1 ДЕЙДЛЕНД

1 ДЕЙДЛЕНД

В жаркий июльский день 1979 года белый грузовичок марки «форд» въехал на стоянку возле крупнейшего в южной Флориде торгового центра под названием «Дейдлендская аллея». Вздумай случайный прохожий осмотреть грузовик–доставщик попристальней, он бы непременно заметил, что надписи на бортах не совпадают. Слева написано: «Счастливо отдохнуть! Еда для пикников и праздников», справа же — наоборот — «для праздников и пикников». Кроме этих надписей, грубо намалеванных по трафарету красной краской, имелся и телефонный номер, но звонить по нему было совершенно бесполезно — там о пикниках и слыхом не слыхивали.

Грузовик остановился в юго–западной части торгового центра; здесь — между кулинарией и салоном красоты — помещался магазин «Королевские вина». Вообще говоря, Дейдленд — обычное провинциальное торжище в субтропиках Соединенных Штатов. Торговый центр занимает двадцать с лишним гектаров вдоль канала в майамском пригороде Кендал, а вокруг лишь аккуратно подстриженные лужайки, зеленеющие перед типичными американскими домиками в стиле «ранчо». Ежеутренне волна служащих откатывается на десять миль к северу — в центр Майами — и ежевечерне катит назад, спать.

Белый грузовик прибыл в Дейдленд на рандеву. В «Королевских винах» предстояла встреча с Германом Хименесом Панессо — одним из майамских кокаиновых воротил. В грузовике тоже сидели кокаиновые дельцы. И тоже, как и Хименес, колумбийцы. Грузовичок притормозил возле винного магазина, не вызвав ничьих подозрений. Мотор продолжал работать.

Двадцать минут третьего Хименес и его двадцатидвухлетний телохранитель Хуан Карлос Эрнандес вылезли из белого «мерседеса» на дейдлендской стоянке и, оставив девятимиллиметровый браунинг на полу у заднего сиденья, безоружными направились в «Королевские вина».

Они спросили виски «Чивас Ригл». Продавец Томас Капоцци указал, где стоит вино, и Эрнандес на миг отошел от хозяина, чтобы достать бутылку с правой полки. В это время на пороге показались двое из белого грузовика. Один из них навел на Хименеса пистолет–пулемет «Беретта» — и открыл огонь. Другой стрелял из автомата системы «Инграм» (МАК-10). Хименеса и Эрнандеса расстреливали в упор, на полках звенели бутылки. Эрнандес скончался мгновенно. Хименес рванулся к двери, но тоже упал — пули 45–го калибра снесли ему голову. Задетый шальной пулей Капоцци, шатаясь, выбрался на улицу.

Убийцы произвели более шестидесяти выстрелов. Затем, бросив МАК-10, они выбежали из магазина и вскочили в грузовик. Чтобы прикрыть отход, изрешетили все машины на автостоянке. Стреляли куда попало, даже высадили зеркало заднего вида в собственном грузовике. Треск выстрелов, звон стекол… Наконец, грузовик свернул за угол в южной части торгового центра, и снова — тишина. На все потребовалось меньше трех минут.

Радиосигнал в уголовном отделе окружной полиции грянул как гром среди ясного неба: вооруженное нападение с участием латиноамериканцев! Точное время: 14.35, 11 июля 1979 года.

«Вот черт, опять!» — вздохнул про себя следователь Эл Синглтон. Кокаиновая война длилась многие месяцы, и в округе Дейд то и дело находили трупы колумбийцев. С ноября было зарегистрировано двадцать четыре убийства латиноамериканцев на почве наркотиков. Найти виновных удавалось крайне редко.

Бывший моряк Эл Синглтон был худ как щепка и имел примечательные, вытянутые кверху уши. Он уселся в свою неброскую, без полицейских эмблем, машину и направился по Долфинскому шоссе на запад. Позади буйные побеги небоскребов вспарывали небо над Майами, впереди стелились по земле низкорослые пригороды. Истинных причин кокаиновой войны не знали ни в полиции, ни в прокуратуре. По одной версии, все дело было в соперничестве кокаиновых дельцов из Колумбии. Другая версия предполагала, что колумбийцы никак не поделят сферы влияния с кубинцами. Прежде отношения между кубинскими перекупщиками и их колумбийскими поставщиками складывались достаточно ровно. Колумбийцы скупали лист коки в Боливии и Перу, перерабатывали его в порошок у себя дома и отправляли на север. Однако с 1976 года они решили обходиться без посредников и сбывать кокаин самостоятельно. За три прошедших года четыре–пять колумбийских групп захватили весь кокаиновый рынок в Майами.

