Результаты Прохоровского сражения. Мифы и реальность

Непосредственно под Прохоровкой бои начались 10 июля, когда противник, не добившись успеха на обоянском направлении, перегруппировал соединения 2 тк СС для удара в северо-восточном направлении. Закончилось Прохоровское сражение к 17 июля, когда наши войска перешли к преследованию противника.

Конечный успех в отражении удара сильнейшей танковой группировки противника на южном фасе Курской дуги был достигнут благодаря совместным усилиям и мужеству личного состава 1-й и 5-й гвардейской танковых, 5, 6 и 7-й гвардейских и 69-й армий, а также частей и соединений других родов войск.

В рамках Прохоровского сражения 12 июля был проведен контрудар Воронежского фронта, основным содержанием которого считается встречное столкновение танковых группировок сторон. При этом танковое сражение под Прохоровкой (в дальнейшем будем придерживаться этого исторически устоявшегося термина) является лишь частью Прохоровского сражения, в котором участвовали три армии, из них две общевойсковые.

Подробный анализ хода боевых действий, основанный на подлинных документах военного времени, в том числе и немецких, показывает, что устоявшееся за многие десятилетия представление об этом сражении и его результатах не вполне соответствует действительности. В свете вышеизложенного весьма спорным является заключение авторов статьи в Советской военной энциклопедии (изд. 1977 г.) относительно сражения под Прохоровкой: «…В сражении проявилось… полное превосходство советской военной техники и искусства над военным искусством немецко-фашистской армии». И там же: «…Успех его в значительной степени зависел от правильного определения времени его начала и целеустремленной и всесторонней подготовки» (выделено. – З. В.)[637].

О полном превосходстве советской военной техники над немецкой в июле 1943 г. уже было сказано. Что касается времени и места нанесения контрудара резервами Воронежского фронта, то надо признать, что они были выбраны не совсем удачно. Ватутин и Василевский к 10 июля пришли к выводу, что «решительного срыва наступления врага и разгрома его вклинившейся группировки в сложившихся условиях можно добиться только мощным контрударом войск Воронежского фронта, усиленного за счет стратегических резервов»[638].

Расчет строился на том, что противник, наступающий уже семь дней, измотан, понес большие потери, не имеет достаточных резервов и не успел перейти к обороне. Очевидно, причиной этого стали плохая работа войсковой разведки и как следствие, недостаток достоверной информации о противнике, его силах и намерениях. Войска не имели достаточного времени на подготовку к контрудару, а командование – опыта в применении крупных танковых объединений в обороне. Организация ввода в сражение резервов в связи с ухудшением обстановки 11 июля велась в недопустимой спешке. Не получился и совместный удар по обоим флангам вклинившейся в оборону группировки противника. В конечном итоге все это привело к большим и неоправданным потерям в личном составе, вооружении и боевой технике.

Некоторые исследователи и историки обвиняют Н.Ф. Ватутина в том, что, решившись на контрудар, он тем самым нерационально использовал переданные ему резервы Ставки. На наш взгляд, это обвинение огульно. Дело не в Николае Федоровиче, вернее, не только в нем. Возможно, он проявил инициативу, но принципиальное решение на проведение контрудара, вне всякого сомнения, было принято с ведома Ставки и Верховного Главнокомандующего и утверждено ими в лице представителя – Маршала Советского Союза A.M. Василевского. Тем более что нанесение контрудара 12 июля было приурочено к началу наступления войск Западного и Брянского фронтов.

На командующего фронтом возложили подготовку и проведение контрудара с привлечением всех сил Воронежского фронта и резервов Ставки ВГК для разгрома основных сил вклинившейся группировки противника, ну и, конечно, ответственность за его результаты.

При оценке обстановки и принятии решения о проведении контрудара, видимо, сказались шапкозакидательские настроения и недооценка сил противника (достаточно вспомнить наступательные операции 1942 г.). Действительно, противник за семь дней наступления понес большие потери, прежде всего в танках. Но цифры его потерь, приведенные в донесениях и разведсводках, зачастую оказывались чересчур завышенными. Вот, например, выписка из донесения: «…За день боев 9 июля противник продвинулся на 6–8 км, потеряв при этом до 295 танков и штурмовых орудий»[639]. Или: «За один день боя гитлеровцы потеряли 11 тыс. солдат и офицеров, 230 танков и самоходных орудий»[640]. Эти цифры, как оказалось, были очень далеки от реальных.

Здесь уместно будет сослаться также на сводку разведотдела фронта, согласно которой за 5–9 июля было выведено из строя 2460 танков и штурмовых орудий противника![641] Выходит, что наши войска вывели из строя почти в два раза больше танков, чем имелось у противника к началу операции! Позднее, докладывая о результатах оборонительной операции[642], командование Воронежского фронта так определило потери противника в танках и самоходных орудиях: 2500–3000. Впрочем, на потерях сторон мы остановимся позднее.

Командование фронта также неверно определило возможности противника по восстановлению поврежденной бронетехники. Враг медленно, но все-таки продвигался и, удерживая захваченную территорию, не испытывал особых трудностей с эвакуацией и ремонтом подбитых танков. Кстати, бои на Курской дуге выявили недостаточную мощность советских противотанковых мин. Они, как правило, выводили из строя бронетехнику противника на короткий срок. Наиболее распространенным повреждением ходовой части танка был разрыв гусеницы, реже – повреждение катков. Да и огонь 45-мм ПТО и тем более ПТР не мог причинить большого вреда танкам. Уже после сражения наши разведорганы установили, что большую часть подбитых танков немцы ремонтировали недалеко от переднего края. Поэтому танковые дивизии непрерывно получали пополнение бронетехникой за счет ремонтного фонда (а также из резерва в Ахтырке) и быстро восстанавливали свою боеспособность. Другая сторона недооценки сил противника – переоценка своих возможностей. Фронт получает в распоряжение две свежие, полностью укомплектованные армии, из них одну танковую, в составе которой около 700 танков и самоходных орудий. С учетом переданных в состав 5 гв. ТА 2-го гв. Тацинского и 2-го танковых корпусов и 5 гв. А контрударная группировка фронта в районе Прохоровки насчитывала более 100 тыс. солдат и офицеров, более 900 единиц бронетехники (впрочем, примерно одну треть из них составляли легкие танки «Т-70»). Впервые за годы войны фронт получил в ходе оборонительной операции такое мощное объединение, обладающее высокой подвижностью, большой огневой и ударной силой, – оно и составило основу контрударной группировки фронта. Уместно предположить, что командование фронта, да и Ставка ВГК были как бы загипнотизированы столь большими цифрами. Иначе чем объяснить столь решительную цель контрудара и большую глубину боевых задач армий?

Исходя из решения командующего Воронежским фронтом, цель контрудара определялась так: разгром вклинившейся в оборону вражеской группировки, восстановление утраченного положения и создание условий для перехода в контрнаступление. Предусматривалось нанесение ударов по флангам основной группировки противника по сходящимся направлениям с последующим выходом в ее тыл – с целью окружения и разгрома.

Фраза «история не терпит сослагательного наклонения» давно стала банальностью. Поэтому не будем давать советы задним числом – надо или не надо было наносить контрудар, не лучше ли было использовать резервы для усиления обороны и отражения удара противника огнем с места, а потом уже перейти к активным действиям. Попытаемся понять, почему контрудар на главном направлении вылился в лобовое столкновение с сильной танковой группировкой противника и почему он не достиг поставленной цели?

В отличие от Центрального фронта, где первый контрудар на случай вклинения противника был запланирован на утро второго или третьего дня оборонительной операции, командующий Воронежским фронтом попытался осуществить контрудар силами 1ТА с утра второго дня операции. К счастью, он был вовремя остановлен Сталиным. Ватутин попытался добиться перелома в обстановке контрударами по правому флангу вклинившейся группировки противника 6 июля – силами 5-го и 2-го гв. танковых корпусов и 8 июля – силами 5-го и 2-го гв., 2-го и 10-го танковых корпусов. Поставленных задач решить не удалось, но было выиграно время для усиления угрожаемых направлений за счет выдвижения резервов и маневра с неатакованных участков фронта.

До 10 июля еще можно было рассчитывать на успешный удар во фланг основной группировке противника, продолжающей наступать на обоянском направлении. Но уже 11 июля противник сменил направление главного удара и захватил рубеж, намеченный для ввода в сражение 5-й гв. танковой армии.

Кроме того, следовало также учитывать, что командование вермахта всегда уделяло большое внимание обеспечению флангов своих наступающих войск при прорыве обороны противника, особенно в условиях, когда он еще не израсходовал свои резервы. Еще в 1941 г. начальник штаба ОКХ (Главное командование сухопутных сил вермахта) генерал-полковник Ф. Гальдер, приводя в своем дневнике сообщение группы армий «Центр» о захваченном русском приказе, записал: «…Русское командование стремится фланговыми ударами отрезать наши танковые соединения от пехоты. Теоретически эта идея хороша, однако осуществление ее на практике возможно лишь при численном превосходстве и превосходстве в оперативном руководстве…»[643] Надо отдать должное противнику в умении закрепляться на захваченных рубежах. На флангах участков прорыва они выставляли сильные противотанковые заслоны, сохраняя свободу маневра для своих танковых группировок.

Так, 167 пд противника еще 9 июля, сменив мд СС «Мертвая голова» на западном берегу р. Липовый Донец, немедленно приступила к закреплению этого выгодного рубежа. Наша разведка отметила здесь проведение окопных работ, установку проволочных заграждений и мин.

Тем не менее контрудар на этом направлении действительно сулил большие перспективы: за счет подавляющего превосходства в танках можно было рассчитывать на прорыв обороны 167 пд и быстрый выход в тыл главных сил 4ТА противника.

Именно поэтому сразу после получения задачи на контрудар П.А. Ротмистров назначил рекогносцировку с командирами корпусов с 3.00 11 июля в районе Шахово. Уж больно заманчиво было глубже охватить правый фланг ударной группировки противника. Однако это означало, в свою очередь, подставить свой фланг и тыл под удар 3 тк группы «Кемпф», который настойчиво пробивался к Прохоровке с юга. Опасения подтвердились уже рано утром 12 июля, когда пришлось для прикрытия этого направления выделить значительные силы, тем самым ослабив контрударную группировку.

К тому же следовало считаться с вполне реальной опасностью прорыва основных сил врага западнее Прохоровки. А этого в создавшейся обстановке допустить нельзя было ни в коем случае.

По нашему мнению, Ставка ВГК решила не рисковать и не уводить танковую армию с угрожаемого направления именно 12 июля, когда перешли в наступление войска Брянского и Западного фронтов. Стратегические соображения, вероятно, взяли верх над оперативными выгодами, связанными с серьезным риском. В книге «Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Перелом» утверждается: «В том, что контрудар Воронежского фронта не завершился полным разгромом вклинившейся военной группировки врага, немалую роль сыграла боязнь Ставки, в первую очередь Сталина, глубоких прорывов противника, которые она стремилась остановить выдвижением резервов на направления, которым угрожала опасность. Именно для этого выдвигались из Степного фронта 5-я общевойсковая и 5-я танковая гвардейские армии. В результате наиболее мощная группировка советских войск наносила удар по наиболее сильной группировке врага, но не во фланг, а, что называется, в лоб. Ставка, создав значительное численное превосходство над противником, не использовала выгодную конфигурацию фронта, не предприняла удара под основание вражеского вклинения с целью окружения всей немецкой группировки, действовавшей севернее Яковлево»[644].

Видимо, специалисты из Института военной истории имели основания для такого вывода. Во всяком случае, полностью возлагать вину за лобовое столкновение с сильной танковой группировкой противника на командующего 5 гв. ТА не стоит. Выбирать было не из чего. В ходе обсуждения различных вариантов и дополнительной рекогносцировки «было установлено, что местность юж. Прохоровки затрудняет развертывание главных сил армии и ограничивает маневренность танковых соединений. В связи с этим рубеж развертывания войск был избран несколько зап. и юго-зап. Прохоровки (на фронте 15 км), а главный удар наносился в направлении Лучки, Яковлево»[645]. Чтобы выйти на этот рубеж, надо было преодолеть довольно узкий коридор между железной дорогой и поймой реки. Но и противник нацелился на это доступное для крупных танковых сил направление. Части мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» захватили выгодный рубеж высота 252.2, совхоз «Октябрьский». А части мд СС «Мертвая голова» в течение 11 июля и в ночь на 12 июля форсировали р. Псёл и захватили плацдарм на ее правом берегу. К утру 12 июля противнику удалось также потеснить соединения 1ТА, 6-й и 7-й гв. армий, что затруднило их участие в контрударе.

Менять решение, уже утвержденное Ставкой, в связи с изменившейся обстановкой было уже поздно и рискованно во всех смыслах. Да на это никто бы и не решился. Единственно возможным направлением для ввода в сражение основных сил танковой армии на 12 июля остался узкий коридор между болотистой поймой р. Псёл и глубокими балками в районе Лутово и Ямки и урочищем Сторожевое.

