Версии о гибели

Сорвался ль он с вершины сам собой,

Иль был низвергнут волею чужой?

Ф. И. Тютчев

Почти до самого конца XX века никто из россиян не сомневался в самоубийстве поэта Сергея Есенина. Но через 65 лет после его гибели стали появляться первые публикации о насильственной смерти поэта, о его убийстве по политическим мотивам. С каждым годом таких публикаций становилось и становится все больше и больше. И, что самое удивительное, каждый автор выдвигал свою версию, отличную от других, и считал ее самой достоверной. Одни писали, что поэта «придушили подушкой», а потом подвесили к трубе парового отопления, другие — что умертвили «ударом канделябра или рукояткой револьвера по голове». Некоторые писали, что Есенин был убит «выстрелом в глаз», который вытек. В протоколе вскрытия не отмечено повреждение глаза и глазницы. Очередная версия гласила, что повесили не убитого, а живого, предварительно подсыпав ему в еду какое-то «сильнодействующее вещество». Даже была версия о том, что уход из жизни поэта был его неудачной инсценировкой самоубийства, закончившейся трагически: поэт надеялся, что его спасут, но «никто не пришел ему на помощь, и он погиб». Только непонятно, для чего была нужна такая комедия. Тем более что погиб он не днем, чтобы привлечь внимание публики, а глубокой ночью, когда некого было удивлять своим поступком. Уже одно то, что версий множество, и самых различных, их все невозможно перечислить, так как придется писать еще одну книгу, свидетельствует об их недостоверности. Сколько авторов, столько и фантазий. Один из авторов версии убийства — поэт и литературный критик Иван Васильевич Лысцов (1934–1994) в своей книге «Убийство Есенина» писал: «Почему так долго держалась лживая версия о самоубийстве поэта. Конечно же, он был зверски убит». При этом автор называет конкретных убийц — сотрудник ЧК, секретарь Троцкого Яков Григорьевич Блюмкин (1900–1929) «с бандой, членом которой был Эрлих. Он исполнял волю Троцкого, палача русского народа»[60]. Подозревали, что Эрлих неспроста вернулся за портфелем, он «был специально подослан для спланированного заранее покушения».

Автор подробно описывает, как происходило убийство Есенина: «Ему нанесли удар по голове тупым предметом, а потом начали избивать ногами, сломали ребра, отбили печень и почки». Автор, к сожалению, не сообщает, откуда он получил эти сведения. Ведь сам он к тому времени еще не родился, а описывает сцену так, как будто присутствовал при экзекуции. При вскрытии тела, судя по официальному медицинскому документу, составленному прозектором, судмедэкспертом А. Г. Гиляревским, имевшим почти 30-летний стаж работы, ни перелома ребер, ни повреждения внутренних органов не было обнаружено. Многих смущал шрам на лбу в виде темной косой полосы, которую приняли за «пролом». В книге И. В. Лысцова об этом написано: «От корешков волос до переносицы идет глубокий пролом черепа», через который будто бы «вытекло 20 граммов мозгового вещества». Кто видел это вещество? Кто взвешивал? При вскрытии никакого повреждения черепа не отмечено. Не найдено его и на всех десяти посмертных масках, две из которых были переданы селу Константиново в мемориальный музей. Следовательно, никакого «пролома черепа» и «вытекания мозгового вещества» быть не могло. Это фантазия автора. По заключению специалистов, шрам был следствием «поверхностного вдавления кожи от соприкосновения с трубой парового отопления». Некоторые утверждали, что паровое отопление не работало, труба была холодной, поэтому и вдавления не могло быть. Другие пишут, что труба была горячей. Кому верить? Вдавление могло образоваться и от холодной трубы, учитывая, что тело было прижато к ней в течение нескольких часов. Хотя гостиница была элитной и не могла не отапливаться.

Один студент, сидевший в библиотеке (РГБ) рядом со мной (автором данной книги), увидев у меня материалы о Есенине, спросил:

— Какой версии верить? Я в них запутался.

Но, видимо, в них запутался не только студент, но и сами авторы. Я посоветовала не верить ни одной из них, т. к. убийства не было. Ни одна версия не была подтверждена документально.