К концу 70–х годов контролировать ситуацию стало совсем трудно. Вкусы американцев изменились, марихуана уступила место кокаину, возросший спрос вызвал резкий скачок цен: в Майами 1 килограмм (2,2 фунта) кокаина еще год назад стоил 34 ООО долларов, а теперь — 51 000. Кокаин поступал бесперебойно, его ввозили все больше и больше. Полуостров Флорида с береговой линией длиной в 12 с лишним тысяч километров — сущий рай для контрабандистов. Майами гудел, как огромный улей, банки ломились от отмытых денег, латиноамериканцы зачастили в ночные клубы, где их поджидали конкуренты с припасенными в карманах пистолетами. Самый воздух накалился до предела, достаточно искры — и грохнет взрыв.

«Отстрел в кокаиновом коррале» — статью под таким кричащим заголовком прочел Эл Синглтон в майамской газете «Геральд» всего лишь неделю назад, в воскресенье. Там приводились подробности многочисленных убийств, связанных с наркотиками. Прежде местные жители и не предполагали, что возможна такая жестокость. Колумбийцы погибали самыми разнообразными способами: одних среди бела дня расстреливали в упор в городском транспорте; других засовывали в пластиковые мешки и топили в канале близ Корал—Гейблз. Федеральный прокурор заявил: «Повторяется история Додж—Сити!» Трупы колумбийцев заполнили окружной морг. Округ Дейд получил меткое прозвище «страна–хана». Пользовались, в основном, пистолетом–пулеметом МАК-10. Десятая модель представляет собой небольшую коробочку — компактный инструмент для убийства, который выплевывает тысячу пуль 45–го калибра в минуту и запросто пробивает обшивку любого автомобиля. Полицейские прозвали его «майамским вышибалой».

Эл Синглтон прибыл к дейдлендской автостоянке через двадцать пять минут после радиосигнала. Здесь уже скопилось множество полицейских машин, зеваки толпились поодаль, так как к месту происшествия их не допускали. Старший следователь сообщил Синглтону, что преступники бросили свой белый грузовик за углом, и попросил Эла осмотреть машину и «приобщить к делу».

Синглтон нашел грузовик за магазинами. Парни с телевидения уже вели съемку, вытащив официальный желтый бланк, Синглтон принялся описывать все, что предстало его глазам.

Грузовик марки «форд» выпуска 1979 года приткнулся возле пешеходного мостика, перекинутого через канал, который отделял торговый центр от жилых кварталов. Убийцы, очевидно, скрылись за мостом, в предместье. Ключ торчал в зажигании, мотор еще работал. Сиденья были обиты красной ворсистой тканью. На сиденье водителя валялись солнцезащитные очки и синий бронежилет, какой носят полицейские. На пассажирском месте лежали обрез 30–го калибра, «магнум» и еще один револьвер. На полу Синглтон увидел МАК-10, 9–миллиметровый браунинг и еще один карабин 30–го калибра. На месте преступления редко остаются орудия убийства. Здесь же Синглтон насчитал 6 огнестрельных единиц. Небывалый случай. И из всех стреляли. Похоже на завязку фильма о ковбоях.

В задней части грузовика Синглтон увидел еще шесть бронежилетов — они свисали с потолка, точно копченые окорока. Боковые стенки грузовика были покрыты стальными пластинами толщиной в 6,5 мм. В задних дверцах — две дыры–амбразуры. Короче, не грузовик, а настоящая бронемашина. При одном взгляде на нее полицейских прошиб холодный пот. Убийцы явно замышляли скрыться во что бы то ни стало — пусть даже силой прорвавшись сквозь полицейские кордоны!

