Оговор и заговор

Опасаясь народа, буржуазия и новое, обуржуазившееся дворянство возвратили на престол Стюартов. Королем стал сын Карла I. Реставрация сопровождалась судебными процессами и казнями «цареубийц». Новый король Карл II (1660–1685) вскоре нарушил многие из обещаний, которые он давал, возвращаясь из эмиграции. Но у него хватило ума не покушаться на основные экономические результаты революции. Поэтому ему прощалось не только растранжиривание государственных средств на содержание целого гарема фавориток, но даже тайная (в деталях), а в общем и целом известная продажа независимости английской внешней политики за весьма весомую сумму французскому королю Людовику XIV. Для такой терпимости были свои серьезные причины: до поры до времени английскую буржуазию устраивала враждебность «короля-солнца» (еще только приступавшего к осуществлению своих широких завоевательных планов) к Голландии, «протестантской сестре» и в то же время торговому конкуренту, против которой Англия не раз вступала в вооруженную борьбу. Но подобная снисходительность не распространялась на планы реставрации католицизма и абсолютизма, которые лелеял узколобый фанатик — младший брат короля Яков, герцог Йоркский, ставший наследником престола (у Карла не было законных детей).

Карл II понимал растущее политическое значение настроений влиятельных буржуазных кругов, еще не получивших тогда наименование общественного мнения. От недовольных попытками Карла II вернуться ко временам королевского абсолютизма тоже не ускользнуло, какую роль стала играть эта новая сила. А уже стечение исторических обстоятельств привело к тому, что влияние едва вышедшего из пеленок «общественного мнения» проявило себя прежде всего в складывании новых форм фабрикации политических процессов.

При Генрихе VIII обвиняемым инкриминировался прежде всего заговор против монарха, при королеве Марии — против реставрации католицизма, при Елизавете I — против монархии, «государственной церкви и независимости страны в угоду иноземным враждебным силам. При Генрихе VIII попросту изобретали заговоры, при Елизавете и Якове возникали уже пестрота и разнообразие — действительные заговоры причудливо переплетались с частично или полностью сфабрикованными. Так было, как мы помним, с иезуитскими заговорами, в организацию которых вносила свою посильную лепту и тайная политическая полиция. Но полностью иезуитам стали платить их же монетой, когда «Общество Иисуса» превратили в удобный жупел. Обвинения в связи с иезуитами стали привычным средством возбуждения общественного мнения против политических противников. Если при Елизавете и первых двух Стюартах политические процессы устраивали, адресуясь к толпе, то в правление реставрированных после революции Стюартов толпа начинает принимать непосредственное участие в подготовке таких процессов. Она становится движущей силой этой подготовки, но силой, действующей по подстрекательству извне и не ведающей, что творит. И вдобавок ко всему силой, порой направляемой вовсе не правительством и враждебной его не декларируемым, а реальным, хотя и скрываемым, намерениям.

В конце 70-х годов XVII в. в Англии резко обострилась политическая борьба, замаячила перспектива новой революции. Правда, вожди оппозиции, которая как раз в эти годы формировалась в политическую партию вигов, не выдвигали радикальных лозунгов. Они говорили о необходимости защитить короля и государственную англиканскую церковь от происков папистов, стремящихся восстановить в Англии католичество, утвердить абсолютизм по континентальному образцу, отнять у парламента его права. И тут лидерам оппозиции сыграли на руку из поколения в поколение передававшиеся рассказы, в которых изобличались иезуитские козни[241].

В Англии продолжало сохраняться, правда численно все сокращавшееся, католическое меньшинство — к концу 60-х годов XVII в. насчитывалось около 260 тыс. католиков (примерно 5 % от пятимиллионного населения страны), около 500 католических священников, включая 120 иезуитов. Рим ни в то время, ни впоследствии не отказался от своего притязания на обладание правом смещать монархов, неугодных церкви. Присяга же верности английским властям включала пункт, отрицающий такое право. Именно поэтому-то католикам предписывалось не давать присягу. Феодально-абсолютистская реакция в Англии действительно выступала под католическим знаменем и пользовалась поддержкой извне. Однако эта поддержка проистекала не от распавшегося уже лагеря контрреформации, а от претендовавшего на европейскую гегемонию Людовика XIV, воевавшего с императором, традиционной опорой этого лагеря. Иллюзией было приписывать папству главную роль в планах утверждения абсолютизма в Англии, хотя иезуиты (да и все английское католическое духовенство) поставили себя на службу этим планам.

