IV.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

IV.

Господину Председателю Чрезвычайной Следственной Комиссии.

[Расходование секретных сумм департамента полиции. Состав секретного фонда и его расходование. Бесхозяйственность. Установление контроля и отчетности. Вознаграждение заслуг сотрудников по борьбе с революционными организациями. Субсидирование монархических организаций. Расходы совершенно секретного характера. Суммы, выдававшиеся на прессу. Член Гос. Думы Крупенский, Степанова-Дезобри, Кюрц и др. Организация продовольственных лавок. Расходы на Распутина, подарки ему, выдачи Вырубовой и др. Расходование секретного фонда департамента полиции на неотносящиеся к его деятельности, цели. Инцидент с обновлением мебели министра Маклакова. Пособия. Партийные нужды правых организаций и монархические съезды. Субсидии Замысловскому на издание книги о процессе Бейлиса. Разные выдачи по агентурным расходам. Поездка А. А. Кона по секретному поручению в Саров. Организация предвыборных кампаний в Москве. Выдачи по печати, союзу академистов, заведующему охраной Таврического дворца. Заботы об устройстве вечеров для Распутина, выкуп письма о Горемыкине, наем квартиры для свиданий с Распутиным и пр. Выдачи духовным лицам, Штюрмеру, Комиссарову и др. Белецкий о самом себе, — его бескорыстие и честность.]

Переходя к вопросу о расходах, произведенных за мой период состояния в должности товарища министра внутренних дел из секретной суммы департамента полиции за время с 1-го октября 1915 г. по 12 февраля 1916 г. на известное министру внутренних дел употребление, я должен пояснить, что секретный фонд департамента полиции состоит из двух сумм, отпускаемых из, так называемого, десятимиллионного фонда, как экстраординарной сметы на «известное его императорскому величеству употребление» и из трехмиллионного и полуторамиллионного дополнительного ассигнования. Законным титулом, дававшим министру внутр. дел право на получение основной суммы и исходатайствование дополнительного ассигнования, является высочайшее повеление 29 августа 1905 года, написанное от руки в форме всеподданнейшего доклада. Этот документ хранился у директоров департамента полиции лично в запечатанном конверте и передавался преемственно уходящим директором своему заместителю как документ особой важности. Особенность этого акта заключается в том, что он департаментом полиции толковался расширительно, не предоставляя, по смыслу содержания своего, права на получение дальнейших ассигнований, кроме времени годичного срока, в нем указанного; так как этот документ в подлиннике своем министру финансов к исполнению не был предложен, а лишь в замаскированной форме был ему сообщен, как секретный закон не временного характера, а длительного, впредь до минования надобности силы действия[*], то, поэтому, ежегодные требования департамента полиции об ассигновании означенной суммы основной и испрашиваемого ежегодно, на основании того же акта, всеподданнейшими докладами дополнительного указанного отпуска министром финансов исполнялись. Я, при поступлении своем в департамент полиции в качестве вице-директора в 1909 году, заведывающего финансовой частью департамента, уже застал установившийся порядок форм делопроизводственной переписки по этому предмету и с основным актом был ознакомлен Н. П. Зуевым незадолго до его ухода в сенат, как его временный вначале заместитель. При мне министр финансов В. Н. Коковцов, не в силу приведенных, конечно, причин, а вследствие своего недоверия к целесообразному, в соответствии с задачами политического розыска, использованию отпускаемого ассигнования, всякий раз протестовал против полуторамиллионного отпуска и, только после представления ему мною лично письменного общего доклада моего на имя П. А. Столыпина о принятых мною мерах к введению известной системы в порядок расходования всей секретной суммы департамента полиции, перестал возражать против означенного ассигнования.

