СТАРОЕ ДЕЛО

СТАРОЕ ДЕЛО

Однажды вечером в июне 1936 года на берегу реки Лабы сидела молодая учительница Таня Белова. У ног неумолкаемо шумела вода по камням, справа помигивали огоньки родной станицы. Таня любила это уединенное место. Камень, на котором она обычно сидела, нагревался за день, ветви наклонившейся над ним ивы нежно касались щеки. Вверху сквозь листья виднелись голубоватые звезды. Изредка большая рыба выпрыгивала из воды и хлестко шлепалась упругим боком. Таня часто приходила сюда, особенно когда ей хотелось побыть одной. Сегодня к ней пришло большое горе. О нем она пока никому не могла рассказать, разве только этому теплому камню и ласковой иве…

С Костей Таня познакомилась на институтском вечере. Он пришел в военной форме, такой простой, белоголовый парень. Весь вечер он приглашал ее одну. Так и началась их дружба, казалось — вечная, чистая.

Летчики, как птицы, не сидят на месте, и письма ей приходили из разных городов. Она каждый раз радовалась знакомому почерку.

Годы учебы в институте пролетели быстро. Таня уже учительствовала. Все было хорошо, но вот сегодня пришло это письмо. Костя написал честно. Они не могли быть вместе. Раньше Таня всем говорила: «Вот приедет мой Костя», «Мой Костя прислал письмо», «С Костей мы поедем в отпуск». Теперь ничего этого говорить нельзя…

Мелькнул огонь выстрела, и Таня сразу же почувствовала резкий толчок в спину. Так же игриво плясала по камням речка, так же светились голубые звезды, а на свете стало меньше на одного очень хорошего человека.

Труп Тани Беловой нашли вездесущие ребятишки. С выпученными от страха глазами они примчались в станичный Совет. Участковый милиционер, председатель Совета, местный фельдшер и еще десяток неизвестно откуда взявшихся людей побежали на место.

Таня лежала на спине. На кофточке алело пятно. Она была как живая. Фельдшер взял девушку за руку. Рука — холодная, мертвая.

Расследованием занимались районная милиция, прокуратура, приехавший из краевого центра опытный следователь Дмитриев. Много было отработано версий, проверено догадок, слухов, но ничто не приблизило к раскрытию тайны. Дмитриев нашел письмо Кости, адресованное Тане:

«Таня, мы всегда с тобой относились честно друг к другу. И теперь я не хочу скрывать от тебя. Я встретил девушку. Мне хорошо с ней. Прости меня, этого бы, наверное, не случилось, если бы мы были вместе…»

Следователь вызвал и допрашивал летчика. Костю потрясла смерть Тани. Но подозревать летчика не имелось оснований.

Исписывался том за томом. Допрашивались десятки людей. Уходил один следователь, работник розыска, на их место приходили другие и с новой энергией брались за раскрытие «старого» дела. Но все впустую.

И вот через двадцать восемь с лишним лет раскрытие убийства Тани Беловой поручили майору Василию Баранцеву.

Майор осторожно перелистывал страницы томов. Многие чернильные строки выцвели, некоторые листы пожелтели и ломались. По официальным протоколам Василий угадывал, как развивалась мысль его предшественников, какие они намечали версии, до конца ли эти версии отрабатывались. Казалось, все было учтено, проверено.

В любом деле Баранцев привык полностью представлять картину случившегося. Иначе он просто не мог работать, и после изучения материалов дела Василий выехал в станицу.

Ива у по-прежнему говорливой речки, где так любила сидеть Таня, давно была срублена. На берегу стояло несколько многоэтажных домов. Загорелые ребятишки барахтались в песке. Подремывали в тени старушки.

Мало кто помнил о Тане Беловой даже в школе, где она когда-то преподавала. И только старушка-учительница Мария Степановна Леушкина еще не забыла давних событий.

Больше часа сидели в пустой химической лаборатории майор милиции и учительница.

— Хорошая она была девушка, — тихо и печально говорила Леушкина. — Я на год раньше ее пришла в школу. Помню, ревновала к ребятишкам. Они как-то сразу полюбили Таню. И я по-хорошему завидовала. Она была очень добрая. Дети чувствовали это.

— Простите, Мария Степановна, — проговорил мягко Василий. — Не могли бы вы мне высказать свое мнение о случившемся?

— По-моему, безвинно ее убил какой-то негодяй. Времени столько прошло, а она все перед глазами стоит. Жених Тани приезжал, такой белоголовый летчик. Так плакал на могиле, так плакал.

Резко загремевший звонок нарушил их беседу. Здание школы заполнилось топотом, криками, смехом.

