9 КОНТРАБАНДНЫЕ ДЕНЬГИ
9 КОНТРАБАНДНЫЕ ДЕНЬГИ
Конгрессмен Хайро Ортега начал свою речь медленно, тщательно подбирая точные слова. Он рад, что представилась возможность поговорить о «контрабандных деньгах», поскольку весьма обеспокоен «паутиной лицемерия», опутавшей правительство. «Не преследуя никаких личных целей», он хочет расставить точки над «i». Более того, он желает опровергнуть обвинение в своих мнимых связях с наркодельцами, к которым ошибочно относят его коллегу–конгрессмена от Энвигадо Пабло Эскобара. Голос Ортеги окреп, и уверенные слова полетели точно стрелы в министра юстиции Лару Бонилью и других членов правительства. Знакомо ли министру юстиции имя гражданина Эваристо Порраса?
— Нет, — покачал головой министр, — не знакомо.
— Так вот, — продолжал Ортега, — Эваристо Поррас отбыл срок в перуанской тюрьме за контрабанду наркотиков. А в апреле Поррас выписал чек на миллион песо (12 821 доллар) сенатору Ларе Бонилье на избирательную кампанию. — Ортега поднял фотокопию чека повыше. — Не стоит ли конгрессу задуматься, что связывает министра с этим человеком — признанным китом контрабанды — и откуда взялся миллион. Я отнюдь не намерен ставить министру юстиции палки в колеса и омрачать его блестящую политическую карьеру. Я лишь прошу его ответить, какой морали он потребует от нас, своих сограждан?
Лара Бонилья попал в крайне затруднительное положение. Об Эваристо Поррасе он слышал впервые. О миллионном чеке тоже ведать не ведал. Это, однако, ничего не значило. Подобно прочим политикам он радостно принимал деньги на избирательную кампанию, не интересуясь их происхождением. Теперь же ему непременно надо было выиграть время, чтобы приготовиться к достойному отпору.
Он поднялся с места.
— Моя жизнь — открытая книга, — начал он. Лара Бонилья знал, что безгрешен, и верил — врагам не удастся его очернить. — Мораль, как видно, имеет разные обличья, — произнес Лара Бонилья, уставив на врагов обвиняющий перст. Непокорная прядь упала ему на лоб. — Одни стремятся замарать репутацию честных политиков чеками. А некоторые всю избирательную кампанию проводят на контрабандные деньги, Вы упомянули Пабло Эскобара? Так вот, нам неясно, каким образом удалось ему сколотить «огромное состояние». Из доходов от велосипедного промысла и других «гениальных начинаний»? На эти доходы можно, по–вашему, купить «девять самолетов и три ангара в медельинском аэропорту»? А еще открыть кучу «благотворительных организаций», чтобы давать через них взятки?
Лара Бонилья бил в цель; то немногое, что он знал, превращалось в его устах в прямое обвинение. Впрочем, ни одного нового факта он конгрессу не сообщил. Послужной лист Эскобара был хорошо известен. Новой оказалась лишь невиданная смелость Лары Бонильи. Никто из колумбийских политиков доселе не отваживался говорить контрабандистам правду в глаза. И они даже не вполне успели подготовиться к обороне.
К середине 1983 года кокаиновые магнаты царили, ни от кого не таясь, и были поэтому достаточно уязвимы. Эскобар, Хорхе Очоа с чадами и домочадцами и Карлос Ледер заправляли наркобизнесом, признавая лишь свои собственные законы. Благодаря тугим кошелькам они позабыли, что есть в Колумбии и честные люди, которым их черные дела ненавистны.
Да и немудрено позабыть о миллионах соотечественников, если ты — Пабло Эскобар, «земляк Робин Гуд», если о твоих социальных прожектах вроде «Медельина без трущоб» непрерывно трезвонят газеты. К концу года первые двести бедняцких семей въедут в «Посёлок Пабло Эскобара». Ходят слухи, что состояние Эскобара оценивается в сумму от 2 до 5 миллиардов долларов. Для любого медельинца он — дон Пабло. Такому все с рук сойдет.
