Второй период и реорганизация государства

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Существующее положение позволило Муссолини собраться с силами и перейти в наступление. Начинается второй период фашистской власти. Речь шла теперь уже о реорганизации государства, что было главным содержанием деятельности фашистов после «кризиса Маттеотти». Исходным пунктом явилась речь Муссолини 3 января 1925 г., в которой он заявил, что борьба между правительством и оппозицией будет разрешена силой. Ему же принадлежат слова, сказанные впоследствии, что «3 января 1925 г. старое либеральное государство было похоронено со всеми надлежащими почестями»[122]. Действительно, почти все предшествующее двухлетие Муссолини не оставлял надежды приспособить старое либеральное государство к потребностям фашистской диктатуры. Конечно, то, что он делал в этом направлении, имело вынужденный характер, диктовалось непрочностью фашистской власти, стремлением заручиться как можно более широкой поддержкой в стране, влиянием традиций и т. д. Уже после убийства Маттеотти Муссолини под давлением общественного мнения вынужден был пойти не только на введение присяги фашистской милиции королю, но и на отмену в конце 1924 г. ненавистного закона Ачербо. Однако одновременно готовился решительный поворот фашизма в сторону открытой полицейской диктатуры. События, связанные с кризисом Маттеотти, лишь ускорили развитие фашизма в этом направлении, которое само по себе было закономерным, ибо вытекало из всей природы фашизма, его идеологической сущности и классовой направленности.

После речи Муссолини 3 января 1925 г. правительство становится по составу чисто фашистским. Объявляется «вторая волна» фашизма. Сторонник более жесткого курса Фариначчи назначается секретарем партии. Редакторам и издателям газет было запрещено печатать статьи и сообщения, враждебные фашистскому режиму. Но главное — решение ускорить преобразование старого либерального государства в новое, фашистское. Уже с октября 1924 г. в Италии работала специальная комиссия, созданная фашистской партией «для изучения возможности проведения конституционной реформы, соответствующей требованиям времени». Декретом председателя Совета министров от 31 января 1925 г. эта комиссия была реорганизована в правительственную комиссию в составе 18 человек. Председателем ее стал философ Дж. Джентиле. В задачу комиссии входило изучение проблем отношений между гражданским и политическим обществом[123]. Иными словами, речь шла о подготовке создания тоталитарного государства. Комиссия должна была представить соображения правительству с тем, чтобы это последнее предложило парламенту соответствующие реформы[124].

Одним из результатов нового курса правительственной политики был разрыв фашизма с представителями либерализма в лице Джолитти, Орландо, Саландра и их сторонников. Теперь они окончательно убедились в провале расчетов на использование фашизма в соответствии со своими планами. Паоло Алатри пишет: «...Хотя эти группы (либеральные. — Авт.) не видели других возможностей кроме вооружения фашизма и вручения ему своей судьбы, это не значит, что они полностью идентифицировались и слились с фашизмом: различие между фашистом и либералом или демократом, сочувствующими фашизму, нужно всегда иметь в виду, ибо забывать об этом — значит бессмысленно смешивать понятия. И это тем более верно, что фашизм вышел на авансцену, располагая собственными политическими кадрами, порожденными новой общественной ситуацией, и эти политические кадры пришли на смену старым правящим политическим группам»[125].

Петля фашистской диктатуры затягивалась. 24 декабря 1925 г. был принят закон о чистке государственного аппарата от «ненационально мыслящих элементов»; 31 декабря того же года — о праве префектов запрещать выпуск «опасных для общественного спокойствия газет»; 31 января 1926 г. — о процедуре лишения политических эмигрантов итальянского гражданства. Это был комплекс законов, названных «мероприятиями по защите государства»[126]. Одновременно фашизм вплотную приступил к преобразованиям самого государства в соответствии с рекомендациями комиссии 18-ти.