Многие англичане сознавали, что Рим и католические державы не могут серьезно думать о военной интервенции, о посылке новой «Непобедимой армады». Однако это убеждение дополнительно порождало страхи перед тем, как бы паписты не попытались добиться осуществления своих намерений с помощью тайного заговора.

После большого лондонского пожара 1666 г., во время которого сгорела большая часть Сити, виновниками этого события стали считать католиков, и особенно иезуитов. Вступление Англии в войну на стороне Голландии против Франции Людовика XIV только усилило эти подозрения. Они не рассеялись, а, напротив, еще более возросли, когда Людовик XIV превратился в союзника Карла II. А для того чтобы придать нужный ход этим опасениям, было применено оружие, многократно и с полным успехом использовавшееся в английской политической практике. Проще говоря — донос. Конечно, это испытанное средство подверглось некоторому обновлению в соответствии с духом времени.

Раньше попросту доносили властям, которые уже сами решали, как воспользоваться полученным наветом. Теперь же донос по-прежнему традиционно представлялся на благоусмотрение монарха, фактически же адресовался к населению английской столицы.

Впрочем, в «папистском заговоре», о котором речь пойдет ниже, столько же от действительных или мнимых католических заговоров времен Елизаветы I и Якова I, сколько и от, по-видимому, сфабрикованных властями пуританских «заговоров» первых лет Реставрации. За участие в них, в частности, в 1662 г. был казнен Томас Тондж, родственник (возможно, даже родной брат) некоего Исраэля Тонджа, а в 1664 г. в Йорке по тому же обвинению на плаху был отправлен «капитан Отс», почти несомненно родственник Титуса Отса[242], — главных действующих лиц «папистского заговора».

Титус Отс, сын капеллана кромвелевской армии, вернувшегося позднее в лоно англиканской церкви, родился в 1649 г. После учебы в Кембридже он принял духовный сан и получил место приходского священника в графстве Кент. Там вскоре стали уличать его в пьянстве и даже еретических взглядах, унаследованных от отца, бывшего анабаптиста. Потеряв приход, Отс вступил в тяжбу с местным богатым сквайром Паркером, обвиняя его в произнесении «изменнических слов», а его сына Уильяма — в содомском грехе. Обвинение было опровергнуто, Отсу предъявили иск об убытках в 100 ф. ст., вдобавок он должен был предстать перед судом квартальной сессии по обвинению в лжесвидетельстве. Отс предпочел вместо этого завербоваться капелланом на корабль «Эдвенчур» («Приключение»), который направлялся в Танжер (в Северной Африке тогда находился английский гарнизон). Но это «приключение» окончилось для Отса увольнением за «противоестественные действия, которые не подобает называть»[243]. Как справедливо замечает один историк, учитывая нравы, царившие тогда в королевском флоте, нужно было уж как-то особенно отличиться, чтобы быть изгнанным со службы за недостойное поведение[244].

Отс сменил еще несколько мест, подвизаясь в роли священника в знатных домах, пока 3 марта 1677 г. не совершил неожиданный трюк, перейдя в католичество. Исраэль Тондж, приятель Отса, баптистский священник, переметнувшийся в годы Реставрации в англиканство, впоследствии объяснял отступничество Отса от государственной церкви желанием выведать намерения иезуитов. Это более чем сомнительно, так как Отс явно не поставил в известность о якобы имевшихся у него планах хотя бы того же Тонджа, ярого ненавистника «Общества Иисуса» и естественного союзника в таком деле. Вдобавок для шпионажа за орденом разумнее было бы отправиться в одну из иезуитских семинарий в Испанских Нидерландах (Бельгия), а не в Сен-Омер, где в то время «Общество» содержало только школу-пансионат.