Эскобару даже удалось привлечь на свою сторону духовенство — Римскую католическую церковь. В 1983 году медельинские святые отцы, преподобные Элиас Лопера и Эрнан Куартас, сопровождали Эскобара в обществе, входили в совет директоров «беструщобного Медельина» и от имени церкви благословляли Эскобара на все «добрые дела».
В нерабочее время Эскобар радушно принимал гостей в каком–нибудь из многочисленных поместий. Предпочитал он асьенду «Наполес», занимавшую почти 300 гектаров в Пуэрто—Триунфо, в ста тридцати километрах южнее Медельина. Эскобар украсил поместье искусственными озерами, проложил дороги, построил аэропорт. И выпустил на эти бескрайние просторы около двухсот редких животных со всех концов света — верблюдов, жирафов, бизона, лам, бегемотов, пару черных какаду — по 14 000 долларов каждый, — кенгуру, умевшего играть в футбол, и слона, запускавшего хобот в машины — за гостинцами. Въезд на асьенду «Наполес» представлял собою бетонные ворота, увенчанные моделью того самолета, который перевез первую эскобарову партию кокаина. А в главном доме, где размещалось на ночлег до сотни людей, были и биллиардные столы, и бассейн, и вурлицеровские музыкальные автоматы.
Семейство Очоа так не роскошествовало. Однако в Медельине они проживали в «Ла Лома» — великолепном особняке на вершине холма в южной части города. Въехавших по серпантину гостей встречал обыкновенно целый табун пони — питомцев старика Фабио. Они охотно принимали еду из чужих рук и благодарно сопели, точно доверчивые, веселые щенки. Старый Фабио с сыновьями — Хуаном Давидом и Хорхе — подолгу живали и на асьенде «Веракрус», разводили лошадей и ухаживали за животными в своем частном зоопарке. Еще Хорхе, развлечения ради, коллекционировал мотоциклы старых марок. Фабио–младший зачастил в Португалию, он мечтал о карьере тореадора. Вся семейка неизменно появлялась на медельинских конных выставках.
Карлос Ледер меж тем процветал в Армении. В середине 1983 года состоялось шумное открытие «Посада Алемана» — «Немецкого двора» — колоссального туристского центра с гостиницами, дискотеками, удобного для проведения конгрессов и съездов. Расположенный в 24 километрах к северу от города, комплекс начинался с монументального въезда в баварском стиле. Однако на остальной весьма немалой территории ничто уже не напоминало Германию: двухэтажные, крытые пальмовыми листьями, оштукатуренные дачки, рестораны и прочие постройки живописно раскинулись среди садов и вольеров с экзотическими птицами.
11 марта 1983 года Ледер основал Национальное латинское движение — новую политическую партии с ультранационалистическим уклоном, да еще с угрожающим неонацистским душком. Своей основополагающей задачей партия считала расторжение американо–колумбийского соглашения о выдаче преступников. В это время США уже запросили Колумбию о выдаче Ледера, и предстояло заседание Верховного суда. Среди подлежащих выдаче посол Тамз называл Ледера фигурой номер один, именно им больше всего интересовались американские правоохранительные службы.
Ледер прекрасно сознавал угрозу. Его могли выслать не только из Колумбии, но из любой страны, у которой существовало со Штатами двустороннее соглашение о выдаче преступников. Еще в 1982 году Ледер заслал своих людей в госдепартамент США — прощупывать почву — и сам встречался с колумбийским агентом УБН. Предложил продать США Норманс—Кей за 5 миллионов, если они закроют дело. «Военная база вам не помешает», — сказал тогда Ледер. Ему отказали.
Бесстыдство Ледера не знало границ. В конце июля он дал интервью для радио Боготы «Караколь», заявив, что купил «мои острова» на Багамах «более чем за миллион долларов», и с тех пор они верой и правдой «служат самым доходным колумбийским предприятиям». Не произнося вслух слова «кокаин», он признался, что ведает у друзей перевозкой товара. Арест и отсидка в американской тюрьме тоже объяснялись очень просто: он, Ледер, в юности верховодил среди латиноамериканцев всей округи, был вождем, защищавшим «свою расу, свои принципы, свое колумбийство». Теперь же он собирался стать сенатором, хотел «представлять в сенате людей, подлежащих высылке, представлять людей труда и беднейших из бедных. Утверждают, что я вступил в тайный сговор в ущерб США. Скажу больше: я намерен наносить им ущерб, пока не отменят закон о высылке».