24 декабря 1925 г. был принят закон о правомочиях и прерогативах главы правительства. Согласно этому закону премьер должен был нести ответственность исключительно перед королем, а не перед парламентом. Было оговорено право главы правительства ограничивать парламент в некоторых его функциях, в частности право настаивать на вторичном обсуждении палатой раз отвергнутого ею законопроекта. Вслед за этим 31 января 1926 г. был принят закон о праве исполнительной власти издавать декреты и вводить их в силу, не дожидаясь согласия парламента.

Оба закона превращали правительство в центральный орган, персонифицирующий весь авторитет государственной власти, и исполнительной, и законодательной. Правда, формально правительство было ответственно перед королем, и королевский декрет обладал большей юридической силой, чем декрет главы правительства. Но действия короля были связаны согласием главы правительства и Большого фашистского совета. Вся система государственных органов пронизывалась принципом официального признания верховенства «вождя» и фашистской партии.

Была проведена и реорганизация местных органов государственной власти. Законом от 4 февраля 1926 г. вместо выборных муниципалитетов вводился институт «подеста» — старшин, назначаемых королевским декретом на пять лет[127]. Законом от 6 апреля 1926 г. усиливалась и расширялась власть префектов в провинциях[128]. И, наконец, был издан закон от 3 апреля 1926 г. о правовой организации коллективных трудовых отношений. Признание со стороны государства получали профсоюзные организации предпринимателей или рабочих, отвечающие следующим трем требованиям: 1) объединяющие в своих рядах не менее 10% лиц данной профессиональной категории, 2) способствующие не только охране экономических интересов своих членов, но и их «моральному и патриотическому воспитанию», 3) имеющие руководителей с соответствующими «моральными и патриотическими устоями». Таким образом, впервые в государственном законодательстве политические мотивы выставлялись в качестве критерия для признания профсоюзной организации. В результате этого могла быть признана организация, едва насчитывавшая в своих рядах 10% лиц данной профессиональной категории, и, напротив, отказано в признании организации, включавшей 90% лиц этой категории.

Юридическое признание со стороны государства могла получить только одна профсоюзная организация для предпринимателей или рабочих в каждой профессиональной категории. Естественно, что в качестве единственных признаваемых государством профсоюзов должны были выступать фашистские профсоюзы. Закон предусматривал запрет локаутов со стороны предпринимателей и забастовок со стороны рабочих. Все трудовые конфликты подлежали принудительному разбору в государственном суде, что было одним из существенных элементов в идеологии фашистского корпоративизма.

Само слово «корпоративизм» употреблялось фашистами в смысле общности классовых интересов, в смысле согласования этих интересов в сфере производства во имя «общих интересов нации» под руководством государства. Однако закон от 3 апреля 1926 г. не предусматривал создания корпораций, как таковых, т. е. объединения предпринимателей и рабочих в единых профсоюзных организациях по отраслям производства. Этому противились и те, и другие, а потому сами фашисты считали, что для такого объединения необходима была еще большая идеологическая и организационная подготовительная работа. В статье 3 нового закона говорилось об организациях, объединяющих или одних предпринимателей, или одних рабочих. Говорилось также о «центральных органах связи», посредством которых «организации предпринимателей и организации рабочих могут быть объединены в высшую иерархическую единицу». Таким образом, эти органы связи сводились к функциям сугубо межпрофсоюзной связи.

С другой стороны, новый закон шел явно вразрез с планами синдикализации государства, которые лежали в основе теоретических построений первых фашистских идеологов. Статья 6 закона устанавливала контроль над профсоюзами со стороны органов государственной власти. Профсоюзы превращались фактически в орудие, с помощью которого государство управляло различными социальными силами страны. Прежде всего, разумеется, речь шла об управлении рабочей массой. Бывший соратник Муссолини М. Рокка напишет впоследствии в своей книге, что «рабочие профсоюзы, твердо подчиненные государству и задушенные жесткой дисциплиной, превратились в придаток правительства»[129]. В конечном счете вместо синдикализации государства произошло огосударствление профсоюзов.

