Глава 6 Домой через Дарданеллы и Босфор

После начала воины о своем нейтралитете заявили Болгария, Греция, Швеция, Норвегия, Дания, Голландия, Испания, Португалия, а также Италия и Румыния, формально являвшиеся союзницами Центральных держав. Их гражданам посчастливилось избежать ужасов кровавой бойни, оккупации и разрухи. По итогам Великой войны все они оказались в выигрыше – экономики нейтральных стран усиленно работали на воюющие державы, причем порой одновременно на обе стороны. Именно в годы Великой войны были заложены основы нынешнего «скандинавского социализма» и славы швейцарских банков. Однако далось это богатство большинству нейтралов не просто. Лично нажилось на войне лишь ограниченное число банкиров и промышленников, а для большинства простых граждан война обернулась массовой безработицей и теми же продуктовыми карточками.

Из неевропейских стран объявили нейтралитет Соединенные Штаты Америки, ряд государств Азии и Латинской Америки. Однако объявление нейтралитета вовсе не означало, что все эти страны намеревались оставаться в стороне. Правящие круги многих «нейтралов» втайне стремились к участию в войне, рассчитывая при удобном случае реализовать свои территориальные притязания. Что касается воюющих держав, то они исходили из того, что подключение новых государств способно оказать влияние на ее длительность и конечный исход. Поэтому каждая из двух воюющих коалиций прилагала максимум усилий с тем, чтобы привлечь на свою сторону эти страны или же заручиться их благожелательным нейтралитетом до конца войны.

В числе нейтральных государств находилась Италия, которая с самого начала войны стала маневрировать между сложившимися в Европе военными блоками. Было очевидно, что итальянское правительство занимает выжидательную позицию, прикидывая, на чьей стороне окажется победа и за счет каких союзников можно получить более ценный приз. Будучи членом Тройственного союза, Италия 3 августа 1914 г. заявила, что война вызвана нападением Австро-Венгрии на Сербию, а Тройственный союз по своей сути исключительно оборонительный. Поэтому Рим не считает себя связанным какими-либо союзническими обязательствами и заявляет о нейтралитете. Возмущенный кайзер оставил на письме итальянского короля, извещавшего, что обстоятельства возникновения войны не подходят под формулировку casus foederis в тексте договора о Тройственном союзе, краткую пометку: «негодяй».

Такая двойственная позиция итальянцев вполне объяснима. В силу своего географического положения и безраздельного господства на Средиземном море англофранцузского флота, а также экономической зависимости от стран Антанты их страна имела мало шансов на успех в войне с Лондоном и Парижем. Тем не менее итальянский министр иностранных дел маркиз ди Сан-Джулиано продолжал в доверительных беседах намекать австрийским и немецким коллегам, что при определенных условиях Италия не прочь рассмотреть вопрос о том, каким способом она могла бы помочь недавним союзникам. Параллельно с этим итальянское правительство активизировало тайные переговоры с Антантой о той территориальной компенсации, которую смог бы получить Рим в случае вступления в войну на ее стороне.

Активное участие в дипломатических контактах и беседах по этой теме принимало российское посольство во главе с Анатолием Николаевичем Крупенским.

А.Н. Крупенский родился в семье богатейшего бессарабского землевладельца из старинного молдавского дворянского рода. Отец, статский советник, камер-юнкер Николай Матвеевич Крупенский, в 1866–1869 гг. являлся бессарабским губернским предводителем дворянства. Сам Анатолий Николаевич пришел в МИД в середине 1870-х гг. С 1876 г. секретарь канцелярии министерства, затем на дипломатических постах за границей: второй секретарь посольств в Австро-Венгрии (1878–1883) и Великобритании (1883–1891), первый секретарь посольства в Великобритании (1891–1896), советник посольства в Италии (1896–1905), Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр в Норвегии (1905–1912). В 1912 г. переведен на пост посла в Италии, который занимал до 1915 г.¹³¹ Его брат Василий служил послом России в Японии.

Летом 1914 г. в Италии, как обычно, отдыхало большое количество русских семей. Война застала их загорающими на многочисленных итальянских дачных, купальных и лечебных курортах. В русской диаспоре в этот период обсуждался вопрос о затянувшейся болезни римского папы Пия X, возглавлявшего католическую церковь с августа 1903 г.¹³², а военным вопросам отводилось второстепенное место. Но неожиданное нашествие русских беженцев из южно-германских и адриатических курортов Австро-Венгрии, их рассказы о перенесенных невзгодах всколыхнули пребывавших в сладкой дреме курортников.

Все они, естественно, сразу же «вспомнили» о том, что в Италии существует российское посольство, которое «обязано» взять их под свою защиту, и ринулись в Рим¹³³.

В обычное время пребывающие в Италии русские старались не обременять себя визитами в посольство. Правда, в зимние скучные месяцы, когда в Риме постоянно проживало не менее 400 россиян, причем весьма богатых и влиятельных, в моде было посещение русских «культурных центров» – православной церкви и Русской читальни имени Н.В. Гоголя, где регулярно проходили музыкальные и литературные вечера. Сюда же наведывались и проезжавшие зимой через Рим артисты и деятели культуры. За зиму здесь бывало не менее 2000 человек.

