Глава 9 Пожар под водой
В июне 1980 года «Ихтиандр» вышел в свой шестой океанический рейс, направляясь в Тихий океан. Наш путь лежал в юго-восточную часть Тихого океана, через Панамский канал, на подводный хребет Наска.
Прямо по курсу судна, находилась подводная гора Плейто, расположенная к югу от Азорских островов. Судя по карте, гора Плейто имела плоскую вершину, то есть это был гайот. Как раз такое место нам и нужно было, чтобы провести первое погружение подводного аппарата «Север-2» после того, как он вышел из ремонта. Спуск на плоскую вершину гайота казался мне удобным и безопасным, и я, будучи начальником рейса, решил сделать первое погружение именно на вершине подводной горы Плейто.
Я пошел в штурманскую рубку и показал капитану «Ихтиандра» Евгению Алексеевичу Петухову точку погружения на карте. Капитан согласился, дал команду, и весь экипаж принялся за подготовку к погружению. В первое погружение я решил идти сам, а в спутники себе выбрал ихтиолога Юру Чмовжа и гидробиолога Вадима Сумерина. Командиром подводного аппарата назначили Виктора Климова. Изюминка этого погружения, по моему замыслу, заключалась в следующем. До сих пор мы обследовали только мелководные подводные горы и коралловые атоллы. А как выглядит глубоководный гайот? Какие животные на нем обитают? И есть ли на его вершине скопления рыб? На эти вопросы и должно было дать ответ наше погружение.
После долгого стояния в ангаре «Север-2» никак не хотел идти под воду. Группа обслуживания затянула подготовку к погружению. Пока спускали аппарат на воду, судно снесло с вершины горы на склон, и под килем «Ихтиандра» было уже не девятьсот метров, а тысяча четыреста.
Погружались мы больше часа. Вода была изумительно прозрачной, какой я нигде больше не видел, ни прежде, ни впоследствии. Объяснялось это тем, что подводная гора Плейто находилась в самом центре северного антициклонического круговорота вод, в котором частицы воды опускались в глубину. Значит, выноса биогенных элементов к поверхности океана не было, цветения планктона тоже не было. Вода имела ярко-синий цвет и обладала изумительной прозрачностью.
До глубины 450 метров мы погружались при естественном освещении. Только цвет воды за стеклом иллюминатора менялся и указывал на то, что глубина становится всё больше. Глубже 200 метров цвет воды стал темно-синим, глубже 300 метров – сине-фиолетовым, после 400 метров – черно-фиолетовым.
Включив прожектор на глубине 450 метров, мы увидели, что планктона в водной толще мало, а рыб и вовсе нет. Изредка встречались только крупные планктонные организмы – медузы и гребневики, которых можно было различать, хотя и с трудом, без прожектора до глубины 500 м.
Центральная часть антициклонического круговорота – это одна из двух олиготрофных (то есть, бедных жизнью) зон Атлантического океана. Другая, обусловленная южным антициклоническим круговоротом вод, находится между Анголой и Бразилией. Поэтому, честно говоря, ожидать богатства донной жизни на подводной горе Плейто не приходилось. Теория биологической структуры океана, созданная корифеями морской биологии П. А. Моисеевым, К. В. Беклемишевым и М. Е. Виноградовым, казалась незыблемой.
Но подойдя ко дну на глубине 1410 метров, мы изрядно удивились, увидев громадные белые бокаловидные губки. Некоторые из них были столь велики, что походили размером и формой на пивную бочку. Другие были похожи на руки с растопыренными пальцами, жадно ловившими добычу – мертвый планктон, который несло им течение. Здесь, в глубине океана, течение было сильнее, чем на поверхности. Нас быстро несло на темный бугристый склон подводной горы, и при этом сносило на глубину. Глубина быстро нарастала, достигнув почти полутора километров. 1500 метров – это была в то время предельная рабочая глубина погружения «Севера-2». Глубже погружаться было опасно, могли дать протечку кабельные вводы.
Командир развернул подводный аппарат и направил его вверх по склону, навстречу течению. Оно усиливалось минута за минутой. Вниз по склону горы навстречу нам несся поток воды, напоминающий горную реку во время паводка. Климов увеличил обороты горизонтального винта почти до максимума. «Север-2» стал медленно продвигаться вперед, но через какое-то время остановился. Тяга горизонтального винта и сила течения уравновесились. Противоборство с течением давалось подводному аппарату с большим трудом, напряжение аккумуляторной батареи быстро падало. Командир довел обороты горизонтального винта до предела.