Хотя права «непризнанных» профсоюзов и были фактически сведены на нет, они не были запрещены и после закона 3 апреля 1926 г. Таким образом, продолжали существовать и ВКТ, и Конфедерация католических профсоюзов. Но они существовали чисто поминально. Их деятельность после апреля 1926 г. не была отмечена ни одной сколько-нибудь заслуживающей внимания инициативой.

Коммунисты в начале 1926 г. впервые провели свой очередной съезд уже за пределами Италии. Он состоялся во французском городе Лионе и был отмечен усилением борьбы против сектантства и «левого» уклона в партии. Что касается природы и характера фашизма, обращают на себя внимание следующие пункты разногласий. «Левые» считали фашизм чем-то вроде комедии, разыгранной правящими классами. Это утверждал, например, в ходе предсъездовской дискуссии Бордига. Он писал в газете «Унита»: «В фашизме и в генеральном контрнаступлении буржуазии мы не видим принципиальных изменений политики итальянского государства. Мы видим в них естественное продолжение этой политики демократии (имеется в виду буржуазная демократия. — Авт.) как до, так и после войны. Мы будем противополагать демократию и фашизм не в большей мере, чем мы противополагали в прошлом демократию и милитаризм»[130].

В отличие от этого в тезисах, предложенных Грамши, обнаруживается более дифференцированный подход к буржуазии в связи с ее политикой в отношении фашизма. «Вне фашизма остаются некоторые центры буржуазной оппозиции. С одной стороны, к фашизму не примкнула группа, верившая в возможность разрешения проблемы государства, которая предлагалась Джолитти. Эта группа, представляющая часть промышленной буржуазии, выдвигает программу «лейбористского реформизма» и оказывает влияние на некоторые слои рабочих и мелкой буржуазии. С другой стороны, выдвигается программа использования в качестве основы государства сельской демократии Юга и «здоровой» части северной промышленности («Коррьере делла Сера», «либерализм» Нитти) — программа, которая имеет тенденцию стать программой политической организации, настроенной оппозиционно к фашизму и опирающейся на массы Юга («Национальный союз»). Фашизм вынужден вести весьма энергичную борьбу против этих еще существующих группировок и с еще большим ожесточением бороться против масонства, которое он правильно рассматривает как организующий центр всех сил, традиционно поддерживающих государство. Эта борьба свидетельствует о том, что в блоке консервативных и антипролетарских сил все же существует трещина, которая при определенных условиях может способствовать превращению пролетариата в третий и решающий фактор политической обстановки»[131].

Естественно, что такого рода подход к вопросу об отношениях между различными группами буржуазии и фашизмом мог благоприятно повлиять на выработку более правильной тактической линии борьбы. Вместе с тем на базе общей классовой оценки фашизма он рассматривался в тезисах Грамши как результат всего предшествующего развития капитализма. Отсюда делался вывод о том, что именно исторический противник капитализма, т. е. рабочий класс, может вести наиболее последовательную борьбу против фашизма и должен стать гегемоном в этой борьбе. Выдвижением этого положения в тезисах устанавливалась связь между борьбой против фашизма и борьбой за социализм — связь, которая понималась «левыми» как тождество. В специальном разделе тезисов Грамши, озаглавленном «Движущие силы и перспективы революции», подчеркивалась необходимость союза пролетариата и крестьянства в конкретной для Италии форме союза пролетариата Севера и крестьянства Юга.

Тезисы, предложенные Грамши, были серьезным шагом вперед по сравнению с позицией Итальянской Коммунистической партии в первые годы ее существования, по сравнению с «Римскими тезисами» 1922 г. Вместе с тем нельзя не видеть, что эти тезисы не давали еще ответов на многие вопросы, порожденные новой исторической обстановкой борьбы против фашизма, вопросы, на которые удалось ответить лишь много позднее. Пока что в качестве единственной альтернативы предлагалась «диктатура пролетариата», хотя и в новой формуле «рабоче-крестьянского правительства». Утверждение более гибкой тактики не вылилось еще в конкретные поиски путей соглашения с социалистами. Слишком сильно давил груз старых разногласий и полемики; да и положение в международном рабочем движении, которое характеризовалось обострением идеологической борьбы между Коминтерном и социалистами, никак не способствовало этому.

