Законы войны: некомбатанты

Некомбатанты — иными словами, гражданское население, или «народ», — составляют большинство тех, кого затрагивает война, если она не ведется в пустыне. Клаузевиц, признавая этот факт, считал их одной из составляющих своей троицы. Он прямо говорил, что теория, которая не учитывает их, не стоит той бумаги, на которой она изложена. Однако сегодня во всем мире новые, нетринитарные виды войн, известные под общим названием «конфликты низкой интенсивности», уничтожают традиционное разграничение между армией и населением. Часто это происходит из-за того, что граница между ними изначально была непрочной. У многих развивающихся стран Африки и Азии не было времени на «создание нации», не говоря уже о построении настоящей армии по модели более развитых государств. В других случаях данное разграничение подвергается намеренному разрушению. Это стало обычным явлением как в развитых, так и в развивающихся странах, и тех, кто в этом замешан, обычно называют террористами.

У этой медали есть и обратная сторона. Если бы не тот факт, что традиционное разделение на комбатантов и некомбатантов до сих пор в некоторой степени соблюдается, многие современные конфликты низкой интенсивности были бы просто немыслимы. Так, например, восстание палестинцев на западном берегу реки Иордан и в секторе Газа продлилось бы лишь несколько дней, если бы израильская сторона решила, что всему есть предел. Они могли, если бы решили оставить без внимания международное общественное мнение и переступить через свою собственную сдержанность, поступить с демонстрантами и теми, кто кидаются камнями, как с настоящими врагами. В этом случае танки и самоходная артиллерия были бы выведены из базовых складов, где они хранятся. Погибло бы огромное количество палестинцев, но большинство бы хлынуло через границу в Иорданию. Если не считать возможные международные осложнения, это было бы сделано ценой лишь незначительных потерь со стороны Израиля, а возможно, и вообще без потерь. Выгоды для Израиля, по крайней мере в краткосрочном плане, были бы огромны. В этом смысле позицию Израиля можно назвать образцом сдержанности, хотя ни в коем случае нельзя утверждать, что если бы восстание продолжилось, все не закончилось бы иначе. Как показывают этот и множество других примеров, нынешние представления о природе «гражданского населения» и «некомбатантов» играют чрезвычайно важную роль в современной войне. Эти идеи во многом определяют методы планирования, подготовки и ведения войн.

Учитывая важность этих различий в формировании современного типа конфликтов, тем более поразительно, что они не признавались на протяжении большой, если не большей части человеческой истории. Например, племенные сообщества охотничье-собирательского и сельскохозяйственного типов. Такие общества, как в древности, так и в наше время, обычно организованы по половому и возрастному принципам. Наиболее важную роль играет различие между мужчинами и женщинами. За исключением некоторых случаев, описанных в одной из следующих глав книги, представительницы слабого пола не принимают в войне активного участия. Их роль сводится к воодушевлению воинов, участию в празднованиях в честь победы или, в случае поражения, к тому, чтобы играть роль жертвы. Обычно по возрастному принципу мужчины разделяются на детей, подростков, воинов и стариков. Слово «воин» говорит само за себя. Хотя в большинстве племен имеется небольшое число мужчин — например, шаманы, — которые фактически не участвуют в боях, но быть воином, т. е. взрослым мужчиной, это то же самое, что быть членом племени. Хорошим примером может служить библейская книга Исход, в которой только yotsei tsava (члены войска) были отнесены к числу 600 тысяч «сынов (не дочерей) Израиля», а женщины и дети были исключены.

