В. Назаренко РАССКАЗЫВАЕТ В. В. ПАВЛОВА

В. Назаренко

РАССКАЗЫВАЕТ В. В. ПАВЛОВА

«Посылаю вам воспоминания о работе Кубано-Черноморской чрезвычайной комиссии в 1920—1921 годах. Посылаю и фотографию членов коллегии ЧК.

В. Павлова, персональный пенсионер».

Это письмо было получено управлением КГБ СССР по Краснодарскому краю от Валентины Васильевны Павловой, бывшей сотрудницы ЧК Кубани.

Я приехала к ней в Минск. Энергичная, подвижная женщина с удивительно молодыми черными глазами приняла меня очень приветливо. Она с интересом расспрашивала о современной жизни бывшего Екатеринодара, где довелось ей работать в 1920 году.

Мы листаем альбом со старыми фотографиями.

— Вот такая я была в то время, — показывает она на одну. На снимке — темноглазая девушка с коротко остриженными волосами. На обороте надпись:

«Июль 1920 года. Екатеринодар. Кубчероблчека».

— А это — фотография мужа. Познакомились мы с ним в Ростове, когда работали в ревтрибунале 9-й армии. Оттуда с группой товарищей нас направили в июле 1920 года на работу в Кубанскую ЧК. Иван Данилович работал секретарем коллегии Кубано-Черноморской ЧК, а в 1921 году переведен на работу в Батумскую ЧК. Я работала в этих же чрезвычайных комиссиях, а позже мы с ним учились, трудились в народном хозяйстве, растили детей…

С волнением рассказывала Валентина Васильевна о той поре своей жизни. Молодость ее поколения совпала с молодостью Советской Республики, безопасность которой им пришлось защищать.

…Сложная обстановка была в то время на Кубани. Весною 1920 года Красная Армия окончательно освободила города и станицы Кубани от белых. Остатки Добровольческой армии Деникина бежали в Крым, за границу, частично укрывались в плавнях, горах и лесах. Деникинцы оставляли свою агентуру. Они еще надеялись вернуться. Скрывающиеся белогвардейские офицеры организовывали восстания, бандитские налеты, терроризировали население. О замыслах белогвардейцев после разгрома Деникина газета «Красная Кубань» в апреле 1920 года писала:

«Деникинцы, учитывая возможность краха всех стратегических планов, разработали гнусные планы провокации: они в последние дни своего пребывания разослали по станицам и хуторам тайных агентов и агитаторов для провокаций и подпольной работы среди населения».

Кубано-Черноморской партийной организацией были приняты решительные меры по упрочению Советской власти на освобожденной территории. В станицах учреждались ревкомы. Они с революционным порывом брались за дело. Национализировались земли, промышленные предприятия, налаживалось распределение продовольствия среди рабочих, восстанавливались школы и больницы.

Однако утверждению новой жизни мешали контрреволюционные силы. Кулачество враждебно относилось к решению земельного вопроса. Бывшие деникинские офицеры и различные авантюристы, пробравшиеся в советские органы, выступали против революционных преобразований. Под руководством Кубано-Черноморского областного комитета РКП(б) и Реввоенсовета Кавказского фронта активную борьбу с контрреволюцией, шпионажем, спекуляцией и преступлениями по должности вели Кубано-Черноморская чрезвычайная комиссия и особый отдел 9-й армии.

На заседании Кубано-Черноморского революционного комитета в мае 1920 года председателем Кубано-Черноморской чрезвычайной комиссии был назначен Долгов. При окружных ревкомах в Туапсе, Новороссийске, Майкопе и Армавире также были созданы чрезвычайные комиссии. В качестве особоуполномоченного ВЧК борьбой чекистских органов с контрреволюцией на Кубани руководил Георгий Александрович Атарбеков. Он был беспощаден к врагам Советской власти и исключительно чуток к нуждам трудящихся. Жизнь его трагически оборвалась в 1925 году при авиационной катастрофе.

