Часть II История советской псевдоэлиты

Мы никоим образом не склонны утверждать, что именно процессы последних нескольких лет знаменуют собой новую эпоху борьбы нашей псевдоэлиты против своего государства и общества.

И мы (как уже было сказано!) категорически отказываемся обсуждать процесс в категориях заговора, вербовки агентов и прочих терминах детективного жанра.

То, что произошло со страной, имеет свою объективную логику.

Задачей серьезного научного исследования могло бы стать обсуждение всей истории России как истории смены элит, каждая из которых имела дефектную (в большей или меньшей степени) структуру, что раньше или позже оборачивалось для страны очередным историческим бедствием.

Можно и должно начать этот анализ изменами русских князей и татаро-монгольским нашествием. Но мы решаем здесь политические задачи и должны сконцентрироваться на том, что представляет собой та псевдоэлита, которая зародилась в ходе революций и войн XX столетия.

По поводу нее можно высказать сегодня ряд нетривиальных утверждений, имеющих, с нашей точки зрения, самое серьезное значение в плане понимания всего произошедшего со страной за последние 70 с лишним лет.

Утверждение первое. Партия коммунистов действительно создавалась как структура орденского типа. Но этот «орденский тип» имел внутренние дефекты. Вкратце — они сводились к тому, что орденская структура не могла существовать полноценно, не имея своего сакрального поля. Строя «орден» на материалистической доктрине, отсекая все высокие измерения, отключая от высших целей и ценностей, его тем самым изначально обрекали на деградацию. А значит, изначально вели к образованию духовно неполноценной орденской элиты — псевдоэлиты.

Утверждение второе. Мы вправе констатировать целый ряд попыток придания ордену всей полноты и целостности, необходимых для того, чтобы преодолеть дефектность и достроить его как полноценную (в плане историческом!) политико-духовную структуру. К числу наиболее известных попыток этого рода относится огульно отрицаемое, но всерьез так и не изученное «богостроительство», разгромленное Лениным.

Вне зависимости от того, какой была бы инъекцируемая богостроительством структура партии-ордена, она была бы, прежде всего, полноценной. Здесь мы отказываемся обсуждать тип этой полноценности, тип того исторического развития, который был бы придан России в случае победы богостроительства, и другие весьма существенные вопросы, предполагая вынести их на последующие обсуждения. Мы только настаиваем на том, что в случае победы богостроительства идея «орденства» стала бы завершенной, а те (и только те!) дефекты, которые порождались недостроенностью орденского «генома» и тем самым программировали его неизбежную деградацию, были бы устранены.

Но этого не произошло.

Утверждение третье. Было бы более чем наивным видеть носителя орденской идеи только в Сталине. Более того, многие факты говорят о том, что Сталину теократичность представлялась вообще-то достаточно чуждой. Пользуясь орденской терминологией, он, в лучшем случае, мог претендовать на роль первосвященника, организатора и воплотителя орденской доктрины. Творец (креатор или демиург) ордена, разумеется, Ленин. Здесь можно и нужно говорить о тех шагах и технологиях власти, которые он изучал и использовал. И в первую очередь — о совершенно неизученном периоде поздних увлечений Ленина Гегелем и восточной философией, что, безусловно, было связано с новым пониманием сложившейся к концу его жизни политической ситуации.

Утверждение четвертое. Эта ситуация (необходимость форсированного развития, глубокая эрозия христианства, сброс дореволюционной элиты и острая потребность в новых кадрах, фиаско идеи мировой революции и прочее) требовала резкого укрепления власти, расшатанной НЭПом, на принципиально новой основе. Такой основой могла стать лишь партия, возглавившая государство, то есть только новая теократия, новое жречество. Есть основания утверждать, что подобный тип устройства общества противоречил многим (достаточно глубоким и сильным) культурным стереотипам, определявшим суть и содержание личности Ленина. Но в том-то и состояла природа этой личности, что историческая необходимость тем не менее доминировала над всем остальным.

В итоге совокупность внутриличностных конфликтов, связанных с трагической и, возможно, нравственно отвергаемой необходимостью включать теократические механизмы власти (в отсутствие полноценной доктрины!), а также с обострением внутрипартийных конфликтов, привели к уничтожению Ленина, и моральному, и физическому. Любителям легких объяснений мы могли бы ответить, что люди масштаба Ленина (вне зависимости от того, какой нравственной мерой мы измеряем деяния этих людей) не умирают от ран, сифилиса, перенапряжения сил и других бытовых деталей. Необходимо смещение духовного центра, осознание некой онтологической ловушки, гибели Дела и своей неспособности этому помешать. Только после этого начинают срабатывать нормальные биологические мотивы. До тех пор они просто блокированы.

