Заключение (П. Ю. Рахшмир)

Результаты нашего исследования свидетельствуют о том, что благоприятные исторические предпосылки для появления фашизма и прихода его к власти возникали в тех странах, где воздействие закона неравномерности экономического и политического развития капитализма сказалось с наибольшей интенсивностью. Особенно рельефно это видно па примере Германии. Все социально-экономические и политические процессы, которые «старые» капиталистические страны переживали на протяжении длительных исторических периодов, здесь были значительно сжаты во времени, происходили с запозданием, в более сложных условиях. Интенсивная ломка традиционных социально-экономических структур обостряла классовые противоречия, создавала напряженную социально-психологическую ситуацию для многочисленных слоев населения, не успевавших адаптироваться к быстро менявшимся условиям. Много сходных с этим черт наблюдалось и в Италии, где дело осложнялось увеличивавшимся разрывом между развитым Севером и отсталым Югом.

Господствующие классы Германии и Италии не приобрели столь богатого политического опыта, как буржуазия тех западноевропейских стран, где гораздо раньше были совершены буржуазные революции. Между тем им сразу же пришлось столкнуться с сильным рабочим движением. Искусство более гибкой, либеральной рабочей политики вырабатывается не сразу. Кроме того, альянс германской и итальянской буржуазии с аграрной аристократией обусловил политическую мощь тех фракций господствующих классов, которые предпочитали проводить консервативную политику. В обеих странах буржуазно-демократические традиции не успели пустить корни.

Совпадение быстрого индустриального развития с наступлением эпохи монополистического капитализма, конкурентная борьба со «старыми» капиталистическими государствами предопределили раннюю концентрацию производства и капитала, а также активное государственное вмешательство в экономическую жизнь, что способствовало формированию этатистских традиций, наиболее сильных в Германии. Германия и Италия опоздали к разделу мира. Неутоленные империалистические аппетиты, особенно обширные у Германии, способствовали зарождению воинствующего национализма.

Его влиянию были подвержены и многочисленные мелкобуржуазные элементы, мучительно приспосабливавшиеся к темпам и ритму социально-экономического развития. Ранняя монополизация, прежде всего в Германии, а также на Севере Италии, поставила в трудные условия мелких предпринимателей, торговцев, ремесленников, не успевших экономически и политически консолидироваться в той мере, как, например, аналогичные слои во Франции, где они имели за плечами несколько революций и многолетнюю школу политической борьбы. Из этого социального источника фашисты смогли впоследствии черпать массовую поддержку.

Взаимодействие долговременных исторических факторов, уходящих в глубь культурно-политических традиций или порожденных общим кризисом капитализма, с факторами ситуационными (послевоенные политические и социально-экономические потрясения, мировой экономический кризис 1929—1933 гг.) создавало в Германии и Италии весьма благоприятную почву для генезиса фашизма.

Если в Германии высокий накал противоречий объяснялся в значительной мере скоростью и убыстренным ритмом социально-экономических процессов, то в Испании одной из главных причин социальной напряженности была хроническая отсталость. Отсюда замедленная адаптация к условиям XX в. Буржуазно-демократическая революция 1931 г. ускорила темп политического развития Испании, создав глубокий разрыв между политической надстройкой и архаической социально-экономической структурой, предельно обострив весь комплекс противоречий, от методов разрешения которых зависели исторические судьбы страны. Классовая структура Испании с преобладанием крестьянства, сравнительно немногочисленной мелкой и средней буржуазией города ограничивала возможности формирования массовой фазы фашизма, в лагере господствующих классов доминировали представители традиционной элиты (аграрии, военщина, клерикалы) и тесно связанные с ней промышленно-финансовые круги, в кризисных ситуациях полагавшиеся на насильственные методы отстаивания господства. Острота социально-политической ситуации в отсталой Испании ослабляла возможности реализации либерально-реформистской альтернативы фашизму.

Несмотря на наличие в тех или иных странах благоприятных предпосылок для генезиса фашизма, было бы совершенно неверно усматривать в приходе фашистов к власти какую-то историческую предопределенность. Установление фашистских режимов происходило в процессе напряженной, многоплановой борьбы, в которой переплетались классовые и внутриклассовые противоречия. Ее исход зависел от мощи и сплоченности антифашистского лагеря, от соотношения сил между различными фракциями господствующих классов, от их политического опыта и тактического искусства.

