Новая семья

Последняя попытка быть счастливым

Как призрак мой перед обрывом.

Е. Евтушенко

Есенин был необычен во всем — и в творчестве, и в своих желаниях, и в выборе спутницы жизни. Одни говорили, что среди женщин он искал тех, кто необходим был для создания новых поэтических образов. Другие говорили, что женщин «он искал среди знаменитых фамилий, которые могли бы прибавить ему славы». Помимо гражданских браков и кратковременных связей, у него было два законных брака, которые закончились разводами. На 30-м году жизни он делает новую попытку устроить семейную жизнь. Галина Бениславская, с которой он жил в гражданском браке после ухода от Айседоры Дункан и которая приютила у себя его сестер, любила Есенина безоглядно, а он отвечал ей только, как указывалось выше, дружеским чувством.

Сергей Есенин, 1925 г.

На его жизненном пути было много женщин, но почти до 30 лет он так и не нашел ту, с которой связал бы себя крепкими узами брака. После очередного увлечения у него, в силу особого склада его личности, вскоре исчезала новизна ощущений, они переставали вдохновлять его, и он расставался с ними. Это позволило даже его друзьям говорить о том, что увлечение женским полом ему необходимо было для всплеска вдохновения или для удовлетворения плоти, что любовь к женщине заглушалась у него «любовью к славе и к поэзии». Его друг Рюрик Ивнев писал: «Он не любил никого и ничего, кроме своих стихов. Он не любил по-настоящему ни одной женщины». Чувства Есенина к женщинам, как считали многие, были непостоянными, иногда мимолетными. Они ошибочно утверждали, что ему недоступно чувство любви — этого неуправляемого рассудком душевного движения, которое все еще остается малоизученным проявлением человеческой страсти. Друг Есенина Мариенгоф писал, что свою первую законную жену Зинаиду Райх «он ненавидел и ее же единственную и любил». Многие считали, что идеальной женой для него была бы Галина Бениславская, которая любила его до самозабвения, знала слабые стороны его натуры, прощала ему изъяны поведения и всегда приходила ему на помощь, если он в ней нуждался. Когда он был за границей с Дункан, она отметила одна день его рождения. Она надеялась, что он когда-нибудь к ней вернется. Когда он перешел к ней жить после отъезда Дункан, радости ее не было границ. Есенин жил с нею некоторое время в гражданском браке, знакомым представлял как свою жену. Он знал о ее жертвах, о ее любви к нему, о ее бескорыстии, ценил ее как порядочного и бескорыстного человека, как самого близкого друга, но был равнодушен к ней как к женщине.

5 марта 1925 года Галина на свой день рождения пригласила 25-летнюю внучку Льва Николаевича Толстого Софью Андреевну Толстую-Сухотину вместе с ее другом писателем Борисом Пильняком. Знала Галина о болезненной слабости Есенина, о его тяготении к людям известным или к их родственникам, но не подумала, что он обратит внимание на Софью Андреевну, ведь у гениальных людей крайне редко бывают гениальные потомки. Софья Андреевна была умная и порядочная женщина, но большими дарованиями не обладала. Писатель Юрий Николаевич Либединский писал о ней: «В облике этой девушки, в округлости ее лица и проницательно-умном взгляде небольших, очень толстовских глаз, в медлительных манерах сказывалась кровь Льва Николаевича. В ее немногословных речах чувствовался ум и образованность, а когда она взглядывала на Сергея, нежная забота светилась в ее серых глазах. В ее явной любви к Сергею присутствовало благородное намерение стать его помощником и другом».

Софья Андреевна была в восторге от ухаживания за нею Есенина и родным заявила, что она очень счастлива. Но родные отнеслись отрицательно к ее выбору, зная о неспокойном характере жениха и склонности к употреблению спиртных напитков. Она проигнорировала их мнение: «Я знаю, что иду на крест, но я иду сознательно. Я хотела бы жить для него и всю себя отдать ему». Друзья заметили, что он преобразился после знакомства с Толстой. Его часто видели гуляющим под руку с нею по улицам Москвы, всегда трезвого, элегантного. «В белом костюме он был обаятелен, — писал его друг, издатель Иван Васильевич Евдокимов. — Нам казалось, что, женившись, он перебесится и дальше начнется крепкая и яркая жизнь».