Всю деятельность органов ЧК с момента их создания пронизывала постоянная забота о неукоснительном соблюдении революционной законности. Об этом свидетельствует приказ Реввоенсовета 9-й Кубанской армии от 3 июля 1920 года:

«Особый отдел 9-й армии и Кубано-Черноморская чрезвычайная комиссия являются органами Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности. Во исполнение этой задачи указанные органы зорко и строго следят за неуклонным и точным исполнением всех декретов, постановлений и распоряжений центральной и местной власти всеми гражданами, равно как всеми советскими учреждениями и должностными лицами. При этом особое внимание означенных органов направляется на беспощадную борьбу и искоренение контрреволюционных и бандитских организаций…»

В этот период ряды чекистов Кубани пополнили молодые сотрудники ревтрибунала 9-й армии: Д. П. Котляренко, К. Н. Симонова, И. Д. Павлов, В. В. Якушева и другие.

— Самому старшему, Дмитрию Павловичу Котляренко, было только тридцать лет, — вспоминает Валентина Васильевна. — До работы в ЧК Котляренко был председателем революционного военного трибунала сначала 9-й, а затем 10-й армии. Кубано-Черноморский областной революционный комитет утвердил его председателем Кубчерчека. С первых же дней в новой и столь ответственной должности он зарекомендовал себя как чрезвычайно вдумчивый и серьезный работник, умеющий справляться с трудными задачами, поставленными перед ЧК.

На фотографии рядом с Котляренко — Сергей Владимирович Виноградов. В свои 23 года он успешно возглавлял один из отрядов Кубчерчека.

Иван Афанасьевич Волков до перевода на Кубань был председателем железнодорожной ЧК в Бузулуке, в 1919 году — председателем реввоентрибунала 7-й дивизии 9-й армии. Членом коллегии Кубано-Черноморской ЧК утвержден в сентябре 1920 года.

Валентина Васильевна показывает на фотографии Клавдию Николаевну Симонову, сотрудницу ЧК. Впоследствии она стала женой Котляренко и вместе с ним в 1921 году переведена в Батумскую ЧК.

Сама Валентина Васильевна (до замужества Якушева) не раз выполняла ответственные, а порой и опасные поручения. По одному из срочных дел выехала она сразу после свадьбы в станицу Васюринскую. О характере поручаемых ей дел и обстоятельствах того времени говорит сохранившееся с тех пор командировочное удостоверение.

«31 декабря 1920 года

Удостоверение

Дано сие сотруднику Кубано-Черноморской областной чрезвычайной комиссии товарищу Якушевой Валентине в том, что она действительно командируется по делам службы в станицу Васюринскую Кубанской области. Товарищу Якушевой предоставляется право: ареста, обыска, выемки разного рода бумаг, а также допросов как частных, так и должностных лиц.

Кубчека предлагает всем властям оказывать тов. Якушевой самое широкое содействие в выполнении возложенного на нее поручения.

Тов. Якушевой предоставляется право пользоваться всеми средствами передвижения, а также пользоваться обывательскими подводами, что подписями и печатью удостоверяется».

Помнится тот пасмурный, дождливый день. Непривычна для ростовчанки Валентины Якушевой кубанская зима — темная от бесснежья и сырая. Колеса брички скрипят, покачиваются. Веки то и дело смыкаются, но она старается побороть сон. Заводит разговор с молчаливым ездовым:

— Товарищ Сорокин, что-то мы медленно едем? Новый год полагается встречать у наряженной елки или хотя бы у теплой печки, а?

Красноармеец, согласно кивнув головой, энергичнее дергает вожжами, щелкает над мокрыми спинами лошадей длинным кнутом. Лошади тянут бричку с трудом, на колесах — по пуду грязи.

Приехали в станицу к вечеру, разыскали стансовет. Вышел председатель, высокий молодой мужчина, вместо ноги — деревяшка. Встретил приветливо. Долго разговаривали о жизни в станице. Рассказывал он, как после тяжелого ранения на гражданской вернулся в родные места, здесь выбрали председателем стансовета. Вот теперь он помогает станичникам строить новую жизнь.