Вдруг где-то в задней части обитаемого отсека подводного аппарата раздался сильный хлопок, блеснула вспышка. Сразу погас свет, потух наружный прожектор. Наступила кромешная тьма, запахло горелой пластмассой. Перестали работать все приборы. Воцарилась жуткая тишина. Все трое наблюдателей, находившихся в носовом отсеке (Чмовж, Сумерин и я), разом обернулись, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Тщетно.
Через некоторое время над моей головой загорелась маленькая лампочка аварийного освещения. Эта лампочка была для нас буквально лучом света в темном царстве. При ее тусклом свете можно было разглядеть, что кормовой отсек окутан дымом.
– Приготовить акваланги! – скомандовал Климов.
Мы засуетились, вытаскивая акваланги, припасенные как раз на случай пожара или задымления, но никак не для выхода в воду. На большой глубине давление накрепко припечатывает крышку люка к горловине, и ее не открыть никакими силами. Да и куда выходить? Акваланг предусмотрен для аварийного выхода с глубины не более 40 метров, а над нами было 1450!
Чтобы как-то снять нервное напряжение и разрядить обстановку, я взял микрофон и принялся громко вести репортаж из терпящего бедствие подводного аппарата, благо, что магнитофон был на батарейках. Мысль о том, все мы так и останемся на дне Атлантики, как ни странно, не приходила мне в голову. Я смотрел на Климова, как на бога, который может сделать любое чудо. Чуда пока не получалось, но ухудшения обстановки тоже не было: открытого огня в кормовом отсеке не наблюдалось, и дым мало-помалу рассосался (куда?), правда запах гари остался. Похоже, Климов решил обойтись без системы пожаротушения.
Подводные наблюдатели, отвернувшись от иллюминаторов, напряженно всматривались кормовой отсек. Там происходило вот что: механик подводного аппарата пытался вытащить из распределительного щита сгоревший предохранитель, который расплавился в своем гнезде. Как только механик прикасался к щиту, вспыхивали искры, и он отскакивал назад.
– Не получается. Очень большой ток, – сказал механик.
– Да, сто ампер – не шутка, – невесело произнес Климов. – И добавил: брось ты этот щит, надо придумать что-то другое.
Постепенно выяснилось что же, собственно, произошло: на распределительном щите сгорел предохранитель в цепи стоамперного тока, которая связывала блок аккумуляторных батарей с забортной двигательной установкой. При сгорании предохранителя возникла электрическая дуга, давшая очень высокую температуру, отчего загорелась и расплавилась пластмасса гнезда предохранителя. Попытки вынуть сгоревший предохранитель не увенчались успехом. Двигатели – горизонтальный и два вертикальных – были обесточены, вследствие чего «Север-2» потерял способность двигаться в горизонтальной и вертикальной плоскостях. Проще говоря, аппарат не мог самостоятельно всплыть.
Виктор Климов, держался очень спокойно, и его спокойствие внушало уверенность, что выход из трудного положения будет найден. Воспользовавшись аварийной батареей, он включил станцию звукоподводной связи, и через некоторое время стал слышен слабый голос дежурного по связи, находившегося на борту «Ихтиандра», пробивавшийся сквозь громадную толщу воды. Климов стал громко докладывать обстановку. Мы поняли, что дело плохо: обсуждался вариант сброса аккумуляторной батареи и аварийного всплытия. Это означало, что наша экспедиция закончится, едва начавшись, так как запасной аккумуляторной батареи на судне не было. Переговоры продолжались долго и, наконец, было принято решение не спешить со сбросом батареи, а попробовать выключить из электрической цепи вышедшую из строя группу из двух секций батарей и дать ток на вертикальные двигатели от оставшихся четырех секций батареи.
Капитан и механик разложили листы с электрической схемой «Севера-2» и стали ее изучать, водя по большим листам лучом карманного фонарика. Длилось это, наверное, больше часа, и все это время трое подводных наблюдателей молча смотрели на Климова с тревогой и ожиданием. Капитан и механик переговаривались между собой шепотом. До нас доносились лишь обрывки фраз, из которых явствовало, что задача стоит перед ними архитрудная.
Разобравшись со схемой, они откуда-то достали провода и стали протягивать их между какими-то клеммами. Мы трое не дышали и не шевелились. Так прошел еще час.
– Ну, с богом! – тихо сказал Климов. – Давай пробовать. И тут же предупредил наблюдателей:
– Запускаемся. Света не будет, энергии едва хватит для вертикальных движков.