27 марта 1925 года Есенин по своим издательским делам уехал в Баку. В пути подвергся ограблению. С него сняли обувь и одежду, похитили деньги. «Хорошо хоть в брюках остался», — писал он Бениславской. Всегда изящный и модный, Есенин ходил теперь в потрепанной одежде с чужого плеча и в старых ботинках с чужих ног. На Кавказе он узнал о расстреле 30 марта его друга, поэта Танина Алексея Алексеевича, как «врага народа». Он поплатился жизнью за несколько антисоветских строк, напечатанных на типографском станке: «Россия стоит накануне гибели. Вместо законности — дикий произвол. Свобода мысли и свобода совести задавлены. Вот он, коммунистический рай!» В институте им. Сербского его признали невменяемым, но, несмотря на это, суд приговорил его к расстрелу. Для Есенина это была очередная тяжелая душевная травма.

Есенин не оставляет мысли о поездке в Персию. Бениславской он пишет: «Галя, вышлите 200 рублей. Нужно ехать в Тегеран, а за паспорт и аэроплан нужно платить. Передайте Толстой, что я ее помню. Поцелуйте Шурку. Галя, я очень дорожу Вами, без Вас в моей жизни было бы много плачевного. Вы мне близки как друг, но я Вас нисколько не люблю как женщину». Для Гали это признание было равносильно смертному приговору. «Сергей швыряется мною. Другой такой он не найдет», — записала она в дневнике.

Сергей Есенин и участники литературного кружка при газете «Бакинский рабочий», 1925 г.

Бедствия продолжали преследовать Есенина. В очередном письме к Бениславской он сообщает, что простудился, искупавшись при сильном ветре в море, «получил катар правого легкого» и попал в Бакинскую больницу Но, по свидетельству его знакомого литератора Непряхина Федора Семеновича, Есенин «во время посещения нефтяных промыслов неожиданно подбежал к открытому резервуару, наполненному нефтью, и бросился вниз». Говорили, что он кого-то испугался в стоявшей у резервуара толпе. Его быстро извлекли и обмыли в море, после чего он «получил сильную простуду». Лежал в Бакинской больнице больше месяца. Выписавшись в мае, вернулся в Москву, а через несколько дней уехал в Константиново на свадьбу двоюродного брата.

Галина Бениславская

После обильного свадебного застолья, по воспоминаниям Василия Наседкина, Есенин «стал совершенно невменяемым. Его причуды принимали тяжелые и явно нездоровые формы». Присутствовавший на свадьбе журналист и близкий друг Есенина Иван Иванович Старцев писал: «Есенин был невменяем. Пил без просвета, ругался, лез в драку, безобразничал. Было невероятно тяжело на него смотреть. Я не вытерпел и на следующий день уехал в Москву. В памяти остались: крестьянская изба. Есенин без пиджака, в растерзанной шелковой рубахе, вдребезги пьяный, сидит на полу и поет хриплым голосом заунывные деревенские песни». Так пагубно действовал на него алкоголь, даже в малых дозах.

По возвращении в Москву Есенин запой прекратил. Снова стал часто гулять с Толстой. «По-прежнему был красив и изящен» (Евдокимов). 16 июня он пишет сестре Кате: «Случилось многое, что переменило мою жизнь. Я женюсь на Толстой и уезжаю с нею в Крым. Сейчас с Соней не то, что было раньше, когда я повесничал и хулиганил». Вскоре он поселяется в квартире Толстой в Померанцевом переулке. Есенин считал, что она его судьба, так как цыганка по его просьбе «вынула обручальное кольцо у попугая» и передала ему. Об этом он вскоре написал в одном стихотворении:

Видно, так заведено навеки,

К тридцати годам, перебесясь,

Все сильней, прожженные калеки,

С жизнью мы утрачиваем связь.

…

Коль гореть, так уж гореть сгорая,

И не даром в липовую цветь

Вынул я кольцо у попугая,

Знак того, что вместе нам гореть.