Непреодолимым препятствием па пути фашизма к власти является единство рабочего класса.

Для определения специфики фашизма по сравнению с другими формами классового господства буржуазии недостаточно учета его социально-политической функции. Функция любой формы господства буржуазии — сохранение и упрочение капиталистического общественного устройства. Существо фашизма раскрывается в террористических методах отстаивания классового господства буржуазии, в форме организации государственной власти, резко отличающейся от буржуазно-демократических порядков.

Бешеный антикоммунизм и патологический антимарксизм, отрицание любой формы демократии, оголтелый национализм, достигающий кульминации в расизме, обширные империалистические притязания, культ государства и «вождей», антигуманизм, разнузданная социальная демагогия, умение мобилизовать массовый базис — все эти свойства фашизма с разной степенью интенсивности обнаруживаются у всех фашистских движений и режимов. Многие из перечисленных признаков присущи и «традиционным» формам реакции, однако у фашизма они настолько гипертрофированы, что обретают новое качество.

Своеобразным синтезом фашистской теории и практики является перманентный и тотальный террор. Масштабы его могут колебаться в различных фашистских режимах, но он является их важной и неотъемлемой отличительной чертой, в которой как бы фокусируются все остальные свойства фашистского феномена.

Для практического осуществления перманентного и тотального террора потребовалось создать специфический аппарат насилия. Им явилась неограниченная диктатура, стремившаяся поставить под контроль все гражданское общество.

Подобный характер фашистских режимов усиливал относительную самостоятельность государственной власти. В отличие от парламентарных порядков она не зависит от колебаний избирательной конъюнктуры. В то же время мобилизованный фашистами массовый базис обеспечивал государству значительную свободу рук во взаимоотношениях с представителями господствующих классов. У него не было необходимости постоянно балансировать между различными их фракциями, чтобы учесть самые разнообразные интересы. Поэтому фашистская система могла последовательнее проводить политический курс в соответствии с притязаниями наиболее могущественных и реакционных группировок монополистического капитала. Именно от них в первую очередь зависели пределы, в которых могла проявляться «свобода воли» фашистских главарей.

Из этого вытекала также специфика фашистских методов государственно-монополистического регулирования, отличавшаяся значительным разнообразием в зависимости от уровня экономического развития отдельных стран, мощи и организованности монополий, масштабов империалистических притязаний государств. Государственное вмешательство осуществлялось прежде всего в интересах тех монополистических группировок, которые теснее всего срослись с режимом.

Особенности фашистского государственно-монополистического регулирования с наибольшей выразительностью обнаружились в политике германского нацизма. Главной целью нацистского государственного вмешательства было создание военно-экономического потенциала, необходимого для агрессии. Ее подготовке и проведению были подчинены все прочие составные части комплекса государственно-монополистического регулирования: социальная политика, структурные изменения в экономике и т. д. С помощью глобальной завоевательной программы нацисты рассчитывали разрешить все социальные и экономические противоречия, присущие капитализму.

Фашистские методы государственно-монополистического регулирования в исторической перспективе давали краткосрочный эффект, тогда как буржуазно-демократические имели долгосрочный стратегический прицел. Они соответствовали либерально-реформистскому типу политики, а фашизм можно охарактеризовать как экстремистский вариант консервативной политики. Каждой из этих альтернатив соответствовала и особая форма политической надстройки.

По мере развития государственно-монополистического капитализма возрастала относительная самостоятельность фашистского аппарата власти. Это создавало в глазах довольно широких слоев населения иллюзию «надклассовости» данной системы господства и позволяло главарям фашистских режимов эффективнее выполнять функцию защиты интересов самых реакционных группировок монополистического капитала.

Ее осуществление сопровождалось определенными трениями и противоречиями между аппаратом власти и представителями монополий. В основе междоусобных стычек лежали причины преимущественно тактического свойства. Процесс развертывания военно-промышленного потенциала приводил к выдвижению на первый план то одних, то других монополистических групп в зависимости от важности их продукции с точки зрения военных нужд. Монополистические группы и отдельные магнаты вели борьбу за более влиятельные позиции в государственном аппарате, за государственные заказы, сырьевые ресурсы, за б?льшую долю награбленной фашистами добычи. Эта борьба в свою очередь переплеталась с распрями фашистских клик и иерархов.

