиям моей жизни в Саратове, приглашал к себе на обеды, встречал и провожал меня. Ближайших причин перевода ген. Джунковским Комиссарова из Саратова в пяторазрядное управление в Вятку, отражавшееся в служебном, в наградном и в материальном положении Комиссарова, мне неизвестно и, судя по словам Комиссарова, заходившего ко мне после своего представления по этому поводу ген. Джунковскому, последний также ему причин не указал, заметив лишь, что в служебном отношении он ему никаких обвинений не предъявляет. Меня этот удар, постигший Комиссарова, опечалил, и я тоже думал, что, быть может, прием меня Комиссаровым в Саратове дошел до ген. Джунковского в ложном истолковании, но, тем не менее, я отговорил Комиссарова от его намерения подать в отставку, посоветовал ему подчиниться этому распоряжению ген. Джунковского и даже повлиял на жену Комиссарова, бывавшую у сестры ген. Джунковского, в том смысле, чтобы она своими просьбами не осложняла еще более сложившихся неблагоприятно для Комиссарова обстоятельств; при этом я обещал Комиссарову всячески помочь ему в случае каких-либо перемен в составе министерства внутренних дел. Точно причин перевода ген. Джунковского к понижению Комиссарова я не узнал и впоследствии, но судя по последовавшей затем смене и губернатора кн. А. А. Ширинского-Шихматова, очень хорошо относившегося к Комиссарову и собиравшего, также и через него материалы против члена государственного совета гр. Олсуфьева, члена Государственной Думы Готовицкого и председателя управы Гримма по обвинению их в симпатиях к местным немцам-колонистам, и по дошедшим, видимо, до Джунковского, в несколько преувеличенном виде, сведениям о случайном знакомстве в одно время супруги Комиссарова с Распутиным, которое она потом, по моему совету и воздействию мужа, прекратила, — думаю, что таких причин, в связи с прошлым Комиссарова, было несколько. Перевод этот для Комиссарова, помимо удара по самолюбию, был тяжел еще и потому, что совершенно расстраивал его и без того осложненную болезнью жены семейную жизнь, так как его супруга, кроме общего расстройства нервной системы, страдала легочным заболеванием и должна была через некоторое время, по настойчивому требованию врачей, уехать из Вятки.

В таком положении полк. Комиссаров оставался до моего назначения на должность товарища министра внутренних дел, оживившего и его, и жену в надеждах на лучшее служебное устройство. Узнав о моем назначении, жена Комиссарова мечтала о переводе мужа начальником петроградского охранного отделения, в чем я в скорости должен был ее разочаровать, оставшись вполне удовлетворенным деятельностью полк. Глобачева, но я обещал и полк. Комиссарову, и его жене в первую же очередь намеченных мною перемещений по корпусу, по объезде Виссарионовым с ревизионною целью ряда управлений, предоставить Комиссарову лучшее управление, имея в виду московское губ. жандармское управление, так как деятельностью ген. Померанцева был недоволен губернатор гр. Муравьев, и, кроме того, сам ген. Померанцев, по дошедшим до меня сведениям, собирался выйти в отставку, выслужив полный пенсионный и эмеритурный срок. Затем, когда силою сложившихся обстоятельств, о которых я ранее показывал, явилась необходимость в устройстве особой квартиры для законспирированных свиданий с Распутиным, в установлении более широкого наблюдения за выездами его, сношениями его и посещающими его лицами, для непрерывной ежедневной связи с ним, ближайшего ознакомления с чертами его характера, условиями внутренней жизни его, влияниями на него тех или других близких к нему лиц, удерживавшими его от каких-либо поступков, могущих скомпрометировать его высоких покровителей и постоянного, если можно так выразиться, натаскивания его в духе наших пожеланий, то я не мог не отдать себе отчета в том, насколько сложным и разнообразным требованиям должно удовлетворить то лицо, на которое можно возложить подобного рода обязанности. Кроме того, считаясь с одиозностью личности Распутина и необходимостью ввести такое лицо в курс многих, державшихся в тайне, намеченных А. Н. Хвостовым целей, я понимал, что такое поручение можно возложить на человека, не только опытного в розыскном деле, знающего жизнь и людей и способного ориентироваться в любой обстановке, но преданного и верного, который, только в силу личного чувства привязанности или признательности, мог бы сознательно пойти навстречу исполнения наших пожеланий, требующих от него видимости открытого сближения с Распутиным и установления с ним самых благожелательных отношений.