…Темнота уже окутала дома и деревья, когда председатель повел Валентину на ночлег. Ему, понятно, хотелось городскую женщину устроить как можно лучше. И тем не менее они обошли стороной большие кирпичные дома. Через огороды и пустыри привел он гостью в невзрачную хатку.

— Здесь будете спать спокойно, — заверил он.

Старушка-хозяйка жаловалась: мужа убили на империалистической, сын погиб в гражданскую. Живется в станице трудно и неспокойно. Не все станичники поддерживают новую власть, некоторые надеются на возвращение старой, многие оружие припрятали…

Утром забежал сынишка председателя, тем же кружным путем привел Валентину Васильевну в стансовет. А по станице уже разнесся слух: «Приехала комиссарша».

На сходе предложили всем сдать оружие в назначенное время. Станичников предупредили, что после указанного часа не сдавшие оружие будут нести ответственность вплоть до ареста.

Вскоре к зданию станичного Совета потянулись люди со свертками. Многие несли винтовки, револьверы, шашки… Но не все пришли сами. Председатель стансовета сказал, что оружие еще есть у богатея, который живет на краю станицы. Он не появлялся. Отправились к нему с Валентиной. Долго стучали в ворота высокого дома. Вышел работник, ответил, что хозяев нет дома. Действительно, те дворами ушли к родственникам. А когда их вернули, раскричались, что никакого оружия у них нет и сдавать нечего. На крик собралась толпа, слышались злобные угрозы. Особенно старались те, чьи родственники скрывались в лесах и плавнях. И вдруг в этом шуме прозвенел мальчишеский голосок:

— Тетка Дарья, а что это вы недавно в огороде у нас закапывали?

Шум стих. Хозяева растерянно переглянулись, вытянули шеи, высматривая дерзкого. Но того и след простыл.

— Идите сюда! — вскоре раздался его голос с соседнего огорода, который принадлежал вдове красноармейца. Там среди бурьяна, под бодыльями кукурузы обнаружили винтовки и патроны, завернутые в тряпье. Пришлось хозяину во всем сознаться.

Возвращаться обратно на подводе председатель Якушевой рассоветовал. Предложил доехать на лошадях только до железнодорожной станции. Валентина Васильевна так и сделала, подводу отпустила, а красноармеец с двумя станичниками, назначенными председателем ему в помощь, отправились кружным путем с изъятым оружием в Кубчерчека. Немало оружия привозили сотрудники ЧК и из других станиц.

Запасы его обнаружили и в самом Краснодаре, в женском монастыре. Группе чекистов, в том числе и Валентине Васильевне, дано задание изъять его.

Чужому вход в монастырь воспрещен. Предъявив документы, чекисты попросили показать им хозяйственные помещения. Настоятельница не вышла, сказавшись больной, прислала мать-казначейшу. Та провела по службам — ничего подозрительного нет. Собирались уже уходить, да проходившая мимо молодая послушница шепнула: «В сарае».

В заброшенном сарае обнаружили едва заметный лаз, он вел в подвал, а в нем — ящики с оружием. Впоследствии выяснилось, что оружие вывозили с мусором в лес, а там передавали бандам.

Валентина Васильевна вспоминает, как требовательно относился Котляренко к выяснению и уточнению всех обстоятельств при выполнении сотрудниками любого задания, поручения. Как-то привезли в ЧК подозрительную личность — монаха. Документы он имел на имя Дышлевого Трифона, проживавшего в одном из монастырей. Кроме документов, носил он с собой послание патриарха московского и всея Руси Тихона, в котором тот выступал против законодательных актов новой власти.

Монах, читавший станичникам это послание, клялся всеми святыми, что новая власть не продержится на Кубани и года: офицерские роты в горах готовы к выступлению. Кроме отпечатанного в типографии послания Тихона, Дышлевой сам составил и распространял послание, в котором разъяснялось, что Советская власть не от бога, а люди, отступившие от своего царя, церкви и законной власти и принявшие новую власть, «которая есть от диавола», уже запечатаны антихристом и будут гореть в аду.