Но долго вместе гореть не пришлось. Вскоре он уехал с невестой на юг отдыхать. Жили то в Баку, то на даче Чагина в Мардаканах. Там Есенин, по воспоминаниям его знакомой Москаленко Н. И., «много чудил». «Ждали гостей, неожиданно в дверях появился "некто с темным лицом" шатаясь, подошел к столу и сдернул скатерть с накрытого стола». «На следующий день Есенин пришел с извинениями и подарками». Другой неприятный эпизод случился на даче в Мардаканах. «Пьяный Есенин стоял у окна в такой позе, как будто собирается прыгнуть вниз. Я ухватила его, удерживая за рубашку, — рассказывает та же Москаленко, — рубашка трещала по швам, рвалась, но я его удержала…»

Неприятности на этом не закончились. На обратном пути в поезде, будучи в нетрезвом состоянии, поэт стал придираться к пассажирам, скандалить, в связи с чем на него было заведено судебное дело. По возвращении в Москву, по воспоминаниям его младшей сестры Шуры, «был взвинченным, крайне раздражительным». При встрече с писателем Юрием Николаевичем Либединским Есенин сказал, что «из женитьбы ничего не получится», т. к. невеста его — «убогая женщина».

— Ну так и не женись, еще не поздно отказаться, — посоветовал Либединский.

— И отказаться не могу, ведь она внучка самого Толстого. Очевидно, это так и должно быть, что Есенин женится на внучке Льва Толстого.

Он ушел в другую комнату, заплакал, а потом взял гитару и запел:

Есть одна хорошая песня у соловушки,

Песня панихидная по моей головушке,

Цвела забубенная. Была ножевая,

А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

Есенин решил попытаться еще раз устроить семейную жизнь, но не по зову сердца и не по душевному расположению, а по зову болезненного тщеславия. 18 сентября 1925 года был зарегистрирован его брак с Толстой. Обе его сестры, Катя и Шура, перешли жить к Толстой, которая занимала две комнаты в 4-комнатной квартире. В двух других жили ее близкие родственники. Друзьям Есенин говорил, что его раздражает в квартире громоздкая мебель и что его «одолела борода», т. е. портреты Толстого на стенах, на столах, в ящиках, и он старался, как вспоминала А. Миклашевская, «бросить в них что-нибудь тяжелое». Он стал приглашать к себе друзей, устраивал попойки или уходил сам к ним, возвращался, со слов младшей сестры, «поздно, в состоянии опьянения». Неожиданно сбросил с балкона свой бюст работы Конёнкова, заявив, что «Сереже жарко и душно». Бюст рассыпался на мелкие куски. Мать Толстой Ольга Константиновна позже рассказывала своей приятельнице: «У нас жили какие-то типы, хулиганили и пьянствовали, спали на наших кроватях. Ели и пили на деньги Есенина, а у Сони не было башмаков. Он получал одну тысячу в месяц, все тратил на гульбу и остался должен. Но его винить нельзя. Он больной человек. Соню жалко».

В квартире у Толстой его навестил поэт Виктор Андроникович Мануйлов. Дверь ему открыла мать Сони и пожаловалась:

— А у нас дым коромыслом. Такая беда.

Вскоре Есенин снова прекратил запой и начал с помощью жены готовить к изданию сборники своих стихов. Собрав материал, вместе с женой отвез в издательство. Но бумаги были в беспорядке, их пришлось долго разбирать. Намечено было издавать по одному тому в месяц.

В ноябре Есенин поехал в Ленинград навестить друзей. Остановился у издателя Сахарова Александра Михайловича. Из воспоминаний Сахарова: он ночью почувствовал, что кто-то его душит. Включил свет и увидел Есенина. Вид у него был испуганный. У Сахарова спросил:

— Ты кто?

Сахарову удалось успокоить его и уложить в постель. Но под утро раздался звон разбитого стекла. Сахаров увидел, что Есенин стоит посреди комнаты в слезах, осыпанный осколками стекла. Сахаров понял, что у Есенина очередной приступ болезни, он отправил его в Москву и посоветовал родным показать его врачам. Родные уговорили его лечь на лечение в психиатрическую клинику. Получив от него согласие, жена его Соня тут же поздно вечером позвонила профессору Петру Михайловичу Зиновьеву, и 26 ноября 1925 года Есенин был госпитализирован в Психиатрическую клинику Московского университета, которой заведовал известный в медицинском мире России и Европы профессор Ганнушкин Петр Борисович.