Глава 12 В глубинах Атлантики

В 1986 году ВНИРО и севастопольская база «Гидронавт» задумали оригинальную экспедицию: пробежаться по подводным горам Атлантического океана, с севера на юг, от Гибралтара до «ревущих сороковых», чтобы определить, на каких горах есть скопления рыбы. То, что рыба в принципе есть на любых подводных горах, было уже известно и в доказательстве не нуждалось. Наша задача состояла в том, чтобы найти такие подводные горы в Атлантике, на которых можно было бы вести успешный промысел. Образно говоря, мы хотели отыскать оазисы в океане. Если таковые найдутся, мы хотели понять причину возникновения повышенной биологической продуктивности на этих подводных горах.

Для осуществления задуманного нам выделили научно-поисковое судно «Ихтиандр» и подводный обитаемый аппарат «Север-2», давно знакомые по прежним рейсам. Начальником рейса был назначен Анатолий Андреевич Помозов, в состав научной группы входили 24 человека. Я был начальником геологического отряда, в составе которого было еще три человека. Такой солидный состав геологов в рыбопоисковой экспедиции объяснялся очень сложным рельефом дна в районах наших исследований: высокие отдельно стоящие подводные горы и протяженные подводные хребты; без геологов и геоморфологов биологам и промысловикам было бы трудно разобраться в распределении рыб в глубинах океана и не найти ровных площадок для донных тралений.

Поиск начали с ближайшей к Гибралтарскому проливу подводной горы Ампер. Её небольшая глубина, около 150 метров, позволяла рассчитывать на обнаружение рыбных косяков. Перед спуском подводного аппарата «Север-2» мы провели эхолотный поиск. Эхолот «Симрад» выдал записи рыб на глубинах менее 1000 м. Больше всего рыбы, судя по записям эхолота», было на глубине 200 м – стояла стеной. В подводную разведку пошел один из самых опытных гидронавтов-ихтиологов Володя Бондарев. Однако его рассказ о погружении откровенно разочаровал. Все, что он видел: два-три десятка ставридок, да рыбу-саблю. Причину неудачи списали на неточный спуск подводного аппарата: вместо центра вершины горы он «приземлился» на склоне, на глубине 360 м. Тем не менее, вопрос о том, куда же подевались те плотные косяки рыбы, которые зафиксировал «Симрад», так и остался не решенным. Подробно разбираться с этой загадкой у нас не было времени. Решили только сделать контрольное траление.

Спустили трал. Он пришел пустой, полураскрытый – закусило трос в осевом ролике. Со второй попытки поймали сотню килограммов рыбы-сабли, немного ставриды и морского окуня. Биологическое состояние рыбы-сабли показывало, что у нее начался нерест. Желудки рыб были совершенно пустыми. Да и есть было особенно нечего: значительных концентраций планктона в районе подводной горы Ампер мы не нашли. Итак, первую подводную гору, попавшуюся нам на пути, Ампер, язык не поворачивался назвать оазисом в океане.

«Ихтиандр» двинулся на юг, обходя стороной экономические зоны иностранных государств. По пути, пересекая северный тропик, отпраздновали Новый год (1987). Забежали на шельф Северо-Западной Африки, получили с плавбазы продукты и… в автономное плавание.

Нашей следующей целью была группа подводных гор, расположенных на поднятии Сьерра-Леоне. Сделав эхолотный промер, обнаружили в этой группе несколько сравнительно мелководных гор. Одну из них, с глубиной 207 м, решили обследовать более подробно. Это был гайот (гора с плоской вершиной), но в отличие от типичных гайотов Тихого океана – маленький и мелководный. Диаметр округлой вершины горы «207» составлял всего 1 милю. Поскольку от классической «банки» (по определению, глубина банки составляет менее 200 м) вершину «207» отделяли всего 7 метров, мы в между собой называли её банкой, а не гайотом. Эхолот «Симрад» зафиксировал на вершине «нашей» банки плотные косяки рыбы. Но какой? Этого мы так и не узнали. Банка «207» была словно заколдована. Наш трал пришел пустым и разорванным. Притраловый акустический комплекс «Игла» вышел из строя. «Север-2» лишь только спустили на воду – сразу и подняли: залипли золотники в системе гидравлики. Посмотрели мы на эхоленту «Симрада», облизнулись на эхозаписи рыбы и пошли дальше.