В моде была благотворительность, что связано с постоянно растущим числом неимущих русских (интеллигенция – поэты, писатели, художники), обращавшихся за помощью. Проживавшее в Риме русское общество отличалось большой отзывчивостью, все просьбы посольства о денежных пожертвованиях для благотворительных целей, как правило, получали щедрую поддержку.

Что касается непосредственно консульской работы, то в справочнике МИДа утверждалось, что «русская колония доставляет консульству много работы, потому что она в значительной части состоит из людей состоятельных, обращающихся за засвидетельствованием актов по управлению находящимся в России имуществом. Немалых усилий требуют нотариальные вопросы наследственного характера, связанные с передачей недвижимости в Риме, а также делопроизводством по вопросам торгово-экономического характера, касающимся не только консульского округа, но и всей Италии»¹³⁴.

В канун войны в Италии находилось несколько загранучреждений российского МИДа – посольство и консульство в Риме, генеральное консульство в Генуе, консульства в Неаполе и Флоренции, нештатные (или почетные) консульства в Милане, Венеции, Сан-Ремо и Анконе, консульское агентство в Бриндизи. Общая численность дипломатов, командированных МИД России, не превышала 20 человек. Остальные сотрудники – почетные консулы и технический состав – нанимались на месте.

Всем соотечественникам, пожелавшим как можно быстрее вернуться в Россию, требовалась самая разнообразная помощь, начиная от обычного консульского инструктажа по паспортным делам и кончая материальной помощью в приобретении билетов на пароход. Особо остро нуждались первые партии беженцев, депортированные из Южной Германии, запуганные и голодные. Почти у всех (в том числе и у ранее состоятельных граждан) не было ни гроша, так как итальянские банки прекратили платежи по переводным векселям, чекам и аккредитивам иностранных банков, а также размен наличных иностранных денежных знаков.

Как и другим российским загранучреждениям, консульству в Риме пришлось перестраиваться на новые условия работы, причем делать все в авральном характере. Консульство состояло из четырех сотрудников – двух кадровых и двух, принятых на месте. Этого оказалось явно недостаточно даже для обработки поступавшей корреспонденции – многочисленные запросы по почте и телеграфу со всех концов Италии, а также из Швейцарии, Франции, Германии и Австрии. Тем более что основная часть рабочего времени уходила на прием посетителей. Пришлось перейти на ежедневный непрерывный режим работы – с 9 утра до 9 вечера.

С первых же дней войны Италию охватила экономическая паника. В самом Риме банкам пришлось выставить вооруженную полицейскую охрану для защиты от встревоженных толп вкладчиков, стремившихся во что бы то ни стало немедленно вернуть как мелкие сбережения, так и крупные капиталы. Понятно, что эта картина охраняемых жандармами банков и толпившихся на улице перед их входом тысяч людей производила угнетающее воздействие на русских беженцев, тщетно старавшихся разменять свои ценности на местные лиры.

С учетом того, что вопрос о наличии денег стоял наиболее остро, А.Н. Крупенский этим занялся лично. Несмотря на значительные трудности, ему удалось при поддержке итальянского министра иностранных дел разблокировать и получить в национальном банке Вапса d’ltalia 300 тыс. лир, а затем и еще 200 тыс. на оказание помощи беженцам. Получив эту сумму наличными (кредит был выделен МИД России, но, опасаясь дефолта, банки не выдавали таких сумм единовременно), консульство приступило к выдаче субсидий тем многочисленным русским, которые уже находились на его попечении. Прежде всего, следовало установить разумные пределы субсидий. Расчетной базой послужила цена билетов третьего, второго и первого класса до Одессы. Соответственно этому устанавливались три нормы в 400, 300 и 175 лир на человека, причем применение той или иной нормы обусловливалось сведениями о наличии у отправляемых денег, об их состоятельности, общественном положении и состоянии здоровья. В исключительных случаях допускались, конечно, и отступления от установленных норм. Деньги предоставлялись в виде ничем не обеспеченных ссуд, если уезжавший на родину не располагал никакими личными средствами, или в виде ссуд, гарантированных аккредитивными письмами, чеками, переводными ассигновками и векселями.

У второй, сравнительно обеспеченной группы лиц при выдаче ссуды отбирались все банковские ценности, стоимость которых большей частью превышала выданную сумму. Эти ценности оставлялись на хранение в консульстве впредь до погашения ссуды. Ссуды выдавались также под обеспечение оставляемых на хранение в консульстве русских, французских и швейцарских бумажных денег.

Все финансовые операции проводились посольством и по его поручению консульствами в Генуе и Венеции под личную ответственность посла. На первых порах наибольшие суммы посол передал в распоряжение нештатного консульства в Милане, что объяснялось его близостью к Швейцарии. Имелось в виду, что в него, как в ближайшее для беженцев консульское учреждение, будет обращаться наибольшее количество русских. Однако низкая компетентность личного состава, неспособность оценить кредитоспособность и реальные потребности обращавшихся беженцев поставили под сомнение целесообразность распоряжения его сотрудниками столь крупным благотворительным фондом. Поэтому миланскому консульству предложили ограничиться выдачей мелких пособий на покупку железнодорожных билетов до Венеции или Генуи, а вся работа по отправке беженцев легла на генеральное консульство в Генуе и нештатное консульство в Венеции.