Баранцев простился. До самого вечера ходил он по станице, беседовал со старожилами. Люди только покачивали головами. «Все давно быльем поросло, чего ворошить старое. Если уж сразу ничего не могли сделать…»

Вечером Василий решил еще раз побывать на квартире старой учительницы. Мария Степановна откровенно удивилась его приходу, но тут же приветливо пригласила в дом. Комнаты были чистенькими, прохладными. Пахло печеным хлебом. Мария Степановна накрыла стол, поставила пирожки, варенье. За чаем она рассказывала о своих учениках. Один из них был известным в стране академиком, и учительница счастливо хвасталась его письмами. Потом разговор снова пошел о Тане Беловой.

— Таня здесь, в станице, и родилась, — придерживая горячий стакан сухонькой рукой, говорила Мария Степановна. — Ее дом на соседней улице. Большой кирпичный особняк. От родителей остался. Отец и мать умерли, когда она еще училась в институте. Потом Таня приехала и заняла одну комнату. В трех остальных жили учителя. Она с них ни копейки не брала. Сейчас в доме этом детясли… — Мария Степановна помолчала, потом продолжала задумчиво:

— Не помню, кто говорил мне. Примерно лет пять назад приезжал родственник Тани, не то племянник, не то двоюродный брат. Ходатайствовал о передаче ему дома.

Это была новая деталь в следствии. Родословная Тани проверялась и раньше, однако о родственниках ничего не было известно.

Простившись с гостеприимной учительницей, Василий, несмотря на поздний час, направился к председателю станичного Совета. Его встретил подтянутый пожилой мужчина в защитной гимнастерке и галифе.

— Так точно, товарищ майор, — отвечал он. — Ко мне обращался с рапортом, вернее, заявлением, некто Власенко. Он просил передать ему дом, принадлежавший Беловым. Только странно получилось: документы все Власенко представил, что является двоюродным братом Татьяны Беловой, а сам после этого ни разу не появился. Будто в воду канул.

Заявление сохранилось в Совете. Через полчаса оно было в руках Василия. Вот его подлинный текст:

«Предс. стан. Совета

от гр-на Власенко В. В.

Заявление

Прошу отдать в мое пользование дом № 13 по ул. Репина, ранее принадлежавший Т. Л. Беловой, в связи с тем, что я являюсь ее двоюродным братом».

Подпись под заявлением оказалась неразборчивой. Отсутствовала и дата.

Итак, в деле появилось новое лицо. Родственник. Он мог знать такие детали из жизни убитой, которые пролили бы свет на раскрытие преступления. Власенко могли быть известны и недруги Тани. Он был немногим старше ее, и не исключено, что Таня делилась с ним своими секретами.

Майор Баранцев начал розыск Власенко. Сначала требовалось установить, есть ли такой родственник у убитой? Это удалось довольно просто. В уголовном деле имелись фамилии людей, которые близко знали семью Беловых. Они подтвердили, что Владимира Владимировича Власенко, родственника Тани, видели однажды в семье Беловых. Он воспитывался в детдоме и доводился Тане двоюродным братом.

Месяц кропотливого труда. Сбор по крупицам интересующих сведений. Оказалось, Власенко из детдома за воровство был отправлен в трудовую колонию. Освободившись в 1935 году уже взрослым, много ездил по стране. Женился. Но в тот же год развелся и уехал в Магадан. Жил во Владивостоке, Иркутске, Свердловске. Работал на стройках, золотых приисках. Во время Великой Отечественной войны служил в строительном батальоне. Изменил Родине. После войны за это отбывал длительный срок наказания. Потом, в 1960 году Власенко работал на стройке в Краснодаре. Был замешан в хищении и скрылся.

Напрасно Баранцев слал запросы во все концы страны. Ответ оставался неизменным:

«…прописанным не значится… не проживает… не проживал…»

И снова Василий медленно перелистывал дело об убийстве Тани Беловой. Все было настолько изученным, что люди, о которых шла речь в деле, вставали перед Василием, как живые: со своими особенностями, привычками, характерами.

В одном из ответов значилось, что Власенко, находясь в заключении, дружил с неким Шаловым Николаем, уроженцем Новороссийска.

Шалов по-прежнему проживал в Новороссийске. Василий Филиппович выехал к нему.

Шалов жил за городом в большом, увитом виноградом доме. Он женился на женщине, имеющей двух детей, работал шофером в автохозяйстве. Там его знали как серьезного человека, хорошего семьянина.

Василий Филиппович осторожно постучал в дверь. Вышел седой, среднего роста широкоплечий мужчина. Он махнул рукой, приглашая Баранцева в комнату.