Имеется разноголосица и в отношении предсмертного стихотворения Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья». Судя по показаниям Устиновой и Эрлиха, Есенин точно назвал дату сочинения (утром 27 декабря) и сказал, что писал своей собственной кровью, показал им порезы на руке и лично вручил стихи Эрлиху. Но, несмотря на это, в прессе появились публикации о том, что стихи написаны «не кровью, а чернилами», некоторые утверждали, что они адресованы не Эрлиху, а кому-то еще. В содержании усмотрели даже намек на угрозу убийства. И как заключительный аккорд — эти стихи «писал вообще не Есенин». Вот в какие дебри можно забраться, из которых трудно выбраться. О причине гибели Есенина писали в большинстве люди, далекие от медицины, — поэты, писатели, критики, видимо, потому и проигнорировали самое основное — медицинское заключение о душевном состоянии поэта, которое было главной причиной его гибели. Академик РАМН, профессор, психиатр Дмитриева Татьяна Борисовна, ныне покойная, много лет возглавлявшая Институт судебной психиатрии им. В. П. Сербского, писала: «Специалист, прекрасно разбирающийся в своей узкой сфере, весьма неуверенно чувствует себя в других областях, смежных с его собственной предметной отраслью, а тем более удаленной от нее».

Ближе всех к медицине стоял заслуженный сотрудник МВД, бывший старший следователь Эдуард Александрович Хлысталов, но, несмотря на это, он тоже сделал неверные выводы. В своей работе «Как убили Есенина» (1995 год) он писал: «Я работал старшим следователем в Москве и давно знаю, что Есенин был убит. Поначалу не сомневался, что убил его Эрлих, так как есть две доверенности на получение денег и одна из них написана другой рукой». При этом автор приводит множество других данных, большей частью косвенных «улик», для подтверждения своей версии и опровержения версии самоубийства. Одной из них является убеждение автора в том, что Есенин «передал в издательство сборник своих стихотворений» и тем самым «обеспечил себя на полтора года безбедным существованием». Это означало, что он не собирался умирать. Хотя каждый психиатр знает, что в состоянии расстроенного душевного здоровья и аффекта человек не рассуждает о «безбедном существовании». Автор недоумевал, почему Есенин, подвешенный «к вертикальной трубе, не сполз вниз». Видимо, он недостаточно внимательно прочитал описание разными лицами комнаты, где отмечено, что труба вверху имела поперечный изгиб, к которому был прикреплен ремень (по другим данным, крученая веревка). Фантастично объясняется и закрытая изнутри дверь комнаты. Одни считают, что убийца запер дверь, а сам выпрыгнул в окно со второго этажа, хоть форточка оказалась закрытой и рама цела. Другие объясняют это тем, что убийца вставил ключ, затем вышел в коридор, специальной отмычкой запер дверь (где он взял такую отмычку и для чего снова запер дверь — непонятно), потом прошел почему-то незамеченным мимо охраны и покинул гостиницу. Хотя проще и безопаснее было оставить дверь открытой. И вообще не понятно, если поэта повесили убийцы, то почему избрали такой трудоемкий способ, проще было повесить за спинку кровати или подсыпать сильнодействующее вещество в чай или вино, так обычно и делают убийцы — выбирают наиболее легкий и доступный способ. А тут, если верить версии убийства, действовал какой-то недотёпа: полез вешать под самый потолок на 4-метровую высоту.

Чешский писатель Карел Чапек (1890–1938) с присущим ему юмором писал: «Какая тишина была бы, если б люди говорили только то, что знают». К этому можно добавить: если б люди еще и писали то, что знают, они избавились бы от бесполезных заблуждений и не вводили бы в заблуждение своих читателей. Судмедэксперт профессор А. В. Маслов писал: «Если после того, как профессиональная экспертиза показала, что Есенин покончил жизнь самоубийством, упорно утверждают, что его убили, то все это иначе, как нелепым мифотворчеством, не назовёшь»[61].