Вроде этого акта, тоже в общих чертах сообщенного в инспекторскую часть собственной его величества канцелярии, был в департаменте полиции другой документ, также не опубликованный, а секретно хранимый, предоставлявший право награждения, вне всяких наградных норм и законного порядка, исполнительных чинов розыскных учреждений, активно принимавших участие в борьбе с революцией и последующими ее вспышками в 1904–1905 г.г. Это высочайшее повеление имело большое значение для офицеров корпуса жандармов, как привилегия для шедших в ту пору на службу в охранные отделения с риском опасности для жизни, ибо на основании этого акта, вне соблюдения строго установленных в военном ведомстве наградных норм и правил старшинства в чине подполковника, полковника и генерала, связанных с материальными улучшениями служебного положения, офицеры корпуса жандармов, несущие розыскную службу, не только обгоняли в чинах своих сверстников по службе в армии, но и своих товарищей по корпусу, служивших в учреждениях следственного характера, какими являлись губернские жандармские управления, или в составе железнодорожной жандармской полиции: как пример, могу указать производство в 5 лет А. В. Герасимова из чина ротмистра в генерал-майоры и награждение его в этот период орденами до Станислава I степени включительно. На основании этого акта впоследствии, по замирении, делая только на него ссылку, но описывая заслуги того или другого лица в форме отличия в борьбе с революционными выступлениями или организациями, проводились всеподданнейшими докладами награды, в изъятие из наградных правил, и чинам департамента полиции: так, например, я был произведен этим порядком в чин статского советника за выступления против рабочих делегатов социал-демократического направления на всероссийском съезде по борьбе с проституцией в секции «по борьбе с проституцией на фабриках и заводах», желавшей вынести резолюцию партийного характера об изменении существовавшего строя, как причины, порождавшей бесправное положение женщины-работницы и толкавшей ее на путь порока. В том же порядке, при моем управлении департаментом полиции, мною было исходатайствовано награждение чином действительного статского советника отставного статского советника бывшего делопроизводителя петроградского охранного отделения Н. Н. Симановского, заведывавшего всей хозяйственной частью департамента полиции и дома министра внутр. дел, как за старые его услуги делу политического розыска, так и за службу в департаменте полиции по наблюдению за охраною политического отдела департамента и дел секретной важности и, в связи с обязанностями по охране министра внутр. дел, в обслуживании охранительной команды. На это расширительное толкование этого высочайшего повеления Танеев обратил в мое время внимание и, после личного объяснения со мною, указал мне на неправильность понимания его департаментом полиции и предложил придерживаться буквального текста его, в виду чего я более им не злоупотреблял во время моего вторичного возвращения на службу.

Третий акт при директоре М. И. Трусевиче, по его инициативе проведенный вне думского законодательства, но затем в кодификационном порядке внесенный в новое издание устава уголовного судопроизводства[*], касался учреждения, но не в штатном порядке, должностей чиновников особых поручений при министре внутр. дел (кажется, четырех — IV класса) и остальных пяти — VI, VII, VIII классов чиновников особых поручений при департаменте[*] полиции; старшие чины были оставлены при департаменте полиции для ревизионных и следственных выездов, — из них два для несения обязанностей вице-директоров, а при П. Г. Курлове специальным, вне закона, особым всеподданнейшим докладом для Веригина была испрошена пятая должность вице-директора IV класса, закрытая потом по протесту Танеева после ухода Веригина при А. А. Макарове; остальные же чиновники особых поручений были теми основами легальности, на коих зиждился законный титул учреждения М. И. Трусевичем в империи охранных отделений или как постоянных, т.-е. совершенно устранявших от розыска губернские жандармские управления, оставляя последним лишь следственные функции, или в форме летучих отрядов для ликвидации той или другой революционной местной организации.

Когда я принял на себя при Н. П. Зуеве, моем предшественнике по должности финансового и законодательного вице-директора, руководство и заведывание финансовым отделом департамента, то я застал долг около 17 тыс. в кассе и полную хаотичность: не только не было сметы для расходов по департаменту полиции, но вообще финансового годичного плана, даже, хотя бы приблизительно определявшего общие расходы чисто хозяйственного порядка а неагентурного характера расходов не составлялось, несмотря на то, что Н. П. Зуев, с которым я говорил по этому предмету, судя по его словам и отзывам моих чиновников финансового отделения, все время на этом настаивал. Как в департаменте полиции, так в особенности в провинциальных розыскных отделениях департамента полиции, о коих я упомянул, даже по расходам, не связанным с агентурными надобностями, не только не велось отчетности, но и не было никаких оправдывающих расход записей, дававших возможность проверки. Об этом мною в подробностях было изложено в моем докладе П. А. Столыпину с указанием, что было сделано мною в этой области с согласия директора, конечно, меня ни в чем не стеснявшего в этой работе. Постепенно, с настойчивостью, как в департамент полиции, так и в провинциальные его органы — охранные отделения, а затем при ген. Курлове и районные, были введены сметные рамки.