Решили проломить боевые порядки противника танковым тараном, то есть «выбить клин клином». Для этого танковая армия Ротмистрова, в целях обеспечения сильного первоначального удара, в первый эшелон включила большую часть своих сил – три танковых корпуса из четырех, всего до 500 танков и САУ (учтена только бронетехника, находившаяся в строю на 17.00 11 июля 1943 г.).

На направлении главного удара армии на фронте 6 км были развернуты танковые бригады 18 и 29 тк – всего 348 танков. Впервые за два года войны, тем более – в ходе оборонительной операции, была достигнута такая высокая средняя плотность в танках – более 50 на 1 км фронта. Корпусам была поставлена задача: окружить и уничтожить противостоящего противника и к исходу 12 июля овладеть рубежом на глубине 20–25 км. Но и у противника на этом направлении в полосе шириной 10–12 км действовали три танковые дивизии СС. Произошло танковое сражение, которое вылилось в столкновение двух крупных танковых группировок, что называется, лоб в лоб.

Далее нам не обойтись без анализа статистики боевых потерь. Пристальное внимание исследователей, да и просто интересующихся военной историей всегда привлекал вопрос о количестве танков, участвовавших в боевых действиях 12 июля под Прохоровкой. Особенно возрос интерес к этой теме после публикации в 1960 г. воспоминаний П.А. Ротмистрова. В этой книге бывший командующий 5 гв. ТА пишет: «Населенный пункт Прохоровка Белгородской области до сражения был мало кому известен, однако теперь о нем знают не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Здесь 12 июля 1943 г. произошло беспримерное в истории войн по своему размаху встречное танковое сражение, широко известное под названием Прохоровского побоища. На небольшом участке местности с обеих сторон одновременно участвовало свыше 1500 танков, значительное количество артиллерии и крупные силы авиации»[646].

Далее Ротмистров вспоминает: «Широкое поле под Прохоровкой оказалось тесным для огромной массы сражающихся. Только со стороны противника участвовало до 700–800 тяжелых, средних и легких танков в сопровождении большого количества самоходной артиллерии»[647]. Сразу отметим, что командарм указывает количество танков и штурмовых орудий противника намного больше того, что участвовало в сражении. Впрочем, Ротмистров не придумал эти цифры, он взял их из отчета «Боевые действия 5-й гвардейской танковой армии»[648], который был подготовлен штабом армии и им же подписан 30 сентября 1943 г. В этом отчете приводятся сведения и о противнике: «Непосредственно против 5-й гв. танковой армии действовало 700–800 танков (танковые дивизии «Великая Германия», «Адольф Гитлер», «Рейх», 6, 11, 19-я пехотные дивизии), поддерживаемых большим количеством бомбардировочной авиации»[649]. Как видим, и состав группировки противника, противостоящей 5 гв. ТА, не соответствует реальному.

Если принять как данность указанные командармом цифры, то с учетом реального боевого состава 5 гв. ТА (более 900 танков и САУ) в сражении участвовало с обеих сторон 1600–1700 бронеединиц. Эти цифры как у военных историков, так и у участников тех боев всегда вызывали сомнение. Однако до недавнего времени проверить их подлинность было сложно: боевые документы соединений и частей были засекречены, да и авторитет П.А. Ротмистрова оказывал влияние на исследователей.

К тому же еще не были опубликованы детальные исследования о боевых действиях не только под Прохоровкой, но и о ходе всей Курской битвы. В мемуарах командарма не имелось даже четких хронологических рамок тех событий, которые он называет Прохоровским сражением. Не существовало и четко очерченных границ впоследствии ставшего знаменитым Прохоровского поля – места танкового боя частей 5 гв. ТА и 2 тк СС.

Так что же это за поле, на котором столкнулось в смертельной схватке якобы до 1500 танков и САУ и которое впоследствии получило название «танкового»? (Сейчас существует даже платформа на железной дороге под названием «Танковое поле».) Оно представляет собой относительно ровный и открытый участок местности, вытянутый от Прохоровки в юго-западном направлении, размером около 90 кв. км (6?15 км), ограниченный справа р. Псёл, слева – линией хуторов за железной дорогой.

По периметру участка располагались: с. Петровка, высота 252.4, кирпичный завод на юго-западной окраине станции Прохоровка, хутора Лутово, Ямки, Сторожевое, Калинин, села Виноградовка, Ивановка, Тетеревино, Грезное, Козловка, Богородицкое, Васильевка, Андреевка, Михайловка, Прелестное. В центре поля, почти по его оси, располагались постройки совхоза «Октябрьский» (ныне пос. Политотдельский), совхоза «Комсомолец» (ныне с. Комсомольское).

Отсюда берет начало легенда о самом большом встречном танковом сражении Второй мировой войны между наступавшей немецко-фашистской танковой группировкой и наносившими контрудар советскими войсками, в котором с обеих сторон якобы одновременно участвовало до 1500 танков и самоходных орудий. Тем, кто верит этим цифрам, стоило бы призадуматься: как можно наносить контрудар в обороне при таком соотношении в танках? Особенно в условиях, когда противник еще не исчерпал свои наступательные возможности. Пытаясь обосновать эти данные, Г.А. Колтунов и Б.Г. Соловьев, авторы исследования «Курская битва», вышедшего в 1970 г., утверждали: «…Непосредственно в направлении Прохоровки с запада на фронте до 15 км наступали три танковые дивизии врага, которые насчитывали до 500 танков и штурмовых орудий, из них около 100 новых марок («Тигры», «Пантеры», «Фердинанды»). Со стороны 5-й гв. танковой армии в этой полосе находилось (без отряда генерала Труфанова) до 700 танков и самоходных орудий…»

И далее:

«Удар на Прохоровку с юга наносили соединения 3-го танкового корпуса врага, основную роль в котором играли 6-я и 19-я танковые дивизии (до 200 танков). Этим дивизиям противостояла группа генерала Труфанова, насчитывавшая около 100 танков. Таким образом, зап. Прохоровки с обеих сторон приняло участие в сражении до 1200 танков и самоходных (штурмовых) орудий, а юж. Прохоровки – до 300 бронеединиц. С учетом обоих районов в танковом сражении зап. и юж. Прохоровки приняло участие до 1500 бронеединиц»[650].

Авторов этого исследования можно понять – многие документы военного времени были засекречены, не были известны и документы вермахта. Сейчас точно установлено: штурмовых орудий «Фердинанд»[651] в составе ГА «Юг» не было вообще, «пантеры»[652] в боях непосредственно под Прохоровкой участия не принимали. Количество участвовавших в сражении танков и САУ (в том числе и «тигров») существенно меньше, чем обычно указывается.

Еще в 1946 г. группа офицеров Генерального штаба Красной Армии во главе с генерал-майором Н.М. Замятиным подготовила книгу «Курская битва, оборонительное сражение (1943 г.)». В ней авторы приводят такие данные: «Общая численность танков 5-й гв. танковой армии без 2-го танкового и 5-го гв. механизированного корпусов, не принимавших непосредственного участия в боях 12 июля зап. Прохоровки, достигла 533 машин»[653]. Это издание было выпущено небольшим тиражом и широкому читателю практически недоступно. Поэтому исследователи и журналисты в основном пользовались цифрами из вышеуказанных открытых изданий.

В труде «Великая Отечественная война Советского Союза» (изд. 1965 г.) назывались значительно меньшие цифры – в сражении участвовало 1100 танков и САУ[654], в Советской военной энциклопедии – 1200[655]. Как бы то ни было, но легенда была растиражирована во многих последующих изданиях и кочует из книги в книгу до сих пор. Например, в книге «Ватутин», изданной в 2001 г. к 100-летию Н.Ф. Ватутина, говорится: «О знаменитом танковом сражении под Прохоровкой, где сошлись в смертельной схватке около двух тысяч танков, написано и сказано много. Итог его тоже известен всем»[656].

Попробуем разобраться. Прежде всего зададимся вопросом: какое событие 12 июля считать «встречным танковым сражением» – бой 18 и 29 тк с мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и частью сил тд СС «Дас райх» между р. Псёл и х. Сторожевое или контрудар всех четырех танковых корпусов 5 гв. ТА, в том числе и бои 2 тк и 2 гв. тк в районе Тетеревино, Беленихино, Калинин, Озеровский (примерно в 10 км от эпицентра событий – совхоза «Октябрьский»)?

Если следовать логике мемуаров Ротмистрова, то к «встречному танковому сражению» необходимо отнести и боевые действия южнее Прохоровки – в районе Выползовка, Ржавец, Рындинка, Шахово, где действовали 11 и 12 гв. мбр 5 гв. мк, 26 гв. тбр 2 гв. тк, 53 гв. отп и 96 отбр 69А. То есть все боевые действия в тех районах, где сражались танкисты 5 гв. ТА, начиная с 12 июля, необходимо именовать встречным Прохоровским танковым сражением. При этом отодвигаются на второй план усилия и жертвы стрелковых и артиллерийских частей и соединений 5 гв., 6 гв. и 69-й армий! Такое утверждение не только не соответствует действительности, но и звучит неэтично по отношению к тысячам погибших в том страшном сражении воинам.

Определимся в терминах. В выражении «встречное танковое сражение» важны и точны, по сути дела, два слова: «встречное» и «танковое». Действительно, 12 июля юго-западнее Прохоровки имел место встречный танковый бой соединений 18 и 29 тк с мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и частью сил мд СС «Рейх» и «Мертвая голова». Масштабы его были внушительны: в течение дня на довольно небольшом участке фронта происходили схватки восьми наших танковых бригад с танковыми полками и средствами ПТО двух дивизий противника. Других подобных этому бою крупных боестолкновений танковых частей и соединений в этот день на прохоровском направлении и на других участках Воронежского фронта не было.

Высокой активности в полосе 1ТА враг не проявлял, так как в это время перенес основные усилия под Прохоровку. Сама армия генерал-лейтенанта М.Е. Катукова была измотана и, даже имея приказ на участие в контрударе, применить массированно танки на каком-либо узком участке не смогла. Отдельные танковые полки и бригады 6-й и 7-й гвардейских армий – не в счет. Их малочисленность не дает оснований включать их в круг соединений, которые могли вести танковые бои 12 июля. Остается единственное наше крупное оперативное объединение – 5 гв. ТА.

В своем составе она имела пять корпусов, два из которых вошли в ее оперативное подчинение лишь 11 июля. Именно танкисты 18 и 29 тк встретились лоб в лоб с мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и вели бои, которые можно назвать встречными. Подчеркнем – «бои», так как термин «сражение» определяет более крупные боевые действия.

Боевые действия корпусов А.Ф. Попова и А.С. Бурдейного, которые тоже участвовали в контрударе, вряд ли правомерно относить к встречным боям. В частности, 2 тк вел в основном оборонительные бои, а 2 гв. тк наступал на части дивизии «Дас райх» и 167 пд противника, которые отражали его атаки огнем с места и только потом перешли к активным действиям, стремясь охватить его правый фланг. Поэтому остановимся на боях юго-западнее Прохоровки и рассмотрим их с точки зрения статистики.

В многочисленных публикациях, рассказывающих о контрударе Воронежского фронта 12 июля 1943 г., обычно не дается оценки соотношения сил и средств сторон на прохоровском направлении и его количественных результатов. И объясняют это отсутствием точных цифр. На основании известных в настоящее время данных (пусть и несколько противоречивых) попытаемся все же это сделать.

Чтобы правильно оценить результаты боя и сражения, необходимо учитывать не только потенциальные возможности противостоящих сторон, но и главным образом реальное количество средств, принявших участие в бою, особо выделив те, что приняли непосредственное участие в контрударе. Например, значительное количество танков и даже некоторые части 5 гв. ТА по тем или иным причинам так и не смогли принять участие в боях 12 июля. Поэтому сразу оговоримся, что далее во всех расчетах будет учитываться лишь реальное количество танков и САУ, участвовавших в танковом сражении под Прохоровкой 12 июля. Конкретные цифры взяты из донесений командиров танковых бригад, подтверждаются соответствующими документами и показаны в табл. 25. Приведенные в ней данные помогут реальнее оценить результаты контрудара и Прохоровского сражения в целом.

Решающее значение в Прохоровском сражении, конечно, имело соотношение сторон в танках. В составе 5 гв. ТА (с учетом 2 гв. и 2 тк) на 17.00 11 июля (см. табл. 23) по списку числилось 909 танков и 42 САУ, из них 96 танков и 5 САУ находились в пути к районам сосредоточения, 24 танкам требовался ремонт[657]. В отчете же о боевых действиях армии в период с 7 по 24 июля значится, что она вместе с приданными соединениями и частями усиления на 12 июля имела в строю 793 танка, из них «Т-34» – 501, «Т-70» – 261, «Мк-4» «Черчилль» – 31; САУ – 45 76-мм орудий – 79, 45-мм ПТО – 330, 82-мм и 120-мм минометов – 495; установок «БМ-13» – 39, «ПТР» – 1007[658]. То есть в боевых действиях, начиная с 12 июля, приняло участие 838 танков и САУ (в это число, очевидно, не вошли 96 танков, которые были на подходе, и 20 танков, которые так и не успели отремонтировать к этому времени, зато откуда-то появились три САУ).