Между тем фашизм сделал еще один важный шаг на пути установления тоталитарной диктатуры. 31 октября во время празднования годовщины прихода фашистов к власти было совершено четвертое за год покушение на Муссолини. Как и три предыдущих, оно было неудачным: человек, стрелявший в Муссолини, был убит на месте. Не исключено, что это была провокация. Во всяком случае новое покушение послужило предлогом для массовых репрессий, и они не замедлили последовать.

6 ноября Муссолини принял отставку министра внутренних дел Федерцони, сам заменив его на этом посту. Вслед за этим была проведена серия мероприятий по ликвидации остатков буржуазной демократии. Был издан закон о роспуске всех «антинациональных» партий, что формально завершало переход к однопартийной системе. Парламент принял решение о лишении депутатских мандатов всех авентинцев. Антифашистская печать запрещалась. Для всех заподозренных в антифашизме лиц устанавливалась так называемая политическая, или административная, высылка. При каждом полицейском управлении и при каждом штабе легиона национальной милиции учреждалась «служба политического следствия». Было объявлено о введении смертной казни «за покушение на жизнь, неприкосновенность и свободу короля, королевы или главы правительства». Наконец, был учрежден Особый трибунал по защите государства[132]. Последнее особенно явственно шло вразрез со статьей 71 Альбертинского статута (конституционного акта, принятого после объединения Италии), гласящей: «Никто не может быть изъят из ведения своих судей. В соответствии с этим не могут быть созданы чрезвычайные суды или комиссии».

Карательные законы, изданные фашистским правительством в ноябре 1926 г., были названы «чрезвычайными», так как они были введены лишь на пять лет. Но затем срок их действия постоянно возобновлялся, и они сохранили силу До конца фашистского режима. В числе первых арестованных в ноябре 1926 г. был руководитель коммунистической партии Антонио Грамши. Многие антифашисты почти сразу же эмигрировали за границу, главным образом во Францию. Из всех оппозиционных фашизму партий одни только коммунисты сохраняют свой подпольный центр в Италии. Наряду с этим вместе с социалистами и республиканцами они имеют и свой заграничный центр во Франции. В целом как коммунистическое, так и социалистическое движение переживает в то время период острого внутреннего кризиса.

Возможности для борьбы против фашизма были значительно сужены. В то же время «чрезвычайные законы» значительно расширили вмешательство фашистского государства во все сферы жизни итальянского общества. Ранее формально допускалось существование оппозиционных режиму партий, которые представляли собой в политической области своего рода секторы, свободные от официальной идеологии. Теперь с этим было покончено. До «чрезвычайных законов» разрешалось объединение трудящихся в свободные ассоциации — профсоюзы для защиты своих экономических интересов. Теперь государство получило право запрещать неугодные с его точки зрения профсоюзы, расширив таким образом свои компетенции в экономической области. Вторгаясь в одну за другой области гражданского общества, элементарных человеческих отношений и личных убеждений, до сих пор свободных от прямого государственного вмешательства, фашистское государство все более превращалось во всеобъемлющий, или, как стали уже в то время говорить, тоталитарный, организм.

Следующим важным этапом в этом процессе было опубликование 21 апреля 1927 г. так называемой «Хартии труда». Этот акт исходил от Большого фашистского совета — высшего органа фашистской иерархии, который, однако, формально не обладал законодательной властью. Поэтому сама «Хартия труда» не была законом, но она стала основой, на которой впоследствии был разработан ряд законодательных актов.