В племенных обществах, как правило, к старикам относятся с большим почтением. Нередко они пользуются привилегиями, недоступными молодым. Женщины после наступления менопаузы зачастую получают право вступать в половые связи с кем захотят, поскольку в этом возрасте это уже не имеет значения. В старости мужчины освобождаются от участия в войнах, что тоже сомнительная привилегия. Остальные группы, которые не участвовали в войне в силу возраста или пола, выражаясь юридическими терминами, находились в «полной собственности». Это относится даже к такому сравнительно развитому обществу, как республиканский Рим, где paterfamilias[29] обладал неограниченной властью над зависимыми от него членами семьи, включая право убить свою жену или продать в рабство своих детей. Так как в любом обществе женщины и дети обеспечивают будущее и фактически представляют собой это самое будущее, воины зависели от них, — факт, который сами воины обычно признавали и иногда испытывали негодование по этому поводу. С женщинами и детьми можно обращаться хорошо или плохо, но это не меняет их юридического положения людей, не являющихся частью «общества» и, следовательно, не имеющих «прав».

Когда племенные общества вели войну друг с другом, это могло происходить одним из двух способов. Один из них, известный в столь отдаленных друг от друга местах, как Северная Америка, Восточная Африка и Меланезия, состоял в том, что одна сторона вызывала другую на коллективную дуэль. Поединок проходил в определенное время и в определенном месте, как правило, специально предназначенном для этих целей и расположенном где-то посередине между деревнями или становищами противников. Воины появлялись во всем своем великолепии, часто вооруженные тупыми стрелами и копьями. То, что происходило дальше, скорее напоминает что-то среднее между празднеством, пикником и каким-то опасным видом спорта. Некомбатанты, другими словами, женщины и слишком молодые или слишком старые мужчины (или те, кто просто не захотели принять участие в поединке именно в этот день) выступали в роли зрителей. Женщины подбадривали своих мужчин и оскорбляли противника, например задирая подол и делая различные непристойные жесты. Кроме того, они предлагали своим воинам подкрепиться в перерыве между схватками и перевязывали раненых, которых обычно было немного.

Большинство племенных обществ, от Южной Америки до Новой Гвинеи, практиковали и другую форму войны, не столь безобидную и, с точки зрения некомбатантов, менее приятную. Группа воинов одного племени могла устроить засаду членам соседнего племени. Или же они могли совершить налет на их деревню; обычно эта операция проводилась до рассвета и могла привести к уничтожению целого поселения. Независимо от конкретной применявшейся тактики мужчины вражеского племени подлежали умерщвлению — как правило, на месте, но иногда, как это было в Меланезии и Бразилии, во время какого-нибудь каннибальского ритуала, впоследствии. Женщин и маленьких детей тоже могли убить, но обычно их брали в плен. Так, новозеландские маори связывали своих жертв их же собственными волосами и отводили в свою деревню. При отсутствии государства или хотя бы res publica захваченные люди, равно как и имущество, принадлежали тому, кто их захватил, т. е. отдельным воинам. Обычно уготованная им участь состояла в принудительном принятии их в победившее племя, в котором к детям относились как к детям, а к женщинам — как к женщинам. Так как институт рабства не был известен, обычно через одно или два поколения уже сложно было сказать, кто был пленником, а кто захватчиком.

Интересная переходная стадия от племенного к «цивилизованному» обществу описывается в библейской книге Второзаконие. В ней предписывалось, что сыны Израиля, одержавшие победу в войне, могут войти к любой понравившейся женщине и взять ее в жены. Однако они должны были дать своим прекрасным пленницам месяц времени, чтобы те могли оплакать своих погибших родственников. Женщин, которые не нравились своим захватчикам, надлежало отпустить. Продавать их или жестоко с ними обращаться строго запрещалось. Похожая участь ждала и женщин Трои, только в этом случае не было такого Пятикнижия, которое предписывало бы подождать некоторое время до вступления в половую связь или требовало бы определенного обращения с ними после этого. Мужское население Трои было убито на месте. Детей либо убивали, как сына Гектора Астианакса, либо брали в рабство. Пленниц сажали на «черные корабли» и «волокли в цепях» в Ахею. Те, кто были пригодны для работы, должны были выполнять ее в доме хозяина, деля с ним ложе по его желанию. Однако цивилизация, описанная Гомером, отличалась от библейской тем, что в ней уже была моногамия. Поэтому, несмотря на то, что пленных использовали для сексуальной эксплуатации, о браке, как правило, в этом случае не могло быть и речи. Античным героям, которые пренебрегли этой традицией, например Агамемнону и сыну Ахиллеса Неоптолему, суждено было заплатить за это и пасть от руки своих прежних жен.