В область расходов чисто агентурного порядка я не вмешивался, ибо ею заведывали С. Е. Виссарионов с Е. К. Климовичем, бывшим тогда заведующим особым отделом, а затем полк. А. М. Ереминым, но в расходы по содержанию как департамента полиции, так и его отделений я ввел строгую систему; затем я настоял, чтобы в ревизионных объездах по охранным и районным учреждениям участвовал мой чиновник из финансового отдела, вследствие этого каждая ревизия мне давала ценный материал для сокращения не только хозяйственных операционных расходов, но и таких трат, кои были связаны с розыском, как, напр. отпусков на штатскую одежду для офицеров, на расходы по поездкам для свидания с агентурою, для найма конспиративных квартир, на филерные отряды; наконец, я коренным образом изменил систему денежных наград, кои отпускались при М. И. Трусевиче охранным офицерам или чиновникам за каждое удачное действие, как, напр., за ликвидации, за обнаружение транспортов революционной литературы и, в особенности, за взятие типографии. Будучи директором, я всегда посылал для проверки на место розыска последнего рода партийных установок своих чиновников, боясь упрека в постановке типографии или в печатании прокламаций как средства для возбуждения преследования против местной организации; в этом отношении я упрека себе не боюсь, ибо на моей стороне стоит правда, документально подтверждающая справедливость моих слов отчетами ревизий С. Е. Виссарионова и других чинов департамента (я вспоминаю теперь два дела — полк. Гофмана, начальника терского губернского жандармского управления и ротм. Андреева[*], но их много было). Даже когда я ввел Малиновского, то, несмотря на партийное поручение поставить в Финляндии типографию, последняя не была поставлена, а станок и шрифт, мною от Малиновского взятые в департамент полиции, печатали циркуляры, направленные против той же группы, которая имела в виду поставить эту типографию. Быть может и этого не надо было делать, но я это делал, от этого я не отказываюсь, и за это я понесу и ответственность, потому что я находил, что этим сознательно борюсь с революционными организациями, правильно или неправильно защищая идею царизма; теперь, когда уже поздно для дела, мне в свою пору вверенного, я сознал, что, в некоторых случаях, я поступил не по долгу присяги царю и родине, а следовательно, и не по совести; в этом, хотя и запоздалом раскаянии я, может быть, найду успокоение своей совести, но не оправдание своей вины, и наказание приму, как должное возмездие за мой грех перед царем, которого, несмотря на его гнев на меня, я любил преданно, и перед родиною. Я говорю это искренно и это не фразировка с моей стороны.

Перехожу далее. Затем, когда я уже был директором департамента, то и в области агентурных трат на сотрудников и другие надобности розыскного характера мною был введен некоторый контроль со стороны политического отдела департамента полиции, как путем личного, при ревизиях, ознакомления с агентурой для определения эквивалента стоимости услуг, ею оказываемых делу розыска, так и при представлении в зашифрованном виде в особый отдел сведений о расходах по агентурному розыску. В соответствии с существом расходов из секретной суммы департамента полиции была поставлена и отчетность. Все, что не касалось области расходов чисто по розыску, т.-е. относившихся к сфере наблюдения особого отдела, подчинялось строгой, в соответствии с требованиями ревизионного характера, отчетности, с представлением оправдательных документов, шедших в 3-е делопроизводство департамента полиции, так и по провинциальным розыскным учреждениям; расходы же агентурные проверялись особым отделом, а суммы, отпускаемые заведующему особым отделом или политическому вице-директору, — лично директором; этот отпуск последнего порядка сводился на оплату конспиративной квартиры для свидания с переходящими в заграничную агентуру сотрудниками, для субсидии проваленным или временно шатающимся сотрудникам, для ведения департаментской агентуры, если она была, на филеров департамента и т. п. В общем, при мне эта отрасль расходов была не особенно значительна, и директор или товарищ министра всегда знали существо этих расходов; поэтому, если и брали иногда означенные лица расписки, то они это делали скорее лично для себя, чем для дела; от сотрудников расписки брались в случае крайней необходимости, чтобы этим путем держать в руках агентуру, и то только в случае недоверия к ней, ибо главным документом, сдерживающим агентуру, являлось первоначальное ее показание, которое хранилось в несгораемом шкафу заведующего особым отделом. Затем, расходы, производимые директором или товарищем министра, были известны министру или товарищу министра, так как я, как для оправдания Н. П. Зуева, так потом и себя, учредил ежемесячно представляемый министру подробный отчет с указанием, кому выдано и на какой предмет. Но, так как расходы директора или товарища министра внутр. дел имели, в большинстве случаев, характер секретных оплат по разного рода предметам, которые иногда не имели чисто розыскного политического характера, то они конспирировались формой, Н. П. Зуевым и мною установленной, письменных приказов о выдаче той или другой суммы «на известное или министру внутренних дел или товарищу министра внутр. дел, смотря от кого исходило распоряжение, употребление». При этом я ввел, в изменение порядка М. И. Трусевича, систему прохождения этих приказов для контроля через финансовое отделение, которое уже делало после своих отметок распоряжение казначею, хотя все деньги секретного фонда и лежали на именном лично директора счету государственного банка и он хранил сам у себя чековую книжку. Затем, уже при А. Н. Хвостове мне пришлось, по его поручению, производить много расходов, за кои я теперь краснею и краснел по оставлении службы в министерстве внутр. дел, узнав ближе А. Н. Хвостова и поняв ту грязь, в которой я сам купался, за что, как я и тогда понимал в душе, справедливо сенат хотел лишить меня звания сенатора, мною уроненного своим поведением около Распутина.