Утверждение пятое. Пришедший к власти Сталин, тяготея к диктатуре и умело реализуя ее, не был способен формировать доктрину ордена. И, возможно, этого не хотел.

Полученное им наследство он использовал, прежде всего, как Аппарат, Организацию — и только. По необходимости сместив в процессе борьбы за власть и форсированной модернизации центр управления с государственных структур в сторону партийного аппарата, он огосударствил партию, превратил ее в передовой отряд государственной бюрократии. Отчасти нейтрализовав и заморозив орденские импульсы, исходившие из партийной среды, отчасти переключив их в другой регистр. Проблема партии оказалась, таким образом, отсрочена, но вовсе не решена. И в недрах сталинской системы уже происходил тот разворот, те биения и резонансные колебания, которые стали следствием развития процессов, запущенных в действие противоречием между теократической структурой власти и дефектностью духовного политического центра. Когда власть — теократическая по форме, но не по существу! — фактически исполняла роль дегенеративного жречества. Есть основания предполагать, что Сталин, в какой-то мере осознавая тупик, «метался как тигр в клетке».

Утверждение шестое. Индустриализация, война и послевоенное восстановление, проходившие в режиме реализации предельно фокусированного мобилизационного проекта, придавали дефектной системе некоторый иммунитет.

Однако уже в 1950 году вновь, как и в 1921–1922 годы, встал вопрос о системе власти, роли и месте партии, возможных целях и перспективах общества и государства.

В крайне закрытой форме этот вопрос тем не менее обсуждался в высших кругах партийно-государственного руководства. Был построен, по-видимому, ряд моделей реорганизации системы власти в стране, реорганизации всего общественно-политического устройства.

Смена фигур в период после Сталина и вплоть до победы Хрущева означала, судя по всему, не только «драку под ковром за власть», как любил говаривать Уинстон Черчилль, но и борьбу концепций власти и управления. С победой Хрущева стало ясно, что победил (под лозунгом либерализации и преодоления культа личности) именно партийный клан, клан интеллектуально кастрированного и духовно нищего псевдожречества.

Ситуация резко осложнялась тем, что сам партийно-жреческий клан был резко ослаблен в результате чисток постсталинского периода. И состоял в большинстве своем из людей, еще меньше, чем при Сталине, осознававших, что есть партия в той реальной (а не номинальной!) структуре власти, которая была построена к тому времени в СССР.

Этот клан был склонен (в отличие от тяготения предшественника к политике «железного занавеса») поиграть в западничество, притянуть к себе объективистскую науку, находившуюся перед тем у него «на задворках» и ненавидевшую его лютой ненавистью челяди… В общем, он созрел для того, чтобы быть разрушенным. Однако не сам по себе, а именно как некий стержень, на котором было смонтировано все устройство государства и общества.

Процесс подобной гибели не мог быть одномоментным: КПСС, укрепляемой в качестве организационного центра, но ослабляемой идеологически, интеллектуально и духовно, еще следовало пройти через целый ряд этапов, на каждом из которых заложенный в ее псевдоорденскую структуру дефект должен был сработать с нарастающей мощностью.

Утверждение седьмое. Ключевым моментом, безусловно, следует считать программу построения коммунизма в СССР, принятую на XXII съезде. С этого момента стало ясно, что власть в стране перешла не к красному «ордену меченосцев» и не к красному «францисканству», а к ордену «колбасистов» (от слова «колбаса»), ордену НЯМ-НЯМ, намеренному строить далее общество по своему образу и подобию. Поставив целью потребление, XXII съезд подписал КПСС смертный приговор. Изумлению Запада не было предела, и далекий от коммунизма патриарх психоанализа Эрих Фромм с изумлением констатировал «фанатичность советской коммунистической элиты», ее одержимость «волей к самоуничтожению», неизбежность того, что так называемый «гуляш-коммунизм» приведет к полной капитуляции коммунистического общества перед западным.

Это изумление Фромма было заглушено криками об опасности ревизионизма и догматизма, о борьбе со сталинизмом и еврокоммунизмом, что для мыслящего меньшинства советского общества уже в ту пору было не более чем дымовой завесой, позволяющей отсечь все жизнеспособные варианты идеологии.

Сам же творец преступного замысла, видимо, сознавая, что у него отчасти «рыльце в пушку», заглушая сомнения, истерически вещал о пришествии «кузькиной матери» и громил авангардистские выставки на потеху мировой общественности.