«Хартия труда» состояла из двух основных разделов: «Корпоративное государство и его организация» и «Коллективный трудовой договор — гарантия труда». Статья I «Хартии» гласила: «Итальянская нация является организмом, цели, жизнь и средства действия которого превышают силой и длительностью цели, жизнь и средства действия составляющих этот организм отдельных лиц и групп их. Она представляет моральное, политическое и экономическое единство и целиком осуществляется в фашистском государстве». По заключению фашистского профессора К. Костаманья, эта статья содержала «политическую формулу» фашизма и синтезировала все догматические понятия, присущие доктрине фашистского государства[133]. Нет сомнений, что данная статья являлась своего рода общим исходным пунктом идеологии фашистского тоталитарного государства.

Из других статей первого общего раздела «Хартии труда» особый интерес с теоретической точки зрения представляет статья VII. Процесс превращения фашистского государства в тоталитарное находит здесь свое отражение во вмешательстве государства в сферу частной хозяйственной инициативы: «Корпоративное государство смотрит на частную инициативу в области производства как на наиболее действенное и наиболее полезное для интересов нации орудие». Но «так как частная организация производства является функцией национального значения, то организатор предприятия отвечает перед государством за ход производства». В статье IX уточнялись случаи и формы государственного вмешательства в сферу производства: «Вмешательство государства в производство может иметь место лишь тогда, когда отсутствует частная инициатива, или когда она является недостаточной, или когда в этом замешаны политические интересы государства. Вмешательство это может принять форму контроля, поощрения или непосредственного управления».

С теоретической точки зрения обращают на себя внимание выводы, которые фашисты делали в «Хартии труда» из проповедуемой ими идеи о «сотрудничестве производительных сил во имя общих национальных интересов». В статье VII имеется следующее утверждение: «...из сотрудничества производительных сил вытекает взаимность их прав и обязанностей. Всякий техник, служащий или рабочий является активным сотрудником предприятия, управление которым находится в руках работодателя, несущего за него ответственность». Многие фашистские комментаторы трактовали это утверждение как поворот в экономической теории и, естественно, в самой экономике. Так, Л. Мерлино высказывался, например, следующим образом: «Предприниматель, как и рабочий, рассматривается в качестве трудящегося, призванного обслуживать нацию. Поэтому предприниматель уже не является абсолютным хозяином предприятия, а лишь управляет им в интересах коллектива. И этот коллектив, используя государство, побуждает предпринимателя к труду и вознаграждает его за труд. Если же предприниматель ленится, то коллектив в качестве наказания лишает его собственности и берет на себя его функции»[134].

Такого рода выводы можно было сделать, лишь руководствуясь практическими интересами фашистской пропаганды. На деле это никак не соответствовало реальному положению вещей. Прежде всего, и это главное, хотя в «Хартии труда» и говорилось о корпорациях и корпоративном государстве, ни того ни другого в Италии на самом деле не было. Парадокс тем более очевидный, что еще королевским декретом от 2 июля 1926 г. было образовано специальное министерство корпораций. Этим же декретом было предусмотрено создание Национального совета корпораций, который должен был иметь консультативные административные функции[135]. Вслед за этим в сентябре — октябре того же года серией королевских декретов были признаны законными шесть конфедераций предпринимателей, промышленников, землевладельцев, коммерсантов, владельцев сухопутного и внутреннего водного транспорта, владельцев морского и воздушного транспорта, владельцев банковских учреждений.