В виду конспиративности этих расходов и больших ассигнований, останавливавших на себе внимание членов департамента полиции, вызвавшее даже мое замечание казначею старику Лемтюжникову, я ввел, для оправдания себя, на ежемесячных отчетах, представляемых А. Н. Хвостову, особую проверочную надпись о том, что отпущенные им мне, по его назначению, на известную ему надобность, по таким-то §§-ам и статьям суммы правильны и расход отвечает своему назначению, и А. Н. Хвостов собственноручно заверял это своею подписью. Деньги на партийные надобности правым организациям, по приказанию министров, конспирировались и отпускались без расписок, ибо министр, просматривая ведомость, знал, что и кому были выданы деньги, и я только брал расписки по фонду на прессу, специально отпускаемому главному управлению по делам печати, ибо там были не мои чиновники из департамента полиции; от сотрудников своих я расписок не брал, ибо их было мало и они были известны министру, а затем расписки их, измененным почерком писаные и под вымышленными кличками (во избежание провала их даже со стороны чинов департамента полиции, чему примером была история с Меньшиковым, служившим в департаменте пол.), значения не имели; от Малиновского С. Е. Виссарионов брал расписку под фамилией «икс»; но это скорее носило характер психологического напоминания Малиновскому ежемесячно о его отношениях к департаменту полиции, а не значение оправдательного документа, ибо тот, пред кем, как раздатчик отпущенного ему аванса, отчитывался С. Е. Виссарионов, — директор департамента полиции — я — при этом же находился; эти расписки, я, при своем уходе, поуничтожал в большом количестве, насколько помню. Когда я был директором, то я, при этих ежемесячных ведомостях, представлял еще министру отчет проверки кассы департамента полиции, которую я завел ежемесячно, 1-го каждого месяца, а затем иногда и внезапно делал ревизии.

Во время моего управления департаментом полиции как за этот период, так и последующий начальником отделения был очень исполнительный, аккуратный и конспиративный чиновник В. И. Дитрихс[*], коему я верил: ныне его нет уже в живых, к глубокому моему сожалению. Те расходы, которые хотя и были конспиративны, но связаны с известным именем или периодом времени, могущим пролить известный свет для разъяснения их и в будущем, я приказывал Дитрихсу отмечать у себя: напр., за мое время нахождения в должности товарища министра внутр. дел, конспирируя выдачи Маркову и Замысловскому на нужды монархических организаций, деятельность коих была, как это видно из поступивших ко мне отчетов, по моим запросам, слаба, я, тем не менее, отметил, путем записей Дитрихса, выдачи А. И. Дубровину и В. М. Пуришкевичу; это было сделано мною сознательно. А. И. Дубровин не был еще до того связан с департаментом полиции, по крайней мере, за время моего нахождения в должностях директора и товарища министра внутр. дел, и также не брал от меня и по фонду прессы; но я знал, что у него дела по организации слабы и что к Маркову он не обратится, ибо они были в натянутых отношениях, а я, по поручению А. Н. Хвостова, имел задание к съезду объединить все разрозненные силы монархических организаций. Поэтому я теснее сблизился лично с А. И. Дубровиным и, кроме означенной помощи, доложил А. Н. Хвостову о двух еще просьбах Дубровина, исполнение которых связывало Дубровина и налагало на него некоторое обязательство итти навстречу нашим пожеланиям, что он и сделал. Если бы А. Н. Хвостов и я оставались на местах своих до пасхи, то А. И. Дубровину было бы нами исходатайствовано пожалование в чин действ. стат. советника за его заслуги монархическому делу. Кроме того, в этот период времени над А. И. Дубровиным повисла грозовая туча в виде отбытия наказания по приговору суда за его газетные выступления. Приговор вошел в законную силу, и так как полиция могла лишь временно, в виду болезни А. И. Дубровина, отсрочить приведение в исполнение постановления суда, то я, вследствие просьбы А. И. Дубровина, по поручению А. Н. Хвостова отправился к министру юстиции А. А. Хвостову и, после доклада ему о положении дела, получил от него обещание принять меры к приостановлению судебного решения до разрешения всеподданнейшим докладом вопроса о помиловании Дубровина.

