III

Гитлеровцы решили покончить с партизанами. В бой бросили и артиллерию. Атака следовала за атакой. Уже целую неделю, днем и ночью, отряд отбивался от наседавших карательных батальонов. Трудно было держать круговую оборону. С юго-запада — открытый доступ для противника. Надо поставить заслон. По приказу Винокурова заминировали косогор. Сотни килограммов тола вложили. А сверху завалили булыжником, валунами. Шнур от взрывчатки протянули в штаб.

Преднамеренно имитировали отход. Фашисты клюнули. Колонной, во весь рост пошли они в психическую атаку. Когда поднялись на взлобок, ступили на «пороховой погреб», грохот потряс землю. Вывороченные с корнями деревья взметнулись к небу. Все потонуло в грохоте и пламени. Уцелевшие гитлеровцы повернули вспять. Но тут визгливо, пронзительно резануло воздух женское «ура». Хлестнули автоматные очереди. Это из засады ударил по врагу взвод Нины Зверевой. Неизъяснимый ужас на немцев наводил женский крик. Они просто терялись, не зная, что дальше последует. А дальше последовала атака всего отряда. Карательный был разгромлен.

Немцы присмирели. Больше наступлений не предпринимали. А партизаны усилили натиск. Пускали под откос поезда. Нападали на войска в гарнизонах. И уже в открытую жгли костры. А на задания не пешком, как прежде ходили, а на трофейных лошадях ездили.

Как-то, поджидая разведчиков, Архипыч и комиссар Попков сидели у шалаша, мирно беседовали о предстоящих делах. Вдруг смолкли и удивленно переглянулись: на тропке появился немец. Он невозмутимо топал по лужам в валенках. А позади с неизменным пулеметом вышагивал Вася Белоусов. Подошли ближе. Немец упал на колени и протянул снимок. С глянца на Архипыча доверчиво смотрели две пышноволосые девочки. А пленный, мешая русские и немецкие слова, спешил объяснить:

— Я Генрих! Рабочий. Это мои киндер…

Белоусов вставил:

— Сам сдался. Добровольно ко мне явился.

Дрогнуло сердце Архипыча. Дети тронули. Остался Генрих в отряде. А однажды зашел он к командиру, снял пилотку, попросил закурить. Архипыч был некурящим. Но затейливо вышитый кисет с махоркой держал всегда про запас. Случалось, туго было с табаком, и тогда комотряда выручал курцов самосадом. Теперь он тоже разыскал свой заветный кисет, протянул Генриху. Тот закурил и вопросительно взглянул на командирскую шапку с алой лентой: позвольте, мол, примерить. Архипыч разрешил. Генрих надел, весь просиял:

— Партизан! — Вытянулся, спросил: — Можно мне, Генрих партизан?

— Тебе? — переспросил Винокуров. Подумал и рубанул ладонью воздух: — Давай!

Отправился вскоре Генрих в разведку. Конечно, не один. С Белоусовым. Оделся в свою, немецкую, форму. Пошли в занятый фашистами поселок. Вася — в засаду, его спутник — на «промысел»: к часовым. О чем-то гутарит на своем языке. Потом деловито проходит мимо штаба и незаметно исчезает. Возвращается, докладывает Васе: стоит такая-то рота. Сегодня передышка. Офицеры гуляют. Вася слушает молча, как бы сомневается. Вернулись в лагерь. Архипыч решил устроить проверку боем. Доклад Генриха подтвердился. И стал Генрих партизанским разведчиком.

Зачислили его в группу Белоусова. Выдали форму. Вместе они ходили на «промысел», как говорил Вася. Много опасных заданий выполнили. В знак благодарности Нина Зверева испекла именинный пирог. Генрих ел и причитал:

— Хо-ро-шо. Как дома…

Белые ночи. Весть о прорыве блокады под Ленинградом всколыхнула весь лесной городок. Люди ликовали. Стихийно возник митинг. Выступали командир и комиссар. Брали слово рядовые бойцы. И тут же, прямо с митинга, уходили на задание.

С каждым днем все слышнее становилось приближение наших войск. Немцы отчаянно сопротивлялись. Каждое селение превратили в опорный пункт, опоясали минными заграждениями, дзотами и колючей проволокой. А тут еще приспела весенняя распутица.

Но наступление продолжалось. Враг отступал. А с тыла били партизаны. И вот последний боевой приказ отряду Винокурова: совместно с нашими войсками занять город Лугу. В поход выступили все — тысячи бойцов выросшего отряда.

Город взяли штурмом. Несколько дней отдыха, и опять сборы в дорогу. Но теперь предстоял мирный поход: партизан-победителей ждал Ленинград.

Вышел ночью Архипыч на улицу и впервые за столько лет позабыл о войне. Как зачарованный стоял он под куполом светлого неба. Над Лугой царствовала тишина. И только верхушки сосен звенели наледью. Смотрел Александр на эту дивную красоту, вдыхал всей грудью лесную свежесть весны и думал: завтра здесь уже не грянет бой. И не накроет своим смертным дымом этот лес и эти лунные дали. Он и его товарищи — те, кто сейчас пойдут к Ленинграду, и те, кто навсегда остались лежать под березами, — здесь три года назад проходили линию фронта.

Улицы города в тот день напоминали внезапно открывшиеся шлюзы. Живой водоворот хлынул к Кировскому заводу. Показались первые партизанские колонны. Со знаменами, алыми лентами на шапках, увешанные автоматами и «лимонками», шагали лесные солдаты. Высокий голос Нины Зверевой выпевал:

— «Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались…»

Архипыч ехал в голове отряда. А перед ним почти на самой холке вороного чинно восседал Санька — сын партизанский. Санька сморкался и тер глаза. Архипыч то и дело хлопал его по плечу:

— Будь мужчиной!

На митинге выступал А. А. Жданов. Он говорил о скорой победе, о том, что народ всегда будет помнить героев, отстоявших город — колыбель революции. Винокуров слушал речь и с гордостью смотрел на своих бойцов. И вдруг его взгляд остановился на сосредоточенном лице Генриха. Он тоже был в строю, в такой же партизанской форме. Архипычу вспомнился недавний вопрос Генриха: «Примут ли меня в коммунисты?» Винокуров ответил: «От тебя зависит…»