По нашим подсчетам, в частях и соединениях 5-й гв. танковой армии насчитывалось к утру 12 июля боеспособных танков – 808, САУ – 32, всего 840 единиц. Эти цифры взяты из донесений командиров танковых бригад и подтверждаются соответствующими документами. Из них в бою 12 июля приняли непосредственное участие только 642 танка и 3 °CАУ (см. табл. 25), то есть 77 % от числа боеспособных.

Как ни странно, но немцы, несмотря на их известную аккуратность и педантичность, до сих пор не могут точно определить количество танков и штурмовых орудий в составе ГА «Юг» к началу операции «Цитадель». В разных источниках называются различные цифры. Возможно, это связано с наличием ремонтного фонда, величина которого постоянно колеблется.

В ГА «Юг» насчитывалось 1508 танков и штурмовых орудий (4 ТА – 1089, АГ «Кемпф» – 419). По данным сотрудника военно-исторического управления бундесвера полковника К. Г.(Х.) Фризера[659], накануне наступления в составе двух ударных группировок ГА «Юг» (4 ТА и армейская группа «Кемпф») имелось 1137 танков (из них исправных – 1043) и 240 штурмовых орудий (из них исправных – 202, по другим данным – 229), всего – 1377[660]. Но здесь не учтены штурмовые орудия в 3-м танковом корпусе. В отдельном дивизионе штурмовых орудий ГА «Юг» было 94 машины, но не ясно, какая часть из них была использована для усиления 3 тк[661]. По другим данным, 3 тк были приданы 223, 393 и 905-я батареи штурмовых орудий, всего 75 штук[662].

Немецкий историк И. Энгельманн, ссылаясь на доклад Э. фон Манштейна, утверждает, что во 2 тк СС на 13 июля в строю оставался 131 танк и штурмовое орудие из 422; в 48 тк соответственно – 199 из 520[663]. В 3 тк армейской группы «Кемпф» на 15 июля боеспособными оставались 69 танков и штурмовых орудий из 310, а в 39 тп 48 тк – 162 танка «Пантера» из 200[664]. Суммируем – получается, что всего в двух ударных группировках ГА «Юг» к началу операции было 1452 танка и штурмовых орудия. В то же время сам командующий группой армий Э. Манштейн, на доклад которого ссылается И. Энгельманн, утверждает, что в его распоряжении было 1352 танка, в том числе «тигров» – 100 и «пантер» – 192 (видимо, он не учитывает машины, находившиеся в ремонте)[665].

Но нас прежде всего интересует состав действовавших на прохоровском направлении соединений 2 тк СС и 3 тк. Во 2 тк СС, с которым непосредственно столкнулась 12 июля 5-я гв. танковая армия, к началу операции было 390 танков, в том числе 42 «Тигра» и 26 трофейных «Т-34», и 104 штурмовых орудия – всего 494 единицы. В 3 тк, усиленном 503-м отдельным батальоном «тигров» (45 танков) и 228-м отдельным батальоном штурмовых орудий, было 344 танка, в том числе 13 огнеметных, и 31 штурмовое орудие – всего 375 единиц. Следовательно, в двух корпусах насчитывалось 869 танков и штурмовых орудий.

В ходе наступления танковые соединения противника понесли значительные потери. К вечеру 11 июля во 2 тк СС насчитывалось 236 танков и 58 штурмовых орудий, всего 294 единицы (60 % от первоначального состава). К этому времени в корпусе оставалось в строю 15 «тигров» (по К.Г. Фризеру – около 20), преимущество которых в первой половине 1943 г. над «тридцатьчетверками» общеизвестно.

Не все соединения 3 тк, прорвавшиеся в ночь на 12 июля к с. Ржавец, представили донесения о наличии бронетехники. По имеющимся данным, в корпусе к утру 12 июля в строю находилось примерно 120–127 танков и штурмовых орудий (примерно треть от первоначального состава), в том числе 23 «Тигра». Таким образом, в сражении под Прохоровкой 12 июля на фронте около 50 км действовали два танковых корпуса, располагавшие 413–420 танками и штурмовыми орудиями. По данным К.Г. Фризера, в двух корпусах к 12 июля насчитывалось 420 танков и штурмовых орудий. На этой цифре и остановимся.

После ввода в сражение танковой армии наши войска по количеству танков на прохоровском направлении превосходили противника примерно в два раза (860 против 413). Как видим, это соотношение разительно отличается от указанного Ротмистровым (800 против 700). Но это количественное превосходство еще надо было реализовать. А это уже зависит от умения командования создать в нужный момент на избранном направлении главного удара подавляющее превосходство в силах и средствах. При этом необходимо было учитывать некоторое качественное превосходство противника в танковом вооружении. По различным причинам реально в бою 12 июля с нашей стороны участвовало только 642 танка и 3 °CАУ – всего 672.

Танковым корпусам была поставлена задача: окружить и уничтожить противостоящего противника и к исходу 12 июля овладеть рубежом на глубине 20–25 км. В составе четырех танковых корпусов первого эшелона танковой армии насчитывался 571 танк и САУ. Общее соотношение сторон в танках в полосе наступления 5-й гв. танковой армии составило 2:1 (571 против 294) в нашу пользу. По идее, на заданном направлении главного удара соотношение должно быть больше, иначе нечего рассчитывать на крупный успех. Между прочим, немцы считали, что их «войска успешно вели боевые действия при соотношении сил 1 к 5»[666].

На направлении главного удара танковой армии на фронте до 6 км были развернуты танковые бригады 18 и 29 тк – всего 368 танков и САУ. Впервые за два года войны в ходе оборонительной операции была достигнута такая высокая средняя плотность при нанесении контрудара – более 50 танков и САУ на 1 км фронта. Этим корпусам непосредственно противостояла мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», которая в предыдущих боях, особенно 11 июля, понесла значительные потери, по крайней мере, большие, нежели другие дивизии 2 тк СС.

По данным военного архива ФРГ, мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» накануне, 11 июля, располагала всего лишь 67 танками, из них 7 командирских на базе устаревших танков, и 10 штурмовыми орудиями. Однако надо учитывать силы еще двух дивизий, действовавших на ее флангах. Правее действовала мд СС «Дас райх», имевшая в своем составе 68 танков и 27 штурмовых орудий – всего 95 единиц. Частью сил своего танкового полка (не менее одной трети, примерно до 25 танков) она прикрывала правый фланг мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Видимо, эта боевая группа участвовала в бою с прорвавшимися танками 29-го танкового корпуса у совхоза «Комсомолец».

Дивизия «Мертвая голова» имела в строю к вечеру 11 июля 101 танк и 21 штурмовое орудие. Ночью основные силы танкового полка дивизии переправились через р. Псёл и в 9.30 перешли в наступление с захваченного плацдарма в северо-восточном направлении. На южном берегу реки в полосе наступления 18 отк, судя по ходу боя, осталось не менее одной трети полка – примерно 30–35 танков и двух третей батальона штурмовых орудий – 10–15 орудий, всего до 45 единиц.

Таким образом, с учетом части сил дивизий СС «Мертвая голова» и «Дас райх» соотношение в танках на направлении главного удара армии составило примерно 2,5: 1 (368 против 147–150).

Такое соотношение, казалось бы, позволяло надеяться на успешное выполнение поставленной задачи. Однако в качественном отношении преимущество было на стороне противника. Во-первых, в атакующем эшелоне наших войск 40 % составляли легкие танки «Т-70» с малоэффективной 45-мм пушкой и 76-мм самоходные установки, созданные на базе этого танка (139 шт. «Т-70» и САУ-76). Во-вторых, около 40 % боевых машин эсэсовского корпуса составляли средние танки «T-IV» с 75-мм пушками, которые несколько превосходили орудия наших танков «Т-34» в дальности прямого выстрела и бронепробиваемости.

К сожалению, при организации контрудара были допущены серьезные недостатки. Например, в связи с дефицитом времени на подготовку и отсутствием достоверных данных о противостоящем противнике огонь артиллерии в основном велся по площадям. Артиллерийская поддержка атаки в ходе боя была организована плохо, обнаруженные противотанковые средства противника своевременно не подавлялись. Сказалось также недостаточное взаимодействие, особенно с авиацией, и слабое управление частями в ходе боя. Все это не позволило реализовать значительное количественное превосходство над противником в танках и скомпенсировать его некоторое качественное преимущество в вооружении. Кроме того, узкая полоса наступления, правая часть которой была изрезана балками (оврагами), привела к скученности (например, 18 тк боевой порядок построил в три эшелона), а затем и к перемешиванию боевых порядков корпусов. Это, с одной стороны, не позволило в полной мере использовать преимущество советских танков в подвижности и маневренности, с другой – привело к излишним потерям от огня артиллерии противника и ударов авиации.

В жестоком бою советские танковые корпуса не сумели выполнить поставленные задачи. Только 18 тк, опираясь на позиции, которые удерживали пехота и упорно дравшаяся в окружении в районе сел Васильевка и Андреевка 99-я танковая бригада 2 тк, продвинулся на 4 км.

Наиболее мощный (направляющий) 29 тк, командир которого в течение дня ввел в бой около 200 танков на участке в 1 км, смог продвинуться только на 2 км. При этом он потерял 77 % боевых машин от участвующих в атаке и 1991 человека (около 20 % состава). В ходе контратак противника он был выбит с захваченного рубежа и оставил важные в тактическом отношении объекты – совхозы «Октябрьский» и «Комсомолец».

На направлении удара 2 гв. тк (без учета ушедшей 26 гв. тбр) соотношение в танках составило всего 1,3:1 (94 против 60–70). При таком соотношении трудно было рассчитывать на успех. К тому же бригады корпуса атаковали противника на слишком широком фронте – около 7 км. Части мд СС «Дас райх» и 167 пд не только отразили атаки корпуса, который потерял более 50 % бронетехники, участвующей в бою, но и создали угрозу прорыва в его тыл.

Бригады 2 тк (59 танков) прикрывали промежуток между флангами 29 и 2 гв. тк и в общей атаке не участвовали. В их полосе противник даже сумел захватить х. Сторожевое.

Таким образом, в результате встречного боя соединения 5 гв. ТА на направлении главного удара понесли большие потери и были вынуждены к исходу 12 июля перейти к обороне.

Так сколько же танков участвовало в «знаменитом побоище на танковом поле» юго-западнее Прохоровки? Расчеты и изучение боевых документов (в том числе отчетных карт) показывают, что с учетом двух танковых корпусов 5 гв. ТА и мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», части сил мд «Дас райх» и «Мертвая голова», 2 тк СС непосредственно в бою юго-западнее Прохоровки 12 июля участвовало с нашей стороны максимум 368 танков и САУ, а с немецкой – не более 150 танков и штурмовых орудий, всего чуть более 500 танков, но никак не 1200 и тем более – не 1500.

Если же участниками боев на «танковом поле» считать 2 гв. Ттк и остальные силы мд СС «Дас райх», то количество участвовавших в бою 12 июля 1943 г. танков и САУ (штурмовых орудий) не превысит 700.

Удар на Прохоровку с юга наносили три танковые дивизии 3 тк, имевшие в своем составе 118–120 танков, в том числе 23 танка «Тигр». Им противостоял сводный отряд генерала К.Г. Труфанова в составе 1 гв. омцп 53 гв. отп, 11-й и 12-й гв. мехбригад 5 гв. мк, 26 гв. тбр 2-го гв. танкового корпуса – всего 157 танков и 11 САУ. Соотношение в танках на этом направлении было 1:1,3 в пользу противника. Следует подчеркнуть, что встречного боя танковых частей, как такового, 12 июля на этом направлении не было. Сводный отряд поставленную задачу – разгромить наступающего противника и восстановить положение – не выполнил. Но он сумел во взаимодействии с соединениями 48 ск 69-й армии остановить танки 3 тк врага и стабилизировать положение на левом фланге танковой армии.

Не имела успеха и 5-я гв. армия, участвовавшая в контрударе и наступавшая без поддержки танков. Более того, противник сумел удержать важную в тактическом отношении высоту 226.6 и расширить захваченный накануне плацдарм в излучине р. Псёл, отбросив части 95 гв. сд на 4 км. Пришлось 24 гв. тбр (48 танков) и 10 гв. мбр (44 танка) мехкорпуса выдвинуть в полосу 5 гв. А, чтобы остановить дальнейшее продвижение мд СС «Мертвая голова» в тыл 5 гв. ТА. Тем самым П.А. Ротмистров, по существу, лишился своего последнего резерва, которым можно было бы нарастить усилия на главном направлении в случае успеха.

Всего 12 июля 1943 г. в сражении на двух направлениях – юго-западнее и южнее станции Прохоровка – непосредственно участвовало не более 1100 танков[667] (с нашей стороны – 662 и 3 °CАУ, а со стороны противника – 420). Бой с переменным успехом продолжался весь день, обе стороны понесли большие потери и к исходу дня перешли к обороне.