Тщательным расследованием этого дела было установлено, что Дышлевой никогда монахом не был, ни в одном из монастырей не проживал, а принадлежал к партии монархистов и выполнял ее задания.

…Белогвардейскому офицерству в станице Варениковской удалось поднять зажиточных казаков, имевших лошадей и оружие. Восстание угрожало распространиться на другие станицы. На помощь трудовому населению пришли красноармейские части, в том числе и эскадроны ЧК. Трудность заключалась в том, чтобы главарей восстания отделить от рядовых казаков, спровоцированных офицерами.

Одним из отделов ЧК руководил товарищ Ицковский. Это был удивительно выдержанный человек, воспитанный, начитанный. Ему пришлось сыграть главную роль в операции, разработанной Котляренко, по задержанию одного из родственников бывшего князя Султана Килыч-Гирея, белого офицера, пробиравшегося в Краснодар для руководства контрреволюционной группой. Операция завершилась успешно. Белогвардеец попал в засаду, доставлен в ЧК. Высокий, небритый, выдает себя за демобилизованного красноармейца. Но вот из папахи вытряхнули маленькую книжечку — коран. У красноармейцев таких не бывает. Молчавший до тех пор Ицковский спросил:

— А это? — и показал снимок стоявшего перед ним человека в парадной форме белогвардейского офицера. Карточку нашли на квартире женщины, к которой направлялся княжеский родственник. И тот сдался.

Все сложное бывает порой удивительно простым… Так, контрреволюционную деятельность эсеров в Краснодаре помогла раскрыть простая женщина, прачка в доме члена правления потребкооперации. Член правления жил в двухэтажном особняке с большим садом. Во дворе — летняя кухня и прачечная. Однажды на заре прачка увидела, как открылась дверь в доме и хозяин вывел двух человек через сад. Это обстоятельство показалось ей подозрительным, и она сообщила в ЧК. Контрреволюционное гнездо обезвредили. Хозяин дома, эсер, помогал скрываться белогвардейцам. При задержании у одного из них нашли маленький лоскуток материи, зашитый под воротником рубашки. На нем напечатано своего рода удостоверение:

«Предъявителю сего, лицу, принадлежащему к русской армии, надлежит верить. Июнь 1920 года».

Заверено оно печатью штаба Врангеля. Задержанный рассказал о деятельности своей организации, выдал адреса участников, которых впоследствии арестовали.

В то время на территории Северного Кавказа свирепствовали банды бело-зеленых, особенно в районе Армавира, в предгорных станицах. Борьбу с ними вели части Красной Армии и чекисты. Валентина Васильевна вспоминает, как радовались члены коллегии Кубчерчека прибытию на Кубань 26-го отдельного батальона внутренней охраны Республики, находившегося в распоряжении Симбирской губчека. Во главе одного из отрядов этого батальона храбро сражался Андрей Максимович Коровин, ставший первым комендантом Армавирской ЧК. Вместе с другими его отряд отважно вступал в единоборство с белобандитами.

Несколько раз пришлось отбивать у банд станицу Вознесенскую и прилегающие к ней хутора. В одном из боев погибло много красноармейцев 26-го отдельного батальона ВОХР и среди них командир батальона Дмитрий Васильевич Маршаков. Останки их захоронены в братской могиле в Армавире. А незадолго до их гибели произошло в Армавире значительное событие. Рота получила от командира батальона приказ сняться с линии сторожевого охранения и прибыть в станицу к зданию штаба.

Ровно через два часа бойцы выстроились. Комбат Маршаков и комиссар Войков вышли из штаба и объявили, что в Армавир приезжает Всероссийский староста Михаил Иванович Калинин. Он прибыл на Кубань 14 августа 1920 года с агитпоездом «Октябрьская революция» в период объявленной Кавказским бюро РКП(б) «Недели борьбы с Врангелем». Комбат сказал, что Михаил Иванович будет выступать на митинге в Армавире и на батальон возлагается несение почетного караула. Не исключено, что белобандиты попытаются совершить нападение на товарищей из Москвы и местных представителей Советской власти.