Подробные инструкции относительно кредитования в Вапса d’ltalia, порядка выдачи помощи и отчетности за нее поступили уже после отправки первых партий беженцев. С учетом большого объема этой работы, в основном технического характера, посол переложил ее на консульство в Риме, которому, таким образом, пришлось руководить деятельностью всех остальных консульств в Италии по возвращению русских на родину и снабжению их необходимыми средствами.

Нестабильная работа итальянской почты по доставке адресатам денег, отправляемых консульством телеграфным переводом, частые перемены местожительства адресатов, ошибки в передаче телеграфом иностранных фамилий, недовольство получателей недостаточными, по их мнению, размерами пересылаемых им сумм, необходимость соблюдения формальных предосторожностей при выплате переведенных денег – всё это вносило дополнительные трудности в относительно простую консульскую операцию.

Консульство в Риме вело всю подготовительную работу по отправке беженцев. В том числе – по заключению соглашения с итальянскими железными дорогами о провозе по льготному тарифу русских из Швейцарии, оповещению об отправке пароходов, предварительной записи лиц, желающих ими воспользоваться, и отправке в Геную лиц, проживавших в римском консульском округе и в более южных местах Италии.

Неудачным опытом первых дней стала попытка римского консульства облегчить отъезжающим дорожные хлопоты, снабжая их бесплатными билетами на торгово-пассажирские суда. В этот период пассажирское сообщение из Италии к Черному морю обеспечивалось двумя крупными итальянскими компаниями Servizi Marittimi и Marittima Italiana. Суда первой компании совершали по два рейса в неделю из Венеции, Анконы и Бриндизи в Константинополь, один быстроходный, другой медленный. Вторая компания отправляла еженедельно один медленный грузовой пароход из Генуи и Неаполя на Сицилию, Константинополь и Одессу. Вследствие громадного наплыва отъезжающих достать билеты на ту или другую пароходную линию оказалось непросто, приходилось записываться за несколько недель вперед.

По этой причине консульство сначала охотно согласилось на предложение агента общества Marittima Italiana о предоставлении фиксированного количества билетов на медленные грузовые пароходы, отправляющиеся из Неаполя в Одессу. Образовалась группа из 79 человек, для которых консульство приобрело коллективный билет на пароход «Фавиньяна». При этом агентство обещало, что, хотя билеты имеются только третьего класса (других классов на этом пароходе имелось лишь 10–15 мест, и все они уже были проданы), пассажирам будут предоставлены матрацы, подушки и одеяла, а также свободный доступ во все помещения парохода.

Отправка этой группы доставила консульству немало хлопот из-за постоянных отказов лиц, записавшихся на пароход, и замены их новыми пассажирами. Список пришлось переделывать трижды, причем из первоначальных просителей выехали лишь немногие. Зато из Флоренции, Неаполя и окрестностей съехалось так много русских, что третьеклассных пассажиров на пароходе набралось не 79, как предполагалось, а более 200 человек. Однако вскоре выяснилось, что обещанных спальных мест капитан судна не оборудовал, и вообще он неожиданно заявил, что пойдет только до Константинополя, так как дальнейший путь небезопасен.

После нескольких недель неопределенности и вынужденного безденежья настрой русских туристов стал меняться в худшую сторону. В консульствах их тоже встречали не очень гостеприимно. Весьма грустно звучит, к примеру, рассказ о встрече беженцев в российском консульстве в Милане.

«Больно отметить, но самое неприятное впечатление нами вынесено из русского консульства. Крохотная квартирка на 4-м этаже где-то на задворках; узкая полутемная передняя, где консул, стоя, принимает посетителей – и никакой готовности идти навстречу. «Нельзя ли немножко денег под аккредитив? не хватает на дорогу». – «Денег нет». – «Нельзя ли протелеграфировать турецкому консулу в Бриндизи, чтоб он встретил пароход? Мы приезжаем туда поздно вечером, стоим недолго, попадем ли к консулу – а, говорят, без визы в Константинополь не пускают». – «Я турецкому консулу не начальник – как же я могу ему телеграфировать?» И тон такой, что один из присутствующих, человек горячий, резко заявляет, что не стоило и ходить в консульство. После чего его просят удалиться… Наконец, дамы, более дипломатичные, выпросили обещание, что будет послана депеша русскому агенту в Бриндизи»¹³⁵.

Претензии со стороны соотечественников к работе консульских учреждений в Италии касались многих вопросов. Однако в основном речь шла о тех трудностях, в решении которых дипломаты вряд ли могли помочь. Так, обоснованное недовольство вызывала смена направления рейсов, связанная с изменением ситуации в районе Босфора и Дарданелл. Пассажиры «Курска», правда, с самого начала были предупреждены о том, что пароход пойдет не на Одессу, а на Архангельск. Пассажирам других пароходов сначала говорили, что они также возьмут курс на Архангельск, но затем сказали, что отправятся в Одессу. На самом же деле их отправили на Салоники, а оттуда по железной дороге через Сербию, Болгарию и Румынию на русскую границу.

Руководство операциями по возвращению российских подданных на родину возлагалось на посольство в Риме, направлявшее, насколько это было возможным, деятельность консульств в Венеции, Флоренции, Неаполе и Генуе.