После контрудара 12 июля сражение представляло собой совокупность довольно разрозненных боев по всему периметру вклинения противника на прохоровском направлении – на фронте до 50 км. Атаки с обеих сторон сменялись контратаками. Противник, так и не сумев прорвать третью (тыловую) полосу обороны советских войск, пытался решать частные задачи с целью нанести максимальные потери обороняющимся и обеспечить наилучшие условия для последующего вывода своих главных сил из района вклинения. После окончательного краха всей операции «Цитадель» такое решение было единственно возможным. Несомненный интерес представляет собой оценка сражения под Прохоровкой противоположной стороной. К.Г. Фризер привел много данных на этот счет как по материалам Государственного и Военного архивов ФРГ, так и по данным трудов немецких историков. «Для немецких танковых соединений день 12 июля оказался чрезвычайно тяжелым, но вполне успешным, так как удалось отбить контрудар превосходящих советских танковых соединений. В дневнике боевых действий 4-й танковой армии говорится о «полном успехе, так как не только было отбито советское наступление, но и танковый корпус СС в те же дни смог добиться еще захвата местности»[668].

И далее: «Если все же сравнить немецкие и русские документы, прежде всего карты обстановки, то оказывается, что на фронте шириной три километра под Прохоровкой (между насыпью железной дороги и поймой р. Псёл) вовсе не сталкивались две полные танковые армии. С немецкой стороны здесь, по существу, вела бои одна танковая дивизия, а с советской – 18-й танковый корпус и части 29-го танкового корпуса»[669].

Если говорить только о лобовом столкновении на «танковом поле», то с К.Г. Фризером можно было бы согласиться: действительно, здесь не сталкивались ни две полные танковые армии, ни 1500, ни 1200 танков… Но в ходе контрудара произошел бой на двух участках: первый – между поймой реки и хуторами вост. железной дороги, на фронте протяженностью не менее 6–7 км; второй – на участке (иск.) Ивановский Выселок, лог Сухая Плота, в полосе до 6–7 км. Общая протяженность двух участков составила 12–14 км. В бою участвовали с немецкой стороны две танковые дивизии СС – «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Дас райх», с советской – три танковых корпуса – 18, 29 (частью сил наступал за железной дорогой) и 2 гв. Ттк.

И хотя контрудар не достиг поставленной цели, противнику был нанесен такой урон, что он был вынужден отказаться от своих намерений продолжать наступление. Это главный итог танкового сражения 12 июля 1943 г. и контрудара в целом.

Общеизвестно, что одним из основных критериев степени развития оперативного искусства, тактики, мастерства командиров и штабов, подготовки войск является уровень потерь при известном соотношении сил и средств в сражении (бою). Вопрос о потерях – больной вопрос нашей историографии. Цензура не разрешала публиковать в открытой печати сведения о потерях советских войск в операциях. Почти полвека прошло после окончания войны, прежде чем была снята наконец завеса секретности с этой темы – было опубликовано статистическое исследование о потерях Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах[670]. Например, чтобы как-то объяснить и оправдать поражение в начальный период войны, военная цензура 1944 г. скрывала от народа «страшную тайну» – количество танков в Красной Армии перед гитлеровским нападением!

Открытие (правильнее будет сказать – приоткрытие) военных архивов позволило по-новому оценить некоторые события Великой Отечественной войны, а также деятельность известных военачальников. Не всем это нравится. Историков и исследователей, пытающихся на основе ставших известными документальных данных заново осмыслить те или иные события минувшей войны, зачастую обвиняют в злопыхательстве и очернительстве. Между тем ни для кого не является секретом, что слишком часто при постановке боевых задач звучало – «Любой ценой!». Эти слова не фиксировались в боевых и оперативных документах, но были нормой, существование которой не всегда вызывалось обстановкой. И попробуй командир не выполнить приказ!

Необходимо честно, используя все доступные источники, показывать потери не только противника, но и своих войск, то есть определять цену победы. Это вовсе не умаляет нашей Победы над сильным, жестоким и коварным врагом.

Попробуем разобраться, какой ценой была достигнута победа под Прохоровкой, используя все доступные данные, в том числе и немецких архивов, и соответственно оговорив допуски и противоречия. Попутно заметим, что вплоть до начала 1990-х гг. обоснованных и подтвержденных документами данных о потерях обеих сторон за весь период Прохоровского сражения, и за 12 июля в частности, так и не было опубликовано.

Прежде всего попытаемся определить потери в бронетехнике немецкой стороны. Одним из первых цифру потерь немцев за один день – 12 июля – назвал в своих мемуарах П.А. Ротмистров:

«В сражении под Прохоровкой 5-я гв. танковая армия подбила и уничтожила около 400 танков противника (из них 70 «тигров»), 88 орудий, 70 минометов, 83 пулемета, более 300 автомашин с войсками и грузами, более 3500 солдат и офицеров»[671]. Далее он эту цифру уточняет: «За весь период боев с 12 по 16 июля 1943 г. войсками 5-й гв. танковой армии во взаимодействии с общевойсковыми соединениями было уничтожено и подбито 459 танков противника». О потерях своей армии командарм умалчивает. Лишь в конце книги, говоря о работе ремонтных служб армии, отмечает: «Только в первые дни встречного танкового сражения ремонтный фонд армии составил около 420 танков, из них 112 имели незначительные повреждения, которые устранялись тут же, и машины возвращались в строй»[672]. (Позднее командарм скажет определеннее: «За первые два дня встречного танкового сражения».)

В изданной в 1984 г. книге «Стальная гвардия» Павел Алексеевич скорректировал ранее опубликованные данные: «Только за 12 июля в боях с 5-й гв. танковой армией противник лишился свыше 350 танков и потерял более 10 тысяч человек убитыми»[673]. О потерях его армии – опять ничего, лишь общие фразы: «Мы тоже потеряли немало танков, особенно легких, погибли в яростных схватках многие отважные гвардейцы». Такой подход командарма к важной информации вызывает недоумение и недоверие к приводимым им данным. Впрочем, это вовсе не вина П.А. Ротмистрова – здесь чувствуется рука военного цензора, без визы которого в то время не могла быть опубликована ни одна книга.

Опираясь на рассекреченные документы частей и соединений 5 гв. ТА, можно с большой долей уверенности говорить о цифрах потерь бронетехники в ее корпусах и бригадах в разные периоды сражения. Что же касается противника, то здесь разброс статистических данных довольно высок. За последнее десятилетие вышло в свет несколько интересных исследований. Особенно большой интерес к этой теме проявляют западные историки, в своих работах они называют различные цифры общих потерь немецких танковых соединений в период наступления на Курской дуге, в том числе потерь 2 тк СС и 3 тк за 12 июля, при этом все они ссылаются на один источник – Федеральный военный архив Германии или Национальный архив США (трофейный отдел). Вот лишь несколько примеров:

– Н. Цетерлинг и А. Франксон утверждают, что за 13 суток (с 5 по 17 июля 1943 г.) соединениями группы армий «Юг» потеряно 190 танков и штурмовых орудий, а 2 тк СС и 3 тк с 11 по 17 июля лишились 17 и 37 бронеединец соответственно;

– российский исследователь полковник Ю.В. Ильин приводит такие данные: группа армий «Юг» с 5 по 16 июля потеряла всего 175 единиц бронетехники, в том числе 161 танк и 14 штурмовых орудий, в то же время 2 тк СС за один день 12 июля – 130 танков и 23 штурмовых орудия[674];

– по данным Й. Энгельманна, из 294 танков и штурмовых орудий, которые имел 2 тк СС на вечер 11 июля, к 13 июля 1943 г. остался в строю 131 танк и боевое орудие – таким образом, потери корпуса за 12 июля составили 163 единицы бронетехники;

– немецкий ученый полковник К.Г. Фризер утверждает, что в бою 12 июля три эсэсовские дивизии потеряли безвозвратно 5 танков, а 42 танка и 12 штурмовых орудий были отправлены в долгосрочный ремонт;

– сотрудники американского исследовательского центра «The Dupuy Institute» в своем доклада 1998 г. «Kursk Operation Simulation and Validation Exercise Phase II (KOSAVE II)» утверждают, что 2 тк СС 12 июля лишился лишь 40 танков, в том числе 6 сгорело, а 34 ремонтнопригодны[675].

Подобный разброс цифр объясняется несколькими причинами. Во-первых, формой учета потерь в германской армии. Немцы относили к потерям лишь те боевые машины, которые были полностью уничтожены или захвачены противником (находящиеся на контролируемой им территории), – все остальные числились в ремонтном фонде. Поврежденная бронетехника в документах заносилась в отдельную графу: долгосрочный и краткосрочный ремонт. Исходя из этого, если учесть, что территория под Прохоровкой вплоть до середины дня 17 июля контролировалась врагом, то все подбитые машины противник смог эвакуировать и восстановить, а в отчетах указать лишь единицы уничтоженных танков и штурмовых орудий. В то же время нашу технику, оставшуюся на поле боя при отходе, враги взрывали. Отсюда и возникли смехотворные утверждения всего о 5 танках, потерянных немцами под Прохоровкой 12 июля. Кроме того, как можно считать подбитые танки, отнесенные к долгосрочному ремонту, не потерянными в сражении, если они отправлялись в Германию на длительное время, когда бои под Прохоровкой уже было завершены?

Обратимся вновь к данным, опубликованным Й. Энгельманном: во 2 тк СС на 13 июля в строю оставались 131 танк и штурмовое орудие из 422. В 3 тк армейской группы «Кемпф» на 15 июля боеспособными оставались 69 танков и штурмовых орудий из 310. Таким образом, получается, что 2 тк СС за 12 июля из имевшихся 294 танков и штурмовых орудий потерял 163 бронеединицы. Эта цифра ненамного отличается от указанной выше (158). 3 тк потерял подбитыми и сожженными 12–14 июля примерно 51–58 танков. Если предположить, что 12 июля, в день наиболее ожесточенных боев, потери составили не менее 30–35 танков и штурмовых орудий (60 %), из них безвозвратные – до 15 (50 %), тогда 2 тк СС и 3 тк потеряли за 12 июля 193 танка и штурмовых орудия. Это составляет 47 % от находившихся в строю 413 танков, в том числе 20 безвозвратно.

Не менее сложные проблемы возникают и при анализе потерь противника в живой силе. Очень трудно определить реальный боевой и численный состав вражеских соединений, противодействующих нашим войскам. Точных данных на этот счет обнаружить пока не удалось. Общие цифры, указываемые при расчете соотношения сил фронтов, для расчета реальных потерь малопригодны. Некоторые представления о численном составе 2 тк СС на 1 июля 1943 г. дают цифры продовольственных рационов для личного состава (Vepflegungsstarken). Они показывают, сколько человек состояло на довольствии в соединениях корпуса. Сюда включены «хиви» (добровольные помощники), заключенные в военных тюрьмах и даже гражданские лица, которые обслуживали воинские части.

Всего в корпусе на довольствии состояло 82 836 человек. В трех танковых дивизиях корпуса для основного состава выделено рационов – 72 960, для «добровольных помощников» (хильфсвиллиге) из числа пособников гитлеровцев и бывших военнопленных – 4164, для личного состава частей усиления, которые состояли на довольствии в дивизиях, – 5712.

Ствол танка «Тигр» 2 тк СС, поврежденный снарядом. Июль 1943 г., район Прохоровки. (Фото Бюшеля. NARA USA)

В списочном составе (Liststarke) соединения числились кроме военнослужащих, находящихся в строю, также раненые и больные, отпускники и командированные, которые могли вернуться в части в течение 8 недель. Кроме того, немцы выделяли боевой состав соединения (части), то есть количество личного состава, непосредственно участвующего в бою. К боевому составу (Gefechtstarke) соединения (части) относились военнослужащие родов войск (пехота, бронечасти, артиллерия, инженерные, резервные части и подразделения), исключая подразделения обслуживания, транспортные и ремонтные. В то же время немцы иногда выделяли боевой и численный состав (Kampfstarke), куда входили только военнослужащие, непосредственно участвующие в бою, – стрелки и те, кто их поддерживает. Из боевого состава исключались раненые, больные, командированные и отпускники. Наконец, существовал боевой состав на день донесения (Tagesstarke). За основу при расчете потерь брались ежедневные донесения о боевом составе и убыли личного состава.

Так, по немецким данным, на 1 июля во 2 тд СС «Дас Рейх» на довольствии состояло 20 654 человека, в том числе 1576 «хиви» и 660 человек из приданных армейских частей. В боевом составе дивизии числилось 7350 человек (36 % от числа лиц, состоящих на довольствии). На 4 июля в 3 тд числилось соответственно 14 141 и 5170 (37 %), в 167 пд – 17 837 и 6776 человек (38 %). В 19 тд на довольствии на 1 июля состояло 13 221 человек. Попутно заметим, что наша разведка довольно точно определила боевой состав дивизий противника к началу операции. Так, численность «Дас Рейх» была определена в 7 тыс. человек, 167 пд – 8300 (по дивизиям 2 тк СС ошибка оказалась в пределах 200–500 человек).

Исходя из выявленной зависимости, мы можем подсчитать примерный боевой состав 2 тк СС: 36 % от числа находящихся на довольствии – 26 265 человек. По данным нашей разведки, численность корпуса к началу операции составляла 23,8–25 тыс. человек. Подобных данных по 3 тк АГ «Кемпф», к сожалению, в нашем распоряжении нет.