Эл Синглтон постоянно имел при себе обычное оружие окружной полиции — девятую модель «Смита–и–Вессона» 38–го калибра. Однако после дейдлендского расстрела приобрел 9–миллиметровый автоматический браунинг с обоймой на 14 патронов.

О дейдлендском убийстве кричали газеты во всех концах страны. В языке возникло новое понятие: «кокаиновые ковбои». На уголовном небосклоне вспыхнули новые, страшные звезды. Помимо кокаина дельцы из Колумбии завезли в Майами свирепую, нечеловеческую жестокость, с которой не сталкивались прежде американские блюстители порядка. До колумбийцев в майамском наркобизнесе крутились игроки, воришки и уцелевшие «дети цветов». Но эти вегетарианские времена отошли в прошлое. Колумбийцы превратят Майами в кокаиновую Касабланку восьмидесятых. Округ Дейд будут называть столицей смерти. Благодаря колумбийским поставщикам кокаин вытеснит с американского рынка другие наркотики и станет для страны бичом конца XX века.

Почти сто лет назад доктор Зигмунд Фрейд устроил в США кокаиновую лихорадку, провозгласив кокаин возбудителем сексуального желания. Увлечение кокаином длилось почти тридцать лет, его прервал лишь закон Харрисона, принятый в 1914 году — первый антинаркотический закон. Однако к семидесятым годам печальный опыт начала века был давно забыт. И все началось снова. Сперва кокаин стал просто модной забавой. Он придавал элитарным сборищам пьянящий аромат запретного плода. Затягивал под лопасти неумолимого молоха кинозвезд и спортсменов, завлекал в частые сети молодежь — золотую и попроще, — любителей сильных ощущений. И вот, наконец, в восьмидесятые годы «крэк» и «рок» спустятся в трущобы страны, превращая людскую бедность в беспросветную нищету. В 1988 году кокаин будут регулярно потреблять шесть миллионов американцев и три наркомана — ежедневно умирать. Кокаин — первым среди наркотиков — будет признан угрозой национальной безопасности страны.

Впрочем, в 1979 году никто еще не провидел будущего. Эл Синглтон с коллегами и не подозревали, что кокаиновая война во Флориде — тяжелые, мучительные роды. Из горстки дилетантов–контрабандистов рождалась международная корпорация, которая будет ворочать многими миллиардами. К моменту дейдлендского убийства почти всех дилетантов со сцены уже убрали. А со временем наркосетью завладеют несколько колумбийцев, которые и станут кокаиновыми королями. Их ждут несчетные схватки: с дельцами–соперниками, с полицией и даже с правительствами, — но живучесть их беспредельна, и они неизменно остаются в числе самых богатых и самых жестоких преступников мира. Вместе эти люди известны как Медельинский картель.

Их было четверо: Пабло Эскобар Гавирия, иначе «Эль Падрино» — крестный отец, променявший вполне благополучную карьеру наемного убийцы, угонщика машин и похитителя людей на торговлю кокаином, наживший на нем миллионное состояние. Хорхе Луис Очоа Васкес, иначе Эль Гордо — Толстяк, — представитель низов среднего класса, тихий паренек, мечтавший о лучшей жизни для своей семьи и нашедший ее в кокаине; Карлос «Ледер Ривас, иначе Джо «Ледер, — смекалистый парень, любивший «Битлз» и замышлявший развернуть крупнейшую в мире сеть для перевозки наркотиков; Хосе Гонсало Родригес Гача, иначе Эль Мехикано — Мексиканец, покупавший на кокаиновые деньги футбольные команды, скаковых лошадей и огромные земельные участки.

К середине восьмидесятых годов эта четверка возьмет под контроль пятьдесят процентов кокаинового рынка США. На них будут работать тысячи людей: крестьяне станут выращивать и перерабатывать коку, летчики — перевозить наркотики, агенты — сбывать товар; толстосумы помогут дать взятку и отмыть деньги, наемные убийцы уберут с дороги врагов. Картель будет зарабатывать два миллиарда в год, не выплачивая при этом никаких налогов. Кокаиновые короли хитры и немногословны, у них — одна цель, и ради нее они готовы на все.