Современные ученые склонны полагать, что составление библейских предписаний происходило примерно в то же время, что и Троянская война, т. е. в последней трети II тысячелетия до нашей эры. С тех пор на протяжении приблизительно трех тысяч лет вооруженный конфликт мог принимать одну из двух форм — либо полевые сражения, либо осады городов. Это одно из самых длительных разделений за всю военную историю даже пережило на несколько веков революцию, вызванную изобретением пороха. Оно оставалось в силе независимо от того, каково было самое тяжелое оружие того или иного времени — копья, метательные машины или пушки. Самой важной характеристикой полевых сражений было то, что они представляли собой «турнир» между армиями, каковы бы ни были их организация и используемая тактика. Как правило, если битва происходила в открытом поле, некомбатантов взять было негде. В книге «Государство» Платон предлагал приводить малышей идеального полиса на поле боя в соответствующем сопровождении и помещать в безопасное место, откуда они могли бы наблюдать за сражением и брать с воинов пример. Насколько мне известно, за исключением вышеупомянутых примитивных военных игр-поединков, его советом никто не воспользовался.

Армия, действовавшая около 1200 г. до н. э., как и ее преемница в 1648 г., встречалась с некомбатантами исключительно на марше или во время фуражировки — операций по добыче у населения провианта для армии. Отношение к ним варьировалось от случая к случаю и зависело от господствовавшего общественного уклада. На дружественной или нейтральной территории солдаты могли получить приказ расплачиваться за то, что они забирали у населения. Порой так поступали и на вражеской территории, но до второй половины XVII в. это происходило очень редко. В ходе военных кампаний армия обычно представала этакой стаей прожорливой саранчи, которая съедала все, что только можно съесть, а остальное сжигала. Богатых по виду людей солдаты брали в заложники или пытали, чтобы те открыли местонахождение своих сокровищ. Там, где рабство было узаконено, местных жителей отлавливали и продавали; иногда продажу осуществляли сами солдаты, однако чаще этим занимались специальные торговцы, следовавшие по стопам армии, например те, которые сопровождали римские легионы. Таким образом, на протяжении этого периода меньшим из зол, уготованных некомбатантам в ходе военных кампаний, была утрата ими имущества. Если же они пытались сопротивляться этому, а зачастую даже когда они и не оказывали никакого сопротивления, их обращали в рабство или убивали.

Дабы оградиться от врага, народ страны, подвергавшейся угрозе вторжения, укрывался в укрепленных стенами городах или замках, унося с собой столько имущества, сколько можно было унести. Поэтому, когда крепость вдруг оказывалась взятой, в ее стенах обнаруживалось множество некомбатантов обоих полов и всех возрастов. Со времен Древней Греции и до Тридцатилетней войны действовало изречение Ксенофонта о том, что «жизнь и собственность побежденных принадлежат победителям». Правда, нападающие часто вступали в переговоры с оборонявшейся стороной и предлагали им оставить их жизни и (иногда) имущество в обмен на быструю капитуляцию. Даже Тамерлан, чьи завоевательные походы в Центральной Азии оставили после себя пирамиды из десятков тысяч человеческих черепов, предпочитал предложить городу свои условия, прежде чем приступить к столь утомительному делу, как формальная осада. Однако чем дольше и сложнее была осада, тем выше была вероятность того, что войска будут мстить, устроив оргию убийств, грабежей и насилия.