На площади в Армавире, где потом установили памятник героям гражданской войны, собралось много народу, пришли люди из соседних станиц и хуторов. Над деревянной трибуной, покрашенной красной краской, развевались знамена, лозунги. Рота плотным кольцом выстроилась возле нее. Наконец со стороны вокзала появилась группа товарищей. Михаил Иванович Калинин принял рапорт и поднялся на трибуну.

В своей речи Михаил Иванович отметил, что белогвардейские армии Деникина, Юденича, Колчака разбиты окончательно и возврата к прошлому нет. Казаков, обманутых контрреволюционными генералами, он призвал сдать оружие, а самим вернуться в родные станицы и хутора, к своим семьям, и начать трудовую жизнь. Рассказал Михаил Иванович о положении в стране, о том, что в крупных промышленных городах, в центральных губерниях Российской Федерации рабочие сидят на голодном пайке, в то время как у зажиточной части населения Кубани имеются запасы зерна. Необходимо помочь рабочему классу хлебом, а он даст сельскому хозяйству машины, ткани, одежду.

Тысячи людей на митинге горячо приветствовали выступление Михаила Ивановича: «Да здравствует Советская власть!», «Да здравствует Ленин!», «Да здравствует Всероссийский староста товарищ Калинин!»…

Одно время в лесах под Армавиром появилась банда белогвардейцев. Они уводили лошадей, коров, грабили жителей пригородного хутора. Население обратилось за помощью к чекистам, послав для этого одного из хуторян в Армавир.

Председатель ЧК по тревоге собрал сотрудников, и ночью отряд вышел к хутору.

Снег валил густыми хлопьями. Люди и лошади сильно устали. На рассвете отряд добрался до поляны, заросшей густым кустарником и колючей ожиной. Только расположились, чтобы отдохнуть, как заметили в зарослях человека с обрезом в руках. Его быстро обезоружили. Неподалеку оказались две землянки и камышовая конюшня. Там было пусто. Однако чекисты решили внимательно осмотреть окрестности, и не зря — нашли склад с оружием.

Захваченный в плен бандит сообщил, где скрывались остальные. Вернувшись в Армавир, разработали план их окружения и захвата.

Следующей же ночью выехали в намеченный район. По опыту зная, какое сопротивление им могут оказать бандиты, приготовились к ожесточенному бою. Но в этот раз окруженные бандиты отстреливались словно нехотя, и то не все. Как потом выяснилось, внутри банды давно зрели разногласия, многие хотели сдаться властям, чтобы спокойно трудиться в своей станице.

В этом бою участвовал отряд А. М. Коровина — мужественного, стойкого борца. Именно в тот период молодой чекист вступил в ряды Коммунистической партии. В декабре 1920 года А. М. Коровина назначили комендантом Армавирской ЧК. В его обязанности входила охрана порядка в городе, это и означало борьбу с бандитизмом.

— Да, рисковать своей жизнью приходилось многим товарищам, — продолжала рассказывать Валентина Васильевна. — А работы было столько, что домой мы уходили только ночью, а то и оставались до утра. Перерывов на обед у нас не было. Кабинет председателя ЧК никогда не пустовал: шли совещания, давались поручения, обсуждались операции. Но если выдавались свободные вечера, то мы собирались на чьей-либо квартире. Вели дружеские беседы за чаем, шутили, пели. Новь всей жизни и энтузиазм сближали нас. Такие встречи навсегда оставались в памяти как светлые праздники. Чаще всего мы собирались в доме № 93 на улице Рашпилевской, где жил в то время Дровяников Василий Евдокимович, будущий знаменитый певец. Выделялся он неиссякаемой энергией, задором. Располагал и своей внешностью — высокий, стройный, с короткими усиками на загорелом лице.