Другая причина противоречий была обусловлена общим свойством всех разновидностей государственно-монополистического капитализма; она коренилась в том, что фашистам как правящей партии приходилось непосредственно иметь дело с более обширным комплексом задач, чем монополистам, которым нередко застилали глаза групповые или фирменные интересы. Фашистским заправилам нужно было постоянно поддерживать престиж среди широких масс населения, особенно среди мелкой буржуазии и средних слоев. Поэтому они иногда предпринимали действия, которые вызывали неудовольствие тех или иных монополий, хотя в конечном итоге были направлены на упрочение режима, представлявшего собой форму господства наиболее могущественных фракций монополистического капитала.

Гораздо глубже и острее было противоречие между политической функцией и социальным базисом фашизма. Обычно оно проявлялось с особой силой в период консолидации режимов, когда рассеивалась демагогическая пелена и четко проступала их классовая сущность. Претендуя на роль «третьей силы», якобы представляющей альтернативу и социализму, и капитализму, фашисты собирали под свои знамена значительные контингенты, преимущественно из промежуточных слоев. После установления фашистских режимов происходило устранение тех элементов, которые всерьез воспринимали демагогическую фразеологию главарей. Один из аспектов пресловутой «ночи длинных ножей» 30 июня 1934 г. заключался, как мы видели, в ликвидации недовольных штурмовиков, требовавших «второй революции». Задолго до этого Муссолини расправился со сторонниками «второй волны», итальянскими фашистами «первого часа», которых не устраивала политика дуче после «похода на Рим». Что касается франкистской Испании, то там противоречие между мелкобуржуазными и люмпен-пролетарскими элементами, с одной стороны, и верхушкой режима — с другой, нашло известное отражение во фронде «старых рубашек».

Однако, несмотря на тот факт, что мелкобуржуазный базис фашизма приносился в жертву монополиям, фашистским главарям удавалось (с разной степенью успеха) сохранять массовую опору, искусно сочетая террор с социальной и националистической демагогией. Пропаганда корпоративизма, стремление затушевать социальные различия при помощи ложного в тех условиях понятия «рабочие умственного и физического труда», культивирование идей расового и национального превосходства — все это было призвано создать впечатление, будто в фашистских государствах повышается социальный статус, растет престиж средних слоев и рабочего класса. Реальной компенсацией для представителей массовой базы фашизма стали места на нижних и отчасти средних ступенях неимоверно разросшегося государственно-административного аппарата. Наибольший иммунитет по отношению к фашистской демагогии проявил рабочий класс, из которого рекрутировались основные силы Сопротивления.

Главным критерием для типологии государственно оформившегося фашизма может служить степень концентрации власти в руках фашистской верхушки и сросшихся с ней экстремистских фракций монополистического капитала. Она зависит от комплекса взаимосвязанных факторов: от уровня экономического развития страны, социальной структуры населения, силы антифашистского Сопротивления, степени относительной самостоятельности фашистского аппарата власти, места собственно фашистской элиты по сравнению с традиционными господствующими классами в структуре режима, от масштабов империалистических притязаний.

В Германии нацистская партия подчинила себе государственно-бюрократическую машину в процессе сращивания с ней. Хотя итальянские фашисты пришли к власти намного раньше нацистов, они менее преуспели в создании неограниченной диктатуры. «Степень поглощения гражданского общества фашистским государством в Германии была значительно выше, чем в Италии. Существенно большей, чем в Италии, была концентрация власти»[1714], — пишет А. А. Галкин, сопоставляя два главных фашистских режима. В отличие от гитлеровской Германии в муссолиниевской Италии при сращивании фашистской партии с государственным аппаратом приоритет принадлежал последнему. Традиционная политическая элита сохранила в Италии более или менее прочные позиции. Это сказалось 25 июля 1943 г., когда традиционные консервативные круги сравнительно легко осуществили дворцовый переворот и убрали Муссолини. Между тем в Германии, где нацистская партия буквально пропитала всю общественную структуру, верхушечный заговор 20 июля 1944 г. провалился самым жалким образом.

