29 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

29 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

В конце 1986 года колумбийские законники, пробудившись от спячки, развили вдруг бурную деятельность. Мимолетные приступы любви к правопорядку, очевидно, бессмысленны, но именно ими отродясь славится Латинская Америка. Разбирая в очередной раз претензии по двустороннему соглашению о выдаче преступников, Верховный суд неожиданно выяснил, что оно неконституционно, так как указ о введении его в действие подписан не самим президентом Колумбии, а лицом, временно исполнявшим президентские обязанности. И 12 декабря соглашение утратило силу.

Верховный суд быстро нашел выход из положения, предложив нынешнему президенту Вирхилио Барко поставить на документе свою подпись. Что он и сделал два дня спустя. 14 декабря соглашение снова вступило в силу. Посол США Чарльз Гиллеспи одобрил решительность и бескомпромиссность президента. «Двухдневный перерыв прошел без последствий», — сказал он.

Посол США ошибался. Юридический казус породил мощное наступление Медельинского картеля по всему фронту: он вознамерился покончить с выдачей преступников раз и навсегда. За предшествующие пять лет борьбы картель лишил жизни множество судей, десятки политиков чувствовали занесенный над головой топор. Подкупленные наркодельцами газеты и журналы называли соглашение не иначе, как «попрание национальной независимости страны».

А колумбийцев–контрабандистов продолжали выдавать по первому требованию США. И они пошли в атаку. К Рождеству картельщики написали девять исковых заявлений, оспаривающих право Барко подписывать указ пятилетней давности. Они утверждали, что президент превысил свои полномочия, и требовали ратификации указа конгрессом. А уж конгресс не подведет — это наркодельцы знали твердо. Большинство конгрессменов они просто закупили на корню, остальные и пикнуть не смели от страха. Отказ конгресса ратифицировать указ означал бы только одно: само соглашение о вы–даче преступников пришлось бы принимать заново. Случай беспрецедентный и, по всей вероятности, противозаконный. Значит, его можно снова опротестовать. И так до бесконечности. Главное — выиграть время.

Борьба разыгралась отчаянная, терять было нечего. Барко отстаивал соглашение из последних сил, но один в поле не воин. Неподалеку, точно шакалы, кружили картельщики, они чуяли скорую добычу. Часы соглашения были сочтены. Расставить точки над «i» предстояло Верховному суду — несчастным, загнанным в ловушку судьям. Еще до 12 декабря все они, особенно члены Конституционной палаты, получали от контрабандистов неоскудевающий поток угроз — и по почте, и по телефону. Обстановка — словно накануне захвата Дворца правосудия. Только хуже, поскольку судьи уже знали, что угрозы эти отнюдь не пустые.

И все же нынешние судьи были в несколько лучшем положении, чем их предшественники. Теперь их охраняли. Телохранители не отходили от них круглые сутки. По городу судьи ездили только с полицейским эскортом.

Тягостное существование. В особенности для людей немолодых. Не радостью, не признанием высокого профессионализма стало для них избрание в Верховный суд, а ужасом, постоянным страхом за себя и за своих близких.

Обстановка в стране накалилась до предела. Колумбийцы уже не доверяли ни судебной, ни законодательной власти. 1986 год выдался столь кровавым, столь оскорбительным для национальной гордости, что общество, устав от крови, жаждало лишь одного — спокойствия. Люди снова смирились с тем, что картель непобедим и с ним необходимо договориться.

В начале 1987 года Верховный суд вынес несколько судебных определений, связав правительство по рукам и ногам. В феврале суд отказался рассматривать семь дел о выдаче преступников в США до решения вопроса о президентском указе. В марте суд аннулировал некоторые постановления, которые Барко подписал в декабре в связи с объявлением осадного положения.

Правительство получило передышку лишь 1 мая, когда Государственный совет подтвердил действенность соглашения о выдаче и предписал Верховному суду рассмотреть семь незавершенных дел. Судьи, однако, заявили, что они не имеют права выдавать людей Штатам, раз указ о применении соглашения не имеет силы.

