Остающиеся улики

После публикации книги Белсайджера и Селнера пути академической историографии и сторонников «нетрадиционной» концепции, и ранее слабо соприкасавшиеся друг с другом, окончательно разошлись. И прежде лишь немногие из профессиональных историков склонны были рассматривать концепцию Эйзеншимла и его последователей всерьез. Теперь же — уже в 80-е годы — появился целый ряд статей и книг, объявлявших эту концепцию находящейся вне науки и основанной либо на заведомо ложных умозаключениях, либо на прямых подлогах.

Среди этих главное место занимает уже не раз цитированная, вышедшая в 1983 г. книга У. Хенчета «Заговоры с целью убийства Линкольна». Автор назвал «нетрадиционалистов» людьми, «желающими произвести сенсацию, шарлатанами, сумасшедшими»[779]. С выводами Хенчета полностью солидаризировались ученые, рецензирующие его работу в ведущих исторических журналах. «Нетрадиционалистская» концепция оценивалась как дело ловкости рук «непрофессионалов и спекулянтов (финансовых или исторических) и честных параноиков». Вследствие этого за рубежом «возникает несимпатичный образ, глубоко вовлеченной в заговоры Америки. Это ослабляет всюду демократию»[780].

Часть «нетрадиционалистов» относится настороженно к новым документам, которые, причем только в копиях, стали во все большем количестве использоваться некоторыми приверженцами концепции Эйзеншимла.

Тем большее значение приобретали доводы Эйзеншимла, не связанные с этими сомнительными документами. Они устояли (или казалось, что устояли) против критических нападок.

Ф. Ван Дорен Стерн в уже упоминавшейся книге «Человек, убивший Линкольна» привлек внимание к заявлению, которое в конце 30-х годов сделал Э. Хертц, издатель части архива Линкольна (кстати, отвергавший версию Эйзеншимла). Хертц рассказал о свидетельстве одного из друзей Роберта Тодда Линкольна, сына президента, что в 1923 г. приятели однажды застали его сжигающим в камине какие-то бумаги. При этом P. Т. Линкольн сказал им, что бумаги содержат доказательство предательства одного из министров, входивших в кабинет министров во время президентства его отца. Ф. Ван Дорен Стерн возлагал надежды на то, что в 1947 г. будут открыты для исследователей бумаги Авраама Линкольна, переданные его сыном в библиотеку конгресса за несколько лет до смерти с условием, что доступ к ним будет разрешен через 21 год после его кончины. Однако во втором издании своей книги, вышедшей в 1955 г., Стерн должен был признать, что эти бумаги не содержат ничего дополняющего уже известные сведения.

Тем не менее Стерн высказал предположение, что бумаги подверглись «чистке» до передачи их на хранение в библиотеку конгресса. Это предположение ни на чем не основано, поскольку бумаги, которые находятся в упомянутой библиотеке, были переданы туда P. Т. Линкольном еще в 1919 г. Между прочим, личные секретари покойного президента Николей и Хей, еще задолго до 1923 г. знакомившиеся с бумагами Авраама Линкольна и написавшие на их основе его биографию, давали весьма высокую оценку Стентону. Лица, знавшие сына президента, считают неправдоподобным его попытку утаивать предательство Стентоном Авраама Линкольна. В усадьбе P. Т. Линкольна висел в роскошной раме большой портрет Стентона. Вряд ли это было бы возможно, если бы P. Т. Линкольн считал Стентона соучастником Бута[781].

Среди сомнительных материалов, вызывающих законное подозрение в их аутентичности, один из документов, использованных последователями Эйзеншимла, является, несомненно, подлинным. Документ этот фигурировал уже на процессе 1865 г., но только Шелтон в своей книге «Маска измены» обратил внимание на его значение (другой вопрос — действительное или мнимое). Речь идет о письме, адресованном Джону Саррету неким Р. Д. Уотсоном и датированном 19 марта 1865 г. Вот его текст:

«Дорогой сэр,

Мне хотелось бы повидать Вас по важному делу, и, если у Вас будет время приехать в Нью-Йорк, пожалуйста, немедленно телеграфируйте мне о получении этого письма и о том, сумеете ли Вы приехать». (В письме был указан и обратный адрес.) На процессе заговорщиков главный судья генерал Джозеф Холт показал письмо свидетелю обвинения Луису Вейхману и спросил, не написано ли это письмо Бутом. Вейхман ответил, что, по его мнению, это почерк не Бута. После этого суд перешел к выяснению других вопросов, и эпизод этот прошел почти незамеченным.

