Похороны
Похороны
Трофиму Михайловичу принесли телеграмму Серебрянникова:
«Преступник установлен. Выезжаю задерживать».
Сегодня должны были хоронить Теодору Погорелову, и Емец решил снова побывать в поселке. Он ехал не из праздного любопытства. Полковник надеялся получить дополнительные сведения о преступлении, да и в его практике встречался не один случай, когда преступники появлялись в том месте, где они совершили свое черное дело.
В 1935 году Трофиму Михайловичу, совсем еще молодому сотруднику уголовного розыска, удалось задержать на похоронах матерого убийцу-кулака по фамилии Глечик.
На допросе Емец спросил Глечика:
— Зачем же ты пришел, ведь знал, что мы тебя ищем?
— Выяснить хотел, что в народе говорят по поводу убийства, — откровенно признался Глечик…
Емец оставил машину около поселкового Совета и пешком направился к Погореловым. У дома стояла большая скорбная толпа. Редкие звездочки снега падали на траурные венки.
Трофим Михайлович внимательно изучал лица присутствующих, но ни одно из них не привлекло его внимания: скорбные, хмурые выражения, как и подобает в таких случаях.
Когда полковник возвращался с кладбища, на улице его окликнул пожилой незнакомый мужчина с длинными прокуренными усами.
— Вы, по-моему, из милиции, — сказал он, здороваясь.
— Да, — удивился Емец.
— Здесь, в поселке, вас знают, вы ведь уже приезжали, — объяснил мужчина. — Моя фамилия Легайло. Я к вам по такому вопросу…
Моя старшая дочка, Василиса, вышла замуж около двух лет назад за Новожилова Семена. Он в то время жил в станице Северской. Вскоре после замужества Василиса с Семеном уехали в Магадан. Первое время у них было все в порядке, а потом… Потом неладно стали они жить: забижать стал Семен мою дочку, и крепко забижать. Вот, почитайте письмо от нее, — Легайло протянул полковнику согнутый вчетверо листок, исписанный четким ученическим почерком. В начале письма были приветы многочисленным родственникам, знакомым, потом шли строки, заинтересовавшие Трофима Михайловича:
«…А как наша жизнь с Семеном сложится дальше — я не знаю. Жить же с ним не могу. Я вам писала, что мы ждали ребенка. Но Семен так зверски избил меня, что произошло большое горе: ребенок родился раньше срока мертвым. Избил меня изверг только за то, что я подала ему подгоревшую яичницу. Не будь, конечно, последнего случая, я бы вам не стала писать, расстраивать вас, хоть и раньше он обижал меня. Теперь, папаня и маманя, не знаю, что мне делать. Скорее всего думаю уйти от Семена и приехать к вам…»
Мужчина, заметив, что Емец окончил чтение письма, заговорил снова:
— Семен, оказывается, недавно один приехал домой к своей матери в Северскую. Я был там два раза: хотел потолковать с ним, подлецом, откровенно, однако ничего не получилось: раз я его не застал, а второй раз он даже не поздоровался со мной и говорить не захотел. А писем от дочки больше нет. Это, что вы читали, — последнее, уже с месяц или более того как пришло. Тревожно что-то мне: как бы не случилось чего…
— Хорошо, мы вам поможем разобраться в этой истории, — пообещал Трофим Михайлович, делая пометки в своей большой записной книжке. — За издевательства над вашей дочерью Новожилов ответит по закону.