Консульство в Венеции договорилось с двумя недорогими гостиницами, согласившимися по особым карточкам консульства содержать русских подданных в долг, который впоследствии обязалось вернуть консульство. Для больных удалось пригласить местного врача, который бесплатно проводил медосмотр. Одновременно консульство договорилось с местным пароходным обществом (Societa Italiana di Servizi Marittimi), что оно будет выдавать русским подданным в кредит билеты третьего класса с питанием в Россию через Константинополь. При этом по сравнению с другими итальянскими портами Венеция представляла то преимущество, что пароходы на Константинополь выходили из нее два раза в неделю, один быстроходный, другой медленный. Всего консульство отправило в Россию около 1000 беженцев.

Практическая деятельность консульства во Флоренции по оказанию помощи русским подданным началась 28 июля 1914 г., когда в итальянских газетах появилось первое объявление об отходе из Неаполя парохода на Одессу. Тогда в консульство стали обращаться беженцы, не получившие билеты на пароход в Венеции. Большинству из них пришлось прожить несколько недель во Флоренции в ожидании свободных мест на пароходы, отходящие из Бриндизи.

Всего с 28 июля по 31 декабря 1914 г. консульство выдало пособий 134 лицам. Получатели принадлежали почти исключительно к интеллигенции: среди них семьи, приехавшие на лечение и купание в Montecattim, Viareggio, Rimini и др. места, беженцы из Швейцарии и Австрии (в том числе шестеро бежавших из плена), студенты и художники, местные и из города Пизы, а также некоторые русские – постоянные жители Флоренции. По информации консульства, из 135 выехавших лиц 35 поляков, 27 евреев и 6 военнообязанных.

В своем отчете консульство особо отмечает «чрезвычайную любезность и сердечность», проявленную итальянцами-хозяевами отелей и пансионов в отношении русских постояльцев. Они согласились подождать с оплатой долгов за проживание до момента возвращения русских домой. Такого, по словам беженцев, швейцарские и французские хозяева не делали.

Волна беглецов, докатившаяся до Неаполя, оказалась невелика – около 400 человек. Некоторые располагали скромными собственными средствами, дававшими им возможность вернуться на родину без помощи генерального консульства. Но большинство всё же нуждались в ней, так как по русским аккредитивам лиры не выдавали. Среди беженцев было немало больных, преимущественно женщин и детей, что усиливало общее состояние растерянности и беспомощности, требуя психологической поддержки и медицинской помощи.

Первые партии беженцев разместили на пароходы компании Societa Marittima, уходившие из Неаполя в Одессу. Однако использование этой линии для сообщения с Россией представляло большие неудобства не только из-за длительности путешествия (14 дней), но и из-за невероятной тесноты и антисанитарии. Поэтому многие, имевшие время и материальную возможность, предпочли переждать, чтобы воспользоваться отходившими из Генуи в конце сентября русскими пароходами.

Несмотря на активную деятельность посольства в Риме по организации помощи русским беженцам, основная тяжесть работы легла на генеральное консульство в Генуе – крупнейшего из торговых портов Италии, ближе всего отстоящего от французской, швейцарской и германской границ.

Значимость Генуи для российской торговли общеизвестна. Сюда традиционно стекались торговые пути Европы и Америки, Северной Африки и Ближнего Востока. Здесь находились представительства многих торговых компаний, принадлежавших русским купцам.

В сферу деятельности расположенного в Генуе генерального консульства входило обслуживание торговых и пассажирских судов – включая составление морских протестов, истребование различного рода документов, подтверждение российского подданства. Работа велась в основном с моряками и носила цикличный характер – от прихода до ухода судна. Посетителей было немного, да и русской колонии в Генуе в тот период практически не существовало. Основная масса соотечественников проживала в окрестных курортных местечках.

Вот что пишет о ситуации в Генуе мидовский справочник 1914 г. издания: «Немало русских живет в таких местечках, как Нерви, Пельи, Раполло и Кави ди Лаванья. Около 4/5 русскоподданных в Нерви состоит из евреев, среди которых немало лиц с замаранным в политическом отношении прошлым. Преобладающее большинство живущих или временно проживающих в Неври страдает какими-нибудь болезнями (чаще всего чахоткой). Кави ди Лаванья служит еще большим центром, чем Нерви, для политически неблагонадежных, общения с которыми следует избегать. Консульство, как правило, не имеет с ними каких-либо дел. Более отдаленным от Генуи центром пребывания русских является Сен-Ремо, где проживают не только больные, но и пенсионеры и лица, находящие удовольствие там жить. Менее значительные в численном отношении русские колонии находятся в Бардигери, Оспедалетти и других местах со стороны французской Ривьеры. Русские колонии обычно возрастают к зиме и уменьшаются к лету, то есть преобладающее число этих русских состоит из больных.

Работа генерального консульства заключается в засвидетельствовании документов, выдаче разных свидетельств, визировании паспортов, переписке по пенсионным и наследственным делам. В целом эти дела мало интересны. По большей части они нотариальные, но отнимающие много времени. Личный состав генерального консульства состоит из одного штатного чиновника и одного вольнонаемного служащего»¹³⁶.