Перебирая в памяти лица[*] для этой роли, я невольно остановился на полк. Комиссарове, как на человеке, искренно ко мне расположенном, которому я могу, вследствие этого, вполне довериться, откровенно посвятить в наши отношения к Распутину и А. А. Вырубовой и наши планы и попросить его личной для меня услуги в осуществлении намеченного нами плана установления отвечающих нашим пожеланиям взаимоотношений с Распутиным. Когда я об этом передал А. Н. Хвостову, то он с особым удовольствием согласился на вызов Комиссарова, с большим интересом выслушал данную мною характеристику Комиссарова и просил меня немедленно ему представить Комиссарова по его приезде и постараться всячески его уговорить принять упомянутое выше поручение, устроив его и в материальном, и служебном отношениях таким образом, чтобы это могло на первое время вполне удовлетворить его, обещая ему в будущем дальнейшее служебное поощрение. После этого я срочною телеграммою вызвал Комиссарова и, по его явке ко мне вечером на квартиру, откровенно посвятил его и в свои отношения к Хвостову, и в наш план, и, предупредив по телефону А. Н. Хвостова, поехал к нему вместе с Комиссаровым. Комиссаров до того времени лично с А. Н. Хвостовым знаком не был.

Когда я представил А. Н. Хвостову Комиссарова, и за поданным нам чаем завязался разговор о прошлой деятельности Комиссарова, связанный[*] с временем его близости к Плеве и Дурново, о политической программе последних, о способах борьбы их с бывшими при них революционными течениями в стране и о их личной жизни и особенностях их характера, то я увидел, насколько быстро полк. Комиссаров как своею внешностью, так и затронутою в умело передаваемом изложении темою, оживившей Хвостова, произвел на него особое впечатление. При этом меня поразила происходившая, по мере разговора и обнаруживавшегося интереса А. Н. Хвостова к Комиссарову, перемена тона отношений последнего к А. Н. Хвостову, далеко перешедшая грань принятой вначале Комиссаровым почтительности, чего я до сих пор не замечал в отношениях к себе со стороны Комиссарова. Боясь, чтобы это не обратило на себя внимания А. Н. Хвостова, я постарался сократить и без того далеко затянувшееся первое представление Комиссарова А. Н. Хвостову.

Когда, распрощавшись с Хвостовым, мы вышли и сели в автомобиль, то я, в тоне упрека, высказал Комиссарову свое по этому поводу опасение; на это мне Комиссаров ответил, что я неправильно себе представляю и обрисовываю личность и мотивы побуждений А. Н. Хвостова как министра вообще и в отношении Распутина в особенности, в которых он, Комиссаров, лично не видит никаких государственных или идейных соображений, а только преследование А. Н. Хвостовым личных своих интересов. Это впечатление, по словам Комиссарова, он вынес непосредственно из всей обстановки приема его А. Н. Хвостовым, из его отношений к темам разговора, которому он, Комиссаров, нащупывая А. Н. Хвостова, старался придать особый отпечаток, заставивший его в тех же видах переменить и тон его поведения к Хвостову. К этому Комиссаров добавил, что, зная близко и представляясь многим министрам внутренних дел, он, Комиссаров, в А. Н. Хвостове не мог почувствовать министра внутренних дел.

Этот взгляд Комиссарова на А. Н. Хвостова меня как бы обидел за А. Н. Хвостова, и я дал это понять Комиссарову; но последний, обещая в будущем не выходить из рамок вполне корректного отношения к А. Н. Хвостову, заявил мне, что он только для меня, но не для А. Н. Хвостова, о котором он навряд ли и в будущем переменит свое мнение, возьмет, как ему ни тяжело, предлагаемое ему поручение, но ставит мне одно условие разрешить ему, при всех случаях общения с Распутиным, быть не в офицерской форме, которую он не желает ронять, а в штатском платье.