Противники обменивались пока лишь легкими уколами, сеча была впереди. Власти прекрасно видели, какой капкан уготовил для них картель. Исход борьбы зависел только от одного: вправе ли был Барко подписывать указ заново. 28 мая мнения судей по этому вопросу разделились поровну: 12–12. Теперь все решит нечетный, специально выбранный член Верховного суда.

Судьба соглашения была предрешена: с одним юристом Медельинский картель справится наверняка!

Так и оказалось. Под тем или иным предлогом почтенные, уважаемые юристы отказывались рубить этот гордиев узел. Алфонсо Суарес де Кастро, четвертый из тех, к кому обратился Верховный суд, тоже пытался уклониться от сомнительной чести. Но суд призвал его в приказном порядке. И 25 июня с перевесом в один голос действия президента Барко были признаны неконституционными. Соглашение о выдаче преступников приказало долго жить. Картель победил.

Эскобару теперь не грозила выдача Штатам, и он быстро покончил с висевшими на нем обвинениями. Причем на этот раз — ненасильственным путем. 22 июля были аннулированы три ордера на арест, выданные полиции по инициативе Соединенных Штатов. 9 августа журналисты выяснили, что обвинение в убийстве редактора «Эспектадора» Гильермо Кано с Эскобара и его дружков тоже снято. А спустя еще три дня Эскобар оказался непричастен и к смерти Лары Бонильи.

Зато Хорхе Очоа был по–прежнему не в ладах с правосудием. Он ушел в бега, нарушив условия, предписанные судом. Он не отсидел положенных за ввоз быков двадцати месяцев. Да и медельинское обвинение в контрабанде наркотиков пока еще никто не отменял.

Все это, конечно, было сущей ерундой по сравнению с тем списком убийств, которые до недавнего времени вменялись в вину Эскобару. Но все же Очоа не жаждал новой встречи с законом.

Решение Верховного суда не укротило президента Барко. Министром юстиции в его кабинете стал Энрике Лоу Муртра — бывший член Государственного совета, один из немногих спасшихся из пекла Дворца правосудия. Наркодельцов он ненавидел и не скрывал, что разделяет воинственный пыл президента. Вскоре после вступления в должность он заявил газете «Тьемпо»:

— Правительство намерено выдавать преступников во что бы то ни стало.

Но как? Правительство начало, пока неофициально, обсуждать с США возможные варианты. Что предпочтительнее: возобновить соглашение? подписать новое? использовать предшествующие договоры? Ведь существовала так называемая Конвенция Монтевидео 1933 года, под которой подписались представители всего западного полушария. Имелось и двустороннее соглашение 1888 года. Оба документа были в принципе пригодны, но придется немало потрудиться, чтобы применить их на практике.

Картель тем временем вполне оправился от тягот и передряг последних лет. Они потеряли Ледера, но отныне Штатам уже никого не заполучить. Картель все больше походил на респектабельную мафию, царившую в США. Главарей знали в лицо, они властвовали безгранично и безнаказанно и, будучи с законом «на ты», ни в какие конфликты не ввязывались.

21 ноября 1987 года днем, в половине пятого, постовой махнул водителю новенького белого «порше»: «Остановитесь!» Многие машины останавливались здесь, чуть севернее Пальмиры, на шоссе Кали — Медельин, чтобы уплатить дорожную пошлину. И полиция любила устраивать тут засады на автомобилистов–нарушителей. В тот день как раз и проходила будничная проверка.

Постовой с напарником подошли к окошку водителя, спросили документы. Однако что–то их не удовлетворило. Они предложили водителю и его спутнице прокатиться с ними в Пальмиру. Владелец белого «порше» захотел уладить дело ну, скажем, за 3000 песо (12 долларов). Полицейские отказались. Может, мало? Хотите 50 тысяч (200 долларов)? Полицейские посоветовали водителю не отягощать своей вины взяткой. Что? Опять мало? Хотите 12 миллионов (48 тысяч долларов)? Нет. Так, может, на ста миллионах сойдемся (400 тысяч долларов)?

Полицейские денег не взяли. Впоследствии они воздержались от публичных заявлений, а их предусмотрительные начальники не выдали имен подчиненных. Вероятно, это были молодые идеалисты или просто честные, достойные люди, которые решили задержать нарушителей. Кто знает… Во всяком случае, джинну не удалось выскочить из бутылки. За рулем «порше» сидел Хорхе Очоа.