И вот в это загранучреждение, где всего два сотрудника, в первые же недели войны устремились русские со всех уголков Италии. Сюда же, в Геную, прибыли из Швейцарии те «счастливчики», которым удалось вырваться из Австро-Венгрии и Германии и которые не решились предпринять длинный путь через Францию, Англию, Норвегию и Швецию. Появились и русские эмигранты из далекой Южной Америки, стремящиеся воссоединиться со своими семьями в России.

В огромном количестве стали поступать письменные и телеграфные запросы разного характера. О путях и способах возвращения в Россию, о размене и курсе русских денег, пересылке денег и корреспонденции, о бронировании мест на пароходах, снабжении документами взамен утерянных или отнятых при депортации из Германии и Австро-Венгрии, наведении справок об участи родных и близких.

Анализ полученных в Петрограде отчетов генерального консульства в Генуе свидетельствует о том, что консульские сотрудники (а их, напомним, всего двое!), оценив свои реальные возможности, приняли правильное решение. Они оперативно приступили к поиску судов большой вместимости для ускоренной эвакуации беженцев.

Однако поиск крупных океанских судов, которые могли быть зафрахтованы целиком для 3–4 тыс. человек, не увенчался успехом. Значительную часть подобных транспортных средств уже зафрахтовали консульские учреждения США и ряда южно-американских государств для массового возвращения домой своих соотечественников. Кроме того, существенными препятствиями для фрахта крупных судов на Одессу служили, с одной стороны, вопрос о гарантиях от военных случайностей, с другой – крайняя дороговизна каменного угля в Италии. После продолжительных поисков и многочисленных переговоров с агентами крупнейших итальянских пароходных обществ консульству удалось наконец получить приемлемые предложения от владельцев двух океанских лайнеров, способных доставить не менее 3800 человек в Одессу за сравнительно умеренную плату.

Но пока готовились эти предложения, в министерстве уже утвердили другой проект, по которому за беженцами высылались в Италию русские пароходы – сначала «Курск», а затем два парохода Русского общества пароходства и торговли и три парохода Добровольного флота. Исходным пунктом для отправки судов определялась Генуя. При этом всю работу по сортировке и посадке в общей сложности около 2,5 тыс. человек предстояло выполнить генеральному консульству.

Несмотря на полученные сведения о запланированном прибытии русских судов, беженцы все же устремились на еженедельно отходившие переполненные итальянские пароходы, и деятельность генерального консульства сосредоточилась на выдаче ссуд для приобретения билетов и проживания в Генуе до их отхода. Среди обратившихся за денежными пособиями оказалось немало лиц, которые при первых известиях о подобной возможности с быстротой молнии устремились за деньгами. Однако, получив ссуды на возвращение в Россию, никуда не уезжали и продолжали жить на прежних местах, урегулировав свои дела благодаря открывшейся затем возможности получать деньги из России через банки или Министерство иностранных дел.

Об объеме «технической» работы генконсульства за три месяца можно судить хотя бы по количеству расписок за выданные ссуды. Их получили 1268 лица на общую сумму в 118 035 итальянских лир, причем некоторым денежная помощь предоставлялась неоднократно.

Организация отправки беженцев на пришедших в Геную русских пароходах проходила в обстановке постоянных претензий к консульским работникам. Недовольство их работой достигло апогея. Сотни людей, вынужденных жить в Генуе в ожидании возможности ухать на том

или другом пароходе, дни отхода которых назначались и изменялись по причинам политического или случайного характера, воспринимали любые объективные сложности как недоработку генерального консульства.

Немало сложностей в работу загранучреждений России в Италии внесли кадровые проблемы, о которых упоминает Ю.Я. Соловьев, побывавший в Риме весной 1915 г. «В нашем посольстве в Риме, – пишет он, – я застал осложнения – результат войны. Первый секретарь посольства был внезапно уволен в отставку за поддержание контактов с германским военно-морским атташе. Посол А.Н. Крупенский был отозван и замещен моим бывшим начальником в Бухаресте М.Н. Бирсом. Советник же посольства, вскоре затем душевно заболевший, был уже тогда не совсем нормален. Например, он сбрил бакенбарды, которые носил всю жизнь; мне он объяснил, что бакенбарды придают ему большое сходство с Францем Иосифом, и поэтому появиться в таком виде в Петрограде неудобно. Из Рима до Петрограда я ехал вместе с послом Крупенским»¹³⁷.

Справедливости ради следует упомянуть и о благодарственных письмах, приходивших в МИД от лиц, которым удалось вернуться в Россию благодаря помощи консульских работников. Один из примеров – письмо капитана 2-го ранга в отставке Н. Фильковича министру иностранных дел С.Д. Сазонову: «Считаю своей нравственной обязанностью засвидетельствовать перед Вашим высокопревосходительством мою глубокую признательность посольским и консульским чинам в Париже, Афинах, Салониках, Нише, Софии и Бухаресте за их теплое и сердечное участие к нам, русским беженцам, возвращающимся к себе на родину из разных мест Европы во время текущей войны.

Уверен, что многие тысячи русских людей, возвращающихся к себе домой из заграницы в такое тяжелое время и с крайне ограниченными средствами, благодарят Бога за то, что только при посредстве русских консулов за границей они могли добраться живыми и целыми к себе на родину. А между тем ни один из иностранцев нерусского подданства не мог бы сказать то же самое про свои консульства и посольства во время возвращения к себе на родину, так как их никто из консульских чинов не встречал нигде и никакое посольство им не оказывало денежной поддержки, в чем нам, русским, со стороны наших консульств и посольств было повсюду оказано»¹³⁸.