Что касается Испании, то здесь позиции фашистской партии по сравнению с традиционной военно-консервативной реакцией были слабее, чем в Италии, не говоря уже о Германии. Фалангизм стал лишь одной из основ новой системы власти, наряду с армией и католической церковью.

Пиренейские диктатуры значительно отличались от крайней формы фашизма — германской. Этот неоспоримый факт используется буржуазными историками в попытках исключить франкистскую Испанию и салазаровскую Португалию из числа фашистских государств. На самом же деле применительно к иберийским странам следует говорить о специфическом типе фашизма. Его отличительными признаками, помимо большого удельного веса элементов традиционной консервативной реакции по отношению к собственно фашистским организациям, можно считать отличную от итальянской форму корпоративизма, определенные парламентские атрибуты. Отсюда — известная завуалированность ряда общих признаков, роднящих этот тип фашизма с германским и итальянским.

Особенностью фашизма иберийского типа явилась исключительная живучесть, способность лучше интегрироваться в систему международных отношений по сравнению с крайними разновидностями фашизма. Безусловно, на эволюцию пиренейских режимов серьезно повлиял внешний фактор: необходимость приспособления к послевоенному миру. Если германский и итальянский режимы в своем функционировании зашли так далеко, что государственная машина просто была бы не в состоянии дать обратный ход, не рискуя при этом катастрофой, то режимы иберийского типа, не зашедшие так далеко, сохраняли свободу маневра. Но те обстоятельства, которые обеспечили живучесть подобных режимов, явились в то же время источником их слабости, привели к их крайнему одряхлению, в конечном счете расшатали структуру власти, создали условия для созревания сил, способных разрушить их. Об этом, хотя и по-разному, свидетельствует и португальский, и испанский опыт.

Выявление различных типов фашизма раскрывает связь общего и особенного в нем, дает возможность избежать неправомерного сужения этого феномена до германского и итальянского вариантов. При этом, характеризуя какую-либо разновидность фашизма, вряд ли можно говорить о полной ее идентичности определенному типу, а только об известной степени приближения к нему. Ответ на вопрос о принадлежности к тому или иному типу, а также средство углубить и уточнить характеристики последних заключаются в конкретно-исторических исследованиях.

Следует иметь в виду, что современность рождает новые типы фашизма, примером чему может служить реакционная диктатура в чилийском и греческом вариантах. Типологическим признаком всех форм фашизма является его тесная, органическая взаимосвязь с милитаризмом. В речи на Всемирном конгрессе миролюбивых сил Л. И. Брежнев подчеркивал, что «милитаристский робот лелеет, как любимое детище, самые реакционные, тиранические, фашистские режимы и пожирает демократические свободы»[1715]. Теперь, когда шансы на привлечение массовой базы значительно уменьшились по сравнению с межвоенным периодом, фашистам приходится компенсировать ее отсутствие главным образом военной силой, поддержкой международных военно-империалистических кругов. Диктатура Пиночета в Чили, рухнувший после семи лет правления «режим полковников» в Греции — таковы конкретные формы «военного фашизма».

Много общего с «военным фашизмом» у специфических форм современного фашизма в слаборазвитых странах. На международном научном симпозиуме марксистов в Эссене шеф-редактор журнала «Проблемы мира и социализма» К. И. Зародов охарактеризовал фашизм такого типа как «экспортируемый или импортируемый». Он «представляет собой соединение интересов международного империализма и реакционной местной бюрократии и военщины»[1716]. Такой фашизм «насаждается извне правительствами, сохраняющими у себя дома (в большей или меньшей степени) атрибуты буржуазной демократии»[1717]. Отличительным признаком импортируемого фашизма является отсутствие сколько-нибудь серьезных внутренних предпосылок. Его культивируют в странах с пережитками докапиталистических отношений, где не сложилась сильная национальная буржуазия, а в архаичной социальной структуре нет слоев, способных поставлять для фашизма массовую базу.