Обсуждая далее вопрос о таком его официальном устройстве, которое дало бы ему возможность всецело отдаться исполнению поставленных ему задач, я за назначением полк. Домбровского, согласно настоятельной просьбе наказного атамана войска Донского ген. Покотило обратно на должность начальника донского областного жандармского управления, воспользовался открывшейся свободной вакансией начальника второклассного жандармского управления и назначил на нее полк. Комиссарова и, прикомандировав его, как эвакуированного офицера, к департаменту полиции, определил его в свое распоряжение. Затем я прилично обставил полк. Комиссарова с материальной стороны, разрешил ему вытребовать находившийся в пользовании помощника варшавского генерал-губернатора по полицейской части ген. Клыкова автомобиль с шоффером для служебных разъездов, позволив ген. Клыкову из остаточных сумм по его управлению купить себе новый автомобиль; поручил Комиссарову немедленно избрать[*] соответствующий штат опытных, испытанных и преданных филеров, организовать параллельное наблюдение за Распутиным, вменив филерам в обязанность постараться заручиться расположением к себе Распутина, чего они впоследствии вполне достигли, и позаботиться приисканием вполне удобной, подходящей для конспиративных свиданий с Распутиным квартиры. Полковнику же Глобачеву, не открывая ему вполне всей роли Комиссарова при Распутине, поручил не мешать Комиссарову в его действиях собирать, в случае тех или других обращений Комиссарова, справки об интересующих Комиссарова лицах, поставив его в курс всех имеющих[*] у него, Глобачева, о Распутине и близких к нему лицах сведений, не устанавливать проследок в случаях выездов Распутина с Комиссаровым, не заносить посещений Комиссаровым квартиры Распутина в сводку своих филерных наблюдений и не интересоваться квартирами, нанятыми Комиссаровым, и нашими выездами с Хвостовым в случае моих о том требований. Затем, когда Комиссаров, после сдачи должности в Вятке, прибыл в Петроград, я сумел его личностью и преданностью интересам трона заинтересовать А. А. Вырубову и Распутина, рассказав им о роли Комиссарова при Дурново и оттенив в специальной окраске, отношение к нему ген. Джунковского, в чем меня поддержал и А. Н. Хвостов. Затем, когда вопрос зашел о жене Комиссарова, отошедшей от Распутина и тем давшей А. А. Вырубовой и Распутину повод быть ею недовольными и даже упрекать ее в излишнем любопытстве к письмам, которые писал Распутин, то я указал им на ее болезненность и нервность и этим их успокоил.

После этого я сказал Распутину, что, исполняя его желание и веря в его проницательное знание людей, мы сами отходим постепенно от кн. Андроникова, и что теперь те же 1.500 рублей, которые на его жизненные нужды передавал ему от нас кн. Андроников, будет ему передавать, помимо мною даваемых ему на ежемесячные благотворительные нужды, Комиссаров, которому он может, при ежедневной его к нему явке, передавать прошения, какие-либо интересующие нас новости и свои пожелания. Затем я указал Распутину, что Комиссарову он может вполне доверяться и что для дальнейших наших свиданий с ним, Распутиным, мы найдем специальную квартиру, где можем, никем не стесняемые говорить с ним вполне откровенно. Квартира была нанята Комиссаровым в районе, вполне удовлетворявшем требованиям, предъявленным к ней А. Н. Хвостовым, в переулке, выходящем на Фонтанку, в первом этаже, причем пришлось, при переуступке Комиссарову контракта, купить находившуюся в ней рыночного производства мебель, так как иначе хозяйка этого помещения, специально тем промыслом занимавшаяся и имевшая несколько подобных квартир, ее не передавала. Квартиру Комиссаров соответствующим образом обставил, приспособив ее для вполне приличного жилого помещения, оборудовал столовую, снабдив ее всем необходимым в том числе и вином, для устройства обедов и ужинов Распутина и поселил в ней преданного женатого филера, под видом лакея, соответствующим образом экипировав его. Комиссаров сразу произвел на Распутина хорошее впечатление, быстро ориентировался в окружающей Распутина жизни, сумел установить с ним дружеские отношения и войти в курс интересов и привычек Распутина. Утром обычно, до прихода посетителей, Комиссаров являлся на квартиру к Распутину и, пока тот был в трезвом и приличном виде, узнавал от него новости, наводя его на интересующие нас темы, проводил, путем обсуждения с Распутиным, наши пожелания, придавая им необходимую окраску, подчеркивал нашу доброжелательность к нему, Распутину, нашу преданность А. А. Вырубовой и интересам императрицы и государя, удерживал Распутина, путем благожелательных советов, от его поездок в незнакомые дома и от употребления вина в незнакомом обществе, чем заслужил расположение ближних родственников и семьи Распутина, и скоро стал своим человеком в доме Распутина, где его называли с уважением «Михаил Степанович» или «наш полковник». Затем, когда начинались приемы и прошения, преимущественно с ходатайством о праве жительства в столицах, которые ему передавал Распутин для представления нам на предмет их удовлетворения, он брал их от Распутина, ехал ко мне, со мною к А. Н. Хвостову и докладывал подробно обо всем, что касалось Распутина и о том, как они, по шутливому замечанию Комиссарова, решают с Распутиным государственные вопросы и обсуждают необходимые перемены в составе кабинета.