ПЕРЕГОВОРЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПЕРЕГОВОРЫ

Заря только-только занималась. Ночные тени еще метались по степи, ища овражки и ложбинку чтобы отлежаться в них до следующего вечера. Всадники ехали медленно, осторожно. На душе у комиссара было неспокойно. Волновала предстоящая встреча с бандитами Андрианова. Удастся ли задуманное? Допустят ли к самому главарю? И с чего начать разговор с ним?

Комиссар тряхнул головой, прогоняя тревожные мысли, взглянул на Доценко, отметил про себя: «Экий же ладный мужик! Хорошо, что взял с собой именно его. Уравновешенный, спокойный, смелый. Да и с Андриановым они — старые знакомые».

На взгорках тревожно перешептывались под ветром травы. Еще не просохшая роса скрадывала звуки. Но стоит солнцу высунуться из-за горизонта, как ночная прохлада исчезнет и тогда каждый звук будет стозвонно перекатываться по выжженному пространству степи.

— Скорей, — торопил комиссар. — А то, неровен час, заметят.

Всадники свернули на зимовник бывшего коннозаводчика Королькова.

— Далеко еще?

— Да нет. Сейчас переедем речушку, а там близко...

Жутковато, тревожно молчала степь, полная неожиданностей.

Вдруг громыхнул выстрел, за ним другой. Мимо. «Они, — мелькнуло в сознании комиссара, — бандиты!». Инстинктивно рванул и тут же осадил коня:

— Стой! Не стреляйте!

Из-за кустов выскочили шестеро вооруженных. Один схватил под уздцы лошадь:

— Кто такие? Откуда едете?

— Из Великокняжеской, от окружного военного совещания. Важное дело к Андрианову.

Ошеломленные бандиты молчали.

— Ну, чего глаза вытаращили? — крикнул Доценко. — Перед вами комиссар сводно-кавалерийских отрядов по борьбе с бандитизмом Степан Бондаренко. А ну опустите винтовки! По стойке «смирно» стоять полагается перед начальством.

Бандиты послушно опустили винтовки. Только белобрысый парень с наглыми глазами угрожающе двинулся вперед...

— Ладно, гражданин начальник, к атаману вас доставим, а вот оружьице отдайте.

Степан расстегнул ремень с кобурой, бросил на землю. Доценко нехотя передал шашку и наган. Окружив комиссара и начальника милиции, бандиты направились к хутору Дубовому.

Двигались молча. Пока все шло удачно. Как-то встретит Андрианов? Степан ехал к нему уже в третий раз. Он припоминал свои первые неудавшиеся «визиты».

А было это вот как. Республике Советов шел от рождения четвертый год. Интервенты с белогвардейцами, как ни старались, не сумели накинуть ей на шею смертельную петлю. С внешними фронтами было покончено, но оставался внутренний фронт. Вся мразь, вся нечисть, жаждавшая возвращения к старому, собиралась в банды, свирепствовала. От упоминания одних имен Андрианова, Дарогана, Вербицкого, Сыча, Маслака мирное население на Дону и Ставрополье приходило в ужас. Бандиты врывались в хутора и станицы, грабили, изуверствовали над женщинами, стариками, детьми. То тут, то там в степи раздавались выстрелы, унося в могилы советских и партийных работников. Специальные отряды, сформированные из народной милиции, сбивались с ног, мечась по степи в поисках банды. Но, странное дело, после очередной удачной операции бандиты словно проваливались сквозь землю. И милиция, гнавшаяся за ними буквально по пятам, прибывала на пустое место. Они были здесь, в степи, дома. Рассасывались по хуторам, по медвежьим углам. Некоторое время отсиживались поодиночке в своих семьях, у родственников, а потом опять мгновенно собирались в кулак, чинили погромы, терроризировали мирное население.

Особой жестокостью и изощренностью отличались андриановцы. Все попытки изловить и уничтожить их были безуспешны. Чоновцы (так звали бойцов особых частей) выбивались из сил. Люди, полуголодные, измученные, не спали порой неделями. И ни один из них не был гарантирован, что через час не получит пулю в спину, из-за угла. Надо было менять тактику. Тогда-то членам окружного военного совещания — штаба по борьбе с бандитизмом — и пришла в голову мысль попробовать убедить главарей банд сдаться, вернуться к семьям, обещав им жизнь и свободу. Решили начать с Андрианова. Это чрезвычайной трудности дело взял на себя Степан Бондаренко.