Но бравада не принесла результатов. 2 сентября 1983 года Верховный суд решил дело в пользу США, признав Ледера подлежащим высылке. В Колумбии был подписан ордер на его арест. Но Ледер пронюхал о нем вовремя и скрылся. Тем не менее, одобрив приказ о выдаче Ледера, Лара Бонилья передал его на подпись Бетанкуру.
После памятного заседания конгресса, где Лару Бонилью пытались уличить в связях с контрабандистами, Эскобар мог ждать ответного удара в любую минуту. У Лары Бонильи оказалось неожиданно много помощников. Хайме Рамирес и Джонни Фелпс снабдили его всеми необходимыми фактами. Не отставала и пресса. 25 августа на первой странице столичной газеты «Эспектадор» («Наблюдатель») появился подробный отчет о провале группы Эскобара в 1976 году в Медельине, когда у них отобрали кокаин. На фотографиях — крупным планом лицо Эскобара. В последующих номерах газета описывала, как дело Эскобара пылилось по судам, как его посадили, но тут же выпустили и как — в конечном итоге — пропали все протоколы.
8 сентября некий любознательный судья из медельинского пригорода возобновил против Эскобара дело 1976 года по всей форме. 10 сентября сенатор Альберто Сантофимио вычеркнул Эскобара из списка своих сторонников и публично посоветовал ему отойти от политической деятельности и, не прикрываясь депутатской неприкосновенностью, предстать перед судом. Собственно лишь депутатская неприкосновенность, которой — согласно Конституции — пользуется любой колумбийский конгрессмен, и охраняла Эскобара от тюрьмы.
11 сентября Эскобар официально заявил о разрыве с Сантофимио. Он, Эскобар, всегда считал, что «лишь будучи членом правительства, человек может служить обществу наилучшим образом», потому–то он и занялся политикой. Теперь общество поворачивается к нему спиной. Что ж, за ним тоже дело не станет. Но из конгресса он не уйдет и от депутатской неприкосновенности не откажется — не дождетесь!
Двенадцать дней спустя медельинский судья, расследовавший дело 1976 года, отдал приказ об аресте Эскобара. Обвинение: вступление в заговор с целью убить агентов службы государственной безопасности, производивших его арест. Двоих убили в 1977 году. А третий — офицер, отвечавший за операцию, — был убит в 1981 году.
Теперь Лару Бонилью удерживал лишь сам президент Бетанкур и его нежелание выдавать контрабандистов американцам. Он так и не подписал ордер на арест Ледера — и не подпишет его еще много месяцев. Из президентского дворца недвусмысленно давали понять: колумбийцев выдавать не будем, ищите другие пути. Но Лара Бонилья гнул свою линию. 26 октября газеты припомнили Эскобару судебный приговор 1974 года за кражу автомашин. В середине октября конгресс решил обсудить вопрос о лишении Эскобара депутатской неприкосновенности. В интервью крупнейшей из колумбийских ежедневных газет «Тьемпо» («Время») Тамз вновь осудил «проникновение торговцев наркотиками в политику» и похвалил Лару Бонилью за борьбу с коррупцией. «Если страной будут править преступники, в Колумбии не останется места для демократии».
Наконец, 17 ноября Колумбийский национальный институт по обновлению природных богатств оштрафовал Пабло Эскобара на 450 000 песо (5000 долларов) за незаконный ввоз в страну восьмидесяти редких животных, которых необходимо содержать в зоопарках. В списке были верблюды, слоны, лось и капибара из амазонских лесов.
Эта капля переполнила чашу. В январе 1984 года Эскобар послал Ортеге заявление об уходе с политической арены. «Политиков не интересует мнение народа и его чаянья». Лара Бонилья все–таки смог вселить страх в души кокаиновых воротил.