Следующей на нашем пути была не очень ровная подводная гора, обозначенная на морской карте отметкой глубины «706» (обычно на морских картах указывают минимальную отметку глубины). Я был в составе подводного экипажа, видел подводный ландшафт горы «706» своими глазами. И что же я увидел? Редкие кустики горгонарий, гидрокораллов да длиннохвостых рыбок – макрурусов. Нет, явно не подходила гора «706» под определение оазис. Правда, заметили мы любопытные камешки, похожие на фосфоритовые конкреции, разбросанные на вершине горы. Но их было не так много, в отличие от конкреций тихоокеанских гайотов. И главное: фосфорит – это не кобальт; фосфоритов и на суше хватает. Таким образом, ни с биологической, ни с геологической точек зрений подводная гора «706» особого интереса не представляла.

«Ихтиандр» вошел в тропическую зону. Стало жарко. Команде выдали тропическую робу, в каютах включили судовой кондиционер. В моей лаборатории, которая находилась ниже ватерлинии и не имела иллюминаторов, температура поднималась до 37°. Мы обливались потом, расшифровывая эхограммы. От резкого перепада температуры между каютами (куда поступал холодный воздух) и лабораториями многие члены экипажа заболели ангиной, и я тоже.

На экваторе, судя по карте, располагалась группа крупных подводных гор. Сначала решили обследовать самые мелководные. Гора «284» преподнесла нам сюрприз: огромный камень (известняк) и вдрызг разорванный трал. В кутце трала нашли с десяток бериксов и полимиксию. Подводный аппарат всё еще не был готов, и погружение удалось сделать только на горе «157», расположенной почти точно на экваторе.

Мы достигли дна на глубине 900 метров и стали подниматься вверх по склону, подобно альпинистам. Массивный известняковый склон отвесной стеной поднимался вверх. «Какая тут рыба?! – думал я. – Лишь бы не удариться о скалы да живыми выйти наверх». Аналогичные мысли читались и в глазах других участников погружения. Осторожно поднявшись вверх по склону, мы вышли на вершину горы, являвшую разительный контраст со склоном: тут лежал чистенький песочек, как на речной отмели и сновали маленькие продолговатые рыбки, вроде пескарей. Это была зеленоглазка. Рыбки изо всех сил старались удержаться на месте, чтобы их не унесло течением. Дно было густо усажено актиниями, подошва которых была скрыта в толще песка. «Роющие актинии», – подумал я, не придав, впрочем, особого значения самому факту скопления актиний. (А надо бы мне задаться естественным вопросом: чем может питаться такое громадное количество хищных животных – актиний?). Но сразу, по ходу погружения, я не обратил внимания на этот феномен. Гораздо больший интерес у меня вызвало очень сильное течение на вершине подводной горы. Мысленно сопоставив положение этой горы со схемой течений, я догадался: мы находились в зоне действия Экваториального противотечения. Оно направлено с запада на восток, и его ось находится на глубинах 100–150 м. Это мощное постоянно действующее течение словно «сдувало» рыбу с вершины горы «157». Только небольшие колючие рыбки – скорпены – удерживались на месте, плотно прижавшись к грунту. Их естественным убежищем были густые низкорослые «заросли» актиний и трубок многощетинковых червей (сабеллид). В целом подводная горы «157» оставляла двойственное впечатление: с одной стороны, рыбы на ней были, донные беспозвоночные (актинии) поражали высокой плотностью поселения, но с другой стороны, крупных скоплений промысловых видов рыб мы под водой не нашли. На тех рыбешек (зеленоглазок), которым удавалось удерживаться возле самого дна в борьбе с течением, промысловики вряд ли могли рассчитывать всерьез. И мы уже хотели занести банку «157» в черный список (неперспективная) и уйти в дальнейший поиск, как из штурманской рубки поступило известие: прямо под судном эхолот записал плотный косяк каких-то рыб, причем совсем неглубоко, всего в 40–50 метрах от поверхности океана. Начальник рейса решил проверить: не тунцы ли?

У капитана «Ихтиандра» Петухова загорелись глаза. Мы уже давно были в океане, а трал еще был сухим. Экипаж соскучился по свежей рыбе, макароны по-флотски с ворсинками тушенки надоели. Но рассчитывать на поимку тунцов тралом было бы наивно: тунец – рыба быстроходная, легко уйдет от любого трала. Оставался единственный способ: спиннинг. Эту снасть некоторые члены экипажа предусмотрительно захватили в рейс в расчете на ночную ловлю кальмаров. Быстро стали снаряжать спиннинги, заменив только кальмаровые джиггеры на блесны, и встали по обоим бортам. Судно между тем легло в дрейф. Неспешно вышел на палубу и главный судовой рыбак Володя Бондарев. Он посмотрел на солнце и встал, в отличие от всех остальных к тому борту, который был в тени.