Долго искал посредников, через которых можно было бы пригласить кровавого атамана на «свидание». Наконец договорились встретиться в казачьем хуторе Ремонтном, за Котельниково. Ехал, а на душе было скверно. Кругом враги. Кто знает, чем кончится эта дипломатия. Может, убьют, может, пытать будут. Да и говорить с убийцами противно. Но ничего — встретили мирно, проводили в хату. Вошел Андрианов, высокий, плотный, глаза черные — посмотрит, что выстрелит. Только разговор начали, вдруг врывается в горницу парень да как заорет:

— В балке у него отряд! Порубать нас хотят!

Все бросились на комиссара. Ну, решил, смерть пришла. Отскочил к стене, выхватил револьвер!

— А вы что думали, с голыми руками к вам прибыл? Если хоть раз выстрелю, все погибнете! Давайте лучше продолжать переговоры...

Куда там! Повскакали «дипломаты» на коней, и — давай бог ноги. Пришлось снова гоняться за атаманом, через третьих лиц назначать ему «рандеву». А он заосторожничал. На уже известные квартиры перестал наезжать. Потом дошел слух, что видели его раз в Новоселовке, на берегу Грузского озера. К кому там атаман мог бы наведываться? Всех перебрали. Остановились на священнике. Решил комиссар еще раз попробовать.

Выехали поздно, в одиннадцать ночи. Зима уже во всю хозяйствовала: метет — ни зги не видно. Рта открыть нельзя — снегом забивает. Ветер с ног валит. Возница — местный был — говорит:

— Не доедем, товарищ комиссар, повертать надо.

— Ты чем думаешь?.. Чтоб к утру в Новоселовке были! Или тебе своих не жалко? Слышал, небось, как Андрианов лютует.

Возница рванул поводья. Светать начало, кое-как к месту все-таки добрались. Нашли дом священника. Постучали. Услышали: возня за дверью, а не открывают. Комиссар прикрикнул. Приоткрылась дверь, в щелке — заплывшее жиром женское лицо.

— Кого надо?

— Батюшку.

— А сами-то кто будете?

— Да открой, старая, зла не сделаем. Советская власть...

— О господи!..

Лицо исчезло и в просвете отворившейся двери появился сухонький старичок в рясе. Весь какой-то черно-серый, ну совсем как ворон.

— И что это ты, мать, своих не признала. Заходите, гости дорогие. Кипяточек сейчас соорудим. Промерзли, небось?

Степан широко шагнул в сенцы и сразу приступил:

— Вот что, отец, по делу я. Знаю, батька Андрианов у тебя бывает. Вот ему записка. Передашь, как придет.

Старик всплеснул руками:

— Бог с тобой, мил человек, мы люди тихие, с нечистью не водимся. — А сам — глаза в сторону.

— Ладно, не трясись! Я не спрашивать с тебя пришел, помочь прошу. А откажешься — обязательно спросим, зачем бандитов привечаешь. — Сунул попу бумажонку и вышел. Теперь Степан уже не сомневался, что атаман здесь действительно бывает.

А встретились они через неделю в той же Новоселовке. Сопровождали комиссара андриановцы прямо с выгонов: подвоха опять боялись. В самую богатую хату ввели. Увидел Степан «батьку» и обрадовался: почернел тот, осунулся, глаза еще острее стали. Значит, сговорчивее будет.

Два часа тогда говорили. Ерепенился атаман, все еще царьком здесь себя чувствовал. Хотелось порой комиссару выхватить наган да всадить заряд в эту сволочь, погубившую столько добрых людей. Ненавистью весь загорался. А нельзя! Одного кокнешь, другой «батька» объявится. Бандиты только злее станут. Сдерживал себя. Наконец договорились, что банда сдаст все оружие, снаряжение и возвратится в села, к своим семьям, а Советская власть гарантирует каждому жизнь и дает по строевой лошади.

— Уговорил! Пиши охранную грамоту! — хлопнул его по плечу Андрианов.

...Ехал тогда комиссар назад, в окружную станицу, удаче радовался. А спустя три недели, как снег на голову, прискакал в окрвоенсовещание вестовой, бросил у крыльца взмыленную лошадь, на самом лица нет.

— Опять Андрианов с шайкой объявился. Вчера в балке у соседнего хутора трех наших нашли. Изуродованы до неузнаваемости. А по хуторам из хаты в хату ползет слушок, что готовит атаман план захвата Великокняжеской.

Уже позже узнали работники милиции о том, что произошло. Оказалось, вернулись андриановцы к своим куреням, в родные семьи, на Дон, а местные власти не поверили выданным комиссаром документам и давай хватать людей да в тюрьму отправлять. Рассвирепел Андрианов, мигом своих собрал. Откопали оружие, что не сдали окрвоенсовещанию, а припрятали на всякий случай, и подались на Черные земли.