Подобно многим колумбийцам, промышляющим наркотиками, главари картеля считают своей родиной город Медельин, расположенный в отрогах Анд. Уже в 1979 году американские газеты называли Медельин «кокаиновой Уолл–стрит». Однако большинство американских полицейских, занимавшихся наркотиками, даже не знали, где находится этот самый Медельин. И напрасно. Ибо ключ к кокаиновому бизнесу следовало искать именно там.

На первый взгляд город не носит особой отметины. В туристских проспектах его называют обычно «Городом вечной весны» или «Городом орхидей». Расположен он в провинции Антьокия, среди сосновых лесов, занимающих центр и север Колумбии. Размерами Медельин уступает лишь столице страны — Боготе, а население его составляет 1,2 млн. человек. Город быстро разрастается в речной долине на высоте более полутора километров над уровнем моря. И нет красивее места в Южной Америке. В 1979 году жизнь в деловой части города била ключом, рвались ввысь небоскребы, и новые архитектурные формы приятно вплетались в величавый колониальный стиль прежней застройки. Ныне в черте города располагаются три университета, Ботанический сад, есть широкие бульвары и парки.

Жители Медельина называют себя «paisa» — земляки. Внешне они довольно скромны, на самом же деле — агрессивны и честолюбивы, это трудяги, жадные до денег и стремящиеся во что бы то ни стало взобраться вверх по социальной лестнице. И любого медельинца — богатого ли, бедного ли — уважают лишь за храбрость, смекалку и проницательность.

Во времена испанского владычества Медельин стоял на отшибе, колонисты не любили его за убогость и неприветливость, предпочитая благовоспитанную Боготу. «Земляк» — жалкий, бледный, болтливый мужлан — смешно коверкал испанские слова и был объектом нескончаемых шуток. Жители Боготы презирали «земляков» за неотесанность и грубость. Впрочем, в середине XX века шутить над медельинцами было уже неуместно. «Земляки» превратились в способных дельцов, готовых пуститься на любой риск. Родители стремились выставить сыновей из дома — чем раньше, тем лучше: «Разбогатеешь, вышли денег. Не разбогатеешь, на порог не пущу!»

Их старания не прошли даром. Медельин, скромный поселок, основанный колонистами около рудника, разросся; в XIX веке он стал основным производителем кофе, а в XX веке — промышленным центром всей Колумбии. Кроме того, за городом издавна закрепилась репутация контрабандного центра. Добропорядочные и не вполне добропорядочные «земляки» нелегально ввозили в страну американские спиртные напитки и сигареты, на самолетах перебрасывали телевизоры, стереоаппаратуру и радиоприемники из зоны Панамского канала, где в портах велась беспошлинная торговля. К 1979 году Медельин стал богатым, красивым городом, презиравшим чужаков. Здесь–то и зародилась колумбийская кокаиновая индустрия.

Древние жители Анд, южноамериканские индейцы, жевали лист коки добрых две тысячи лет. Но лишь в конце XIX века европейские химики взялись за обработку коки всерьез и получили первый кокаин. До 1973 года кокаин для немедицинских целей производили в Чили в домашних условиях. Затем его очищали и отправляли в Соединенные Штаты, причем колумбийцы зачастую выступали посредниками в этих операциях. Американский спрос ограничивался горсткой богачей, которым хотелось испробовать чего–нибудь похлеще марихуаны, но избежать побочных эффектов, которыми чреват героин. Благодаря кокаину чилийцы процветали, но рынок был сравнительно мал.

Конец благоденствию положил в сентябре 1973 года генерал Аугусто Пиночет Угарте, свергнувший президента–марксиста Сальвадора Альенде Госсенса. Полиция Пиночета упекла в тюрьмы и депортировала множество торговцев наркотиками. Чилийский кокаиновый бизнес угас.

И колумбийцы взяли дело в свои руки. Они отлично знали контрабандные пути–дорожки и, подобно чилийцам, могли легко наладить контакты с производителями коки в Перу и Боливии. С самого начала колумбийское кокаиновое производство управлялось из треугольника Богота — Медельин — Кали. Причем Медельин сразу возглавил троицу. Впрочем, поначалу распознать это было непросто. И колумбийские правоохранительные органы, и агенты американского УБН (Управление по борьбе с наркотиками) сосредоточились на вывозе марихуаны из карибских портов Барранкилья, Санта—Марта и Риоача. К кокаину эта контрабанда отношения не имела.