Охота на тунцов началась. В воду со свистом полетели блесны, закрутились катушки. У одного борта, освещенного ярким солнцем, стояли человек десять, в том числе и я, у другого борта один Бондарев. Через час рыбалки на палубе возле Бондарева лежали штук десять отменных трофеев, в то время как все остальные вместе поймали от силы штук пять тунцов. Я не поймал ни одного. Пошел к Бондареву, взмолился:

– Володь, научи, как надо ловить тунца. Страсть как хочется поймать.

Бондарев взял мой спиннинг и сказал:

– Жидковат! И блесна маловата и белая к тому же, а лучше желтую, как у меня.

Вместо того, чтобы переставлять блесну, он дал мне свой спиннинг и сказал:

– Полови минут двадцать моим спиннингом, а я отдохну, руки устали таскать тунцов.

Я стал забрасывать блесну подальше от судна и быстро подтягивать её к борту. Ни одной хватки, как будто рыбы тут и не было. Заметив мою неудачу, Володя посоветовал:

– Не кидай блесну далеко, просто опускай вниз поглубже, метров на сорок-пятьдесят.

Я так и сделал. После двух-трех забросов я почувствовал сильный рывок, и спиннинг чуть не вырвало у меня из рук. Началась борьба. Тунец рвался в глубину с силой вепря. Я понемногу отпускал его, сколько позволяла леска, а потом подтягивал к борту. Тунец, собравшись с силами, снова уходил в глубину, сматывая чуть ли не всю леску с катушки «невская». Так продолжалось минут десять-пятнадцать. Володя молча наблюдал, не вмешиваясь ни словом, ни действием. Наконец он сказал:

– Ну, подтягивай его к борту, а я сачком поддену.

Я подтянул уставшего тунца к борту, а Бондарев ловко поддел его сачком, у которого вместо ручки была толстая веревка, и вскоре мой красавец-тунец зашлепал хвостом по палубе. Радости моей не было предела: первый тунец в жизни! Но Володя охладил мой пыл, буднично заметив: «Маленький, килограммов на семь».

Он взял у меня спиннинг и через две-три минуты рядом с моим тунцом оказался еще один, потянувший на 11 кг.

После завершения рыбалки стали считать результаты. Бондарев один поймал 15 тунцов, все остальные вместе взятые рыбаки – 10. Кто-то ни одного не поймал. И я бы не поймал, если бы не помощь Бондарева. Все пойманные тунцы были переданы шеф-повару, и на ужин экипажу были приготовлены котлеты из тунца.

Эта удачная рыбалка заставила нас пересмотреть промысловую оценку банки «157», и присвоили ей категорию «перспективная» с пометкой: «удобный лов тунцов».

«Ихтиандр» пересек экватор и направился на юго-юго-восток. На нашем пути располагались большие подводные горы, входящие в систему хребта Вавилова, что в Гвинейском заливе. Среди них не было мелководных гор, средний уровень глубин на вершинах составлял 500–600 м. Эти горы раньше уже обследовали наши рыбаки; они же сняли с них первый урожай – надо сказать, немалый. На это указывали даже названия гор, которые им дали калининградские рыбаки, например, банка Удачная (за ней закрепилось это название, данное простыми рыбаками, не искушенными в геоморфологии). С банки Удачной мы и решили начать поисковые работы на подводном хребте Вавилова.

То, что я увидел, погрузившись в подводном аппарате на склон банки, повергло меня если не в шок, то в разочарование. Передо мной расстилалась горная полупустыня, заселенная редкими кустиками горгонарий, морских перьев, гидрокораллов, стайками бродячих донных животных – морских ежей, крабов, раков-отшельников. Под карнизами и уступами прятались редкие длиннохвостые рыбы – угри и макрурусы. Лишь в одном месте я заметил густое скопление моровых рыб, прятавшихся в расщелине. «Всё равно тралом их не достанешь», – подумал я. Раз или два мелькнула большеглазая рыба – берикс. «И это всё, что осталось от тучных стай берикса? – с сожалением подумал я. – А ведь его здесь ловили тысячами тонн!»