После вступления в войну Турции и закрытия Дарданелл рейсы Societa Marittima на Одессу прекратились, сообщение с Россией отныне поддерживалось только пароходами, шедшими в Пирей и Салоники (северо-восток Греции) из юго-восточной части «итальянского сапога» – порта Бриндизи.

Работа российских загранучреждений, расположенных в «южном поясе» Европы, по оказанию помощи соотечественникам шла по той же схеме, что и везде – размещение на ночлег, выдача ссуд или безвозмездных пособий, поиск необходимого транспорта и консульское обслуживание при прибытии и отбытии. Лица, выехавшие из Западной Европы или Италии и побывавшие в русских загранучреждениях, за деньгами, как правило, не обращались. Не требовалось и консульского подтверждения их документов.

Иначе обстояло дело с русскими подданными из Турции, начавшими прибывать в Грецию в конце ноября 1914 г.

«Первой прибыла партия в 47 евреев из Кайфы, бежавшая оттуда еще до объявления войны с Турцией, – сообщили в Петроград из генерального консульства в Салониках. – Более жалких и несчастных людей нам не приходилось видеть. Консульству пришлось выкупить их с парохода, потому что многие не могли заплатить за свой проезд. Пришлось везти их на колясках в консульство для выдачи им пособий, так как некоторые не держались на ногах от голода и истощения»¹³⁹.

Первое время после объявления войны Турция не выпускала русских подданных, и они находились под полицейским надзором. Затем им предложили принять турецкое подданство либо подвергнуться немедленному изгнанию из Оттоманской империи. Так, по крайней мере, поступили с евреями Сирии и Палестины. В середине ноября каждый пароход, приходивший из Александрии, привозил не менее 150–200 евреев. Люди эти не имели ни гроша, и каждому из них приходилось выдавать пособие, чтобы он мог доехать до границы России, так что прибытие каждого парохода из Александрии регулярно опустошало кассу генерального консульства. Кроме евреев прибывали из Палестины и монахи, состоявшие при русской Духовной миссии в Иерусалиме, монахини и послушницы Горненского монастыря и члены Палестинского общества. Немало забот причиняли больные, особенно туберкулезные, изгнанные из санаториев, которых приходилось переносить в больницу и в вагоны на носилках или на руках.

Откуда появилось такое большое количество русских подданных в Египте?

В годы Первой мировой войны на территории Палестины и Египта оказались три группы вынужденных временных мигрантов из России. Первая группа – беженцы из Палестины, евреи с российскими паспортами (около 3400 человек), вторая группа – сотрудники Русской духовной миссии и православные паломники (около 200 человек). Наконец, третья группа – моряки торгового флота и туристы, приехавшие на лечение (как правило, от туберкулеза).

Деятельность Русской православной церкви на этой земле имеет многовековую историю. Только в Константинополе (Стамбуле) и окрестностях к началу XX века существовало семь русских храмов, в том числе три – при подворьях русских обителей Святой Горы Афон. После вступления летом 1914 г. Османской империи в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии российское посольство покинуло страну, а посольскую церковь Святого

Константина и Елены закрыли. В 1914 г. турецкие власти закрыли также храм-памятник русским воинам в местечке Сан-Стефано (в 17 км от Константинополя), в крипте которого находились останки 20 тыс. русских воинов, погибших в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Турки взорвали храм, расквартировав на этом месте воинскую часть.

В начале XX века через Стамбул ежегодно проезжали 8—10 тыс. русских паломников. В ожидании парохода на Афон или Святую Землю они около недели проводили в городе, принимая участие в ежедневных службах на церковно-славянском языке, получая в зданиях подворий бесплатное жилье и пропитание. Кроме паломников берега Босфора посещало большое количество моряков с российских торговых и военных судов. Каждый такой путешественник считал своим долгом поклониться константинопольским православным святыням. В годы Первой мировой войны все подворские храмы закрыли, имущество частично разграбили, здания заняли под казармы (подворье Свято-Андреевского скита под склад), а некоторых монахов интернировали.

Судя по сообщению императорской миссии в Афинах от 14 января 1915 г., «большинство проезжающих относилось с терпением к своим испытаниям, проявляя благодарность за скромную помощь, оказываемую миссией деньгами и советами. Многие, вернувшись в Россию, письменно благодарили миссию в самых теплых выражениях, и лишь некоторые, под влиянием усталости и трудностей путешествия, проявляли раздражительность и преувеличенные требования»¹⁴⁰.

Трудно сказать, насколько объективной была подобная самооценка, поскольку российский посланник в Греции Елим (Элим) Павлович Демидов не отличался большим усердием в работе.

Он происходил из знаменитого рода купцов и промышленников Демидовых. Увлекался шахматами и активно поддерживал международное шахматное движение.