Истинный размах дела впервые приоткрылся 22 ноября 1975 года, когда полиция захватила небольшой самолет, приземлившийся в аэропорту Кали. В грузовом отсеке было обнаружено шестьсот килограммов кокаина — самая крупная партия наркотика, изъятая к тому времени в Колумбии. Среди торговцев захват самолета породил цепочку убийств — первую из кокаиновых войн, которые и ныне периодически сотрясают страну. Причины войны были ясны не вполне. Зато результаты оказались — яснее ясного. За два дня — субботу и воскресенье — от руки убийц погибло 40 человек. И все — в Медельине, а вовсе не в Кали. То есть нить от захваченного кокаина неизменно вела в Медельин, именно тут вершилась кокаиновая политика.

«Медельинская резня» подпортила непогрешимую репутацию «Города орхидей». Полиция попристальней взглянула на рабочие предместья, на трущобы в северных кварталах — колыбель кокаиновой индустрии. Люди здесь постоянно носили пистолеты и ножи — любое оружие, которое спасало и помогало в ежедневной жестокой борьбе за жизнь. В 1979 году Медельин был опасным городом, как, впрочем, все города Латинской Америки. Жители бедняцких кварталов стремились разбогатеть и, переехав в южную часть Медельина, примкнуть к «земляческой» аристократии, а затем купить «финку» — то есть усадьбу — для отдыха. Кокаиновые деньги могли в одночасье превратить медельинского бедняка и невежу в уважаемого и добропорядочного бизнесмена.

Кокаиновые магнаты семидесятых — люди немолодые. Это, в основном, контрабандисты — «земляки», которые промышляли наркотиками не постоянно, а от случая к случаю. Теперь их вытеснял молодняк, который занимался только кокаином. И сперва ничем не выделялся среди них медельинский парнишка, который к середине семидесятых потихоньку превратился в одну из крупнейших фигур в мировом наркобизнесе.

Его имя — Пабло Эскобар Гавирия. Небольшого роста (167,5 см), полноватый, со светло–карими глазами, черными вьющимися волосами и совершенно неприметными чертами лица. Родился он 1 декабря 1949 года и вырос в Энвигадо — медельинском рабочем предместье, отличавшемся крутыми нравами. Его мать преподавала в школе, а отец был фермером. Много позже наемные писаки примутся восхвалять своего босса: он, мол, поднялся из низов, он сам себя сделал. Однако это не так. Семья отнюдь не бедствовала, а Эскобар даже закончил полный курс средней школы — редко кому в Энвигадо выпадает такая удача.

На преступный путь Эскобар ступил рано, еще подростком. Он таскал с кладбища надгробья, стирал надписи и выгодно перепродавал плиты. И соратники, и враги утверждали, что Эскобар все постигает на лету, что у него потрясающая деловая хватка. Внешне же он мягок, скромен, неизменно вежлив и одуряюще корректен.

Окончив школу, Эскобар нанялся в телохранители и помощники к пожилому контрабандисту, ввозившему стереоаппаратуру из Зоны Панамского канала. Эскобар страховал операции в Медельинском аэропорту. Дела его быстро шли в гору; кроме того ему изрядно помог стартовый капиталец в два миллиона песо (100 000 долларов) — такой выкуп он получил в начале семидесятых годов за похищенного им медельинского промышленника.

Впервые Эскобара арестовали 5 сентября 1974 года. Его взяли за кражу автомобиля марки «рено». Года два спустя агенты колумбийской службы госбезопасности арестовали его и еще 5 человек за провоз по медельинским улицам тридцати девяти килограммов кокаина, спрятанных в запасном колесе пикапа. То была первая неудача Эскобара с наркотиками и самая крупная удача полиции за год.

В тюрьме Эскобар провел всего три месяца. Постановление об его аресте таинственным образом отменили, и он вышел на свободу. Вскоре полиция снова упекла его за решетку, но на этот раз он быстро выбрался под залог. Дело Эскобара расследовалось много лет, его судили девять судей, но в некий прекрасный миг протоколы непременно исчезали. А пять лет спустя после ареста на одной из медельинских улиц в упор расстреляли агента службы безопасности, который когда–то засадил Эскобара в тюрьму.