Что же касается В. М. Пуришкевича, то он в декабре 1915 г. откололся от Замысловского и Маркова, и последние настаивали и перед А. Н. Хвостовым и предо мною о прекращении выдач Пуришкевичу на его организации, в особенности после его отказа от участия в монархическом съезде. А. Н. Хвостов не хотел прерывать сношений с Пуришкевичем, а мне лично в ту пору вся линия поведения Пуришкевича казалась неискренней, так как то, что он говорил во всероссийской аудитории, не отвечало, по имевшимся у меня сведениям, тому, что он сообщал своим ближайшим сотрудникам по совету Михаила архангела. В этом отношении я был прав, потому что Пуришкевич сейчас же, по получении денег, демонстративно подошел в Государственной Думе к Г. Г. Замысловскому и купил у него для своих солдатских библиотек в санитарные свои поезда на две тысячи рублей, если не ошибаюсь, 400 книг по делу Бейлиса и тут же уплатил Замысловскому деньги. Этот поступок Пуришкевича удивил Замысловского и он понял, что Пуришкевич получил откуда-то деньги. Замысловский, придя ко мне в декабре, один без Маркова, с просьбой выдать ему на секретные от Маркова надобности партийного характера десять тысяч руб. и шесть тысяч на газеты «Киев» и еще какую-то, не помню уже, что я и исполнил из оставшегося у меня аванса из поездки в ставку, спросил меня пытливо, не выдавал ли я Пуришкевичу денег; когда я ему ответил отрицательно и за себя, и за Хвостова, коему я потом обо всем этом рассказывал, то он, Замысловский, передал мне об этом факте покупки у него Пуришкевичем книг о Бейлисе. Вследствие этого я приказал Дитрихсу зафиксировать эту выдачу. Три ассигнования Дитрихс отметил по собственной инициативе в виду того, что он видел у меня этих лиц, когда приносил денежные ассигнования эти, — Римскому-Корсакову, Суворову и вторично Дубровину.

В выдаче 13.000 руб. А. А. Римскому-Корсакову надо иметь в виду две выдачи — Римскому-Корсакову только 1.500 руб. на организационные расходы по учреждению совета всероссийского общества попечения о беженцах православного исповедания, о задачах и целях коего я уже говорил, а остальные деньги представляют замаскированную сумму кн. М. М. Андроникову, о чем я уже упомянул: 10 тысяч, под видом субсидии на еженедельную на 1915 год газету «Голос России» и 1.500 руб. для Распутина. Затем в выдаче А. П. Суворову 45 тыс. надо видеть две выдачи: основной аванс мне в 40 тыс. на расходы совершенно секретного характера, связанные, главным образом, с Распутиным или поручениями А. А. Вырубовой и т. п. Этого аванса, когда у меня не хватило, я не пополнял, а пользовался только некоторыми остатками от аванса по поездке в ставку и на Волкова, так как, узнав ближе А. Н. Хвостова, я решил все суммы, идущие на Распутина, с января 1916 года фиксировать отдельными требованиями, что и делалось мною потом, начиная с 3 января 1916 года. Суворову же было выдано 5.000 руб. Его лично Дитрихс знал еще со времени моего директорства, когда Суворов жил в одном из подмосковских пригородов (я не припомню, в каком) по приобретенному им в Москве документу не на свое имя и обслуживал мне одного униатского священника, бывшего ранее православным; в это время я наблюдал за униатским митрополитом Шептицким, в виду дошедших до меня сведений о его стремлении сблизиться с старообрядцами-поповцами в Нижнем-Новгороде и нашими униатами. Затем, В. Г. Орлов меня с этим священником свел, и я его заагентурил, но это было за месяц до ухода моего с поста директора; узнав о моем уходе, священник этот отказался сотрудничать кому-либо другому из чинов департамента. Суворов же посылался мною, в пору моего нахождения в должности товарища министра, в область Войска Донского для объезда ее, в виду имевшихся у меня сведений об антидинастическом движении среди казачества на почве недовольства близостью Распутина к августейшим особам. Сведения эти подтвердил мне не только Суворов, после своего объезда, но и начальник областного управления полк. Домбовский[*] именным письмом, ставя их в зависимость от разговоров на эту тему в связи с приездом депутата Харламова. Суворова (Александра Павловича) я хотел потом командировать в Терскую область, но он должен был отбыть на родину на Волгу (он старообрядец, развитой и ловкий человек, разъезжал в качестве торгового комиссионера; Суворова мне рекомендовал покойный П. Н. Дурново), не помню, в какую именно губернию, для отбытия военной службы, и потому он от этой командировки отказался и больше ко мне не являлся. Затем некоторые суммы на прессу, как, напр., члену Государственной Думы Дерюгину и Алексееву — 45.000, Маркову два раза: в декабре три тысячи и январе восемь тыс., журналу «Русский Гражданин» 3.500 руб., д. ст. сов. Потемкину (заведывавшему фондом прессы, в январе 1916 г., когда еще не было отпуска по главному управлению по делам печати) — 5.000 руб., редактору газеты «Россия» в феврале — 5.000 руб., потом мне для Маркова в январе и феврале по 15.000 руб., а всего 30.000 руб. для «Земщины» и лазарета, как дополнительное ассигнование и, наконец (как значится в записке Дитрихса в ноябре «заимообразно 30.000 на прессу»), Гурлянду — 30.000 руб., — были суммы, заимообразно взятые из секретного фонда, но А. Н. Хвостов поручил мне выдать их по указанному назначению, имея в виду испросить особым докладом на 1916 год дополнительно усиленную субсидию на поддержание правой прессы; но этого не последовало, так как главное управление не получило особого серьезного дополнения на свой рептильный фонд, как я думаю, вследствие возникших между А. Н. Хвостовым и П. Л. Барком осложнений на почве интриги А. Н. Хвостова против П. Л. Барка. В январе 1916 года А. Н. Хвостов все-таки мне подтвердил, что он эту сумму возвратит департаменту полиции при осуществлении своего широкого плана в борьбе с либеральной прессой, о чем я уже докладывал. В виду этого я, считая эти выдачи заимообразными, и указывал Дитрихсу делать отметки о них в своих записках. Гурлянду первая ассигновка была выдана открыто 20.000 руб. в октябре 1915 года на оборудование помещения под свою организацию для постановки бюро печати по отражениям прессы на все события в государственной жизни России; 30.000 руб. выданы из сумм департамента законспирированно, так как по главному управлению вообще денег не было. Затем ноябрьское ассигнование 30.000 руб. было недостаточно на все нужды партийной прессы и кроме того все, что можно было взять оттуда, было взято, а кн. Урусов, который на свой фонд «Правительственного Вестника» также вел дело поддержки губернских органов и субсидий правой прессе бумагой, статьями и бюро, шел пока против полной передачи всех своих средств на начинания Гурлянда; вследствие широты дела Гурлянда и некоторых расходов агентурного свойства по прессе русской и иностранной, фамилии Гурлянда я приказал Дитрихсу не упоминать, а только сделать отметку для возврата этих денег в 1916 году.