В Пальмире, в управлении дорожной полиции, Очоа встретили с распростертыми объятиями. Женщина–юрист из прокуратуры пообещала все уладить и принялась обзванивать окрестные военные и полицейские формирования. Вдруг кто–нибудь рискнет да и отпустит Очоа на поруки? Однако полиция была непреклонна. Судья из Картахены выдал им ордер на арест Очоа за нарушение судебного постановления и уклонение от ответственности за историю с быками.

Полицейские сцапали Очоа и отвезли его в расположение армейского батальона Кодацци, в пригород. Там в карцере он провел ночь и большую часть следующего дня. Уже вечерело, когда самолет колумбийских ВВС забрал Очоа с близлежащего аэродрома. В Боготе его встречал взвод мотополиции. Очоа запихнули в бронированный фургон, ослепительно вспыхнули фары, взревели сирены, и кавалькада устремилась на окраину столицы.

В девять вечера Очоа сидел под замком в военной тюрьме самого строгого режима. А правительство размышляло: что же предпринять дальше? Полиция и армия свое дело сделали: арестовали, посадили за решетку… Ваше слово, правительство!

На самом деле Очоа повезло, причем вдвойне: во–первых, ему придется отсидеть срок в Колумбии — все же отсрочка от встречи с грозными судьями США. Во–вторых, соглашение 1979 года о выдаче преступников потеряло юридическую силу. Реально действующего механизма для выдачи Очоа Штатам снова не было.

Президент Вирхилио Барко все это знал, не знал только — на что решиться. Колумбийская общественность считала, что Очоа следует немедленно отправить во Флориду. Ей вторили Соединенные Штаты.

«Президент Колумбии окажет своей стране неоценимую услугу, если немедленно выдворит за ее пределы Хорхе Очоа. Решайтесь, — твердил председатель майамского

УБН. — Как только Очоа окажется в США, он уже никому не даст взятку, никого не обманет и не убьет».

В конце концов правительство пришло к единственно возможному промежуточному решению: пускай Очоа отсидит положенные за контрабандный ввоз быков двадцать месяцев, а власти тем временем изыщут способ выдать его Штатам, которые прислали в помощь колумбийцам шесть законников из госдепартамента и министерства юстиции.

Американцы с трудом находили общий язык с представителями колумбийского правосудия, которые чинили им всяческие препятствия. Зато президент Барко вызывал у них неподдельное и все растущее уважение. Вступив на пост, он, подобно Бетанкуру, недооценивал Медельинский картель, не представлял, какой ущерб могут нанести стране эти люди. Но схватившись с картелем не на жизнь, а на смерть, он быстро образумился. Теперь Барко горой стоял за выдачу Очоа и других преступников.

Группа из США могла также рассчитывать на окружного прокурора Карлоса Мауро Ойоса Хименеса, который постепенно оказался в первых рядах борцов с наркомафией. Ойосу было под пятьдесят, Тихий, застенчивый человек, он сторонился шумных компаний. Выходные проводил с матерью и невестой на даче под Медельином, точно отрешась от ужаса и хаоса, царивших в его родном городе. Он начал обсуждать с законниками США возможный механизм выдачи преступников задолго до поимки Очоа. «Ойос — один из немногих, кому мы доверяли, кто относился к делу всерьез с самого начала», — говорил впоследствии один из американских юристов.

Картель теперь тоже относился к делу всерьез, во всяком случае — куда серьезнее, чем когда–то Ледер. Их голыми руками не возьмешь. Да и вообще Ледер — чужак, по–английски почем зря болтал, колумбийцем–то настоящим никогда не был. Одно слово — изгой. Другое дело — Очоа. «Толстяк», главарь, «земляк», главный «доставала». Своих выдавать нельзя.

На захват Очоа картель отозвался незамедлительно. На следующий день после ареста перед домом Хуана Гомеса Мартинеса, редактора «Коломбиано» — ведущей ежедневной газеты Медельина, — остановились два фургона с автоматчиками. Они начали колотить прикладами в дверь. Сын Гомеса Мартинеса, выглянув украдкой, сказал отцу, что на улице убийцы. Гомес Мартинес смотрел телевизор, сидя спиной к двери. Он мгновенно скользнул за кресло и, нащупав пистолет, выстрелил в головорезов. В ответ послышался дружный залп. Оборону Гомеса Мартинеса хотели прорвать и со стороны гаража — фургон попытался протаранить стальную дверь, но она не поддалась.