Отношение победоносных полководцев к перспективе разграбления какого-либо города было неоднозначным. Это событие могло подорвать их репутацию в истории, особенно если место, о котором шла речь, было священным или чем-то знаменитым. К тому же разграбление влекло за собой временную утрату контроля над армией и означало, что большая часть ценностей попросту будет уничтожена. Поэтому многие полководцы старались этого не допускать, иногда успешно, а иногда нет. В 69 г. н. э. император Тит всячески старался не допустить разграбления Иерусалима, по крайней мере так утверждает Иосиф Флавий. В Европе начала Нового времени полководцы иногда платили своим солдатам так называемые «штурмовые деньги» взамен дозволения беспорядочного грабежа, дабы поддержать порядок в войсках и одновременно сделать возможным грабеж организованный. С другой стороны, во многих случаях командующие намеренно подвергали разграблению города либо для устрашения других, которые могли отказаться от капитуляции, либо просто в порядке вознаграждения своих солдат. Так, в 146 г. до н. э. римляне разграбили и полностью разрушили город Коринф. Прокатившаяся волна ужаса была такова, что в последующие века Греция ни разу не осмелилась восстать.

По-видимому, последний раз разграбление европейского города по старой традиции имело место в 1812 г., когда Веллингтон взял испанский Бадахос. Уже в XVIII в. представления о тринитарной природе войны начали сказываться на ее ведении. В условиях подъема профессиональных армий, жителей осажденных городов все чаще оставляли в покое, во всяком случае официально, и по крайней мере оставляли им жизнь. Однако это не относилось к их собственности, хотя методы изменились. Даже во время войны 1870–1871 гг. вторгшаяся прусская армия требовала «контрибуций», т. е. населению оккупированных французских городов было приказано отдавать лошадей, продовольствие и наличные деньги. Наполеоновская Grand Armee довела до совершенства принцип «Война должна кормить сама себя». Даже в якобы цивилизованном XVIII в. квартирмейстеры, такие, как генерал Пюисегюр, состоявший на службе у Людовика XIV и Людовика XV, рекомендовали методы взыскания контрибуций и «съедения всего, что можно съесть». Еще более дурной славой по части методов вытягивания «контрибуций» пользовались армии XVII в. Когда войска входили в город, офицер, ответственный за наложение военной контрибуции (так называемый Brandschaetzer), обходил город в сопровождении охраны и взглядом специалиста производил оценку стоимости жилищ. Затем он вызывал к себе мэра города, брал в заложницы его жену, и требовал сумму в наличных, равную стоимости городских резиденций. Всегда можно было поторговаться, но отказавшийся повиноваться город обычно сжигали дотла, иногда вместе с жителями.

Несмотря на то что уже прошло больше двухсот лет с момента смерти Эмерика Ваттеля в 1767 г., современные представления об отношении к некомбатантам восходят к его труду Droit des gens («О праве народов») и к эпохе абсолютистских государств. С той поры и до нашего времени центральная и основополагающая идея заключается в том, что армия представляет собой отдельное юридическое лицо, единственное из всех государственных органов, имеющее право вести войну. Согласно современному международному праву люди, не относящиеся к вооруженным силам и не подчиняющиеся признанным представителям власти, не должны брать в руки оружие, сражаться или оказывать какого-либо рода сопротивление. В свою очередь, оккупационные войска обязуются не нарушать личных прав этих людей. Это не означает, что сегодняшнее международное право не позволяет уничтожать или забирать имущество гражданского населения. Однако это допускается только в период ведения активных боевых действий, да и то лишь в пределах «военной необходимости».

Это лежит в русле продолжающегося влияния идей XVIII в., согласно которым конец военных действий еще не знаменует наступления неограниченной свободы, как это было на протяжении почти всей предыдущей истории. Напротив, закон предписывает отношение к жителям оккупированных территорий как к детям, временно лишенным своих политических прав и поэтому еще больше нуждающимся в заботе. Общественная собственность может быть занята оккупантами, но это не относится к собственности частных лиц. Законы оккупированного государства должны оставаться в силе и могут быть изменены лишь настолько, насколько это необходимо для обеспечения общественной безопасности — другими словами, безопасности завоевателей. Предполагается, что последние, в свою очередь, будут делать все возможное для того, чтобы обеспечить населению нормальную жизнь. Они должны учредить или военное, или гражданское правительство, задачей которого будет поддержание благосостояния населения до наступления мира. Им разрешено взимать налоги для покрытия оккупационных расходов, но нельзя силой присваивать экономические ресурсы, вывозить рабочую силу (за это преступление Фриц Заукель, повелитель всего подневольного труда в Третьем рейхе, оказался на Нюрнбергском эшафоте), разграблять произведения искусства и т. п.