Авторов версий об убийстве поэта психологически понять нетрудно. Все они имели благородную цель: показать незащищенность и обреченность талантливого русского поэта в то непростое для России время. Но исследования велись односторонне: показать политические мотивы без учета медицинских. О расстройстве душевного здоровья известного в стране поэта они не упомянули, видимо, сознательно. Ведь даже в нынешнем, XXI веке есть еще в нашем обществе люди малосведущие и отставшие от времени, которые считают душевнобольных чуть ли не «изгоями», а психиатрические больницы представляют себе в виде тюремных помещений. Поэтому и встречаешь на страницах периодической печати такие названия, как «дурдом», «психушка», «чокнутые», «ненормальные», «куку», «психи» (взято из публикаций в газетах). Такие клички оскорбляют личность душевнобольного человека, у которого и без того изранена душа. Пишут люди, которые не видели современных психиатрических больниц. По уровню обслуживания пациентов и по эстетическому оформлению интерьера многие из них давно опередили соматические больницы. В этом можно убедиться, побывав в отделениях Московской психиатрической больницы им. Н. А. Алексеева (бывшая им. П. П. Кащенко), оснащенных современной мебелью. В каждом отделении имеются музыкальные инструменты, телевизоры, ковровые дорожки, шторы на окнах, картины на стенах, цветы в холлах. В больнице работают разнообразные кружки для больных, изостудия. Картины больных демонстрируются как на городских, так и на международных выставках. Издаются литературные произведения больных. Так выглядит современная больница. А душевные болезни считаются благородными. Они не заразны и не прилипчивы, как венерические, инфекционные, как туберкулез или проказа. Давно известно, что гениальные и одаренные люди все без исключения имели отклонения в психике, и никого не шокировало, что некоторые из них лечились в психиатрических больницах (музыкант Шуман окончил жизнь в психиатрической больнице, художник Врубель несколько раз лечился в психиатрических заведениях). Во время Великой Отечественной войны душевнобольные люди храбро сражались на передовой. А один пациент Воронежской областной психиатрической больницы получил звезду Героя.

Сторонники версии убийства Есенина в один голос заявляют, что хотят «смыть позорное клеймо самоубийцы» с имени всем нам дорогого народного поэта. Было время даже в недалеком прошлом, когда самоубийство приравнивали к преступлению, без учета причины, побудившей человека к такому противоестественному акту. Об этом пишет в одной из своих статей профессор-психиатр Дмитрий Евгеньевич Мелехов: «В христианской традиции грех самоубийства считался одним из наиболее тяжких. Самоубийцу не хоронили по церковному обряду. Ему, преступившему основной закон христианства "не убий" не давали надежды на загробное спасение. Завещание самоубийц считали недействительным. А если покушение было неудавшимся и он оставался живым, то его привлекали к уголовной ответственности за посягательство на жизнь. Если самоубийца был психически здоров, то причину искали в нищете, одиночестве или неуверенности в будущем».

В настоящее время к суициду душевно здоровых людей приводят разные причины: потеря близких, служебные неприятности, домашние конфликты, отвергнутая любовь. Но основная масса самоубийц — это душевнобольные люди, которые посягают на свою жизнь под влиянием болезненных переживаний — бред, галлюцинации, расстройство сознания, депрессия и др. «Признаки психической патологии установлены у всех суицидентов, т. е. в 100 % случаев», — считают современные психиатры.

Некоторые авторы, не имевшие отношения к медицинской специальности, поставили под сомнение заключение специалистов о душевном недуге поэта. Это очень смело, если не сказать — неправомерно. Автор книги «Неизвестный Есенин» Пашинина В. С. писала: «Московские врачи распространили версию о психическом нездоровье Есенина, о его душевной болезни, с чем связали его самоубийство». И далее: «В мемуарной литературе Есенин изображается либо душевнобольным, либо душевно неуравновешенным. Таким его хотят показать для того, чтобы подвести под роль самоубийцы». Это не версия. Это заключение специалистов высокого профессионального уровня — профессора Московского университета, заведующего кафедрой психиатрии и заведующего Психиатрической клиникой имени С. С. Корсакова — Петра Борисовича Ганнушкина — специалиста высокого класса, его помощника профессора-психиатра Петра Михайловича Зиновьева, а также врача психиатра Арансона Александра Яковлевича. Для того чтобы опровергать заключение психиатров подобного уровня, авторам нужно иметь медицинскую квалификацию такого же уровня.