Казалось бы, после этого и тем более после опубликования «Хартии труда» фашисты в соответствии с пропагандируемыми ими принципами должны были приступить к созданию корпораций. Они должны были бы создать соответственно корпорацию, объединяющую предпринимателей с рабочими и служащими, занятыми в промышленности, корпорацию, объединяющую землевладельцев с батраками и сельскохозяйственными рабочими, корпорацию, объединяющую коммерсантов с рабочими и служащими торговых предприятий, и т. д. Но этого не случилось. И прежде всего потому, что классовые противоречия между предпринимателями и рабочими были реальностью, с которой приходилось считаться даже фашистам. Среди рабочих, даже если они были фашистами, был еще довольно сильным дух классовой солидарности, что нашло свое выражение в их стремлении к сохранению единой Конфедерации фашистских профсоюзов, объединявшей рабочих и в известной мере противостоявшей предпринимательским организациям. С учетом этого ликвидация подобной единой организации была не таким уж простым делом и требовала времени и известной подготовительной идеологической работы.

Классовые противоречия между рабочими и предпринимателями сплошь и рядом прорывались за рамки «идеологического единства» между ними в политических и профсоюзных организациях фашизма. Классовый эгоизм буржуазии вызывал неоднократные упреки и угрозы со стороны фашистских руководителей, которые вынуждены были считаться с настроениями масс. С другой стороны, рабочие, записанные в фашистские профсоюзы, пытались использовать в своих классовых интересах некоторые, пусть даже демагогические, обещания и лозунги фашистского руководства. Так, в частности, случилось с некоторыми пунктами той же «Хартии труда», второй раздел которой, как уже отмечалось, был посвящен вопросу о «коллективных трудовых договорах и гарантиях труда». Здесь провозглашался принцип оплаты труда исходя не только из интересов предпринимателя, но и из потребностей рабочего, говорилось о повышении оплаты ночной и сдельной работы, о праве рабочих на ежегодный оплачиваемый отпуск, о компенсации для уволенных не по их вине рабочих и т. д.

Эти принципы, как и сама идея корпоративизма, не вызывали восторга у довольно значительной части буржуазии. Для достижения «классового сотрудничества» многие предприниматели считали вполне достаточным широко разветвленный аппарат подавления фашистского государства. Как и прежде, они продолжали противиться объединению в корпорации вместе с рабочими, пусть даже записанными в фашистские профсоюзы. И эти настроения не только были одной из важных причин «задержки» образования корпораций, но и создавали впечатление о серьезных противоречиях между буржуазией как классом и фашизмом как государственной властью. Во всяком случае фашистская пропаганда усиленно работала в этом направлении, насаждая тем самым тезис о «надклассовом» характере фашистского государства. Эта пропаганда особенно усилилась в период экономического кризиса, поразившего Италию в 1927 г.

В целом итальянская промышленность вплоть до 1926 г. продолжала развиваться по восходящей линии. Инвестированные в акционерные общества капиталы возросли в 1925 г. на 8 млрд. лир, а в 1926 г. — на 5 млрд. лир, составив к этому времени 40 с лишним млрд. лир[136]. Но все это происходило в условиях довольно сильной инфляции. В 1927 г. в стране начался экономический кризис. По сравнению с 1926 г. индекс производства обрабатывающей промышленности упал с 83 до 80. производство чугуна сократилось с 513 тыс. до 489 тыс. т, стали — с 1883 тыс. до 1721 тыс. т, автомобилей — с 65 тыс. до 55 тыс. Общий индекс сельскохозяйственного производства уменьшился с 97 до 88. Число безработных в стране увеличилось со 181 тыс. до 414 тыс.[137]

В период начавшегося кризиса усилились требования со стороны промышленников об уменьшении заработной платы рабочим с целью снизить себестоимость продукции, облегчив ее выход на внешние рынки. Но уменьшить заработную плату рабочим нельзя было без снижения прожиточного минимума, который почти не изменился. И вот правительство предприняло кампанию по принудительному снижению розничных цен и квартирной платы, что задевало интересы части средних слоев населения, и одновременно кампанию по уменьшению заработной платы рабочим. В мае 1927 г. она была уменьшена на 10—12%, а прожиточный минимум с августа 1926 по август 1927 г. снизился всего на 8%. Проигрыш рабочих от мероприятий по уравниванию цен и заработной платы очевиден.