Большая часть международных конвенций, отражающих эти идеи, уходит корнями в эпоху «цивилизованных» войн 1859–1937 гг. Хотя во время франко-прусской и Первой мировой войн эти запреты в определенной степени нарушались, по крайней мере принципы, на которых они основаны, оставались общепризнанными. Однако в эпоху Второй мировой войны различия между комбатантами и некомбатантами стерлись по двум основным причинам. Во-первых, «стратегические бомбардировки» уничтожали без разбору мужчин, женщин и детей, не говоря уже о религиозных и культурных ценностях. Во-вторых, что с исторической точки зрения еще важнее, народы оккупированных стран все чаще и чаще снова брали в руки оружие после капитуляции их правительств. Немцы, надо отдать им должное, приняли нечто наподобие американского юнионистского Кодекса Либера и относились к силам Свободной Франции генерала де Голля как к настоящим солдатам на службе у законного правительства. Однако, сталкиваясь впоследствии с движениями сопротивления в различных странах, они действовали уже иначе, выслеживая, заключая в тюрьму, пытая и казня их участников, вне зависимости от того, кем они являлись и как они действовали.

Нацисты считали убийцами тех, кто нападал на немецких солдат, не нося оружия в открытую и не имея на одежде отличительных знаков. Более того, с точки зрения действовавшего в то время международного права закон был на стороне нацистов. Отчасти в силу того, что после войны всем стала очевидна абсурдность этого положения, отчасти же из-за многочисленных национально-освободительных войн, получивших распространение после 1945 г., международное право стало постепенно меняться. На конференции в Женеве в 1977 г. было решено наделить «борцов за свободу» правами и статусом комбатантов. Возможно, это не было таким уж позитивным сдвигом, как кажется на первый взгляд. С одной стороны, любое правительство, как бы ни складывалась обстановка в других местах, настаивает на том, что свои доморощенные повстанцы — это никакие не борцы за свободу, а бандиты, убийцы-фанатики и террористы, которые не могут рассчитывать на правовую защиту. И что, вероятно, еще важнее, если у террористов есть право на то, чтобы с ними обращались как с комбатантами, тогда и с комбатантами можно обращаться как с террористами. Так и неясно, пошли ли кому-то на пользу эти изменения, кроме самих террористов.

Правила войны в том виде, в котором они существуют сегодня, далеко не совершенны, и невозможно отрицать, что эти правила ежедневно нарушаются. И все же они хотя бы не дают автоматически победителям права на жизнь и собственность побежденных, не говоря уже о женской половине населения. Из документов генерального консультанта Армии США, сделанных во время Второй мировой войны, видно, что за изнасилование казнили больше военнослужащих, чем за какое-либо другое преступление, особенно если военнослужащий был чернокожим, а жертва была не только изнасилована, но и убита. Израильские же солдаты, напротив, могли убить множество палестинцев на оккупированных территориях, но до сих пор даже иорданское телевидение не смогло сообщить ни об одном случае изнасилования. Если бы наши предки узнали об этом, им, безусловно, стало бы интересно, зачем вообще воюют американцы, немцы и израильтяне, если они не могут даже доставить себе удовольствие, удовлетворив естественные желания. Если сравнить современную ситуацию с той, что преобладала в прошлом, становится ясно, что различение между комбатантами и некомбатантами отнюдь не малозначимо и не имеет отношения к реальной практике ведения войны, а наоборот, определяет, чем является война, а чем не является.