Вышеуказанных специалистов-психиатров хорошо знала врач-психиатр Нина Алексеевна Пацке (Лысенко), с которой, как уже указывалось в предисловии, автор данной книги в начале 60-х годов XX века работала в одном из мужских отделений Московской психиатрической больницы им. П. П. Кащенко (ныне им. Н. А. Алексеева). От нее стали известны некоторые моменты пребывания Есенина в Психиатрической клинике им. С. С. Корсакова. Работая врачом (стажер) в этом учреждении, Н. А. Пацке видела Есенина во время обходов с врачами и научными сотрудниками, а также во время беседы с ним профессора Петра Борисовича Ганнушкина. Поводом для воспоминаний о Есенине послужил трагический случай. Жена одного пациента, которого лечила Нина Алексеевна в том отделении, где мы с нею работали, потребовала выписки мужа, несмотря на то что курс лечения еще продолжался. У больного были психические расстройства, подобные тем, которыми страдал Есенин, — алкогольный психоз у психопатической личности: бред, преследования, страхи, зрительные галлюцинации. Жена взяла его под расписку, хотя была предупреждена о возможности неожиданных поступков. Через неделю после выписки она сообщила, что больной дома снова стал употреблять алкоголь и на 7-й день после выписки повесился. За последние несколько лет это был первый такой случай в нашем отделении, и Нина Алексеевна упрекала себя в том, что не сумела переубедить жену и настоять на продолжении лечения. «Второй Есенин», — с горечью сказала Нина Алексеевна и по моей просьбе рассказала о том, что сама видела или слышала о болезни поэта.

26 декабря 1925 года профессор Петр Михайлович Зиновьев, по телефонному звонку жены Есенина, Софьи Андреевны, прибыл в Психиатрическую клинику им. С. С. Корсакова, побеседовал с поэтом в приемной комнате и, убедившись в необходимости оказания ему психиатрической помощи, принял его в клинику, о чем сделал соответствующую запись в истории болезни.

В клинике Есенину отвели отдельную палату на втором этаже. Ему разрешили носить домашнюю одежду, кроме зимней. Беспрепятственно пропускали к нему посетителей, но на прогулку ходил только с медперсоналом, а в город по издательским делам ездил с лечащим врачом, Арансоном. Из-за суицидальных (нежелание жить) высказываний Есенина за ним был установлен особый надзор. В его палате ночью горел ночник, а в отделении круглосуточно дежурил персонал. Первые дни после поступления он выглядел подавленным, о своих переживаниях не рассказывал. Открыл их только профессору П. Б. Ганнушкину во время его консультации. Режима не нарушал. Был аккуратен, опрятен. Его часто навещали родные и приятели. Общался с больными, писал стихи. Будто бы какие-то из них передал лечащему врачу Арансону и профессору Ганнушкину, но ни в одном сборнике они не найдены. Увидел из окна коридора клен, засыпанный снегом, и через два дня у него уже были готовы стихи: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь, согнувшись, под метелью белой?». Один раз, по словам Нины Алексеевны, отмечался «нервный срыв». Приступ гнева и раздражительности у него вызвало посещение жены Софьи Андреевны, на которую был обижен за то, что была инициатором его помещения в клинику.

Есенин был консультирован профессором Петром Борисовичем Ганнушкиным в присутствии студентов, стажеров, младших и старших ординаторов, и профессоров. П. Б. Ганнушкин, работая в клинике, продолжал накапливать научный материал о психопатиях, которым пополнял свою монографию на эту тему. Предложил свою классификацию психопатий, которой много лет пользовались отечественные психиатры. Петр Борисович, подобно известному талантливому психиатру Сергею Сергеевичу Корсакову, чье имя носит клиника, обладал уникальной способностью располагать к себе пациентов, даже самых малодоступных. Они открывали ему содержание даже тех болезненных переживаний, которые не мог выявить у них ни один врач. Есенин профессору рассказал, что последние два года стал замечать слежку за собой (обычно эти явления появлялись вскоре после застолья и в вечернее время). Сначала следили незнакомые личности, потом подключились и знакомые лица. Временами они исчезали, потом появлялись снова. Был уверен, что они были подосланы следственными органами, чтобы уличить его в каких-то преступлениях и уничтожить. Считал, что слежка продолжается, так как периодически видел этих людей под окном своей палаты в вечернее время. Утром они исчезали. В бассейн с нефтью прыгнул потому, что в толпе увидел подозрительных людей. Посчитал, что они хотели его убить, и решил спастись в бассейне. Рассказал профессору, что нападал он только на тех людей, которые сами «хотели напасть на него». Замечал это по их недружелюбным взглядам и угрожающим жестам. В кафе заметил, что один посетитель с кем-то многозначительно перемигивался, показывая на него. Поэтому решил предупредить нападение и поднял стул, чтобы самому расправиться с ним. Не отрицал тягу к спиртному и высказал надежду, что в клинике ему помогут избавиться от нее. Оружием и телохранителями обзавелся для того, чтобы отразить нападение убийц, а если их будет много, то «примет меры, чтобы не попасть к ним в руки».