Параллельно экономическому наступлению против рабочего класса фашисты продолжали свою деятельность, направленную на окончательное искоренение демократии. Дело в том, что в Италии продолжал еще существовать старый парламент, избранный на основе «порочных», с фашистской точки зрения, либерально-демократических принципов. Правда, с 1924 г. произошли изменения в составе самого парламента. После ухода депутатов Авентинской оппозиции и исключения коммунистов он стал почти целиком фашистским или во всяком случае профашистским. Муссолини не стоило особого труда проводить через него задуманные им мероприятия в тех случаях, когда эти мероприятия нуждались еще в формальном одобрении парламентом. Но срок полномочий парламента истекал, и надо было решать вопрос о новых выборах. Проводить их на основе старых, либерально-демократических принципов значило бы противоречить утвердившейся к этому времени во всех звеньях государственного аппарата официальной фашистской корпоративной идеологии. В этот момент на сцене и появляется комиссия 18-ти с проектом своей реформы.

В мае 1928 г. был опубликован закон о реформе политического представительства. Согласно установленным в нем нормам право выдвижения кандидатов принадлежит прежде всего «признанным законом профсоюзам» (ст. 3), а также «признанным законом юридическим лицам и ассоциациям, существующим де-факто, при условии, что они имеют- национальное значение или преследуют цели культуры, воспитания, взаимопомощи и пропаганды» (ст. 4). В порядке пояснения можно сказать, что под «юридическими лицами» и «ассоциациями» подразумевались разного рода общественные, культурные и учебные учреждения и организации, находившиеся, как правило, под фашистским контролем.

Выдвижение кандидатов «признанными законом организациями» было первой ступенью новой избирательной системы. Кандидатов в депутаты выдвигалось вдвое больше числа установленных мест в парламенте (800 кандидатов на 400 мест). Вторая ступень новой избирательной системы — отбор кандидатов для голосования: «Большой фашистский совет (БФС) составляет список депутатов, выбирая их по своему усмотрению из общего числа кандидатов, а также вне его, если, это требуется необходимостью включить в список лиц, получивших известность в области наук, литературы, искусств, политики или военного дела, не попавших в число кандидатов» (ст. 5). По существу это означало, что депутаты парламента просто-напросто назначались фашистской партией в лице БФС. Правда, фашистский теоретик Эрколе писал по этому поводу, что «БФС выступал здесь не в роли директивного, а в роли консультативного органа, и окончательное решение осталось за избирателями»[138].

Действительно, новый закон предусматривал еще третью ступень прохождения кандидатов — всеобщее голосование по списку, утвержденному БФС. Но это только создавало иллюзию привлечения всего народа к решению вопроса о составе парламента.

В самом деле главной теоретической предпосылкой фашистской реформы был довод о том, что избиратель, как таковой, не может сам сделать сознательный выбор, а поэтому посылает в парламент, как правило, «безответственных делегатов». Отсюда старый принцип буржуазно-демократической доктрины «общенародного представительства» должен быть заменен, согласно фашистам, принципом «профессионального представительства». В этом слышались отголоски идеи «корпоративного парламента» — идеи, весьма популярной в Италии после первой мировой войны. И установленный фашистами порядок выдвижения кандидатов в депутаты через профсоюзы и другие ассоциации мог показаться даже осуществлением этих идей.