Разрыв между еще более ослабленной (при Хрущеве) идеей и резко усиленной (при нем же!) политической ролью КПСС был настолько силен, что острый политический кризис казался неминуемым уже тогда, в 60-х годах. Что, возможно, было бы не худшим выходом из ситуации, поскольку общество все еще сохраняло нравственный потенциал, а элита еще в какой-то мере вращалась в поле каких-то государственных интересов.

Утверждение восьмое. Вместо этого произошел очередной перенос центра тяжести с партийной на государственную структуру. Этот перенос, связанный с временным приходом к власти Косыгина и его команды, не мог кардинальным образом изменить ситуацию. В каком-то смысле все уже было предопределено. Деструктор работал такт за тактом, и новым мощным ударом по системе, ударом, спланированным внутри советской элиты и целенаправленно сориентированным на добивание государства и общества, был переход с программно-целевого метода на так называемую оптимизационную модель. На поверхности этого процесса было стремление к объективному, увлечение точными методами, свойственное той эпохе, стремление оптимизировать процессы, происходящие в уже начинающем деградировать народнохозяйственном комплексе. Безусловно, присутствовало также и раздражение на партийных идеологов, которые запутались в примитивной и низкопробной лжи и мешали работе честных хозяйственников. Было и понятное стремление деидеологизировать работу народнохозяйственного комплекса. Но все это было лишь благими намерениями, которыми вымощена дорога в ад, иллюзиями недостаточно компетентных, но честных и в целом, безусловно, прогрессивно ориентированных хозяйственных руководителей. Те же, кто использовал их наивность и некомпетентность, то есть представители действительной антиэлиты советского общества, уже созрели, чтобы сознательно, осмысленно — на основе определенных философских взглядов и в русле определенных концепций — стать ДЕСТРУКТОРАМИ ТОГО, ЧТО ОДНОЗНАЧНО ОПРЕДЕЛЯЛОСЬ ИМИ КАК «ИМПЕРИЯ ЗЛА».

Они знали, что делали. И это в настоящий момент необходимо обозначить со всей ясностью, поскольку новая политическая ситуация уже позволяет предъявить им подобный нравственный счет. Тем более, что мы уверены: не сегодня-завтра они сами опишут (гораздо более подробно, чем мы), что, как и почему они делали. Нам важно здесь не обвинять, не сводить счеты. Еще недавно говорить об этом было нравственно недопустимо, так как это звучало бы доносом. И мы благодарны новой политической ситуации, которая дает нам возможность обсудить то, что происходило в стране. Эта правда о прошлом, в свою очередь, нас интересует не ради публицистического «обличительства», а с позиций научного анализа, ради понимания сути процессов, а значит, и выбора стратегии дальнейших действий.

Вот почему мы считаем необходимым заявить о том, что переход к так называемому «оптимизационному методу» фактически моделировал застой и все, что должно было произойти в недрах застоя. Дело в том, что оптимизация с помощью решения линейных задач не могла быть пригодной во всем, что касалось процессов развития общества. Линейные методы вообще не способны сколько-нибудь адекватно описать процессы развития. Поэтому кажущиеся усложнения, математичность, научность фактически лишь резко упрощали и разрушали модель. Превращение ее из нелинейной в линейную снимало вопрос о развитии общества, абсолютизируя некоторые аспекты его функционирования. В этом смысле страна фактически стала переходить к программному неразвитию, и, по крайней мере, с первой половины 70-х годов застой уже моделировался, неразвитие уже стало программной целью тех, кого мы можем считать переродившейся частью советской элиты.

Мы не вникаем здесь в детали, нас абсолютно не интересуют лица и имена, это вообще не наша специальность, и мы готовы представить себе, что большинство представителей моделирующей антиэлиты вдохновлялось благими целями типа постепенного перехода от «империи Зла» к разумному устройству государства и общества. Для нас весь этот вопрос в целом представляет собой лишь фрагмент системного анализа эволюции советской элиты. А это, в свою очередь, волнует лишь в связи с необходимостью выбора целей и ценностей. Мы не останавливаемся поэтому на деталях, хотя и крайне важных для понимания процессов, происходивших и происходящих в советском обществе. Мы не говорим о расколе внутри советского военно-промышленного комплекса и советской науки, хотя эти процессы только сейчас выходят из латентной стадии и начинают оказывать влияние на большую политику. Мы не говорим и о расколах внутри армии и КГБ. Мы только настаиваем на том, что застой не есть имманентно присущая данной системе особенность, а есть особого рода дефектность, локализованная внутри антиэлиты и связанная с сознательной постановкой неверных целей. Это важно для того, чтобы в очередной раз убедиться, что болезнь общественного организма коренится не в каждой клетке его, а в определенных зонах и связана не с абсурдным устройством системы, как структурно-функционального целого, а, образно говоря, с ошибками в конструировании отдельных блоков. Ошибками, которые в принципе устранимы.