Как бы то ни было, в Сен-Омере приняли нового питомца, который любил прибегать к богохульным выражениям, а главное, давно уже не подходил по возрасту к малолетним воспитанникам. Там Отсу удалось продержаться с полгода — с декабря 1677 по июнь 1678 г. В конечном счете он был изгнан иезуитами, заподозрившими, что новый послушник либо просто шпион, либо по меньшей мере личность, которую никак нельзя использовать в интересах ордена. В этом они, вероятно, ошиблись, если принять во внимание таланты, проявленные Отсом в кампании против «Общества Иисуса». В конце июня 1678 г. Отс появился в Лондоне без всяких средств к жизни и вновь встретился с Тонджем, который с прежним осатанелым рвением разыскивал следы «заговора папистов». К этому времени Тондж был уже явно психически ненормальным человеком.

Нисколько не обеляя иезуитов, надо прямо сказать, что они не имели никакого касательства ни к казни Карла I в 1649 г. по приговору парламента, ни к лондонскому пожару 1666 г., в чем их обвинял в своих сочинениях Тондж (как, впрочем, и некоторые другие пуритане, искавшие «оправдания» своему былому пребыванию в лагере противников короля в годы революции).

13 августа 1678 г. доносчики сумели приблизиться к королю и сообщить ему о будто бы известном им католическом заговоре. Карл отличался достаточным здравомыслием, чтобы не принять всерьез эти россказни, но не рискнул отвергнуть донос, содержание которого так совпадало с широко распространенными опасениями. Он отослал доносчиков к одному из министров, которому «достойная» пара еще раз повторила свои показания: им стало известно, будто Людовик XIV, иезуиты и католические епископы готовят убийство Карла II него брата (католика!) герцога Йоркского, высадку в Англии наемных ирландских войск, избиение всех протестантов. В Ланкашире якобы уже завербованы три тысячи преступников, готовых в любой момент предать огню и мечу Лондон и его жителей. Отравить Карла и Якова будто бы поручалось врачу королевы Уэкмену и секретарю герцогини Йоркской Коулмену[245]. Все это было нагромождением явной несуразицы. Зачем Людовику XIV было покушаться на жизнь Карла, который в обмен на французское золото, позволявшее ему быть независимым от парламента, стал фактически орудием Версальского двора? Зачем папе пытаться устранить тайно благоприятствовавшего католикам Карла? К чему иезуитам с помощью католичек — королевы и герцогини Йоркской — было избавляться от католического фанатика — герцога Йоркского, который должен был унаследовать английский престол?

Однако среди изобретенных Отсом и Тонджем нелепостей, свидетельствовавших об их полной неосведомленности о реальном положении дел, имелись сведения, которые являлись не просто вымыслом, а отражением, хотя и крайне искаженным, действительности. Случайно ли попали здесь доносчики в цель, или до них дошли какие-то ходившие в Лондоне слухи, не имеет особого значения. Упомянутый в доносе секретарь герцогини Йоркской Коулмен на самом деле был французским шпионом, через которого, в частности, Версальский двор подкупал членов парламента, и даже переписывался с иезуитами, обсуждая вполне химерические планы католической реставрации в Англии.

После доноса Отса и Тонджа Коулмен уничтожил лишь часть Компрометирующих его бумаг, остальные он имел неосторожность сохранить как свидетельство роли, сыгранной им в европейской политике, и спрятал настолько плохо, что их без труда обнаружили при аресте. А приказ о взятии Коулмена под стражу был отдан Тайным советом, вынужденным считаться с растущим возбуждением в стране. Найденной переписки с иезуитами было вполне достаточно, чтобы судьи отправили Коулмена на эшафот. Отс уверял, что герцог Йоркский не был связан с заговорщиками. Однако в письмах Коулмена, в которых, естественно, ничего не говорилось о намерении убить Карла, в то же время было достаточно намеков на то, чтобы поставить его брата в самый центр конспирации[246]. Общественное мнение нашло в бумагах Коулмена то, что искало, — подтверждение вымыслов Тита Отса и Исраэля Тонджа.