До чего же горько было тогда комиссару. Снова змеею ползла тревога по степи. И днем хаты на запорах держали. На улицу выходили с оглядкой. Совсем жизни от бандитов не стало.

...Вспомнил комиссар и вчерашнее заседание.

До поздней ночи сидели, все детали обдумывали. Дым в комнате — коромыслом. На столе — гора пепла от самокруток. Изложил он товарищам свой план: без предупреждения явиться прямо в логово бандитов, к самому атаману, и еще раз попробовать уговорить его. Это был риск, серьезный риск. Ведь после случившегося бандиты считали комиссара обманщиком, кровным врагом. Степан все понимал и все-таки решился на этот шаг, удививший даже его бывалых, привыкших ко всему соратников. А подтолкнуло его вот что: некоторое время назад совсем неожиданно в милицию явились бандиты — братья Ковалевы. Заявили, что хотят добровольно сдаться. Холодно встретил их комиссар, радости своей не показал, а в душе все ликовало: «Ага! Значит, и бандитам уже осточертела их жизнь, коли сами на мировую идут, через страх возмездия переступают. Поняли, гады, свою обреченность!».

— А почему мы должны знать, что вы вправду решили честно народу служить? Если действительно хотите, докажите это. Живым или мертвым доставьте Вербицкого.

Сказал и подумал: «А что, если не придут снова? Расстрелять их есть за что!» И тут же остановил себя: «Эх, Степан, как тебя партия учит? В каждой дряни хоть кусочек человеческого, а живет. Надо это человеческое в подлой душонке отыскать да на белый свет вытянуть. Вот так-то!».

Ровно через неделю братья Ковалевы доложили: нет больше в живых Вербицкого. И это оказалось правдой. Тогда-то и окрепло в комиссаре решение еще раз попытать счастья с Андриановым.

— А что, если Андрианов не поверит? — Председатель окрвоенсовещания Советкин взглянул на Степана: — Понимаешь, чем может кончиться?

— Двум смертям не бывать, одной не миновать! Чувствую, поверит.

— Ну что ж, до утра недалеко. Отдохни на дорогу. Кого с собой возьмешь?

— Доценко.

Советкин посмотрел в сторону темноволосого, крепко сбитого начальника милиции.

— А ты как смотришь?

Из-под широких, кустистых бровей озорно блеснули глаза.

— А мы с Андриановым — старые «приятели». Он за мою голову давно награду обещает. Поеду, долги сквитаю.

...Комиссар очнулся от мыслей. Дорога круто свернула за пригорок и сразу открылся хутор, будто припрятанный в поросшей кустарником лощине. У плетня стояло несколько привязанных лошадей. Одни бандиты чистили оружие, другие спали под акацией. Два полуголых, устроясь на брошенных на землю седлах, играли в карты. Как только всадники въехали во двор, их сразу окружила толпа.

— Эгей, да никак «снегири»?! — взвизгнул чубатый бандит по-бабьи высоким голосом. «Снегирями» население прозвало серые с красным верхом форменные кубанки, которые носили работники милиции.

— Демьян, отколь такой богатый улов?

— Замолкни ты.

Из окна на шум высунулась заросшая голова, широкие плечи, упакованные в офицерский френч, из-под которого снежно белел воротничок сорочки. Знакомо и удивленно стрельнули темные глаза.

«Андрианов!».

— Бона, какие куропаточки в гнездо к орлу пожаловали! — с видимым удовлетворением протянул он. — А ну, ко мне «дорогих гостей», на красную скамью!

Внутри у Степана что-то холодно сжалось. В просторной, хорошо обставленной горнице было светло и чисто. Атаман сидел у стола. Лицо его было искажено злобой. Он успел уже надеть на голову папаху, поверх френча затянул широкий армейский ремень, на котором поблескивали маузер и шашка в серебряной оправе.

— Ну, сказывайте, зачем еще пожаловали? Или жить надоело?

— А тебя, видать, не учили, как гостей встречать! — усмехнулся комиссар, глядя прямо в острые глаза Андрианова. — Нас к тебе серьезное дело привело, не безделица. А расстрелом не пужай. Этого и в царских тюрьмах не боялись. Так что — будет разговор? Или коней поворачивать?

Улыбка покривила губы атамана.