А как он пел! Его мощному басу тесно было в стенах комнатки. Мы до поздней ночи просили его петь русские и украинские песни, которые он очень любил. Песни в его исполнении вызывали в товарищах и светлые слезы, и грусть, и радость. Многие советовали ему посвятить себя профессии артиста, серьезно учиться пению, но он отшучивался:

— Куда уж мне в тридцать лет за учебу браться!

Отшучивался, но и мечтал о такой учебе и в тридцать пять лет начал со всей серьезностью учиться пению. Расцвету его таланта во многом способствовали пролетарский писатель Алексей Максимович Горький и А. В. Луначарский. Будучи на лечении в Сорренто, Горький был свидетелем успешных выступлений в Италии нашего талантливого певца и в газете «Известия» 14 июня 1929 года в статье «Голос беспредельных возможностей» восхищенно отметил, что «еще ни один иностранный певец никогда не добивался в Италии таких триумфальных и заслуженных успехов, как этот непревзойденный бас».

Много лет затем голос Дровяникова звучал в Большом театре СССР, где он исполнял ведущие партии в операх «Князь Игорь», «Евгений Онегин», «Дон Карлос», «Садко», «Ромео и Джульетта», «Мазепа».

С гордостью читали сотрудники Кубанской ЧК в газетах об успехах Дровяникова. Знавшие его и работавшие с ним собирали заметки о нем, хранили и заметку из «Известий», где говорилось, что Дровяников является живым примером огромных дарований трудящихся масс Советской России, что он при содействии Советской власти сумел подняться на вершины искусства. Гордились тем, что работали с ним, слышали его красивый голос.

…А в тот далекий 1920 год здоровье Дровяникова было очень слабым. Особенно плохо ему стало осенью. Узнав об этом, Котляренко вызвал к себе секретаря Павлова. Осведомившись, что Дровяников уже неделю ходит на работу, превозмогая боль, Котляренко распорядился сделать ему все возможное для его лечения:

— Этого товарища нам следует особенно беречь. За короткое время он показал себя убежденным коммунистом, хорошим, инициативным работником. И талантлив необыкновенно. Трудно, конечно, сейчас представить будущее — кругом разруха, голод, но для того-то мы и воюем теперь с контрреволюцией, чтобы такие редкие люди, как Дровяников, могли в полный голос талант свой проявить. А сейчас мы обязаны помочь ему. Каким находят его состояние врачи?

— В нашей амбулатории его обследовали, — ответил Павлов. — Прописали лекарство, строгую диету — ничего, кроме хлеба с водой, и дали временное освобождение от работы. Но Дровяников на работу приходит ежедневно…

— В таком случае, на бланке Кубано-Черноморской чрезвычайной комиссии напишите следующее:

«В войсковую областную больницу. Старшему врачу. Кубчека просит тщательно и вне очереди освидетельствовать здоровье сотрудника тов. Дровяникова Василия Евдокимовича, так как амбулатория вверенной мне комиссии находит в нем признаки опасного заболевания.

Председатель Котляренко, секретарь Павлов. 1 октября 1920 года».

— И распорядитесь, Иван Данилович, от моего имени освободить его от службы до полного выздоровления.

Павлов ушел, а Котляренко вдруг припомнил день знакомства с Дровяниковым.

В ЧК к нему вошел высокий стройный парень с небольшими усиками на приветливом лице, протянул удостоверение:

«Политический отдел Революционного военного совета 9-й армии настоящим удостоверяет, что Дровяников Василий Евдокимович направляется в распоряжение Кубано-Черноморской чрезвычайной комиссии для назначения в должности по усмотрению.

Начальник политотдела Реввоенсовета 9-й армии. Подпись».

Прочитав документ, Котляренко мягко сказал:

— Рад вашему назначению к нам. Задачи Чрезвычайной комиссии вам известны? Расскажите о себе.