Вывод по горе Удачной и другим горам хребта Вавилова мы сделали неутешительный: если здесь когда-то и были крупные скопления рыб, прежде всего берикса, то сейчас от них практически ничего не осталось. Рыбаки поработали здесь на совесть. Как выразился один из наших ихтиологов: «Калининградцы зачистили горы под ноль». Прошло уже около десяти лет после ухода рыбаков, а запасы берикса на подводных горах хребта Вавилова не восстановились. Призрак краха всей экспедиции отчетливо замаячил перед нами. Спасти наше реноме мог только Китовый хребет. К нему мы и направились.

… Сначала вода была голубой, затем стала темно-синей. Потом за толстым стеклом иллюминатора сгустились темно-фиолетовые сумерки. И вот полная темнота… Глубиномер показывал двести пятьдесят метров. До дна было еще далеко, больше пятисот метров. «Север-2» погружался на вершину гигантского подводного хребта, скрытого в глубинах Атлантики между южной оконечностью Африки и Бразилией. За пультом управления сидел Иван Коник, командир подводного аппарата, у станции звукоподводной связи дежурил Олег Гирский, возле иллюминаторов в носовом отсеке находились начальник рейса Анатолий Помозов, гидробиолог Алексей Карамышев и я, числящийся морским геологом. Я следил за показаниями приборов: глубиномера, датчиков температуры и солености забортной воды, содержания кислорода и углекислого газа внутри подводного аппарата; время от времени я поглядывал в центральный иллюминатор.

В лучах прожектора сновали маленькие серебристые рыбки со светящимися точками по бокам – миктофиды, лениво парили медузы, кувыркались, переливаясь всеми цветами радуги, гребневики, прыгали, точно кузнечики, эвфаузииды, блохами скакали копеподы. С увеличением глубины жизнь океана становилась все беднее. Сначала исчезли миктофиды, потом пропали гребневики, гораздо меньше стало копепод. Медузы и эвфаузииды попадались лишь изредка.

– Смотрите внимательнее! До дна сорок метров, предупредил капитан, у которого был свой эхолот, отмечавший расстояние до грунта.

Я включил еще один прожектор. Узкий пучок света ударил сверху, с фонаря легкого корпуса, и рассеялся в темноте.

Капитан покинул кресло и пересел на подвесной ремень возле центрального иллюминатора, чтобы лучше видеть дно. С помощью выносного пульта управления он рассчитывал сделать посадку на грунт более мягкой.

– Вижу грунт! – воскликнул Карамышев.

– Сколько до дна? – спросил командир.

– Метров пятнадцать.

– Ага, теперь и я вижу. Будем потихоньку подходить.

Я заглянул в левый иллюминатор. Луч прожектора вырезал из темноты яркий конус, в котором плавала, плавно изгибаясь, длинная серая рыба.

– Угорь, – заметил Помозов.

Прозвучало буднично, словно именно угря он и ожидал здесь увидеть.

Подводный аппарат двинулся вверх по склону. Подъем напоминал полет вертолета в горном ущелье. То справа, то слева из темноты выступали скальные обрывы, грозившие аппарату тяжким ударом. Капитан вел «Север-2» в полутора-двух метрах от грунта, чтобы наблюдатели могли хорошенько рассмотреть всех животных. Вначале горный пейзаж не радовал нас обилием жизни. Лишь угри да макрурусы плавали возле грунта, усиленно работая хвостами. Так они удерживались на одном месте, чтобы их не унесло течение.

Течение било в правый борт подводного аппарата, сносило его с курса. Капитану пришлось увеличить обороты маршевого двигателя. Стрелки на приборной доске резко скакнули – возросла нагрузка на электродвигатель.

– Иван, ток на пределе! – крикнул механик Гирский. – Может выбить предохранители.

– Не выбьет, прорвемся, – усмехнулся капитан.

Течение, к нашему счастью, ослабело, и подводный аппарат вышел на пологий песчаный склон. Глубиномер показывал семьсот метров. То, что я увидел в иллюминатор, напоминало лунный пейзаж: песчаный грунт был изрыт воронками, и в каждом углублении сидела рыба.

– Что это за рыба? – спросил Коник.

– Беспузырный окунь, – ответил Помозов.

– Почему беспузырный?

– Потому что у него нет плавательного пузыря.

– Как же этот окунь плавает?

– Он, как видишь, и не плавает, а сидит.