Следует учитывать, что в ходе боев для восполнения потерь привлекался личный состав не боевых подразделений. Кроме того, в дивизиях существовали «полевые батальоны замены» (по нашей терминологии – резервные, или запасные). Например, в танковой дивизии «Дас Рейх» на 30 августа при количестве продовольственных рационов 13 592 в боевом составе числилось 5692 человека (42 %), то есть доля боевого состава в ходе боев повысилась. Дивизии «Мертвая голова» на 1 июля выделялось 23 800 рационов, на 10 июля – 20 830, а на 20 июля – 19 630. Немцы умели считать, тем более продовольственные рационы во время войны. Наверняка сокращение их числа на 4170 связано не только с увольнением гражданских лиц или бегством «хиви», но и с боевыми потерями личного состава.

2 тк СС в бою 12 июля потерял: убитыми – 149, ранеными – 660, пропавшими без вести – 33, всего – 842 солдата и офицера. С 10 по 16 июля (за 7 дней) он потерял 4178 человек (примерно 16 % боевого состава), в том числе убитыми – 755, ранеными – 3351 и пропавшими без вести – 68.

3 тк на подступах к Прохоровке в период с 12 по 16 июля потерял примерно 2790 человек, а всего с 5 по 20 июля – 8489 человек. Исходя из приведенных данных, оба корпуса (три танковые и одна пехотная дивизии 2 тк СС и три танковые и две пехотные дивизии 3 тк) в ходе Прохоровского сражения потеряли около 7 тыс. солдат и офицеров. Всего 2 тк СС с 5 по 20 июля потерял 8095 человек (дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» – 2896, «Дас Райх» —2802, корпусные части – 69), из них убитыми – 1467 (18 %), пропавшими без вести – 166 (2 %).

Э. фон Манштейн утверждает, что в ходе наступления обе его армии – 4ТА и АГ «Кемпф» – потеряли всего 20 720 человек, из них убитыми – 3330. Все дивизии, кроме одной танковой (возможно, 19 тд), сохранили боеспособность.

Значит, на долю 2 тк СС и 3 тк приходится 80 % всех потерь ГА «Юг»! Исходя из этого, остальные три корпуса и армейские части потеряли всего 4136 человек, что маловероятно. Видимо, командующий ГА «Юг» «забыл» или не посчитал нужным включить потери, понесенные в последующих боях, в том числе и при отходе на исходный рубеж. Попутно отметим, что немецкая сторона зачастую преуменьшала свои потери. И вообще, полководцы и военачальники всех армий мира в своих мемуарах редко проигрывали сражения и бои. А при неудаче всячески старались занизить понесенный ущерб[676].

Надо отдать должное противнику: в частях вермахта эвакуация, ремонт и восстановление поврежденной бронетехники были организованы на высоком уровне. Для этого в каждом немецком танковом полку была ремонтная рота, в отдельных танковых батальонах – ремонтные взводы. Например, техническая часть 502-го батальона танков «T-VI», имевшего по штату около 40 танков, за два года боевых действий сумела вернуть в строй 102 подбитых танка «Тигр».

О больших ремонтных возможностях противника говорит и такой факт. Через несколько дней после начала наступления количество танков в 4ТА и АГ «Кемпф» «уменьшилось примерно до 40 % (в основном техника выходила из строя якобы из-за технических неполадок). А к моменту завершения семидневного сражения под Прохоровкой число боеспособных танков не только не уменьшилось, но даже несколько увеличилось – до 46 %[677]. Это означало, что число подбитых танков за неделю боев было меньше числа возвратившихся из ремонта»[678]. В частности, на 14 июля в мд СС «Дас Рейх» насчитывалось боеспособных: «Т-III» – 41 танк, «T-IV» – 25, «T-VI» – 4, «Т-34» (трофейных) – 12, вспомогательных – 8, всего – 90 танков (70 % от первоначального состава); самоходок различных типов – 27; 50-мм ПТО – 27[679].

Динамику потерь и ремонтные возможности противника можно проследить также на примере боевого применения в операции тяжелых танков T-V. На 5 июля их оставалось в строю – 184; на 6 июля – 166; на 7 июля – 40; на 10 июля – 38. К 21 июля из 200 «пантер» в числе боеспособных остался 41 танк (20 %), ремонтный фонд составил 85 единиц, в капитальный ремонт отправлено – 16. Безвозвратные потери составили 58 единиц, из них при отходе немцы взорвали 49 танков «Пантера».

Завышение числа подбитых и уничтоженных гитлеровских танков авторами мемуаров и военными историками связано не только с желанием подчеркнуть успехи советских войск и таким образом оправдать большие потери. Следует иметь в виду, что по танкам стреляли все средства и что в случае их поражения (остановки, загорания) каждый расчет стремился записать это в свой актив (не надо забывать и о приказе НКО № 038 о стимулирующих выплатах за подбитую бронетехнику врага). А в штабах добросовестно суммировали цифры донесений. В число подбитых танков, очевидно, вошли и уничтоженные бронетранспортеры, которых немало было в танковых дивизиях. По крайней мере, в одном из моторизованных полков танковой дивизии СС один из батальонов имел на вооружении 48 бронетранспортеров. В атаке они следовали под прикрытием танков. В отчетах наших войск почему-то фигурируют только уничтоженные автомашины с пехотой!

То же самое можно сказать и об уничтоженных «тиграх». Например, немецкие источники категорически отрицают безвозвратные потери в танках этого типа 12 июля. Возможно, в число подбитых нашими войсками «тигров» вошли танки «T-IV» модели «Н», также имевшие длинноствольную пушку с массивным дульным тормозом (в некоторых случаях эти танки назывались «Тигр типа 4»).

Согласно статистическому исследованию, проведенному после войны, из всех типов вооружения и военной техники за годы войны Красная Армия больше всего потеряла танков и САУ. Цифры колоссальные: 96 500 боевых машин! Это составляет 427 % количества бронетехники, имевшейся к началу 1941 г., и 73 % по отношению к общему ресурсу. Других видов вооружения потеряно значительно меньше. Ежесуточно в период войны в действующей армии выбывало из строя в среднем 68 танков и САУ, в дни операций 90–290, а в дни крупных сражений – 70–90. Для сравнения можно привести частичные данные о потерях немецкой стороны к концу войны (но еще до ее завершения). Они составили 42 700 единиц бронетехники[680].

Поэтому считается, что советские танки в среднем за войну ходили в атаку 3 раза, а немецкие – 11 раз[681], то есть почти в 4 раза больше. В целом немцы считали, что их «войска успешно вели боевые действия при соотношении сил 1:5»[682].

Попробуем теперь разобраться с потерями наших войск в период Прохоровского сражения.

Большой разброс в цифрах потерь бронетанковой техники обеих сторон во многом объясняется желанием завысить потери противника и соответственно снизить свои. Во всех публикациях в открытой советской печати, в которых назывались потери в Прохоровском сражении, порой цифры менялись, но неизменно потери врага оказывались больше. Вот и в последнем (1999) издании Военной энциклопедии утверждается, что немцы 12 июля потеряли 360 танков и САУ, а 5-я гв. танковая армия – 350[683].

В одном из итоговых донесений в ходе операции говорилось, что за 12 июля 1943 г. 5-я гв. танковая армия потеряла 300 танков и САУ[684]. Однако подобные сведения о потерях хранились в засекреченных фондах архивов и не были известны общественности.

В 1993 г. истек 50-летний срок хранения оперативных документов Красной Армии периода Курской битвы в ЦАМО РФ, и в некоторых изданиях появилась цифра безвозвратных потерь 5-й гв. танковой армии – 324 танка и САУ. Эти данные содержатся в документе штаба армии «Сведения о состоянии, потерях и трофеях частей и соединений 5-й гв. танковой армии на 16 июля 1943 г.», который был подготовлен 17 июля 1943 г. и подписан начальником штаба генерал-майором В.Н. Баскаковым и его заместителем подполковником Торгало. Сводные данные на 12–16 июля (включительно) по всем пяти танковым и механизированному корпусам, которые участвовали в Прохоровском сражении, показаны в табл. 32. К сожалению, в документе никак не выделены потери за 12 июля, поэтому трудно составить четкое и ясное представление о боеспособности соединений армии и состоянии материальной части после встречного сражения. А без этого невозможно понять логику развития событий после 12 июля.

На основе оперативных документов штабов танковых полков, танковых и механизированных бригад, участвовавших в контрударе, удалось составить сводную таблицу потерь соединений и частей танковой армии за 12 июля. К сожалению, не было возможности уточнить потери за 12 июля по 5 гв. Змк (в ЦАМО РФ оперативные и боевые документы по соединениям корпуса пока не обнаружены).

Потери 5-й гв. танковой армии в личном составе и бронетехнике за 12 июля показаны в табл. 25. Всего соединения армии (без учета 5 гв. Змк) в этот день потеряли подбитыми и сгоревшими 359 танков и САУ.

Таким образом, армия за один день боя потеряла 53 % от участвующих в контрударе танков и САУ.

Потери корпусов, участвовавших в бою на «танковом поле», за один день 12 июля составили: 29 тк – 153 танка и САУ (77 % от участвующих в атаке), в том числе сгоревшими – 103 танка (не подлежали восстановлению[685]), 1446 сап потерял 19 САУ, из них сгорели 14 установок; 18 тк – 84 танка (56 %), в том числе сгоревшими – 35; 2 гв. тк – 54 танка (39 %), в том числе сгоревшими – 29; 2 тк —22 танка (50 %), сгоревшими – 11.

Всего четыре танковых корпуса 5 гв. ТА потеряли 340 танков и 19 САУ, из них безвозвратно соответственно 193 и 14 – всего 207 бронеединиц. Общие потери 2 тк СС и 3 тк за 12 июля, вероятно, составили 193 танка и штурмовых орудия, в том числе 20 – безвозвратно. По данным германских историков, 2 тк СС потерял 153–163 танка и штурмовых орудия, в том числе безвозвратно – 5, отправлено в капитальный ремонт – 55.

Можно попытаться сравнить общие потери сторон в танках за один день – 12 июля. 5 гв. ТА всего потеряла, по данным исследователей Института военной истории, около 500 танков[686]. Источник этих сведений они не указывают. Возможно, в это число вошли 420 подбитых боевых машин ремонтного фонда, за исключением 112 танков, отремонтированных в самые короткие сроки (203 + 308 = 511). В этом случае потери в танках и САУ на «танковом поле» соотносятся как 2,5: 1 в пользу противника.

Все, что осталось от «тридцатьчетверки» после взрыва боекомплекта. Поле западнее Прохоровки. 21 июля 1943 г. (Архив Н.Ю. Ротмистрова)

Невольно возникает мысль: а стоило ли наносить фронтальный удар по самому сильному месту вражеской группировки? События 12 июля показали, что противник отнюдь не утратил своих наступательных возможностей и во многом спутал карты командованию Воронежского фронта, сорвав планомерную подготовку советских войск к контрудару. Может, действительно следовало проявить выдержку и действовать соответственно принятому плану преднамеренной обороны – выбить танки группы Манштейна огнем с места, из засад? И тем самым создать условия для последующих активных действий. Ведь время уже работало на нас…

В этом случае результат, полученный в ходе контрудара (не допустили прорыва противника в оперативную глубину), мог быть гарантированно достигнут с неизмеримо меньшими потерями в людях, вооружении и технике. Но кто мог взять на себя ответственность за отмену уже утвержденного решения?

Косвенным признаком недовольства И.В. Сталина развитием событий на Воронежском фронте и результатами контр удара явилось назначение 13 июля Г.К. Жукова представителем Ставки ВГК вместо А.М. Василевского (его направили на Юго-Западный фронт организовывать наступательные действия и переход его в контрнаступление). Вспоминает Н.С. Хрущев: «К нам приехал Жуков. Мы с ним решили вдвоем поехать в танковую армию к Ротмистрову, в район Прохоровки. Прибыли в расположение штаба, прямо в поле, в посадках, не то в каком-то кустарнике. Служб никаких там не имелось – только сам Ротмистров да офицеры для поручений, и при них связь. Дорога туда вела накатанная. Но нас предупредили, что она обстреливается и усиленно бомбится противником. Мы с Жуковым дали газу и проскочили, реальной опасности не встретили.

…На полях виднелось много подбитых танков – и противника, и наших. Проявилось несовпадение в оценке потерь: Ротмистров говорит, что видит больше подбитых немецких танков, я же углядел больше наших. И то и другое, впрочем, естественно. С обеих сторон были ощутимые потери»[687].

Г.К. Жуков, ознакомившись с обстановкой, действиями противника и своих войск в районе Прохоровки, пришел к выводу, что надо еще энергичнее продолжать начатый контрудар, сковывать силы противника. Факты и анализ боевых действий в районе Прохоровки с 13 по 16 июля показывает, что на самом деле никакого продолжения контрудара как такового не было. Для этого не было достаточных сил и средств. Усилия войск были направлены в основном на то, чтобы не допустить окружения и разгрома 48 ск 69-й армии. Жуков с присущей ему энергией и твердостью потребовал продолжать непрерывные атаки и контратаки по всему фронту вклинения, чтобы сковать силы противника и воспретить перегруппировку его частей. Поэтому 5-я гв. армия несколько раз безуспешно пыталась ликвидировать плацдарм противника на р. Псёл.