В протоколах, опубликованных в Филадельфии Т. Б. Петерсоном (а также еще одним нью-йоркским издателем — П. Пуэ), вопрос Холта и ответ Вейхмана были воспроизведены, однако они отсутствовали в официальной публикации протоколов, изданных военным министерством. В чем причина этого пропуска, задал вопрос Шелтон, и для ответа запросил фотокопию письма из государственного архива, которую передал для экспертизы графологу в Калифорнии. Эксперт дал описание характера и приметы автора письма, которые будто бы следовали из анализа его почерка. Они очень подходили, по мнению Шелтона, к Лафайету Бейкеру. Однако в письме к Саррету Бейкер стремился изменить свой почерк[782]. Редакция журнала «Civil War Illustrated» передала фотокопию письма на новую экспертизу. Полученное заключение гласило: нет достаточного сходства между почерком автора письма «Уотсона» и бумагами, несомненно вышедшими из-под пера Бейкера[783]. Одним словом, вопрос о письме «Уотсона» остается нерешенным, по крайней мере вплоть до проведения абсолютно авторитетной экспертизы, если таковая вообще возможна в данном случае. Если же признать, что письмо действительно написано Л. Бейкером, то подозрения против него впервые получили бы серьезное основание.

Одним из сохраняющих свою силу доказательств, приводимых Эйзеншимлом, является ссылка на то, что руководство военного министерства, уведомленное о подготовке покушения и о том, что резиденцией заговорщиков является дом Мэри Саррет, не приняло никаких мер предосторожности для охраны президента. Об этом важном обстоятельстве говорится во многих книгах, принадлежащих не только сторонникам, но и противникам концепции Эйзеншимла. Конечно, само по себе непринятие таких мер еще не служит доказательством существования «большого заговора» во главе со Стентоном. Слишком много тогда ходило слухов о готовившихся покушениях, и военный министр, убедившись в беспочвенности некоторых из них, мог не принимать всерьез нового предупреждения. И тем не менее, если считать фактом, что ему было известно об этом предупреждении, появляется серьезное основание подозревать, что он знал о заговоре Бута больше, чем может показаться на первый взгляд, и своим бездействием фактически способствовал убийце осуществить свое преступное намерение. До недавнего времени получение Стентоном предупреждения не оспаривалось в исторической литературе. Попытку доказать, что оно не было сделано до совершения покушения, предпринял У. Хенчет, чью книгу, специально посвященную опровержению концепции Эйзеншимла и его сторонников, не раз приходилось цитировать в предшествующем изложении.

Утверждение, что военное министерство еще до 4 марта было осведомлено о заговоре Бута, базируется на воспоминаниях Глизона, чиновника военного министерства, бывшего до этого офицером армии северян, опубликованных в 1911 г. Но был ли мемуарист точным, воспроизведя события полувековой давности? Для ответа на этот вопрос нужно сравнить то, что рассказано в мемуарах, с показаниями, данными под присягой Глизоном 18 апреля 1865 г., через четыре дня после убийства Линкольна. Глизон заявил тогда, что в конце февраля или начале марта Вейхман рассказал ему о молодых людях, занимавшихся контрабандой ради денег и из любви к приключениям. Сейчас же эти молодые люди, не являвшиеся сторонниками Юга. Занялись каким-то еще более подозрительным делом. Позднее Вейхман сказал Глизону, что они оставили свое предприятие. После убийства Линкольна, добавлял Глизон, «я сообщил об этом властям». Итак, в апреле 1865 г., в отличие от того, что он писал в 1911 г., Глизон утверждал, что он сообщил сведения, полученные от Вейхмана, после гибели Линкольна. В 1975 г. впервые были, как уже отмечалось, опубликованы мемуары Вейхмана, написанные им в 1901 г., за год до его смерти. В них Вейхман приводит письмо, полученное им от Глизона в ноябре 1865 г., в котором сообщается, что он в первое время после убийства Линкольна был несправедлив к Вейхману, но поведение того на суде, где он рассказал все известное ему о заговоре, рассеяло необоснованные подозрения.