Я приник к иллюминатору, но за стеклом была кромешная ночь. Минут через пять толщу воды пронзил сноп яркого света от наружного прожектора, и тут же я услышал голос Климова:
– Посмотрите, всплываем мы или нет?
Ответ на этот вопрос дать было нетрудно: раз мелкие хлопья «снега», кружась, падали вниз, значит, мы поднимались!
Путь наверх продолжался очень долго, целых четыре часа. Никто слова не проронил, что аппарат идет вверх слишком медленно. Все понимали, что в нашей ситуации как нельзя более справедлива поговорка: «Тише едешь – дальше (то есть, выше) будешь». Командир опасался, что временно протянутые провода могут не выдержать большого тока, и тогда нам уже ничто не поможет.
Когда до поверхности оставалось метров четыреста, «небо» над нами засинело. Сверху стали пробиваться ультрафиолетовые лучи – предвестники белого солнечного света. Мы повеселели. Еще через сто метров командир включил на короткое время водяной насос, чтобы откачать лишнюю воду из уравнительно-дифферентной цистерны. Облегченный «Север-2» пошел наверх быстрее. Немного погодя механик по команде Климова «дал пузырь» – выдул сжатым воздухом часть воды из балластных цистерн. Подводный аппарат рванулся, точно застоявшийся конь из стойла. Чем меньше становилась глубина, тем быстрее поднимался «Север-2» (потому что уменьшалось давление столба воды). Дойдя до поверхности аппарат, выпрыгнул из воды как мячик. Очевидцы потом говорили нам, что аппарат выскочил из океана на полкорпуса – и это при сорока тоннах собственного веса, не считая пятерых человек. Мы были спасены! Благодаря хладнокровию и смекалке командира и механика подводного аппарата, а также капитана-наставника Олега Донца, который помогал им советами, находясь в рубке звукоподводной связи «Ихтиандра», нам удалось сохранить аккумуляторную батарею, а вместе с ней и возможность продолжать экспедицию.
Надо ли говорить, что после всего пережитого (мы находились под водой больше семи часов) пришлось снимать сильнейший стресс традиционными русскими средствами. Нам приготовили баню. Попарившись с веничком, мы приняли внутрь «лекарство», которое выдал Олег Донец, и разошлись по своим каютам. Я проспал сутки. Никто меня не тревожил, также как и других участников злосчастного погружения. Все члены экипажа «Ихтиандра» понимали, что мы чудом вернулись с того света.
Хотя наше погружение и было не слишком удачным с научной точки зрения, но всё же кое-какие факты в копилку науки об океане мы внесли. Главный результат заключался в том, что дно одной из двух беднейших зон Атлантического океана (северной олиготрофной зоны) было вовсе не пустынным. Донное сообщество состояло преимущественно из губок, достигавших громадного размера, – с бочку! Второй вывод: у дна наблюдалось очень сильное течение, направленное вниз по склону. О таких течениях океанологи вообще мало знали, потому что традиционный измеритель скорости течения (вертушка) сконструирован таким образом, что измеряет только горизонтальную составляющую скорости, а вертикальную составляющую (вверх или вниз) не улавливает совсем. Мы же всем корпусом подводного аппарата ощутили мощное нисходящее течение. Скорость его была очень велика и вполне поддается расчету.
Еще раньше опытным путем мы установили, что при 100 оборотах в минуту горизонтального винта, «Север-2» проходил 3 мили в час, т. е. примерно 5 км в час. Значит, при 200 оборотах в минуту подводный аппарат прошел бы 10 км в час. В нашем случае при 200 об./мин горизонтального винта, «Север-2» стоял на месте. Это означало, что тяга горизонтального винта и направленное навстречу течение уравновешивали друг друга, т. е. скорость течения была 10 км/час. В более привычных единицах, скорость придонного течения составляла 2,7 м/сек. Это скорость горной реки! Вот какие потоки стекают вдоль склонов подводных гор в глубине океана, в то время как на поверхности океана в центре антициклонического круговорота течение едва заметно.
При таких течениях даже жиденький «суп» из планктона вполне мог прокормить густую популяцию стеклянных губок, заселявшую склон подводной горы Плейто. Таким образом, данные по биологии и океанологии сошлись в одну точку: на слонах подводных гор в мезопелагиали (т. е. на промежуточных глубинах между поверхностью и дном океана) даже в зонах антициклонических круговоротов действуют очень сильные придонные течения, обеспечивающие пищей сообщества неподвижных сестонофагов, среди которых преобладали стеклянные губки. Таков был главный научный вывод нашего аварийного погружения на подводной горе Плейто.