Безвозвратные потери 5 гв. ТА на 16 июля, согласно отчету, составили 323 танка и 11 САУ. К этому сроку за счет отремонтированных машин и полученного пополнения в составе армии находилось уже 419 танков и 25 САУ[688] (см. табл. 32). Таким образом, боеспособность армии была в основном восстановлена.

Обращает на себя внимание резкое, более чем в 2 раза, увеличение безвозвратных потерь танковой армии по сравнению с 12 июля – 323 танка (против 189). Объяснить это можно следующим: прибавились не учтенные ранее потери соединений 5-го гв. мехкорпуса, которые в течение четырех дней вели ожесточенные бои в районе Ржавец, Выползовка, – 73 танка. Прибавились потери 29-го и 18-го танковых корпусов – они продолжали вести боевые действия в районе Прохоровки. Возможно также, что были уточнены потери 31-й и 32-й танковых бригад 29 тк, которые в ходе боя 12 июля были вынуждены оставить подбитые танки у совхозов «Октябрьский» и «Комсомолец». Известно, что командиры частей и соединений вермахта имели строгий приказ об уничтожении подбитых русских боевых машин при невозможности их эвакуировать. С учетом этих данных безвозвратные потери четырех корпусов на «танковом поле» за 12–16 июля составили 235 танков и САУ против 153 бронеединиц противника (соотношение потерь 1,5:1 в пользу противника). Но армия и корпуса – это прежде всего люди, это экипажи боевых машин, без которых и танк – не танк. Только благодаря стойкости, героизму и самоотверженности советских воинов удалось выстоять и отразить мощный удар хорошо вооруженных и оснащенных дивизий гитлеровской армии. В составе наших войск под Курском сражались представители всех национальностей Советского Союза. Так, в боях под Прохоровкой в составе 44 тыс. солдат и офицеров 5 гв. ТА (без учета 2-го гв. и 2-го танковых корпусов) участвовали воины более 36 национальностей Советского Союза. Основную массу из них составляли русские (74 %), украинцы (11,7 %) и белорусы (1,8 %). Тяжелые испытания войны не смогли поколебать дружбы народов нашей великой Родины, на что делал ставку Гитлер. Характеристика национального состава дана в табл. 33, а возрастного и образовательного – в табл. 34

Контрудар, проведенный в столь неблагоприятной обстановке против сильного противника, и последующие бои под Прохоровкой дорого обошлись 5 гв. ТА. В боях с 12 по 18 июля она потеряла всего 9945 (7107)[689] человек, в том числе безвозвратные потери составили 4891 (3597) солдата и офицера, из них пропавшими без вести 2046 (1157) человека (42 % от безвозвратных потерь). Потери армии указаны в табл. 35. Потери ее 18 отк в личном составе с 12 по 14 июля 1943 г. показаны в табл. 36.

5-я гв. армия в боях с 9 по 17 июля потеряла всего 16 118 человек, из них безвозвратные потери составили 7577 солдат и офицеров, в том числе пропавшими без вести – 4900 человек (65 % от безвозвратных потерь). Потери стрелковых соединений этой армии в Прохоровском сражении в личном составе показаны в табл. 37.

Наибольшие потери в 5-й гв. армии понесла 52 гв. сд, которая была передана из 6 гв. А, – 5451 чел., в том числе безвозвратные потери составили 4354 человека, из них только пропавшими без вести – 3796 человек (87 %)! Именно по этой дивизии, оборонявшейся в главной полосе обороны, пришелся удар танковых дивизий врага.

В 69-й армии наибольшие потери понесли 183 сд (в строю осталось 2652 чел.) и 92 гв. сд (2182 чел.). Потери 48 ск 69А составили 15 628 человек (см. табл. 31).

Таким образом, соединения и части, участвовавшие в Прохоровском сражении, потеряли более 42 тысяч солдат и офицеров, причем не менее половины из них – безвозвратно.

Сведения о людских потерях противника в боях под Прохоровкой установить в настоящее время не представляется возможным. Для этого необходимо изучать доклады соответствующих соединений вермахта за 10–16 июля. Данные, представленные в отчетных документах армий и Воронежского фронта, несомненно, завышены. Такой вывод можно сделать из сравнения наших и немецких источников.

Так, в отчете 5 гв. ТА (см. табл. 32) указаны также потери противника: уничтожено 15 620 солдат и офицеров, 552 танка, из них 93 «тигра» (интересно, кто и как их считал, если поле боя с 10 по 17 июля оставалось под контролем противника)! Читатель может самостоятельно оценить достоверность этих данных. Ведь и другие армии представили подобные отчеты. Между тем, согласно сводной ведомости боевого и численного состава частей противника, перешедших в наступление на томаровском направлении 4.07.43 г., представленной разведотделом Воронежского фронта, в группировке врага насчитывалось 122 тыс. чел. и 1240 танков. В сводной ведомости людских потерь допущена арифметическая ошибка – 112 тыс. человек, но указанное количество танков весьма близко к реальному (без учета резервов ГА «Юг»).

В немецких соединениях, действовавших на прохоровском направлении, насчитывалось 66 460 человек, в том числе: в трех танковых дивизиях 2 тк СС и 167 пд – 33 800 человек; в трех танковых дивизиях 3 тк и 168 пд – 32 660 человек. Возможно, с учетом пополнений численность этой группировки была доведена до 100 тыс.

Насколько известно, командующего фронтом никто не обвинял в том, что контрудар не достиг поставленной цели. А вот потери в танках, понесенные 5 гв. ТА в боях под Прохоровкой, вызвали гнев Верховного Главнокомандующего. Вот как об этом вспоминал после войны в беседе с доктором исторических наук Ф.Д. Свердловым сам П.А. Ротмистров:

«И.В. Сталин, когда узнал о наших потерях, пришел в ярость: ведь танковая армия по плану Ставки предназначалась для участия в контрнаступлении и была нацелена на Харьков. А тут – опять надо ее значительно пополнять. Верховный решил было снять меня с должности и чуть ли не отдать под суд. Это рассказал мне A.M. Василевский. Он же детально доложил Сталину обстановку и выводы о срыве всей летней немецкой наступательной операции. Сталин несколько успокоился и больше к этому вопросу не возвращался. Между прочим, – хитро улыбаясь, заметил Ротмистров, – командующий фронтом генерал армии Н.Ф. Ватутин представил меня к ордену Суворова 1-й степени. Но ордена на сей раз я не получил»[690].

Известно, что для анализа причин неудачи контрудара и больших потерь в людях и танках 5 гв. ТА по указанию И.В. Сталина была создана комиссия под председательством члена Государственного Комитета Обороны, секретаря ЦК партии Г.М. Маленкова. Известно, что такие комиссии под председательством Маленкова Сталин создавал отнюдь не по случаю одержанных побед (победителей в России испокон веков не судят). Например, такая комиссия работала под Сталинградом, где большие потери были вызваны исключительно сложной обстановкой. Или под Витебском, где с 29 декабря 1943 г. по 5 марта 1944 г. 33-я армия провела три так называемые частные операции, потеряв свыше 90 тыс. человек (только убитыми – 19 520), но так и не прорвала обороны противника. Продвижение в каждой операции составило соответственно 8–12,3–4 и 2–6 км.

Материалы комиссии Маленкова до сих пор хранятся в архиве ЦК КПСС, куда рядовым исследователям доступа нет. Но основной вывод ее известен: комиссия назвала боевые действия 12 июля 1943 г. под Прохоровкой образцом неудачно проведенной операции. Следы работы комиссии остались в виде отчетов многочисленных инстанций и докладных различных начальников (часть из них представлена ранее), где порой дается нелицеприятная оценка решениям и действиям командиров и подчиненных им частей и соединений.

К основным причинам высоких потерь, понесенных войсками Воронежского фронта, можно отнести следующие.

Прежде всего отсутствие у военачальников достаточного опыта в применении и руководстве таким огромным объединением, как танковая армия, в оборонительной операции (к тому же перед самым вводом в сражение ее пополнили двумя танковыми корпусами). Отсюда и многие недостатки в организации боевых действий: поспешность при вводе в сражение, слабая работа разведки и, как следствие, низкая эффективность артиллерийской подготовки и поддержки, недостаточное взаимодействие с действующими впереди войсками, а также между соединениями и частями в ходе боя, особенно с артиллерией и авиацией.

К сожалению, был проигнорирован даже опыт применения танковых частей и соединений, приобретенный за два года войны и обобщенный в приказе НКО № 325 от 16 октября 1942 г. В этом приказе требовалось устранить следующие недочеты в применении танков:

«…2. Танки бросаются на оборону противника без должной артиллерийской поддержки. Артиллерия до начала танковой атаки не подавляет противотанковые средства на переднем крае обороны противника… При подходе к переднему краю противника танки встречаются огнем противотанковой артиллерии противника и несут большие потери. Танковые и артиллерийские командиры не увязывают свои действия на местности по местным предметам и по рубежам, не устанавливают сигналов вызова и прекращения огня – артиллерии. Артиллерийские начальники, поддерживающие танковую атаку, управляют огнем артиллерии с удаленных пунктов, не используют радийных танков в качестве подвижных передовых артиллерийских наблюдательных пунктов.

3. Танки вводятся в бой поспешно, без разведки местности, прилегающей к переднему краю обороны противника, без изучения местности в глубине расположения противника, без тщательного изучения танкистами системы огня противника. Танковые командиры, не имея времени на организацию танковой атаки, не доводят задачу до танковых экипажей, в результате незнания противника и местности танки атакуют неуверенно… Танки на поле боя не маневрируют, не используют местность для скрытого подхода и внезапного удара во фланг и тыл и чаще всего атакуют противника в лоб.

4. Танки не выполняют своей основной задачи уничтожения пехоты противника, а отвлекаются на борьбу с танками и артиллерией противника. Установившаяся практика противопоставлять танковым атакам противника наши танки и ввязываться в танковые бои является неправильной и вредной.

5. Боевые действия танков не обеспечиваются достаточным авиационным прикрытием, авиаразведкой и авианаведением. Авиация, как правило, не сопровождает танковые соединения в глубине обороны противника, и боевые действия авиации не увязываются с танковыми атаками.

6. Управление танками на поле боя организуется плохо. Радио как средство управления используется недостаточно. Командиры танковых частей и соединений, находясь на командных пунктах, отрываются от боевых порядков и не наблюдают действия танков в бою и на ход боя танков не влияют. Командиры рот и батальонов, двигаясь впереди боевых порядков, не имеют возможности следить за танками и управлять боем своих подразделений и превращаются в рядовых командиров танков, а части, не имея управления, теряют ориентировку и блуждают по полю боя, неся напрасные потери»[691].

Если бы не была известна дата этого документа, то вполне можно было бы заключить, что это краткое и по-военному четкое описание того, что произошло под Прохоровкой в полосе наступления 5-й гв. танковой армии 12 июля 1943 г. Недостатки, отмеченные в нем, не были ликвидированы, хотя прошел почти целый год после приказа Наркомата обороны, в котором требовалось их устранить.

Самые серьезные претензии следует предъявить войсковой разведке. Командиры соединений и частей, особенно танковых, уделяли мало внимания организации работы разведорганов, командиры-разведчики использовались не по прямому предназначению даже в самые ответственные периоды боев. В танковых соединениях считали, что вести разведку до того, как определится направление их действий, бессмысленно. Поэтому своевременное получение информации от впереди действующих войск не было налажено. Дело доходило до боев между своими частями.

Артиллерия фронта сыграла большую роль в отражении удара противника. К началу наступления противника на огневых позициях артиллерии было выложено достаточное количество боеприпасов – от четырех до пяти боекомплектов вместо обычных 1,5–2. Однако в ходе оборонительной операции вынужденный отход войск под давлением превосходящих немецких сил приводил к частой смене огневых позиций, что, в свою очередь, при ограниченных возможностях автотранспорта порой приводило к недостатку подвоза боеприпасов в самые ответственные моменты боя.

О мощи артогня в ходе операции можно судить по следующим цифрам. Воронежский фронт, имевший на треть меньше орудий и минометов, чем Центральный, израсходовал 417 вагонов боеприпасов, а Центральный фронт – 1079, то есть в 2,5 раза больше[692]. Такая большая разница, вероятно, объясняется трудностями в организации маневра артчастями и в доставке боеприпасов на выявленные направления ударов противника. На Центральном фронте основные события происходили в более узкой полосе – противник вклинился на глубину 10 км. На Воронежском фронте в отражении ударов противника приняли участие четыре армии, к которым затем присоединились еще две. Противнику удалось вклиниться в оборону наших войск на глубину до 35 км.

В то же время нельзя не отметить и тот факт, что ввод в бой 5 гв. ТА не сопровождался достаточной артиллерийской подготовкой. Для ее проведения было выделено около 190 орудий калибром выше 76 мм, в том числе 66 122-мм, 152-мм и 203-мм гаубиц группы артиллерии дальнего действия (АДД). Часть этих сил использовалась для нанесения удара не только в полосе 18 и 29 тк, но и 2 гв. Ттк (93 пап 27 отпбр, 216 гмп, 2/678 гan). Таким образом, на фронте примерно 10 км средняя плотность орудий составила максимум 19–20 орудий на 1 км фронта. К сожалению, эффективность огня артиллерийской группировки была значительно снижена из-за отсутствия данных артиллерийской разведки о районах сосредоточения войск противника и плохо организованного взаимодействия артиллерии усиления со штабом армии.