12 октября лондонский судья сэр Эдмунд Берри Годфри, который засвидетельствовал данные под присягой показания Отса и Тонджа, неожиданно не вернулся к себе домой. Через пять дней в окрестностях столицы в канаве был найден его труп. Преступники, видимо, сначала задушили Годфри, а потом пронзили тело убитого его собственным мечом, но при этом не тронули ни деньги, ни ценные вещи. Стало известно, что вскоре после показаний доносчиков Годфри имел встречу со своим другом Коулменом (это было 28 сентября, за два дня до ареста секретаря герцогини Йоркской). Позднее судья говорил еще одному приятелю, что опасается за свою жизнь, так как стал обладателем важной тайны, и что показания Отса являются ложью. Возможно, Коулмен проговорился о чем-то важном в разговоре с Годфри и, оставаясь еще два дня на свободе, признался в этой неосторожности иезуитам, которые решили уничтожить опасного свидетеля. Как бы то ни было, убийство Годфри стало еще одним неопровержимым доказательством «папистского заговора».

Наконец, Отс, по-видимому, совсем случайно снова попал в цель. Он утверждал, будто 24 апреля 1678 г. присутствовал на собрании иезуитов-заговорщиков в центре Лондона, на Стрэнде, в таверне «Белая лошадь». На собрании обговаривались планы умерщвления Карла II и герцога Йоркского. Доказать, что в это время Отс находился за границей, в иезуитской семинарии в Сен-Омере, не составляло труда. Но все дело заключалось в том, что 24 апреля действительно происходило тайное заседание иезуитов, однако не в таверне «Белая лошадь», а в резиденции самого герцога Йоркского, хотя, конечно, на нем обсуждались не планы убийства своего покровителя и брата короля. Не исключено, что, доказывая Годфри лживость показания Отса, Коулмен неосторожно обмолвился о незнании доносчиком действительного места заседания.

Тем временем вымыслы Отса, обрастая все новыми и новыми слухами, создали атмосферу, близкую к панике. Было мобилизовано столичное ополчение. На улицах Лондона и других городов ожесточенные толпы чинили самосуд над католиками. Отса прославляли как спасителя отечества. По требованию парламентской оппозиции его поместили в Уайтхолле, назначили большую ежегодную пенсию в 1200 ф. ст., приставили вооруженных телохранителей[247].

Появились и другие «свидетели», в частности грабитель с большой дороги Уильям Бедло, который свое занятие разбоем пытался превратить в дополнительное доказательство подлинности сделанных им показаний. Выступая в качестве свидетеля в палате общин, Бедло разъяснил, что, не будь он таким злодеем, иезуиты не доверили бы ему исполнение их преступных замыслов. Арестованный ювелир-католик с улицы Ковент-Гарден Миле Прэнс был опознан Бедло как один из заговорщиков, участвовавших в убийстве судьи Годфри. Посаженный в темницу, Прэнс на другой день в обмен на обещание прощения выразил готовность сделать полное признание. И вымысел о подготовлявшемся восстании оброс новыми фантастическими подробностями. Возможно, и Бедло, и Прэнсу действительно было что-то известно об обстоятельствах, при которых произошло убийство (или самоубийство) Годфри, но они добавили к этому много небылиц. Хотя лжесвидетельство было небезопасно, оно стало прибыльным занятием. Доносчики получили в награду 500 ф. ст. от парламента.

Еще один лжесвидетель, некий капитан Денджерфилд, объявил, что ему было поручено вместе с несколькими католиками инсценировать протестантский заговор, чтобы подорвать доверие к Титу Отсу и другим достойным лицам, разоблачавшим происки папистов. Денджерфилд лгал, но потребовалось немного времени, чтобы его ложь обернулась правдой[248]. Мнимый «папистский заговор» ускорил возникновение вполне реального политического кризиса. Одно время казалось, что страна стоит на пороге новой гражданской войны. Парламентская оппозиция отступила перед этой перспективой, опасаясь народных масс. Карл II победил, и лидеры оппозиции, как и следовало ожидать, были обвинены в протестантском заговоре с целью убийства короля. Вскоре некоторые из них кончили жизнь на эшафоте.