Действительно, на дне, опершись на грудные плавники, неподвижно сидели пестро окрашенные рыбы. Вторжение в их мир огромного излучающего яркий свет монстра, казалось, нисколько рыб не беспокоило. До самого последнего момента рыбы оставались неподвижными, и только когда «Север-2» чуть ли не наезжал на окуня, тот резко отскакивал в сторону.

Еще более равнодушно отнеслись к нашему появлению креветки. Они преспокойно сидели в своих норках-убежищах или медленно передвигались, перебирая ножками и ощупывая длинными «усами» грунт перед собой.

– Алексей, считай креветок, а я буду вести учет рыб, – сказал Помозов Карамышеву.

«Две креветки в полосе шириной два метра при скорости сто оборотов… еще одна… еще три креветки. Время десять ноль семь, глубина семьсот метров», – диктовал на магнитофон Карамышев.

– Акула! – вдруг крикнул Коник.

Трехметровая хищница, показавшаяся нам громадной, стремительно неслась прямо на нас. Пасть ее была полураскрытой, маленькие глазки смотрели тупо и безжалостно. Казалось, вот-вот акула ударит в иллюминатор и разобьет его. И тогда – конец. У меня спина похолодела. Но акула, не доплыв совсем немного, резко развернулась и, недобро сверкнув зеленоватым глазом, уплыла в сторону.

– Снимайте! – крикнул Коник.

Какое там… Мы все забыли о фотоаппаратах, оцепенев от ужаса. Карамышев «пыхнул» вспышкой наугад, я дал «залп» на опережение, не дождавшись, когда зарядится вспышка.

Еще минут десять мы обсуждали акулу и не заметили, как оказались на каменистом, слегка присыпанном песочком грунте. На нем лежало множество серых шариков, похожих на мандарины, только серые. Это были морские ежи. Они или сидели неподвижно, или ползали по дну. Их было очень много – десятки и даже сотни.

– Хороший признак, – заметил Помозов. – Раз много ежей, значит, на этой горе должно быть много рыбы.

– Почему? – спросил Коник.

– Потому что морские ежи питаются останками погибшей рыбы.

Вскоре появились и сами рыбы. Их действительно было очень много. Они прятались чуть ли не в каждой нише, в каждой трещине. Больше всего было темно-серых рыб из семейства моровых. Рядом с ними плавали слитножаберные угри. Самые маленькие ямки облюбовали антиасы – небольшие розовые рыбки с белой полосой на боку. Они держались парами: в каждой ямке пара антиасов. Выбоины в скалах служили им прекрасными убежищами.

Вдруг прямо перед нами возник большой краб-паук. Он тут же поднял клешни и решительно бросился в бой. Столкновение казалось неизбежным. И лишь когда до краба-паука оставался один метр, он резко отскочил в сторону.

Перед самой вершиной подводный аппарат вышел на настоящую цветочную поляну. Морские анемоны – актинии – сидели здесь, как на клумбе. Широко раскинув щупальца, они ловили мелкую белую взвесь, которую несло им течение. В прогалинах между актиниями устроились наши старые знакомые – беспузырные окуни. Рыбы изредка разевали рты и хлопали жаберными крышками.

– Они питаются макропланктоном, который несет им течение, – пояснил Карамышев.

– Поди догадайся, что здесь такой оазис! – воскликнул Коник.

– Да, Иван, без твоей железной «лошадки» мы вряд ли бы узнали об этом оазисе, – философски заметил начальник рейса.

– Без подводного аппарата морские биологи как слепые, – согласился Карамышев.

За разговорами о достоинствах подводного аппарата мы едва не просмотрели самое главное, ради чего погружались – берикса. Темно-красная крупноглазая рыбы держалась на границе света и тени, лидируя впереди аппарата. В полутьме просматривались и другие рыбы этого вида. Перед нами была стая берикса. Мы приникли к иллюминаторам, но увидели лишь хвосты уходящих рыб.

– Берикс очень пуглив, – сказал Помозов. – Подводный аппарат близко не подпускает… в стае штук, тридцать, наверное.

После того, как «Север-2» подняли на борт, со слипа «Ихтиандра» соскользнул разноглубинный трал. Через час на траловую палубу посыпались тяжелые рубиново-красные «лапти». Это был берикс, тонны три отборной рыбы. Тут не выдержал даже молчаливый капитан «Ихтиандра» Евгений Алексеевич Петухов.

– Теперь я верю, что подводные годы – это действительно оазисы в океане, – сказал он.

И добавил, видимо, вспомнив наши прежние неудачи в этом рейсе: «По крайней мере, некоторые из них».