Этим разновидности современного фашизма, безусловно, не исчерпываются. Чтобы распознать проявления неофашизма, необходимо сопоставлять их с типами фашизма, сложившимися в межвоенный период. Дело идет не о внешних формах, подверженных постоянным изменениям, особенно учитывая исключительную способность фашистов к мимикрии, их приспособляемость к новым условиям. Преемственная связь между «традиционными» и новыми видами фашизма носит сущностный характер и обнаруживается прежде всего в методах политической борьбы и организации власти, защиты интересов местных или международных монополий.

Наряду с неоправданным сужением фашистского феномена до одной-двух разновидностей необходимо считаться также с опасностью неправомерно расширительной трактовки этого явления. В связи с критикой истолкований фашизма с точки зрения теории «модернизации» уже говорилось о том, что буржуазные историки произвольно используют термин «фашизм» при характеристике государств «третьего мира». Американский политолог А. Д. Грегор вообще пытается выдать за фашистские даже часть течений революционного и национально-освободительного движения.

Подобный подход преследует цель дискредитировать страны, придерживающиеся социалистической ориентации, революционно-националистические режимы, проводящие антиимпериалистическую политику, и фактически оказывается модернизированным вариантом пресловутой концепции «тоталитаризма».

Затрудняют анализ новых форм фашизма и трактовки, сложившиеся в левацких кругах. По их мнению, в наши дни фашизму больше не надо совершать государственные перевороты для захвата власти. Он якобы уже достаточно глубоко внедрился в государственную структуру стран Запада. Очагами фашизма левацкие элементы «читают современные капиталистические предприятия, где проводятся те или иные мероприятия в рамках социальной политики, рассчитанной на отвлечение рабочих от активного участия в политической борьбе. Бесспорно, в социально-экономической и политической почве развитых капиталистических стран сохраняются предпосылки фашистской опасности. Но если не видеть качественного различия между репрессиями, имеющими место при буржуазно-демократических режимах, и перманентным, тотальным фашистским террором, между либерально-реформистской или патерналистской социальной политикой буржуазии и фашистскими методами растления масс, можно проглядеть действительную фашистскую угрозу.

Подлинно научный анализ фашизма и реалистическая оценка фашистской опасности в современном мире возможны лишь на основе марксистско-ленинской методологии и огромного политического опыта, обретенного коммунистическим движением в антифашистской борьбе.

История фашизма — это в сущности история краха самой решительной и насильственной попытки империалистической реакции затормозить социальный прогресс, расправиться с революционным движением. Научный анализ фашизма свидетельствует об его исторической обреченности. Однако такой вывод не должен повлечь за собой недооценку этого опасного социально-политического феномена. Победа над фашизмом была достигнута прогрессивным человечеством чрезвычайно дорогой ценой.

С разгромом фашизма выявилась и его историческая бесперспективность как специфического метода отстаивания классового господства буржуазии. Фашистская система власти позволила наиболее реакционным элементам господствующих классов ряда стран добиться временного стабилизирующего эффекта во внутриполитической сфере. Решить свойственные капитализму социально-политические противоречия фашисты оказались не в состоянии. Их экспансионистский курс до предела обострил межимпериалистические противоречия. Попытка разрешить эти противоречия на путях войны глубоко потрясла устои капиталистической системы. Следствием разгрома фашизма в развязанной им войне явилось, в частности, значительное сокращение сферы господства империализма. Таким образом, в долгосрочном стратегическом плане ставка империалистической реакции на фашизм привела к существенному ослаблению ее мировых позиций.

Дискредитация фашизма в глазах человечества намного сузила для современных реакционеров возможности маневра вправо. В этом можно усматривать одну из причин того, что в целом послевоенный период в странах развитого капитализма проходил под знаком преобладания буржуазно-реформистской политики. Хотя фашистские методы сохраняются в политическом арсенале буржуазии и в кризисных ситуациях реакционные авантюристические круги могут попытаться, несмотря на негативный исторический опыт, вновь прибегнуть к фашистским методам спасения классового господства буржуазии, перспективы подобного выхода из социально-политического кризиса, в котором находится современный капитализм, стали гораздо маловероятнее. Таков один из главных всемирно-исторических итогов победы над фашизмом, решающий вклад в которую внес Советский Союз. Мощной преградой неофашизму служат растущая мощь стран социалистического содружества, их постоянно усиливающееся воздействие на ход мирового развития.