Таким образом, в 1865 г. Глизон утверждал нечто иное, чем в 1911 г., и из его показаний, данных вскоре после убийства, явствует, что власти не получали от него сообщения о готовившемся похищении. В своих показаниях на процессе заговорщиков Вейхман заявил, что Глизон не принял всерьез его рассказ об обстановке в гостинице Мэри Саррет и высмеял мысль о том, что подготовляется похищение президента.

Что же побудило Глизона заметно изменить в своих мемуарах прежний рассказ о своей роли в событиях 1865 г.? По мнению У. Хенчета, аргументацию которого мы воспроизвели выше, это было связано с книгой О. Г. Олдройда «Убийство Авраама Линкольна»[784], опубликованной в 1901 г. и приобретшей широкую известность. Эта книга во многом основывалась на использовании ее автором материалов, полученных от Вейхмана. Заслуга Хенчета состоит в том, что он обратил внимание на противоречия в свидетельствах Глизона от 1911 и 1865 гг., тем самым сделав невозможным простое повторение в исторической литературе тезиса о том, что власти были предупреждены о заговоре.

В 1865 г. Стентон и его судьи хотели объявить ответственной за убийство южную разведку. А через какие-нибудь несколько месяцев президент Э. Джонсон стал намекать на виновность своих врагов — радикальных республиканцев. В речи, произнесенной в феврале 1866 г. со ступеней Белого дома, он говорил: «Разве тем, кто стремится уничтожить наши общественные учреждения и изменить характер правления, мало уже пролитой крови? Разве им мало одного мученика?»[785] Таким образом, Джонсон за целых 70 лет до Эйзеншимла выдвинул его теорию. Но сам Эйзеншимл энергично пытался найти достаточно убедительные свидетельства того, что уже современники события намекали на соучастие Стентона в заговоре; отсутствие у них таких подозрений серьезно подрывало веру в «нетрадиционалистскую» концепцию.

Однако оказывается, что Эйзеншимл был не первым, высказывавшим свои подозрения о виновности Стентона. У него был предшественник и, что особенно важно, современник Гражданской войны. В 1948 г. Эйзеншимлу передали экземпляр еженедельной газеты «Пиплс уикли» за 2 мая 1868 г., десятилетия пролежавший в щели за зеркалом. В этом номере была напечатана статья «Подлинные вдохновители убийства Линкольна», к которым причислялись Э. Стентон, Д. Холт и Л. Бейкер. (Номер за 9 мая, где было напечатано окончание этой статьи, не удалось обнаружить даже Эйзеншимлу и его вездесущим помощникам.) Издатель «Пиплс уикли» Бенджамин Эдвардс Грин был ярым сторонником Юга. Поселившись в Вашингтоне в 1868 г., он, используя конфликт между Э. Джонсоном и радикальными республиканцами, естественно, пытался представить его противников также заклятыми врагами Линкольна, чтобы использовать имя убитого великого президента в партийной борьбе. Его статья, содержащая множество явно фантастических сведений, была орудием политической пропаганды и ставила целью с помощью заведомых фантазий представить Линкольна поборником линии на примирение с побежденными плантаторами и противником «фанатиков и аболиционистов».

Прямых доказательств в пользу теории Эйзеишимла и его последователей, как это признал и он сам, не существовало в момент ее создания, не существует и поныне.

Это вовсе не исключает того, что Бута подстрекали к убийству и помогали его осуществлению какие-то влиятельные силы. Но до сих пор наука не располагает достаточными данными, чтобы ответить на вопрос, кто направлял руку убийцы, лишившего американский народ его великого президента.

* * *

…Наш рассказ о политических судебных процессах подходит к концу. Но прежде чем завершить его, надо упомянуть о двух процессах (точнее, двух группах процессов) во Франции, которые не только имели крупное внутриполитическое значение, но и приобрели международный резонанс[786].