В связи с этим по меньшей мере странным является утверждение командующего артиллерией Воронежского фронта генерал-лейтенанта Варенцова: «Для ликвидации угрозы району Прохоровка 12 июля было предпринято контрнаступление трех наших танковых корпусов. Артиллерийское обеспечение было организовано мною. К артнаступлению были привлечены 5-я гв. и 69-я армии. Была создана группа АДД… Операция после моей артподготовки увенчалась успехом – противник был отброшен от Прохоровки в первый день на несколько километров (подчеркнул. – З. В.)»[693].

Авиация 2-й и 17-й воздушных армий в ходе оборонительной операции содействовала наземным войскам в отражении ударов противника. Однако ее действия по поддержке наступающих танковых соединений при нанесении контрудара 12 июля непосредственно на поле боя были недостаточно эффективны. Сказалось отсутствие авианаводчиков в частях первого эшелона и устойчивой связи со штабами армий, не говоря уже о штабах соединений. Кстати, в отчете о применении авиации 12 июля отмечается: «Боевые действия авиации обеих сторон в этот день были ограничены с утра неблагоприятными метеорологическими условиями»[694].

Авиация недостаточно использовалась для поддержки наземных войск непосредственно на поле боя – не более 50 % от общего числа самолето-вылетов. Ее усилия не сосредоточивались на главном направлении. Господство в воздухе наша авиация сумела завоевать только к 10 июля. До этого прикрытие войск с воздуха было недостаточным. Может быть, поэтому командиры подразделений боялись обозначать свой передний край, дабы избежать ударов авиации противника. Кроме того, в связи с пожарами и большим задымлением поля боя от горящих машин, а также перемешиванием боевых порядков и резким изменением положения соединений и частей отмечались неоднократные случаи нанесения ударов по своим войскам.

Отмеченные недочеты в организации боевых действий, некоторая несогласованность в действиях войск отнюдь не умаляют значения победы, одержанной в Прохоровском сражении. Советские воины даже в самой неблагоприятной обстановке выстояли и остановили сильного врага.

Оценивая роль и значение Прохоровского сражения, нельзя упускать из виду, что войскам Воронежского фронта по сравнению с Центральным противостояла значительно более мощная группировка противника[695]. Именно здесь были сосредоточены лучшие танковые и моторизованные дивизии вермахта. Ни до ни после Курской битвы гитлеровцы не создавали столь мощной танковой группировки. Командовал ГА «Юг» опытный и очень способный полководец Германии генерал-фельдмаршал Э. фон Манштейн. Сама операция была подготовлена очень тщательно. Как признавал после войны уже упоминавшийся генерал Ф. фон Меллентин, «ни одна операция не готовилась так основательно и всесторонне».

Интересный факт: в ночь на 6 июля Ставка решает усилить Центральный фронт и передать ему из резерва 27-ю армию. Из воспоминаний маршала К.К. Рокоссовского, командующего Центральным фронтом: «…Утром мы получили второе распоряжение – 27-ю армию, не задерживая, направить в распоряжение Воронежского фронта… Ставка предупредила, чтобы мы рассчитывали только на свои силы. При этом на нас возлагалась дополнительная задача – оборона Курска…

– Имейте в виду, – сказал Сталин, – положение вашего левого соседа тяжелое, противник оттуда может нанести удар в тыл ваших войск»[696].

Несомненно, Прохоровское сражение – это кульминационный момент Курской оборонительной операции на южном фасе Курской дуги, после которого напряжение боев резко снизилось. К сожалению, во многих публикациях о Курской битве допускается (нечаянно или намеренно) довольно распространенная логическая ошибка – после этого, значит, вследствие этого! Уже 11 июля командование вермахта, узнав о наступлении войск Западного и Брянского фронтов (разведку боем, предпринятую на широком фронте, оно приняло за начало наступления), сделало вывод: «Ввиду того что быстрого успеха достичь невозможно, сейчас может идти речь лишь о том, чтобы при возможно меньших собственных потерях нанести наибольший ущерб противнику»[697].

Тем более не следует, на наш взгляд, ставить знак равенства между событиями, названными Прохоровским сражением и Прохоровским танковым сражением. Танковое встречное сражение составляло лишь часть, хотя и важнейшую, Прохоровского сражения. Отражение мощного удара группы армий «Юг» и большой урон, нанесенный бронетанковым войскам вермахта, были достигнуты в результате общих усилий войск Воронежского фронта с привлечением резервов Ставки.

В связи с этим следует сравнить, как оценивали значение танкового сражения 12 июля П.А. Ротмистров и Г.К. Жуков. Напомним слова командарма: «Здесь 12 июля 1943 г. произошло беспримерное в истории войн по своему размаху встречное танковое сражение, широко известное под названием Прохоровского побоища. На небольшом участке местности с обеих сторон одновременно участвовало свыше 1500 танков, значительное количество артиллерии и крупные силы авиации».

И далее: «Грандиозное танковое сражение под Прохоровкой, развернувшееся 12 июля 1943 г., вошло в военную историю как сражение завершающего этапа обороны советских войск под Курском. В результате удара, нанесенного 5-й гв. танковой армией во взаимодействии с другими войсками, главная вражеская группировка, наступавшая на Прохоровку, была разгромлена. 12 июля стало днем кризиса немецкого наступления. Фашистское командование вынуждено было отказаться от наступления и перейти к обороне»[698].

В свете вышеизложенного результаты проведенного 12 июля контрудара и успехи 5-й гв. ТА выглядят намного скромнее, особенно при сопоставлении боевых потерь, понесенных сторонами.

Заместитель Верховного Главнокомандующего: «В своих мемуарах бывший командующий 5-й гв. танковой армией П.А. Ротмистров пишет, будто бы решающую роль в разгроме бронетанковых войск армий «Юг» сыграла 5-я гв. танковая армия. Это нескромно и не совсем так (выделено Жуковым). Обескровливали и изматывали врага войска 6-й и 7-й гвардейских и 1-й танковой армий, поддержанные артиллерией резерва Главного Командования и воздушной армией в период ожесточенных сражений 4–12 июля. 5-я танковая армия имела дело уже с крайне ослабленной группировкой войск, потерявшей веру в возможность успешной борьбы с советскими войсками»[699].

А вот мнение человека, многие годы занимающегося изучением Прохоровского сражения. Подполковник запаса В.Н. Лебедев, научный сотрудник Белгородского краеведческого музея, пишет: «Правда о Курской битве… Ведь 12 июля 1943 г. под Прохоровкой 5-я гв. танковая армия уничтожила за три дня 150 танков противника, а не 400, как провозглашал командарм 5 гв. ТА. Да и эти бои назывались в это время контрударом, а затем начали называть встречным танковым сражением. А ведь до 12 июля каждый день сражений был свирепее Прохоровки. Как можно отодвигать «на задворки» события, происходившие на обоянском направлении севернее Белгорода, где был сорван план прорыва фашистов к Курску и где были перемолоты главные силы фашистов на южном фланге дуги? Ведь бойцы и командиры 6-й гвардейской армии генерала Чистякова и 1-й танковой армии генерала Катукова совместно с частями других родов войск в жесточайших боях, неся огромные потери и проявляя невиданный героизм, заслонили фашистам дорогу к Курску! Печать, радио и телевидение свели успех советских войск к успеху 5-й гв. танковой армии»[700].

Действительно, может, уже пора отказаться от громких слов, оценивая танковое сражение под Прохоровкой: получается «сражение» в рамках другого сражения или – того нелепее – «битва» в ходе Курской битвы! Ну а слово «побоище» в свете новых, впервые опубликованных данных о потерях вообще может вызвать нехорошие ассоциации…

Не случайно в серьезных статьях последнего времени уже не употребляется термин «встречное танковое сражение под Прохоровкой». Речь идет о встречном бое танковых соединений[701]. После ввода армии в сражение тактические соединения-корпуса вели бой с дивизиями противника.

Интересна оценка сражения немецкой стороной, которую озвучивает уже упоминавшийся К.Г. Фризер: «…Сегодня можно утверждать: встречное танковое сражение под Прохоровкой 12 июля не было выиграно ни немцами, ни Советами, так как ни одной из сторон не удалось выполнить намеченной цели»[702].

И опять наш немецкий оппонент К.Г. Фризер пытается «навести тень на плетень». Действительно, контрударная группировка наших войск поставленную задачу полностью не выполнила, потому что сделать это было просто нереально при сложившемся соотношении сил.

Однако главной задачей в обороне является отражение удара противника, и эту задачу наши войска выполнили: не допустили прорыва занимаемого армейского (тылового) рубежа, сохранили оперативную устойчивость обороны и нанесли врагу такие потери, что тот был вынужден отказаться от продолжения наступления на главном направлении. Ведь Манштейн планировал на 12 июля за счет перегруппировки сил нанести решительный удар, завершить прорыв обороны русских и выйти на оперативный простор. Этой цели враг не добился.

Таким образом, в конечном итоге войска Воронежского фронта выиграли сражение под Прохоровкой, а затем успешно завершили оборонительную операцию, создав условия для решительного контрнаступления.

После того как 12 июля в наступление перешли войска Западного и Брянского фронтов, стало окончательно ясно, что наступательная операция ГА «Юг» зашла в тупик. 13 июля Гитлер принял решение прекратить операцию «Цитадель».

Манштейн утверждает, что Гитлер, запретив ему использовать в переломный момент сражения оперативные резервы его ГА «Юг» – 24 тк, лишил его заслуженной победы. Ему вторит Энгельманн, заявляя, что наступление на Курск было «сражением, прерванным на полпути, победой, подаренной незадолго до ее достижения»[703]. Однако к тому времени противнику уже стало известно о подготовке советского Южного фронта к наступлению против немецкой 1-й танковой армии – тем самым создавалась серьезная угроза южному флангу войск Манштейна.

Если даже допустить, что Манштейну удалось бы прорвать наш фронт у Прохоровки (что маловероятно, учитывая соотношение сил, сложившееся к этому моменту на направлении Прохоровка – Курск), то его удар «повис бы в воздухе». Поэтому после 12 июля Манштейн думал уже только о проведении лишь частных операций с ограниченными целями: окружении соединений 48-го стрелкового корпуса 69А, затем, в перспективе, об ударе в северо-западном направлении – с целью одностороннего охвата и окружения войск 40-й армии.

Но как только советские Юго-Западный и Южный фронты 17 июля перешли в наступление (причем войска Южного фронта в первый же день прорвали хорошо подготовленную оборону немцев на р. Миус и захватили плацдарм), вечером этого же дня Манштейн приказал вывести 2 тк СС из боя и подготовить его к переброске на угрожаемое направление. 18 июля был выведен из боя и 3 тк армейской группы «Кемпф».

Что касается утверждения, что танковое сражение под Прохоровкой является крупнейшей танковой битвой времен Второй мировой войны, то в свете вышеизложенного оно также кажется сомнительным.

Известно, что в ходе приграничных сражений в районе Броды, Берестечко, Дубно (район примерно 60?40 км) советское командование 26–29 июня 1941 г. проводило контрудар пятью мехкорпусами Юго-Западного фронта (8, 9, 15, 19 и 22 мк, всего около 5 тыс. танков) против наступающей 1-й танковой группы и части сил 6-й полевой армии противника (всего около 1 тыс. танков)[704].

К сожалению, наши войска, несмотря на успешные действия отдельных соединений, потерпели там крупное поражение, потеряв 2648 танков. Гитлеровцы два года возили на эти поля иностранных корреспондентов и показывали огромное кладбище нашей бронетехники[705]. Об этом сражении стараются не упоминать. А если вспоминают, то опять-таки не называя цифр. Воистину, как сказал кто-то из великих, – у победы много родителей, лишь поражение – всегда сирота. Как бы то ни было, но сражение под Прохоровной выиграли советские войска. Победа была достигнута благодаря стойкости и мужеству солдат и офицеров всех родов войск. Победа в этих боях, ставших завершающим этапом сражения на южном фасе Курского выступа, предопределила успех в оборонительной операции Воронежского фронта в целом.

В ходе оборонительных сражений войска Воронежского и Центрального фронтов измотали и обескровили ударные группировки врага, которые потеряли, по нашим данным, около 100 тысяч человек, свыше 1200 танков и штурмовых орудий, около 850 орудий и минометов, более 1500 самолетов[706]. Потери противника в ходе всей Курской битвы составили свыше 500 тыс. солдат и офицеров, 3 тыс. орудий и минометов, более 1,5 тыс. танков и штурмовых орудий и свыше 3,7 тыс. самолетов[707]. Трудно сказать, насколько верны эти данные. Согласно немецким источникам, сухопутные войска вермахта потеряли на всем советско-германском фронте в июле и августе 1943 г. 474 702 человека[708].