Таков еще один, последний лик Пабло Эскобара. Тихий предприниматель из Энвигадо оказался хладнокровным убийцей.

Пабло Эскобар стал одним из застрельщиков кокаиновых махинаций. Хорхе Луис Очоа Васкес занялся контрабандой много позже. Родился он в Кали, а вырос в Энвигадо.

Хорхе, средний из трех сыновей Фабио Очоа Рестрепо и Марго Васкес, родился лишь на два месяца раньше Эскобара и знал его с детства. Очоа–отец, карикатурно толстый человечек, коренной житель Антьокии, слыл лучшим в провинции объездчиком вьючных андских лошадей. Семья отнюдь не принадлежала к местной знати. В середине шестидесятых годов, желая выбраться из нищеты, Фабио открыл семейный ресторанчик «Маргаритки». Чтобы не прогореть, все — и взрослые, и дети — работали не покладая рук. Сам Хорхе, его братья — старший, Хуан Давид, и младший, Фабио, — а также сестры, едва вернувшись из школы, вставали к плите и мыли посуду — до самого рассвета. Адвокат и газетчики часто вспоминали детство Хорхе: он якобы втянул семью в контрабанду кокаина, потому что жалел мать и сестер, гнувших спину от зари до зари.

Братьев Очоа приобщил к наркобизнесу их дядя Фабио Рестрепо Очоа, бывалый «земляк» — контрабандист. Со временем все трое погрязли в контрабанде по уши, но Хорхе главенствовал в «клане Очоа» с самого начала. Был он высок, около 180 см, и, подобно отцу, склонен к полноте; толстел Хорхе сообразно росту своих доходов и меньше девяноста килограммов весил редко.

На преступника Хорхе совершенно не походил: заботливый семьянин, в обращении тих и мягок. Изредка позволял себе бокал сухого белого вина. Даже табака не курил — а уж о наркотиках и вовсе речи не было. Однако уродился он истинным предпринимателем. Пристрастие к кокаину считал пороком, но достаточно безвредным. Пускай балуются те, кому это по карману. А он, Хорхе Очоа, погреет руки на людских слабостях.

В середине семидесятых годов Очоа отправился в Майами в качестве специалиста по импорту–экспорту. На самом же деле он занялся сбытом кокаина на Восточном побережье Америки. Работал на дядюшку. В конце 1977 года Фабио Рестрепо похвастался, что ввозит в Штаты до сотни килограммов кокаина в неделю. Его собесед–ник оказался осведомителем УБН. 12 октября того же года Рестрепо передал этому человеку чемодан с 27 килограммами кокаина и попросил отвезти наркотик в Майами — его племяннику Хорхе. Осведомитель сообщил в УБН, и Хорхе ждала засада. При передаче кокаина на автостоянке у кинотеатра агенты УБН арестовали девять колумбийцев — среди них сестру и зятя Хорхе Очоа. Самому Хорхе — единственному! — удалось скрыться. Завидев полицию, он вскочил на мотоцикл и был таков. Чудом избежав ареста, Хорхе тут же покинул Майами — уже навсегда. Вскоре после возвращения Хорхе в Медельин его дядю убили. УБН запросило подробности этого убийства у своих колумбийских представителей.

Из штаб–квартиры в Боготе сообщили: «Очоа унаследовал всю наркосеть покойного Рестрепо. Ходят слухи, что он приказал убить Рестрепо, чтобы утвердиться полновластным главой организации».

К середине семидесятых годов Эскобар и Очоа взяли в свои руки весь колумбийский наркорынок. Группу Эскобара называли «Лос Паблос» — «Люди Пабло». Хорхе с братьями назывались «Клан Очоа». Однако они не достигли еще грядущего размаха, не набрали обороты. Недоставало надежного способа переброски крупных партий кокаина в Штаты и налаженного сбыта.

Эскобар в США вообще не бывал, а краткое пребывание Очоа во Флориде едва не закончилось арестом. Им явно не хватало толмача–колумбийца, кто знал бы Штаты изнутри, а не понаслышке.