— Вы отдыхающий? — первым заговорил он. — К сожалению, мы никого не пускаем. Своя семья.

— Нет, нет, — успокоил Баранцев, протягивая служебное удостоверение. — Я по другому вопросу.

Шалов растерянно присел.

— Я вас слушаю.

— Мне хотелось бы поговорить с вами о прошлом.

Шалов побледнел.

— Мои прошлые годы вы, конечно, знаете. Сжег я свою молодость. Так, пропил, продал ни за грош, ни за копейку. Ну, а сейчас, вот видите, живу… семья…

— Власенко вы знали?

— Власенко, — повторил Шалов, — знал. Сидел вместе с ним.

— Я разыскиваю его. Вы мне не можете помочь?

— В прошлом году мы виделись. Он приезжал к нам покупаться. А где живет — не знаю.

…Власенко и Шалов встретились в лагере. Шалова потянуло к земляку. Тот был расторопен, у него всегда имелись продукты, папиросы. Власенко любил поучать Шалова и относился к нему покровительственно. Однажды, лежа на нарах, он сказал:

— Вот освобожусь, заживу иначе. Наследство у меня есть.

Шалов вопросительно посмотрел на него.

— Чего зенки вылупил, дурак? — сузив глаза, продолжал тот. — Ничего даром не достается, своими руками наследство добыл.

Потом Власенко замолчал. Шалов в то время так ничего и не понял, да и не придал этому разговору значения.

— Сейчас он ничуть не изменился, — продолжал Шалов, поглядывая на Баранцева. — Разве только тем, что фамилия у него стала другая — Локотьков. А зовут по-старому, Владимир Владимирович.

Так, совсем неожиданно, сотрудник уголовного розыска получил интереснейшие сведения.

Василий проверил Локотькова по адресному бюро Краснодарского края. И сразу удача. Оказалось, он жил в поселке Пашковском…

В кабинет ввели рыжеватого развязного мужчину.

— Чем могу служить? — спросил он, не здороваясь.

— Я вас давно ищу, Власенко-Локотьков, — ответил Баранцев. — За преступление надо отвечать.

— Что вы имеете в виду?

— Убийство Тани Беловой… Вот протокол допроса вашего бывшего знакомого Шалова. Надеюсь, вы его не забыли?

Долго молчал Власенко-Локотьков. Он думал о своей жизни, прожитой бесцельно, бездумно. Не жизни даже, а существовании в постоянном страхе перед будущим. И вот расплата пришла.

Он понимал, что круг замкнулся. Теперь запирательство могло привести только к осложнениям.

— Дайте бумагу, — хрипло проговорил Власенко. — Я напишу. Не вы меня задержали, а сам я с повинной явился… Прошу зафиксировать мою «явку с повинной». Это ведь по законам облегчает участь виновного.

— Можете считать, что вы сами пришли, — ответил Василий Филиппович, протягивая чистый лист бумаги Власенко. — Пишите…

О смерти родителей Тани Власенко узнал случайно, когда находился в тюрьме. Освободившись из заключения и поболтавшись по различным городам страны, он направился к родственнице. Приехав товарным поездом в станицу, Власенко пошел к Тане. У дома Беловых на лавочке сидела старуха. От нее он и узнал, что Таня ушла к реке. Любимое место сестры Власенко знал.

Уже темнело, и никто из прохожих не обратил внимания на высокого худого человека. Да и вряд ли бы его узнали: в станице он не был несколько лет. По пути к реке у Власенко окрепло решение, выношенное им еще в тюрьме: расправиться с Таней. И впоследствии, пользуясь правом единственного наследника, получить дом.

Он подкрался к ивам, за которыми сидела Таня. Узнав ее, подло выстрелил в спину. Потом трусливо бросился бежать на вокзал и уехал с первым же поездом. По дороге выбросил украденный ранее у охранника пистолет.

Обдумывая свое преступление, он боялся, что найдут старуху, у которой он спрашивал о сестре, но этого в то время не случилось.

Потом война… Тюрьма…

Свои права Власенко предъявил только в 1960 году, понимая, что единственного свидетеля — старухи уже нет в живых. В это время у него было два паспорта: подлинный на имя Власенко и поддельный — Локотькова.

Возможно, Власенко-Локотьков добился бы получения дома Беловых, но ему не понравился председатель станичного Совета, который слишком тщательно проверял документы. Власенко-Локотьков струсил и решил еще какое-то время оставаться в тени.

Преступник закончил писать и вздохнул:

— А я думал, милиция об этом «мокром деле» давно забыла.

— Напрасно думал, Власенко. Мы ничего не забываем…