В работах, опубликованных в Германии, в том числе и в мемуарах бывшего командующего ГА «Юг» Э. фон Манштейна, говорится, что в ходе боев под Орлом, Курском, Белгородом и Харьковом немецкие войска потеряли около 200 тыс. солдат и офицеров. Согласно немецким трофейным документам, за период советского контрнаступления войска групп армий «Центр» и «Юг», действовавшие на Орловском выступе и на белгородско-курском направлении, потеряли убитыми, пропавшими без вести и ранеными 113,9 тыс. человек. Таким образом, потери в период немецкого наступления могли составить 80–100 тыс. человек[709].Сам же Манштейн утверждает, что в ходе наступления обе его армии (4 ТА и АГ «Кемпф») потеряли всего 20 720 человек, из них убитыми – 3330. Все дивизии, кроме одной танковой (номер не уточняет. – З. В.), сохранили боеспособность[710]. В это трудно поверить, так как обычно наступающая сторона в случае незавершенности операции несет большие потери, нежели обороняющаяся.

Победа под Курском была оплачена советским народом дорогой ценой. С 5 по 23 июля 1943 г. (за 19 суток) потери только войск Воронежского фронта составили: безвозвратные – 27 542 человека (5 % от первоначальной численности), санитарные – 46 350; всего – 73 892 (13,8 % от первоначальной численности войск фронта). Сравним: Центральный фронт за 11 суток оборонительной операции потерял 33 897 человек (4,6 %), безвозвратно – 15 336 (2 %); Степной – с 9 по 23 июля (за 15 суток) потерял 70 058 человек, безвозвратно – 27 452[711].

Таким образом, действующие на южном фасе дуги Воронежский и Степной фронты в ходе оборонительной операции вместе потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести около 144 тыс. человек. В оборонительных боях на Курской дуге войска трех фронтов – Воронежского, Центрального и Степного – потеряли 177 847 человек, 1614 танков, 3929 орудий и минометов, 459 самолетов[712].

В ходе ожесточенных боев войска Центрального и Воронежского фронтов обескровили, а затем остановили наступление ударных группировок немецко-фашистских войск и создали благоприятные возможности для перехода в контрнаступление. Красной Армии удалось не только выдержать мощный удар немецких войск, но и в ходе контрнаступления отбросить врага в южном и юго-западном направлениях на 150 км, создав тем самым предпосылки для перехода советских войск в общее наступление.

Так была сорвана попытка Гитлера перехватить стратегическую инициативу в войне. Полностью возместить понесенные потери Германия уже не могла. Начиная с битвы под Курском, Советские вооруженные силы удерживали стратегическую инициативу до конца войны.

Победа в Курской оборонительной операции была достигнута благодаря мужеству и самоотверженности советских воинов, их исключительной стойкости и готовности к самопожертвованию ради разгрома врага. И шли они в атаку отнюдь не из-за страха перед заградотрядами, как это ныне пытаются представить некоторые публицисты и «историки», – ими двигали чувство патриотизма, любовь к Родине и ненависть к врагам.

В западной печати порой называют операцию «Цитадель» и Курскую битву незначительными эпизодами войны, возвеличенными советской пропагандой. Такой подход не выдерживает критики. В Курской оборонительной операции был сорван план немецкого командования по окружению и разгрому более чем миллионной группировки советских войск.

Лучшим ответом подобным историкам служит высказывание генерал-полковника Г. Гудериана, генерального инспектора бронетанковых войск Германии: «В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска… из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя… и уже больше на Восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику…»[713]. Западногерманский историк В. Герлитц по этому же поводу заметил, что «крупное сражение на Курской дуге явилось для немецкой армии началом стремительного кризиса».

С другой стороны, некоторые западные историки пытаются объяснить крах операции «Цитадель» высадкой англо-американских союзников 10 июля 1943 г. в Сицилии, которая якобы вынудила Гитлера вывести из боя танковый корпус СС, представлявший собой наступательный таран, для отправки его в Южную Италию. Здесь явно просматривается попытка реабилитировать командование вермахта за его промахи при подготовке и проведении операции, возложив всю вину на Гитлера. Решение о прекращении операции «Цитадель» было принято 13 июля – с переброской корпуса СС все равно опоздали, и в конечном итоге он был выведен из боя только 17 июля и оставлен на Восточном фронте для ликвидации многочисленных кризисов, возникших в ходе летнего наступления советских войск.

Нельзя не отметить еще один важный результат боевых действий в Курской битве и Прохоровском сражении – боевой опыт применения танков и САУ в новых, серьезно изменившихся условиях второго периода Великой Отечественной войны. Этот опыт был крайне важен не только для личного состава танковых соединений, советских генералов и маршалов, но и для руководства страны, конструкторов боевых машин. Уже через несколько дней после окончания битвы на Курской дуге на одном из танковых заводов было проведено большое совещание командования бронетанковых и механизированных войск Красной Армии, Наркомата вооружения и танковой промышленности с сотрудниками ведущих конструкторских бюро об ускорении работ по коренной модернизации основного советского танка «Т-34-76», а уже в феврале – марте 1944 г. в действующую армию начали поступать новые «тридцатьчетверки» под маркой «Т-34-85». В этой боевой машине были устранены основные недостатки: установлена более мощная 85-мм пушка, бронирование лобовой части корпуса и башни увеличено с 45 до 90 мм, экипаж увеличен до пяти человек, усовершенствованы приборы наблюдения. После этой модификации и родилась та самая «тридцатьчетверка», которая вошла в историю как лучший средний танк минувшей войны.

Довольно редкий случай: за полгода был не только обобщен накопленный опыт, но и проведены глубокая модернизация танка, его заводские и войсковые испытания и машина запущена в производство. Однако пусть читателя не вводят в заблуждение столь короткие сроки. Этому предшествовали полтора года войны, в ходе которой тысячи экипажей заплатили собственной жизнью и кровью за недостатки боевых машин.

То, что самый массовый советский танк «Т-34-76» потерял свое былое превосходство над основным танком немецкой армии «Т-4», стало очевидно уже в ходе боевых действий в излучине Дона летом 1942 г. Вот выдержка из немецкого документа – «Доклада о тактическом применении германских и советских танковых частей на практике (составлен по опыту боевых действий 23-й танковой дивизии в ходе операции «Блау»)»:

«…6.

а) «Т-34». Этот танк превосходил все немецкие танки до появления весной 1942 г. немецких длинноствольных танковых орудий 5-см Kw L/60 и 7,5-см Kw L/43, и теперь он уступает им. Русские «Т-34», в нескольких танковых сражениях атаковав немецкие танки и понеся тяжелые потери, напоровшись на огонь новых орудий, теперь предпочитают при возможности отойти, не вступая в бой.

б) КВ-1. Русские танки «КВ-1» и «KB-1» с усиленной броней часто использовались вместо «Т-34». Так как эти танки обычно не применялись массированно, их уничтожение не было слишком сложной задачей»[714].

После модернизации немецкие танки могли уничтожать наши с дистанции до 1,5 км, а 76-мм орудие «Т-34» – с 500–600 м. Нетрудно представить психологическое состояние экипажа, который знал эту страшную арифметику. На совещании в конце августа 1943 г. нарком танковой промышленности В.А. Малышев отмечал: «Образно выражаясь, противник имеет руку в полтора километра, а мы – всего в полкилометра. Нужно немедленно установить на «Т-34» более мощную пушку»[715]. Но это было уже после Курской битвы, а летом 1942 г. советское командование расценивало действия экипажей, старавшихся не подходить на дистанцию прямого выстрела орудия врага, как трусость и попытку уклонения от выполнения воинского долга. Кроме того, в условиях больших потерь на фронтах Государственный Комитет Обороны требовал от промышленности и тыловых частей значительного расширения производства бронетехники и увеличения выпуска танков. Спешка неминуемо вела к заводскому браку, невысок был и уровень подготовки специалистов. Все это, наряду с отсутствием достаточного опыта управления войсками со стороны штабов соединений, не улучшало ситуацию в бронетанковых войсках нашей армии. По сложившейся системе ответственность перекладывалась на «стрелочников». 10 августа 1943 г. И.В. Сталин подписал приказ Ставки ВГК, в котором говорилось: «Наши танковые части и соединения часто несут очень большие потери, при этом потери в танках по техническим неисправностям превышают боевые потери: так, на Сталинградском фронте за шесть дней боя двенадцать наших танковых бригад, имея значительное превосходство в танках, артиллерии и авиации над противником, из 400 танков потеряли вышедшими из строя 326 танков, из них по техническим неисправностям – около 200, причем большая часть танков оставлена на поле боя. Аналогичные примеры имели место и на других фронтах.

Считаю невероятным такой недопустимо высокий процент танков, выбывших из строя по техническим неисправностям. Ставка усматривает здесь наличие скрытого саботажа и вредительства со стороны некоторой части танкистов, которые, изыскивая отдельные мелкие неполадки в танках или умышленно создавая их, стремятся уклониться от боя, оставляя танк на поле боя. В то же время безобразно поставленный в танковых частях технический контроль за материальной частью, а также за выполнением каждым танком в отдельности порученного ему боевого задания способствует этим преступным, нетерпимым в армии явлениям»[716].

Ни одну армию не миновало такое позорное явление, как трусость и неустойчивость войск, но советские танкисты в большинстве своем демонстрировали образцы мужества и мастерства. Даже враг отмечал эти качества: «Фантастический боевой дух русских танкистов: некоторые танки теряют ход, получают 5–6 прямых попаданий, но их экипажи не сдаются и продолжают вести огонь. Для уничтожения таких машин приходится посылать специальные группы саперов-подрывников. Русские сражаются до последнего снаряда и патрона»[717].

Справедливости ради надо отметить, что был ряд объективных причин, мешавших проводить модернизацию «тридцатьчетверки». Положение, когда Красная Армия не имела танка, который отвечал бы требованиям боя, длилось около полутора лет. Это время переломное для всей войны – период наиболее грандиозных битв и сражений.

Попытки изменить ситуацию предпринимались с начала 1943 г. К сожалению, они не увенчались успехом. Для борьбы с бронетехникой врага перед началом Курской битвы был принят и реализован ряд мер: в частности, по созданию самоходных артиллерийских установок, усилению истребительно-противотанковой артиллерии, но главную проблему – кардинально модернизировать «Т-34-76» – решить не удалось. Таким образом, в летней кампании Красная Армия была вынуждена использовать в первую очередь не качественное, а количественное превосходство в танках. Это стало одной из причин колоссальных потерь бронетехники в период боевых действий на Огненной дуге. За 50 суток боев действующая армия лишилась 6000 боевых машин.

Еще до окончания битвы, 20 августа 1943 г., командующий 5 гв. ТА генерал-лейтенант П.А. Ротмистров был вынужден направить заместителю наркома обороны СССР Маршалу Советского Союза Г.К. Жукову служебную записку, в которой отмечал:

«Командуя танковыми частями с первых дней Отечественной войны, я вынужден доложить вам, что наши танки на сегодня потеряли свое превосходство перед танками противника в броне и вооружении. Вооружение, броня и прицельность огня у немецких танков стали гораздо выше, и только исключительное мужество наших танкистов, большая насыщенность танковых частей артиллерией не дали противнику использовать до конца преимущества своих танков. Наличие мощного вооружения, сильной брони и хороших прицельных приспособлений у немецких танков ставит в явно невыгодное положение наши танки. Сильно снижается эффективность использования наших танков и увеличивается их выход из строя… Таким образом, при столкновении с перешедшими к обороне немецкими танковыми частями мы, как правило, несем огромные потери в танках и успеха не имеем… На базе нашего танка «Т-34» – лучшего танка в мире к началу войны – немцы в 1943 г. сумели дать еще более усовершенствованный танк «T-V» «Пантера», который, по сути дела, является копией нашего танка «Т-34», но по своим качествам стоит значительно выше танка «Т-34», в особенности по вооружению…

Я, как ярый патриот танковых войск, прошу вас, товарищ Маршал Советского Союза, сломать консерватизм и зазнайство наших танковых конструкторов и производственников и со всей остротой поставить вопрос о массовом выпуске уже к зиме 1943 г. новых танков, превосходящих по своим боевым качествам и конструктивному оформлению ныне существующие типы немецких танков…»[718]

Столь жесткий тон был оправдан – затягивание с модернизацией основного танка дорого обходилось войскам. Письмо командарма было не первым из действующей армии: не раз об этом докладывали и представители Ставки, Генерального штаба, выезжавшие на фронт. Поэтому сразу после Курской битвы руководство страны решение этой проблемы поставило в число первоочередных. В итоге 23 января 1944 г. на вооружение Красной Армии поступила «Т-34-85» – боевая машина, значительно усилившая бронетанковые войска нашей армии и сыгравшая важную роль в сражениях заключительного этапа Великой Отечественной войны.

Победа под Курском имела огромное военно-политическое значение. Она ознаменовала коренной перелом в ходе войны на всем советско-германском фронте, способствовала созданию более выгодных условий для действий союзников в Италии, что привело к выходу ее из войны на стороне Германии. Под влиянием успешного летнего наступления советских войск укрепился авторитет Советского Союза как ведущей силы антигитлеровской коалиции.