— Уж так и поворачивать! Давай потолкуем. Только с глазу на глаз, без свидетелев. Эй, Костенко, — крикнул он одноглазому бандиту, торчавшему в дверях, — проводи-ка начальника в соседнюю горницу. Вишь, плакали твои денежки, сама главная милиция сюда пожаловала.

Дверь за Доценко закрылась.

— Гляжу я, смелый ты, комиссар. А что, если я кликну сейчас своих ребят да в расход тебя? Нам есть за что сквитаться...

— Нет, ты этого не сделаешь.

— Что так решил? — насмешливо сощурился атаман.

— Знаю! Ты ведь только во гневе дурак, когда с плеча рубишь. А так голова у тебя хорошо работает, — с хитринкой польстил Степан. — Я к тебе не счеты сводить явился. В тот раз ошибка вышла. Всех твоих уже выпустили, наверное сам знаешь. Одумайся, тогда простят и тебя, и твоих людей.

Андрианов вскочил и схватился за маузер. Лицо его потемнело от злости.

— Не пугай! — закричал он. — Я и пуганый, и стреляный!..

Степан спокойно выжидал, пока у Андрианова пройдет приступ гнева, пока выкричится. Теперь Степан уже знал твердо, что возьмет верх. Из двери напротив в горницу вошла молодая баба. Румяная, тугая коса змеей на затылке. Атаман осекся, грузно сел, стащил с головы папаху. Она взглянула на незнакомца, удивленно вскинув крылья бровей, и плавной, чуть качающейся походкой ушла обратно. «Хороша», — невольно про себя подумал Степан и тут же услышал:

— Что, комиссар, приглянулась? Слыхал я, до сих пор не женатый ты. Так вот случай, может, и окрутим? А?..

Усмехнулся про себя Степан, подумал: «Сообразил, что разорался зря, теперь напряжение снимает». И в тон Андрианову отшутился:

— Да нет. Пообвык уж я в холостяках-то. Так оно сподручнее. — И сразу посерьезнел. — Твои вот без тебя, небось, мытарствуют. Не жаль детей? Сколько их у тебя? Жена, наверное, все глаза проплакала?

— А ты не исповедуй, не священник, — зло огрызнулся атаман.

— Это верно! Только я не исповедую. Посоветовать хочу. Про Ковалевых слыхал?

Андрианов молчал, курил, собрав гармошкой кожу на крутом лбу.

Степан раздумчиво продолжал:

— А почем знать, что и твои завтра с тобой вот так же не сделают... Сам понимаешь, швах ваше дело. Маслак на том свете горшки чистит, приятели его разбрелись. Дароган и Сыч последние деньки догуливают. Это точно тебе говорю. А нас, как видишь, сколько вы не били, не убывает. Так что пораскинь мозгами, собирайся, едем. Меня прислали сказать, что военное совещание ждет тебя в Великокняжеской. Самого.

— Ждет... Не врешь?

Комиссар пожал плечами. Андрианов напряженно задумался.

— Пожалуй, я поеду. Мне есть о чем с вами потолковать, — хитро улыбнулся. — Но ты с начальником тут останешься. Если что...

Степан выслушал, подумал, предложил:

— Пусть Доценко ждет здесь, пока ты не вернешься, а мне лучше поехать с тобой. Для тебя безопаснее.

Атаман выпрямился:

— Хорошо, едем! Эй, Андрюшка, черт мазаный, седлай моего коня. За меня здесь останешься. Да гляди, коли хоть один волос упадет с головы начальника, своей башкой поплатишься...

* * *

Летят годы над степью. Быстро летят. Та она, степь, и уже не та. Давно умерла тревога, которой она полнилась в те далекие времена. Темными ночами не слышно больше выстрелов. Разве что забредший охотник пальнет когда по шарахнувшейся птице или зайцу. Спокойно спит ночами степь. И только травы помнят. Вечерними зорями по-прежнему шепчутся они на взгорках, поверяя друг другу, уже как легенды, были тех лет: о том, как искупил свою вину перед народом бывший бандитский атаман Андрианов, как привел он с повинной своего дружка Дарогана вместе со всей шайкой, как помог уничтожить банду Сыча и других выродков, которые не хотели сдаваться на милость народу-победителю.

О многом помнят и могут нашептать травы, если послушать их хорошенько. Помнят многое и люди, те, кому довелось работать в первом наборе милиции молодой Советской республики. Как драгоценные реликвии хранятся в их семьях «снегири» — серые кубанки с красным верхом и маленькой алой звездочкой. А стены все еще украшают старые сабли и шашки, потускневшие от времени, участницы жесточайших схваток за то, чтобы новорожденное государство могло жить, дышать, расти, здороветь.