Профессор Ганнушкин поведение Есенина (по свидетельству Нины Алексеевны) расценивал как психопатическое (по международной классификации это патологическое расстройство личности), а бредовое восприятие окружающего считал следствием алкогольных эксцессов. Самовольным уходом Есенина из клиники 21 декабря 1925 года весь персонал был встревожен. Все подумали о суициде. О возможности убийства Есенина Н. А. Пацке ни одним словом не обмолвилась. Видимо, такой мысли тогда не возникало.

Спустя много десятилетий после гибели поэта появились публикации о том, что в клинику «внедрился» под видом больного некий Егоров, который и похитил Есенина. Авторы публикаций, видимо, не понимают, что «внедриться» в клинику не так просто: больного осматривает врач диспансера, затем врач приемного покоя, в отделении — лечащий врач, затем зав. отделением, в клинике обязательно консультирует профессор — зав. клиникой, за больным круглосуточно наблюдает средний и младший медицинский персонал, обязательно курируют студенты. Едва ли возможно не «раскусить такого внедрившегося» при таком количестве медицинских работников. Это фантазии авторов.

Юрий Львович Прокушев, секретарь правления Союза писателей, лауреат Государственной премии РФ, провел большую исследовательскую работу. Встречался с родными Есенина, с его собратьями по перу, с теми, кто к тому времени еще был жив, посылал запросы в разные инстанции. В результате выяснил, что «версия об убийстве Сергея Есенина является вульгарным некомпетентным толкованием специальных сведений, порой фальсифицированных результатов экспертизы, не лишенная сенсационных амбиций и саморекламы». Комиссия при Институте мировой литературы пришла к заключению, что «нет оснований для подтверждения версии об убийстве». На один из запросов Прокушева был прислан ответ от судебно-медицинских экспертов (письмо Н. Н. Дедова от 26 мая 1993 года): «Близкое окружение замечало в последний год странности в поведении поэта — боязнь одиночества и преследования, что объективно подтверждено выставленным диагнозом, в том числе и профессором психиатром П. Б. Ганнушкиным. Изучение многих публикаций авторов версии об убийстве вызывает подозрение в их небескорыстности. По Вашей инициативе, Юрий Львович, проделана большая безвозмездная работа высококвалифицированных ведущих экспертов России, которая позволяет сделать вывод: Сергей Есенин покончил жизнь самоубийством и отвергает гробокопательские домогательства ряда авторов. Сцена убийства, описанная Лысцовым, не подтверждена документально и является плодом фантазии автора». Того же мнения был и прокурор, криминалист Соловьев В. Н.: «Объективная реальность такова, что поэт сам ушел из жизни».

По мнению сына литератора П. Лукницкого (из дневника отца): «Есенина к гибели привел алкоголизм». Посмертные маски исследовал судебно-медицинский эксперт НИИ судебной медицины Э. И. Хомяков, который дал такое заключение: «Каких-либо морфологических признаков, характерных для рубленых, колющих, режущих и огнестрельных орудий, на гипсовых масках не выявлено. Обнаруженное вдавление образовалось в результате соприкосновения с твердым предметом цилиндрической формы. Данных за повреждение лобной кости не имеется». Такое же заключение дали и другие специалисты, исследовавшие посмертные маски независимо друг от друга.

Некоторые авторы поставили под сомнение порядочность профессора Гиляревского, предположив, что он «писал заключение под нажимом» и скрыл многие детали, подтверждавшие будто бы факт убийства, т. е. дал ложное заключение. Удивительно, как легко можно обвинить человека в преступлении, которого он не совершал, причем эти обвинения ни на чем не основаны, а сделаны лишь с целью убедить людей в правдоподобности своей версии. По воспоминаниям Н. А. Пацке, судмедэксперт профессор Гиляревский имел в медицинском мире репутацию исключительно порядочного человека. Об этом сообщал и его племянник, об этом же свидетельствуют и приводимые ниже заключения судебно-медицинских комиссий. К тому же он давал «клятву Гиппократа» (он получил высшее медицинское образование в конце XIX века), которая одно время при советской власти была отменена, теперь эта традиция снова возродилась.