Члену Государственной Думы П. Н. Крупенскому, как я уже сообщал, А. Н. Хвостов, в его присутствии, приказал мне выдать деньги на открытие думской продовольственной лавки, но, по его уходе, сообщил мне, что Крупенский ему нужен для освещения думских настроений; в виду этого и так как по секретному фонду департамента полиции Крупенский проходил впервые, то я не только приказал его отметить, но и деньги послал ему на квартиру через курьера Козлова, которого я, как старого служащего в департаменте полиции, еще со времен П. Н. Дурново, знал за конспиративного человека. Все выдачи Прилежаевой — сестре епископа Варнавы, кроме суммы в январе 1916 г. в 100 руб., были сделаны для оборудования квартиры на случай приезда епископа Варнавы и заездов к нему Распутина, о чем я уже раньше упомянул, но владыка впоследствии остановился в лавре; 100 руб. в январе 1916 года это жалованье Прилежаевой, а пред этим за все предыдущие месяцы она получила от меня, из моего аванса, по 100 руб. для наблюдения за Распутиным и удержания его от некоторых публичных выступлений; влияния на Распутина она особенного не имела и он, в виду подозрительного отношения впоследствии к епископу Варнаве, в особое свое доверие затем Прилежаеву не вводил. Квартиру эту, после моего ухода, материально обслуживал и жил в ней Н. И. Решетников. В. Н. Степанова (Дезобри) на свою народную газету, еще со времен моего директорства, получала ежемесячно по 2.000 руб.; остальные же выдачи относятся к оборудованию ею первой организованной нами потребительской лавки при Путиловском заводе; затем Степанова вышла, по моей просьбе, из общества по борьбе с дороговизной, как я уже указал, после статьи Л. М. Клячко в «Речи». В эту мою служебную пору и впоследствии Степанова, после смерти мужа, от активной работы в среде рабочих уже отошла; затем она болела и погрузилась в дела своей типографии. Я заверяю своим словом, если оно имеет значение для Степановой, в случае привлечения ее к ответственности, и говорю это по совести, что в данное время, т.-е. когда я был товарищем министра и затем, когда Степанова, после моего ухода, по частному делу своего брата инженера, приходила ко мне, она была искренно настроена в отношении необходимости для правительства обратить внимание на продовольственные нужды рабочих кварталов вне проведения какой-либо среди рабочих политики, а затем она мне указывала, но это уже было в конце моей службы, и на осложнившийся, в особенности во время войны, жилищный рабочий вопрос в Петрограде, и я имел в виду образовать общество дешевых для рабочих квартир.

Выдачи двум чиновникам департамента полиции Юзефовичу (лицеисту)[*] и Рачковскому (правоведу) относятся к командировке их в Румынию как за наблюдением за Кюрцем, так и со статьями, которые составлялись в Петрограде в организации Гурлянда, за что последнему было выдано 800 руб., и передавались Кафафову, для вручения этим двум чиновникам, на предмет помещения их в румынской прессе в борьбе с инсинуациями и неправдой о настроении русского общества и войск в войне с Германией. В эту пору Германия всячески мешала слиянию Румынии с Россией, гипнотизируя общественное мнение Румынии в свою пользу, путем широкого использования сочувствующих Германии румынских органов прессы. Когда я познакомился с тем, что печаталось в Румынии про Россию, то решил использовать с выгодой для нас посылку этих двух молодых чиновников, знающих Европу, поручив им, в то же время, и проследить за Кюрцем. Кюрц — преподаватель иностранных языков и был военным ведомством приглашен для своих целей в Румынию. Но затем, когда я увидел, что он почему-то счел нужным рассылать свои отчеты и И. Л. Горемыкину и в департамент полиции и, видимо, в другие места, мне показалось это подозрительным, тем более, что и И. Л. Горемыкин меня спросил, можно ли ему верить Кюрцу; в виду этого я, хотя и не имел о нем неблагоприятных сведений, но, под видом помощников ему в деле обслуживания прессы, исполняя его желание, командировал этих чиновников с тем, чтобы они, привозя донесения его, не оставляли без наблюдения Кюрца, чередуясь поездками. Кюрц был потом военным начальством арестован, но перед новым годом (1917 г.) я его видел в поезде Москва–Петроград снова в форме чиновника военного ведомства, и хотя он мне заявил, что его арест был неоснователен, но я все-таки отказался входить с ним в дальнейшие разговоры.