Но та или иная идея может приобретать разный смысл в зависимости от конкретных исторических условий, в которых ее пропагандируют и пытаются провести в жизнь. В Италии существовал фашистский режим. Все оппозиционные или даже просто независимые от этого режима партии и организации были ликвидированы. Все так называемые «признанные законом» профсоюзы и ассоциации были фашистскими профсоюзами и ассоциациями, и их кандидаты были прежде всего представителями и носителями интересов и идей фашизма, а не той или иной профессиональной категории или сословия. Кандидаты и депутаты предлагались руководящими органами профсоюзов и ассоциаций, которые, безусловно, были связаны с партийными и правительственными органами. Если говорить о председателях фашистских конфедераций, то все они, согласно уставу фашистской партии 1926 г., входили в Большой фашистский совет. Что же касается последнего, то он выступал в качестве главного фильтра всего механизма отбора и просеивания. Можно было быть уверенным, что список кандидатов, отобранных БФС, состоял из 100-процентных приверженцев режима. Так называемое «всеобщее голосование» производилось не по отдельным кандидатурам, а по всему списку путем приписки внизу бюллетеня «да» или «нет» (ст. 6). Естественно, что в этих условиях роль избирательного корпуса могла быть только пассивной, а не активной. Он голосовал за составленный фактически без его участия список. Говорить о «всеобщем голосовании» в смысле старой буржуазно-демократической доктрины уже было нельзя. Еще с одним «пережитком» либерализма и демократии было покончено.

В плане вопроса о сращивании государственного и партийного аппарата обращает на себя внимание тот факт, что в новом законе право окончательного составления списка депутатов парламента было предоставлено Большому фашистскому совету, который формально не был ни правительственным, ни государственным органом. Возникавшие таким образом с формально-юридической точки зрения несоответствие было устранено законом о строении и правомочиях Большого фашистского совета, принятым в декабре 1928 г. Это один из важнейших законодательных актов фашизма, завершивший и закрепивший процесс огосударствления фашистской партии.

Этот процесс нашел свое отражение в статье ее устава (1926 г.), предусматривавшей, что в Большой фашистский совет, остававшийся формально высшим партийным органом, входят не только деятели партии, как таковые, но и все министры вообще. Фашистская партия превращалась в «организацию общественно-правового характера, используемую фашистским правительством для конституционных и административных целей». Теперь в статье 1 нового закона о БФС указывалось: «Большой фашистский совет является верховным органом, согласовывающим и сосредоточивающим в себе всю активность режима, вышедшего из октябрьской революции 1922 г. Он осуществляет законодательную функцию в установленных законом случаях и должен, кроме того, давать заключения по всяким другим вопросам — политическим, экономическим или социальным — государственной важности, по которым его запросит глава правительства».

Таким образом, БФС брал на себя функции, являвшиеся, согласно старой буржуазно-демократической доктрине, прерогативой исключительно государственных органов. Узаконение вмешательства БФС в сферу государственной деятельности нашло свое выражение и в ряде других статей нового закона: «Заключение БФС должно быть получено по всякому вопросу, имеющему конституционный характер» (ст. 12) ; «сохраняя в силе полномочия и прерогативы главы правительства, БФС составляет и обновляет списки лиц, которых он считает годными в случае вакансии для выполнения правительственных функций» (ст. 13).

Со своей стороны представители высшей законодательной и исполнительной государственной власти расширяли сферу своего вмешательства в сугубо партийные дела: «Статут Национальной фашистской партии утверждается королевским декретом по предложению главы правительства, премьер-министра, государственного секретаря, БФС и Совета министров» (ст. 14) ; «секретарь Национальной фашистской партии назначается королевским декретом...» (ст. 15) ; «члены Национальной директории фашистской партии назначаются декретом главы правительства...» (ст. 16); «федеральные секретари Национальной фашистской партии назначаются декретом главы правительства...» (ст. 18).

Таким образом, новый закон подтверждал и стимулировал процесс сращивания государственного и партийного аппарата в фашистской Италии. Своего рода символом и фокусом этого процесса был сам Муссолини, объединивший в своей персоне главу фашистского правительства, главу фашистской партии и главу Большого фашистского совета. Отметим в этой связи, что сама система отношений между партией и государством в фашистской Италии несколько отличалась от той, которая сложилась позднее в фашистской Германии. Роль фашистской партии в Германии была большей, в то время как в Италии она сводилась к «простому орудию государства, необходимому для ведения националистической пропаганды», для идеологического приобщения к государству широких слоев итальянского населения[139].