27 мая 1993 года заседала расширенная комиссия с участием экспертов-криминалистов, сотрудников Института мировой литературы им. Горького, поэтов, литераторов, членов литературного объединения «Радуница», всего 70 человек. Был подведен итог ее 4-летней работы (1989 по 1993 г.) и вынесено заключение: «В настоящее время фактически нет объективных данных, которые позволяли бы усомниться в точности содержания акта вскрытия тела и проверке выводов судмедэксперта Гиляревского от 29 декабря 1925 года. Исследования масок и фотографий не дают оснований для подтверждения версии об убийстве».

Почему-то версии об убийстве выдвигаются не медицинскими работниками, не психиатрами и не судмедэкспертами, а поэтами и писателями или историками. Это люди свободной профессии, они имеют право писать о любых явлениях общественной жизни. Но они должны иметь хоть какое-то понятие о том, что пишут. Заключение о смерти всегда входило в компетенцию медицинских работников, а в случае криминала — судмедэкспертов. Судить о правомерности их мнений, об их компетенции, а тем более критиковать могут только люди, имеющие такое же образование и квалификацию. Ведь недаром же многие корреспонденты, чтобы верно отобразить какое-либо событие, становятся на время то официантами в ресторане, то водителями такси, то санитарками в больнице, а некоторые даже проникают в воровские шайки или в бордели.

Многие сторонники версии убийства Есенина пишут о том, что они хотят «смыть позор самоубийства». О каком позоре идет речь? Когда самоубийство совершает человек в состоянии душевного расстройства, самоубийство не может быть ни «позором», ни «клеймом». Это трагедия душевнобольного человека. К сожалению, на страницах печати еще встречаются иногда отголоски старых предрассудков и неверного представления о психиатрических больницах и душевнобольных людях. Но пишут в основном те, кто далек от медицины и отстал от современной жизни.

Все комиссии пришли к заключению, что нет оснований пересматривать заключение профессора Гиляревского и делать эксгумацию трупа. «Бездоказательные суждения не имеют ничего общего со специальными познаниями». Сотрудники кафедры судебной медицины им. Сеченова объяснили: вдавление на лбу образовалось от прижатия тела к трубе парового отопления. Порезы на предплечье и плече по заключению экспертов «не проникают в толщу кожи и относятся к легким (А. В. Маслов).

Внебрачный сын Есенина Александр Сергеевич Вольпин (1924–2016), эмигрировавший в 1972 году в США, написал свое мнение о гибели отца: «Слухи о травме черепа, а по некоторым данным, даже глаз был выбит, кажутся мне романтической выдумкой. Вопрос о насильственной смерти Есенина подогрет политическими соображениями. Мне кажется невероятным, чтобы можно было успешно и быстро провести в те годы такую операцию в гостинице. Я не допущу искажения истины. Он повесился, вот и все».

Нельзя говорить о каком-то «клейме», если самоубийство совершил душевнобольной человек. Гоголь в связи с душевным заболеванием отказывался от еды и уморил себя голодом, но даже тогда, в середине XIX века, при существовавших предрассудках, никто не назвал это «позором или клеймом», все понимали, что это болезнь, и его похоронили с почестями. Врач-психиатр В. X. Кандинский (брат художника), страдая тяжелым психическим расстройством, описывал свои ощущения до последней секунды своей жизни. Он покончил с собой с пером в руке под наплывом овладевающих представлений, которые вошли в учебник по психиатрии под названием синдрома психического автоматизма Кандинского — Клерамбо (Клерамбо, французский психиатр, тоже описал этот синдром, но не на своем опыте, а по рассказам пациентов). Никто не назвал и до сих пор не называет болезнь Кандинского и его самоубийство «позорным клеймом». А его книга «Псевдогаллюцинации» уникальна и до сих пор является одним из бестселлеров в психиатрии. Это был XIX век, а сейчас XXI, в котором живет просвещенный и цивилизованный народ, но в отношении душевных болезней некоторые мыслят на уровне Средневековья.

Поэтесса Сидорина Н. почему-то посчитала «уликой» убийства искривление носа у Есенина. Автор, видимо, недостаточно внимательно изучила биографические данные поэта. Нос у него был травмирован еще летом 1924 года при падении с лошади. Поэтесса Сидорина и другие авторы версии убийства старались изо всех сил притянуть за уши хоть какие-то доказательства убийства Есенина. При этом старательно отбрасывали то, что не укладывалось в их версию.