Через пятнадцать минут соседи не выдержали.

— Они хотят убить Гомеса Мартинеса, — закричал кто–то. — Надо что–то делать!

На защиту редактора поднялись все как один. Уж чему–чему, а самообороне «земляки» научились, десять лет кровавой анархии не прошли даром. Меткий выстрел достал одного из нападавших. Остальные тут же стушевались и отступили.

Первоначальный замысел картеля не удался — они хотели похитить Гомеса Мартинеса и передать через него послание всем средствам массовой информации. Тем не менее через час ультиматум был уже во всех редакциях.

«В случае выдачи Соединенным Штатам гражданина Хорхе Луиса Очоа мы объявим абсолютную, тотальную войну полицейскому руководству страны». И подпись: «Те, кого вы хотите выдать».

Первую битву за Очоа выиграло правительство: он оказался за решеткой. Вторую выиграл картель, поскольку уже через несколько дней стало ясно, что существующих договоров и соглашений мало — Очоа так просто не выдать. Это означало отсрочку, а отсрочка давала Очоа возможность мобилизовать всех продажных юристов страны.

Не прошло и недели, а на него уже работали шесть юристов, трое из которых были когда–то членами Верховного суда. Очоа изнывал в «Ла Пикота» — гражданской тюрьме самого строгого режима, а его защитники принялись строить козни государственному обвинению. Поначалу прокуроры неусыпно следили за защитой, но близилось Рождество, юристы из США улетели в середине декабря домой… А дело против Очоа стало потихоньку рассыпаться.

30 декабря главный защитник Очоа наведался к Главному судье Боготы по уголовному праву Андресу Энрике Монтаньесу. Защитник заявил, что Очоа уже отсидел положенный за быков срок, поскольку следует учесть время, проведенное им в тюрьмах Испании, Картахены и Боготы.

— На самом деле, — уточнил он, — Очоа отсидел даже на месяц больше, но мы согласны закрыть на это глаза.

— О чем, собственно, идет речь? — спросил судья Монтаньес.

— О неприкосновенности личности. Есть, знаете, такой закон, — ответил юрист. И Монтаньес без лишних слов подписал приказ об освобождении.

В тот же день защитники Очоа прибыли в «Ла Пикота», они потрясали приказом судьи и требовали освобождения Очоа. Начальник тюрьмы Алваро Камачо пытался потянуть время, что–то выяснить, но в конце концов сдался. И Очоа покинул тюрьму — в синем фланелевом костюме, с чемоданчиком в руках, — сел вместе с женой и юристами в голубой фургон и был таков. Вскоре он уже летел на специально зафрахтованном самолете в неведомые дали — встречать Новый год.

В Колумбии и США удивлялись, сожалели, негодовали. Но — Очоа не вернешь. Он, по слухам, укрылся в Бразилии. С самого начала нового, 1988, года власти повели себя весьма решительно. Но и картель не уступал.

25 января на рассвете окружной прокурор Ойос, попрощавшись с невестой, сел в «мерседес», и шофер повез его в Медельинский аэропорт. Ойос провел выходные на даче, и теперь — с первым рейсом — летел в Боготу. Впереди напряженная рабочая неделя.

Около семи утра на подъезде к аэропорту дорогу ему преградили три машины с автоматчиками. Пулеметные очереди мгновенно превратили лимузин в решето. Свидетелями расстрела оказались пассажиры автобуса, тоже спешившие в аэропорт. Шофер и телохранитель скончались сразу. Ойоса, тяжело раненного, истекающего кровью, преступники запихнули в одну из своих машин и укатили.

По приказу президента Барко полиция прочесала весь район засады. Днем, часа в четыре, в полиции раздался анонимный звонок. Один из тех, «кого–вы–хотите–выдать», сообщил, где искать останки прокурора.

— Мы казнили окружного прокурора. Он предатель и продажная шкура. И помните — война продолжается.