Мы утверждаем, таким образом, что тотального постыдного краха нет, а есть лишь проигранная игра. А где есть проигрыш — там может быть и победа.

Утверждение девятое. Начавшиеся после перехода к «оптимизационному методу» сбои, спады и лихорадка были замечены, однако реакция на это была крайне неадекватной. Суть ее была в очередном крене в сторону уже окончательно деградировавшего партийного руководства. Символом этого руководства, его беспомощности и бездарности стал престарелый Брежнев, над которым сегодня принято глумиться и который действительно в значительной степени доконал советское общество, советский народнохозяйственный комплекс и советское государство. Но сам по себе Брежнев ничего не значил, как ничего не значит любой слабый правитель. Вопрос состоял лишь в том, кто правит вместо него и каковы объективные результаты этого правления. Объективный результат — переход к ведомственному монополизму и лавинообразный рост коррумпированности и мафиизированности советского общества, с дальнейшим смещением его ценностей в сторону ценностей криминального мира, — был предопределен состоянием того партийного клана, который своими слабеющими руками пытался вырвать руль из рук клана хозяйственного. Это была борьба двух зол, двух работающих на деструкцию систем. Вместе они объективно и составляли единый деструктор, единый механизм деградации и разрушения.

Со стороны казалось, что общество, государство, аппарат управления не работают. Но для тех, кто пытался видеть и понимать происходящее, ясно было видно, что весь механизм работает блистательно, разрушая огромное общество и государство. Очередной фазой такого разрушения как раз и была мафиизация. И хотя этот процесс на самом деле крайне сложен и его истоки лежат еще в гражданской войне, тем не менее именно вторая половина правления Брежнева, время, когда его уже в полувменяемом состоянии привели под руки к номинальной власти, создала мафию как Мегамашину. Это было вызвано объективным процессом распада партийной элиты, изначально сакрально ущербной, окончательно десакрализованной в хрущевское время, отведенной в тень в первую половину брежневского периода (с тем чтобы обеспечить тотальное гниение) и в состоянии полной деградации в очередной раз представленной в качестве теократической, орденской власти — разумеется, в пародийном, фарсово-глумливом ключе. Орден, лишенный сакральности, неизбежно мафиизируется. И если такую структуру вдруг выпихивают на «орденские позиции», то это означает, что ее фактически побуждают стать мафией, инициируют ее мафиизацию, зная, что эта мафиизация вызовет разрушительные процессы.

Утверждение десятое. Попытка изменить направление процесса с помощью сильного лидера, Андропова, естественно, вызвала при такой мощи процесса лишь гибель лидера, имевшего вдобавок ко всему двойственную политическую ориентацию. Время Черненко — это время борьбы за право быть деструктором, за темпы и качество этой деструкции. Вся горбачевская эпоха лишь довершает процесс, подводит итог, выдергивает из общества стержневую структуру КПСС, на которую только в порядке утонченного глумления могло быть якобы возложено спасение государства и общества.

Теперь мы наблюдаем общество с выдернутым стержнем, бьющееся в конвульсиях. Напуганный «империей Зла» мир, радовавшийся ее деструкции, теперь с ностальгией вспоминает о парнях из КПСС, с которыми хоть о чем-то можно было договориться, которые хоть как-то выполняли свои обязательства и которыми хоть как-то можно было управлять. Мир еще не понял, что Танатос советской антиэлиты, овладевшая ею в результате перерождения «воля к смерти», есть стихия неуправляемая. Что даже вопреки намерениям отдельных носителей этот Танатос будет управлять антиэлитой, двигая ее в направлении глобальной деструкции и перевернутых ценностей.

Мир еще не оценил, что такое общество, в котором антиэлита начинает функционировать не как его сознание, а как его подсознание. А в том, что это так, мы можем убедиться по теперь уже действительно иррациональному, тотально идеологизированному, отшвыривающему реальность поведению представителей советской антиэлиты. Мир еще не понял и того, что такое мафиизация бывшего ордена, изначально травмированного в сакральном плане и безраздельно владевшего шестой частью земного шара на протяжении десятилетий. Мир еще поймет и ужаснется тому, что произошло. Что касается нас, то нам, коль скоро мы что-то поняли, необходимо делать выводы. К чему мы и переходим.