10 февраля 1994 года доктор медицины Свадковский Борис Сергеевич в ответ на запрос Прокушева Юрия Львовича написал: «По заключению эксперта Гиляревского, несмотря на отдельные дефекты экспертного документа (отсутствие описания подъязычной кости и щитовидной железы), причина смерти с судебно-медицинской точки зрения вполне достоверна и не вызывает каких-либо сомнений». На этом можно было бы поставить точку. Но и после заключения специалистов, с момента которого прошло 20 лет, снова и снова появляются версии об убийстве. В. Кузнецов безапелляционно заявляет: «Яков Блюмкин убил поэта». Поэтесса Сидорина Н. пишет: «Настало время снять ярмо самоубийцы с поэта». Еще дальше пошел майор запаса В. Титаренко, который совершенно безграмотно и примитивно пишет об убийстве, в котором участвовал «вместе с Блюмкиным» то ли он сам, то ли кто-то из его знакомых, хотя Блюмкина в это время вообще не было в Ленинграде. В каждой строчке — это «чудеса и приключения», и приводить здесь примеры из этой бессмыслицы не имеет смысла (прошу извинить за невольный каламбур).

Даже талантливый артист Безруков, сыгравший много прекрасных ролей, тоже пошел на поводу у неправдоподобных версий. Вдумчивого и трудолюбивого поэта, который ни одного дня не позволял себе не заниматься творческой работой, в кино показали как разухабистого «забулдыгу».

Не приходится сомневаться только в том, что в годы репрессий и массовых уничтожений людей в 1937–1938 гг. Есенин разделил бы участь своих друзей, которые были расстреляны как «враги народа».

Авторы версии об убийстве имели, видимо, благородную цель — показать незащищенность и даже обреченность талантливого русского поэта в то непростое для России время. Но историческая справедливость требует не предвзятости, а правдивого изображения всех сторон личности поэта и особенностей его поведения. Исследования сторонниками версии убийства велись в одном направлении — найти политическую причину гибели и показать враждебное отношение к поэту некоторых высокопоставленных лиц, забывая о его психическом состоянии, по поводу которого он лечился в психиатрической клинике, откуда совершил побег. К сожалению, история болезни Есенина не сохранилась. Она была изъята в 1937 году, когда начались гонения и массовые расстрелы писателей, ученых, священников, крупных военачальников и просто неугодных людей. Есенин не попал в эту мясорубку только потому, что умер раньше. Но расправились с его литературным наследием. Книги его не только перестали переиздаваться, но были запрещены, а материалы о нем изъяты из архивов. Выдержки из истории болезни поэта можно найти (по словам дочери Есенина Татьяны) в книге «английского литературоведа Г. Маквея.

Сестра Есенина Екатерина, как жена «врага народа» Ганина и как помощница своего брата Сергея Есенина по реализации его произведений, была взята под стражу и находилась в Бутырской тюрьме с 3 октября по 16 ноября 1938 года. Но народ сохранил в своей памяти творения поэта и возродил его светлое имя.

Несмотря на описанные выше заключения специалистов, легенда о насильственной смерти народного поэта России Сергея Есенина продолжает гулять по страницам отечественной печати.

Авторы версии об убийстве поэта провели огромную исследовательскую работу. Но из-за недостатка медицинских знаний они сделали неправильные выводы. Тем не менее они обогатили нашу историю новыми ценными сведениями, не в области медицины, а в области политики. Авторам версии убийства небезразличны судьба России и судьба их знаменитых соотечественников. Нельзя сомневаться в том, что они — настоящие патриоты, которых не так много осталось в нашем отечестве, судя по масштабам эмиграции. Они вынесли на суд многомиллионной аудитории свое мнение о причине гибели поэта, и это уже ценно. К сожалению, их суждения были ошибочными. К оценке трагического конца поэта они подошли односторонне, увлекшись только политической стороной вопроса, не придав значения заключению врачей и судмедэкспертов. Французский писатель и мыслитель XVIII века Жан Жак Руссо писал: «Тысячи путей ведут к заблуждению, и только один — к истине». Но нужно уважать и мнение тех авторов, которые заблуждались, и следовать совету Вольтера: «Люби истину, но будь снисходителен и к заблуждениям».