После вступления на престол Якова II Титус Отс в мае 1685 г. предстал перед судом по обвинению в лжесвидетельстве. Осуждением его Яков II хотел подорвать версию о существовании «папистского заговора». Ранее на процессах мнимых участников «папистского заговора» обвиняемые просили вызывать в качестве свидетелей воспитанников Сен-Омера, которые дружно утверждали, что 24 апреля 1678 г. Отс еще находился в их школе и поэтому не мог, как он уверял, быть на совещании иезуитов в Лондоне. Тогда эти показания были отвергнуты, как инспирированные иезуитами. Теперь же суд, в состав которого входили и участники прежних процессов, счел такие показания заслуживающими полного доверия. Судья Джеффриз, стяжавший себе немного позднее репутацию организатора «кровавых ассизов» (судебных сессий), патетически клеймил бесстыдство и богохульство Отса. Обвиняемый был присужден к жестокому публичному бичеванию. Вопреки расчетам властей Отс выжил: он находился в тюрьме, пока Яков II оставался на престоле. Были осуждены и другие доносчики. После переворота 1688 г. Отс обратился с петицией к парламенту. Палата общин, не желая отказываться от вновь ставшей выгодной версии о католическом заговоре, была готова его полностью реабилитировать, но встретила сопротивление палаты лордов. Тогда, король Вильгельм III назначил ему солидную пенсию, и лжесвидетель мог еще долго эксплуатировать снова приобретенную славу мученика за протестантскую религию[249].

В недолгое правление Якова II проходило много политических процессов, имя лорда-канцлера Джеффриза и его «кровавые ассизы» надолго остались в народной памяти[250].

За «Славной революцией» 1688 г., приведшей к утверждению в Англии буржуазной монархии, последовала цепь заговоров якобитов, стремившихся восстановить на троне свергнутого Якова II, а позднее — его наследников. После 1688 г. лиц, обвиняемых в государственной измене, приходилось, как правило, предавать суду присяжных, что создавало немалые трудности для организаторов процессов. В начале 1696 г. был раскрыт якобитский заговор, ставивший целью покушение на жизнь Вильгельма III. Несколько сот его участников было арестовано[251]. Одного из главных организаторов этого заговора, Джона Фенвика, подвела излишняя откровенность на суде. Его показания компрометировали нескольких влиятельных придворных короля. В результате Фенвик угодил на плаху, тогда как другие обвиняемые были приговорены лишь к тюремному заключению[252].

Планы властей не раз путали якобитски настроенные присяжные. Сложнее стало заранее распределять роли на процессе и тем более превращать его в простую инсценировку с предрешенным исходом. Правда, английская юстиция успела накопить немалый опыт обуздания и приручения присяжных. Во времена Реставрации в 1670 г. в Лондоне судили двух квакеров — Уильяма Пенна (будущего основателя Пенсильвании) и Уильяма Мида, обвиняемых в организации беспорядков и мятежа. Судьи не стеснялись в выражениях по адресу обвиняемых, а потом и присяжных, которые не сумели прийти к единодушному решению. Когда же присяжные вынесли вердикт, не устраивавший судью, им было заявлено: «Вас не распустят, пока вы не вынесете приговор, который будет приемлем для суда. Вас запрут в комнате без мяса, питья, огня и табака. Мы милостью божьей получим обвинительный приговор, или вы подохнете с голоду». Присяжных держали под стражей двое суток, не давая им, как передает один современник, «даже ночного горшка». Все же они так и не изменили вердикта. Тогда судья предписал взыскать с каждого из них крупную сумму и за неуплату ее отправил их всех в тюрьму Ньюгейт. Туда же были отосланы и оправданные Пенн и Мид, поскольку они тоже не внесли штрафы, наложенные на них ранее за неуважение к суду[253]. После 1688 г. влиять на присяжных приходилось более искусными методами, пуская в ход и судебное красноречие, и фабрикацию ложных доказательств, и апелляцию к укоренившимся предрассудкам, не пренебрегая, конечно, при этом ни прямыми угрозами, ни подкупом.