Все выдачи Г. И. Кушнырь-Кушнареву на сумму 160.000 руб. относятся к расходам на организацию сети продовольственных лавок. Что касается вообще расхода на этот предмет, то хотя он прямого отношения к задачам, преследуемым секретным фондом, не имел, ибо мною никакого секрета не преследовалось в данном случае, но другого источника не было в министерстве внутренних дел, а между тем, этим путем все-таки вносилось успокоение в рабочие кварталы. Кроме того, это была заимообразная выдача обществу в борьбе с дороговизной и, после моего ухода, И. Кушнырь-Кушнарев, от имени общества, начал, как говорил мне вице-директор П. К. Лерхе, погашать этот долг департаменту полиции.

Все ассигнования ген. М. С. Комиссарову шли на цели, мною уже указанные, т.-е. на выдачу ежемесячно Распутину 1.500 руб., конспиративную квартиру для свидания с Распутиным и наблюдение за ним. В связи с учреждением ген. Комиссаровым филерного особого отряда, о коем я уже показывал, официально причисленного к особому отделу департамента полиции, находится одна ассигновка, выданная мною вице-директору И. К. Смирнову, — кажется, та, которая помещена в ассигновании 22 декабря на сумму 290 руб. Расходы на Распутина вообще производились и ранее; я не знаю, как осуществлял П. Г. Курлов свое наблюдение за ним, ибо он получал при П. А. Столыпине ассигнования из департаментского фонда на секретные надобности по своим, а не П. А. Столыпина, требованиям; это может знать Н. П. Зуев, как директор департамента полиции; мне Н. П. Зуев о существе расходов по авансам П. Г. Курлова не говорил, хотя, когда поступали требования от П. Г. Курлова, в особенности в связи с высочайшими выездами, я об этом Н. П. Зуеву докладывал; но тогда иначе была поставлена охрана государя, ибо весь центр распорядительных действий лежал на П. Г. Курлове, и он, по особым всеподданнейшим докладам П. А. Столыпина, во время этих своих поездок имел неограниченные права министра внутренних дел. Взятую пред выездом в Киев сумму в 50.000 руб. П. Г. Курлов мне, по возвращении из Киева, вернул, что видно из приходных статей кассы департамента и всеподданнейшего доклада М. И. Трусевича, расследовавшего дело об убийстве Столыпина. Но или на Распутина, или на Филипса[*], которого тогда высылали из Петрограда во Францию, расходы должны были производиться.

При мне, когда я был директором, на охрану Распутина отпускались деньги начальнику петроградского охранного отделения, и ни А. А. Макаров, ни я, ни тем более В. Ф. Джунковский из сумм департамента полиции лично на него расходов не несли, и Н. А. Маклаков, хотя и принимал у себя, очень редко, правда, Распутина, но из сумм департамента полиции ничего на Распутина не брал. Охрана Распутина осуществлялась по приказанию свыше и, в связи с его именем, приподымавшим антидинастическое настроение, имела юридическое основание в своем чистом виде наблюдения за ним, а следовательно, и трат из этого фонда. Но в той форме выдач, какую я производил, по приказанию и с ведома министра А. Н. Хвостова, но для меня необязательных и в круг моих служебных действий не входящих, охрана Распутина носила совершенно иной характер, имеющий отношение к секретной сумме департамента полиции, разве только с точки зрения приобретения в лице Распутина активной агентуры около государя и пользования ею в ущерб его же интересов. Но на самом деле выдачи денег Распутину другого характера, кроме личных наших выдач, т.-е. А. Н. Хвостова и моих, не носили, ибо и А. Н. Хвостов и я хорошо знали жизнь Распутина, чтобы не верить тому, что наши субсидии спасают его от других получений за проводимые им дела и на удовлетворение потребностей семейного и жизненного обихода.