— Опыт борьбы с контрреволюцией у меня есть: участвовал в гражданской войне, в политбюро Майкопского отдела работал заведующим…

Но в этот момент в кабинет председателя Кубчека вбежал взволнованный Виноградов, один из членов коллегии ЧК. Извинившись, он передал Котляренко распечатанный конверт. Быстро ознакомившись с его содержанием, Котляренко сказал Дровяникову:

— Нам необходимо срочно выехать, а вы отдохните с дороги и напишите автобиографию, а завтра приступите к работе.

Утром следующего дня Котляренко читал аккуратно написанные рукой будущего знаменитого певца строки автобиографии:

«Я, Дровяников Василий Евдокимович, родился 1 января 1890 года в селе Великое (бывший Царский Дар) Майкопского отдела Кубанской области в семье бедного крестьянина.

В 1912—1917 годах проходил военную службу.

В марте 1917 года вступил в партию большевиков при штабной фракции. За агитацию против войны, против июньского наступления в 1917 году был заключен в Луцкий замок, но как председатель полкового комитета взят товарищами на поруки и отпущен. За проведение большевистской агитации посажен в киевскую тюрьму, но восставшими солдатами освобожден.

В октябре 1917 года бежал из Киева на Кубань, прибыл в родное село Царский Дар. В то время там шла предвыборная кампания по выборам в Кубанскую раду. Своим выступлением на съезде в Майкопе подорвал голосование за представителя от богатой верхушки села. В выступлении агитировал против контрреволюционно настроенных организаторов съезда, против военной политики царя, вел усиленную пропаганду за партию большевиков.

В декабре 1917 года был избран комиссаром села Царский Дар и его окрестностей, где и работал под страхом смерти среди атаманов и прочей своры.

Участвовал в боях против Корнилова и сам был организатором и начальником штаба Коммунистического полка имени В. И. Ленина в Майкопском отделе. И первый отпор Корнилову в 1918 году в районе Некрасовская — Филипповская — Царский Дар был дан моими отрядами, которые я организовал, обучил, вооружил, будучи комиссаром данного района.

В районе Владикавказа, будучи болен сыпняком, попал в плен и угодил в лапы белой контрразведки. Посажен в екатеринодарскую тюрьму, откуда по болезни был отпущен под надзор. Если бы контрразведка выяснила принадлежность к партии большевиков, был бы расстрелян. Пришлось уйти в подполье, где скрывался до прихода Красной Армии.

В 1920 году, до прихода в Кубанскую ЧК, работал в Майкопском ревкоме, позже заведующим политбюро Майкопского отдела».

В Кубано-Черноморской ЧК Дровяников работал недолго, но запомнился всем как отзывчивый товарищ, способный работник, истинный талант в пении.

…О многих сотрудниках тех лет следует еще рассказать. Никогда не забыть товарищей, которые погибли при исполнении служебных обязанностей. Это были Михаил Полуян, Михаил Трофимович Сизоненко, Михаил Дмитриевич Клепиков.

— Немало все мы получали писем с угрозами, — продолжает вспоминать Валентина Васильевна. — Вместо подписи на них часто стоял крест. Но эти угрозы на нас мало действовали. Мы были молоды, наших сверстников в ЧК работало много. У нас не было личных интересов, которые бы вступали в конфликт с нашими убеждениями, целями борьбы с врагами Республики Советов…

Валентина Васильевна и Иван Данилович Павловы, как и многие сотрудники ЧК двадцатых годов, прожили большую жизнь, полную борьбы. Всех их объединяла беззаветная любовь к Родине и народу, глубокая убежденность в правоте дела, за которое они боролись, огромное трудолюбие.

…Попрощавшись с В. В. Павловой, иду по широким улицам Минска. Да, молодость не кончается. Она, как и жизнь, продолжается в других. Я думаю о судьбе этой женщины, о только что рассказанном ею и незаметно для себя шепчу: «Спасибо! Спасибо ей, Валентине Васильевне, и всем тем людям на старой, пожелтевшей фотографии…»