Прежде всего процесс руководителей созданной в 1879 г. акционерной компании для прорытия межокеанского канала через Панамский перешеек во главе со знаменитым инженером Фердинандом Лессепсом. Он завоевал широкую известность в качестве строителя Суэцкого канала. На этот раз проект был составлен неудовлетворительно. Огромный акционерный капитал — почти 1,5 млрд франков — был растрачен впустую или попросту разворован в виде крупных взяток сотням влиятельных лиц — министрам, парламентариям, владельцам крупнейших газет. В конечном счете в декабре 1888 г. компания приостановила платежи, обманутыми и разоренными оказались десятки тысяч акционеров., Финансовый скандал грозил перерасти в острый политический кризис. В 1893 г. происходил суд над главарями компании — Фердинандом Лессепсом, его сыном Шарлем, бароном Коттю, М. Фонтаном, инженером Эйфелем (строителем известной башни), а несколько позднее — над некоторыми, политиками, уличенными в получении взяток. Все они сумели отделаться минимальными наказаниями или вовсе выйти сухими из воды.

А уже в следующем году началось пресловутое «дело Дрейфуса», дело по обвинению артиллерийского капитана, еврея по национальности, в шпионаже в пользу Германии. Назначенный следователем майор дю Пати де Кламм быстро состряпал обвинительное заключение. Документ, призванный доказать причастность Дрейфуса к передаче секретных сведений германскому военному атташе полковнику Шварцкоппену, был в действительности написан майором Эстергази — светским жуиром, любимцем националистов и клерикалов. Этот продажный проходимец был шпионом-двойником. По недвусмысленному предписанию военного министра генерала Мерсье — организатора всей провокации, трибунал, перед которым предстал Дрейфус, признал его виновным и приговорил к пожизненной каторге. Руководители генерального штаба — генералы монархисты и клерикалы Буадефр, Гонз, Бийо и компания надеялись с помощью «дела» подорвать республику, позволившую «чужаку» Дрейфусу проникнуть в святая святых реакционной военщины. Их поддерживали военные министры сменявших друг друга кабинетов, в большинстве своем представители той же генеральской клики. Когда возникли сомнения в виновности Дрейфуса и стали сгущаться подозрения вокруг Эстергази, его приятель, глава контрразведки майор (потом полковник) Анри, занялся фабрикацией фальшивок, призванных свидетельствовать о виновности Дрейфуса.

Начальник Анри подполковник Пикар, не пожелавший участвовать в этих махинациях, был спешно удален генералами со своего поста, а позднее отдан под суд, якобы за служебные преступления.

Тем не менее ложность обвинений Дрейфуса становилась все более ясной общественности, чему реакционеры напрасно пытались помешать развертыванием шовинистической и антисемитской кампании. Франция разделилась на сторонников и противников пересмотра «дела» — дрейфусаров и антидрейфусаров. В 1898 г. Эмиль Золя опубликовал свое гневное «Я обвиняю», в котором прямо инкриминировал руководителям генерального штаба фабрикацию «дела», успевшего обрасти уже целым рядом подлогов. Ответом генералов было привлечение писателя к суду, вынесшему ему обвинительный приговор. Чтобы не попасть в тюрьму, Золя был вынужден уехать в Англию, Пикара отправили за решетку.

Но угроза полного разоблачения все более сгущалась над организаторами подлогов. Было решено пожертвовать изготовителем фальшивок полковником Анри. Он был вызван к военному министру Кавеньяку, где должен был сознаться в подделке документов. Отправленный в военную тюрьму, Анри на другое утро был найден в камере с перерезанным горлом. Эстергази поспешил скрыться за границу. Дрейфусары сумели добиться нового рассмотрения дела, но в августе 1899 г. военный трибунал в Рейне под диктовку генералов вопреки очевидности снова признал Дрейфуса виновным, правда, со смягчающими обстоятельствами и приговорил к десяти годам тюрьмы. Такое решение куда более устраивало кабинет Вальдека — Руссо, чем оправдание подсудимого, которое могло бы выдвинуть на первый план неудобный вопрос об ответственности генералов. Военный министр Галиффе явно решил защищать Мерсье, однако это привело бы к правительственному кризису. Президент Лубе помиловал осужденного, освободив от отбывания оставшегося ему срока наказания. Лишь через несколько лет кассационный суд полностью оправдал Дрейфуса[787]. Организаторы же «дела» остались по существу безнаказанными.