Лично мною Распутину было выдано, в связи с событиями, мною отмеченными в моем предыдущем докладе, 3 тыс. вступных, на погашение дела с лакеем и поездку по святым местам, не осуществившуюся впоследствии, восемь тыс. руб., в декабре месяце, пред рождественскими и новогодними праздниками, 3 тыс. руб., а он послал мне и Хвостову через ген. Комиссарова по портсигару из корельской березы, вложив туда бумажки с надписями от себя, — не помню, что А. Н. Хвостову он написал, ибо М. С. Комиссаров раньше передал ему этот подарок, а мне — «дельцу», — и по календарю стенному, тоже с каким-то новогодним пожеланием; и в январе 3.500 руб. — 3 тыс. ему и 500 руб. для одной дамы-беженки, танцами которой он увлекался. В январе две тыс. руб. выдано было ген. Комиссарову на подарки Распутину и его семье по случаю именин Распутина 10 января, о коих я уже показал. Такой же личный характер, настолько личный, что я теперь краснею, когда пишу, и считаю своим долгом эту сумму попросить свою жену внести на благотворительные нужды того комитета, где я безвозмездно работал (я, показывая по чистой совести, не могу скрыть этот расход, хотя он и нигде не записан), носит посылка А. А. Вырубовой на нужды ее лазарета, при письмах А. Н. Хвостова и моих, после наших назначений, по 2 тыс. руб. и 9 декабря, в день ее ангела (как я думал, но потом, через год, я узнал, что она празднует свой день ангела 3 февраля) от А. Н. Хвостова тысячу и меня — 2 тыс. руб. как от лица, имевшего почти непрерывные с нею деловые свидания.

Подобного рода ассигнования, но не в такой личной форме, правда, производились по министерству внутренних дел и ранее, но не из секретной суммы департамента, а из 50 тыс. экстраординарного кредита на представительные нужды министра внутренних дел, находившегося в бесконтрольном пользовании последнего. За мое время А. Н. Хвостов получил этот кредит, в виду назначения А. Н. Хвостова в конце уже года, в таком незначительном остатке, что мне пришлось с первых же дней вступления в должность взять много расходов на кассу департамента полиции, в особенности, выдачи пособий, пенсий, на подарки, чинам канцелярии и пр.; я теперь затрудняюсь даже указать, сколько на это было израсходовано из сумм департамента, но так как эти ассигнования шли, в главном казначействе, не из моего аванса, то в делах департамента должны быть следы. Я лично дал полк. Пиронгу на подарки всем камердинерам и высшей дворцовой прислуге при вступлении А. Н. Хвостова в должность, — сколько не помню, — но не менее, кажется, 1? тыс. руб. Затем, через ген. Вендорфа в ноябре месяце (ассигновка 23 ноября, № 26897, на 300 р.) также был сделан подарок главному камердинеру государя, которому ген. Вендорф давал подарки при Плеве и Дурново; из отпущенной суммы ген. Вендорфу было израсходовано им на 100, если не ошибаюсь, руб. меньше, и эти деньги он мне представил при бумаге, а я их, вместе с письмом, передал Дитрихсу на восстановление кредита. Вообще, в министерстве внутренних дел по другим департаментам, в том числе, главным образом, по департаменту общих дел, существовал взгляд на секретный фонд департамента полиции такой, что если в каком-нибудь департаменте или не было источника, или законного титула для государственного контроля, или даже прямо не хотелось тратить своих кредитов, чтобы сберечь остатки на наградные ассигнования, или надо было прикрыть какой-либо недосмотр от глаз государственного контроля или излишних разговоров, или дать секретную командировку, связанную с расходами агентурного характера (как часто было по департаменту духовных дел иностранных исповеданий), или прибавить своему чиновнику жалованье, или взять все его содержание не на свои средства и т. п., то в таких случаях директора этих департаментов обращались к министру внутренних дел лично или заручившись предварительно согласием директора департамента полиции об отпуске, на удовлетворение означенных нужд, необходимых ассигнований из сумм департамента полиции. Это было и до меня, и при мне, и после меня; примеров в департаменте полиции можно найти по расходной смете много. Основанием такого взгляда служило общее мнение, что эти суммы безотчетны, и что, видимо, они не все идут на свое прямое назначение, так как все чины департамента полиции, как в центральном учреждении, так и в провинциальных розыскных органах, получали, сверх штатного отпуска, иногда равнявшееся последнему, а для директоров даже более штатного, дополнительное содержание из секретного фонда; из него же шли все наградные и подсобные ассигнования чиновникам, из него же оплачивались высочайшие подарки не только чинам департамента полиции, но и другим, близким министру внутренних дел чиновникам министерства; из этого источника расходовались деньги на все хозяйственные нужды департамента полиции, а иногда и дома министра, если не хватало специального кредита по департаменту общих дел и т. п. В особенности это более стало заметным со времени урегулирования Государственной Думой, по бюджетной комиссии, сметы министерства внутренних дел и вследствие постоянных, при прохождении в комиссии ежегодно смет, разговоров о неправильности расходования денежных ассигнований по тому или другому департаменту.