Попытка родственников приобщить его к семейному делу не удалась. Демидов трижды бывал в Нижнем Тагиле, но в заводские дела не вникал, приходя в ужас от пыли, жара и шума. Семья выбрала для него службу в Министерстве иностранных дел, к которой он относился весьма легкомысленно. Службу начал с того, что четыре дня пропадал на охоте. Тем не менее, в 1894 г. получил назначение в посольство в Лондоне, а в 1897 г. стал вторым секретарем посольства, продвигаясь в придворных чинах от надворного советника до камер-юнкера. В 1901 г. являлся егермейстером императорского двора в Санкт-Петербурге, но в 1902 г. вернулся в МИД, получив назначение на должность первого секретаря посольства в Мадриде, а в 1903 г. – первого секретаря посольства в Копенгагене. С 1905 по 1908 гг. служил первым секретарем посольства в Вене.

В 1911 г. получил назначение на должность советника посольства в Париже, а с 1912 г. командирован посланником в Грецию в чине действительного статского советника¹⁴¹.

Длительное время для русских дипломатов все в Греции, включая политическую и дипломатическую жизнь, «вертелось» вокруг греческого двора. Король Греции, Георг I (1845–1913), по происхождению датский принц, брат русской императрицы Марии Федоровны и английской королевы, посаженный на трон в 1863 г., ловкий и циничный правитель, уверенно лавировал между политическими течениями и международными силами. Он относился к своему королевству весьма легкомысленно и каждый год уезжал на отдых во Францию, предаваясь там приятному времяпрепровождению.

Королевой Греции являлась великая княгиня Ольга Константиновна (1851–1926) – не менее яркая и колоритная личность, чем супруг. Дочь генерал-адмирала и великого князя Константина Николаевича (1827–1892), она продолжала и после замужества считать себя русской великой княгиней. По натуре добрая и религиозная женщина, она бесцеремонно, «по-матерински», вмешивалась в жизнь многочисленной русской колонии и русской дипломатической миссии. Особым ее вниманием пользовалась русская Средиземноморская эскадра, постоянно зимовавшая в Пирее. Королева чуть ли не ежедневно появлялась на кораблях и часто устраивала там многочисленные приемы и обеды. Более того, она считала себя вправе давать «ценные указания» адмиралу А. А. Бирюлёву, как командовать флотом, и невероятно баловала русских матросов.

Приглашала их, например, во дворец на чаепитие, что вызывало неудовольствие короля-супруга и адмирала Бирюлёва, считавшего, что все эти заигрывания серьезно подрывают дисциплину в эскадре. Повышенное внимание греческой королевы к своим соотечественникам оскорбляло национальное чувство греков и мало способствовало поднятию русского престижа в Греции.

Не менее сложными у нее были отношения и с русскими посланниками. Ольга Константиновна считала русскую миссию филиалом своего двора и еще более бесцеремонным образом, нежели в дела флота, вторгалась в прерогативы русских дипломатов, диктуя им свою волю. Недаром предшественник Демидова на посту посланника в Афинах барон Р.Р. Розен называл русскую миссию «придворной конторой» королевы Греции. Греческий и петербургский дворы связывали многочисленные браки: кроме королевы Ольги, в Афинах появились великая княгиня Елена Владимировна, вышедшая замуж за королевича Николая, а греческая принцесса Мария вышла замуж за великого князя Георгия Михайловича. Оба двора вели между собой оживленную переписку – чаще всего через головы своих дипломатов, так что фактически между Афинами и Петербургом велась двойная дипломатия, причем официальная нередко уступала.

Многие беженцы, прибывавшие в Грецию, имели при себе деньги или аккредитивные письма. Тем не менее, ввиду прекращения размена рублей, они все же обращались к содействию представителей миссии. Во избежание лишнего проезда в Афины и опасения опоздать к пароходу прибывавших русских направляли к российскому генеральному консулу, находившемуся в портовом городе Пирее (расстояние от Пирея до Афин 11 км).

В последующие месяцы заботу об оказании помощи беженцам переложили на генерального консула в Салониках, куда направился основной поток русских, прибывавших из южных итальянских портов. В общей сложности миссия и консульские учреждения в Греции за четыре месяца 1914 г. оказали помощь не менее 12 тыс. беженцев.

Несмотря на военные действия, развернувшиеся между Австро-Венгрией и Сербией¹⁴², некоторые, «особо храбрые» русские беженцы стремились из Западной Европы проехать в Россию через сербскую территорию. Не будучи в силах предоставить им даже элементарные удобства, сербские власти решили перевозить русских бесплатно по железной дороге от греческой до болгарской границы. Администрация железных дорог, по просьбе российской миссии, предоставляла им прямые поезда для следования по всей Сербии без пересадки, от греческой границы (пограничный пункт Гевгели) до болгарской (Цариброд).

Этим воспользовались несколько тысяч человек.

Миссия выдавала особо нуждающимся лицам денежные пособия на питание в пути и покупку железнодорожных билетов в Болгарию. С учетом полного отсутствия свободных жилых помещений в городе Нише, в котором русские делали краткую остановку, консульские работники стремились обеспечить им хотя бы минимальные удобства.

Коллектив российской миссии в Сербии оказался в сложной ситуации, связанной не только с военными действиями, но и с трагическими внутренними событиями, произошедшими в канун войны. 10 июля 1914 г. во время визита к австрийскому посланнику в Белграде барону фон Гизлю глава русской миссии Николай Генрихович Гартвиг скончался от инфаркта. Сербская пресса немедленно обвинила персонал австрийской миссии в преднамеренном отравлении русского посланника. По просьбе сербского правительства Гартвига похоронили в Белграде. На его похоронах присутствовали многие высшие должностные лица страны, включая премьер-министра Н. Пашича.

Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр Н.Г. Гартвиг родился в 1857 г. в грузинском Гори в небогатой дворянской семье военного врача, обрусевшего немца. В 1875 г. поступил на службу в Азиатский департамент МИДа. Продолжительное пребывание на посту директора Азиатского департамента, ведавшего, в том числе, подбором кандидатов из балканских славян на получение российских стипендий, сформировало в славянских землях огромный круг его «воспитанников», сторонников, почитателей и друзей.

Заграничная работа Гартвига также началась на Балканах – первая командировка в столицу Черногории Цетинью, а затем служба консулом в болгарском Бургасе. Все это повлияло на формирование его политических взглядов.

Несмотря на существующие у дипломатов ограничения, Гартвиг регулярно выступал со статьями в нацио-налистически-славянофильской газете «Новое Время». В них он критиковал политику России в отношении стран Ближнего Востока и балканских государств как «маловыразительную и мягкотелую», призывая к жесткости в отношении Турции и Австро-Венгрии.

Такие взгляды создали ему популярность в российском Генеральном штабе, руководство которого полностью соглашалось с мнением Гартвига. Многие рассматривали его как правую руку министра иностранных дел графа В.Н. Ламздорфа и будущего преемника. Однако после отставки Ламздорфа пост министра занял конкурент Гартвига А.П. Извольский, назначивший его в 1906 г. посланником в Тегеран. На этом послу Гартвиг неоднократно превышал свои полномочия и в 1908 г. был отозван из Тегерана.

Министр не захотел держать его в Центральном аппарате и уже на следующий год направил посланником в Сербию. Назначение Н.Г. Гартвига в 1909 г. посланником в Белград сербы встретили с воодушевлением и признательностью.

Правительство поставило перед новым посланником двойственную задачу – максимально оттянуть сроки возможного выступления Сербии против Австро-Венгрии и в то же время укрепить антиавстрийский союз сербов с другими балканскими народами. Однако Гартвиг фактически пренебрег этими указаниями. Как и в свою бытность в Тегеране, он и здесь стремился проводить собственную политику, независимую от данных ему инструкций, ошибочно рассматривая себя как представителя не только официальной, но и неофициальной России – панславистов и воинствующей просербской части императорского двора.

Свой панславизм Гартвиг демонстрировал повсюду, грубо нарушая элементарный дипломатический этикет. По воспоминаниям ответственного сотрудника Дальневосточного департамента МИДа (впоследствии посла в Японии) Дмитрия Ивановича Абрикосова, «новый русский посланник в Сербии придавал политическую окраску даже приемам в русской миссии. Там были поставлены «живые картины», где жена посланника изображала сцену, как Россия принимает дань уважения от коленопреклоненных балканских государств. Среди гостей были немецкий и австрийский министры, и изображенное вряд ли могло способствовать улучшению отношений между нашими странами. Когда война витает в воздухе, любое, даже самое незначительное событие увеличивает напряженность»¹⁴³.

Провокационные выходки Гартвига предпринимались в условиях, когда Россия в обстановке полной секретности вооружала сербскую армию. Министр иностранных дел С.Д. Сазонов в докладе царю 30 сентября / 13 октября 1914 г. о масштабах оказанной Белграду помощи отмечал, что на приобретение в России вооружения Сербии открыт кредит в размере 6 млн рублей. Дополнительно к 120 тыс. трехлинейных винтовок и 120 млн патронов, отпущенных ей перед войной и доставка которых продолжалась уже после начала военных действий, Сербии предоставлены два 6-дюймовых орудия с 1 тыс. снарядами и при них 10 нижних чинов, 10 тыс. запасных частей для винтовок, 13 тыс. снарядов для полевой артиллерии, 22 тыс. ружей и 75 тыс. комплектов обмундирования¹⁴⁴.

В своих мемуарах российский юрист-международник М.А. Таубе, касаясь непосредственных причин начала войны, отмечает:

«При наличии в Европе определенных факторов, толкавших этих государей на войну, вовлечь их в эту всеевропейскую свалку можно было, лишь устроив поджог со стороны, – как оно и случилось в 1914 г.

Кто же явился таким поджигателем европейского, колебавшегося уже, но все еще державшегося мира?

Официальный ответ общеизвестен: сербско-босно-герцеговинское сообщество «Черна Рука» с его злодейским убийством эрцгерцога Франца-Фердинанда 15/28 июля 1914 г., ибо последовавших за этим убийством политических и военных событий уже никто не смог остановить…

И вот возникает вопрос: эту «Черную Руку» не направляла ли из-за кулис «белая» рука из того или другого военно-политического лагеря, на которые распадалась якобы единая и якобы мирная Европа.

Как это выяснилось через несколько лет, «белая» рука оказалась рукой полковника сербского генерального штаба Димитриевича, организатора заговора против эрцгерцога, не без ведома русской военной агентуры в Белграде. А если это последнее указание справедливо, то конечно и русский посланник в Сербии недалек был от всей этой преступной махинации: ведь Н.Г. Гартвиг, бывший директор 1-го Департамента министерства иностранных дел, неосторожно назначенный Сазоновым в Белград, отличался не только своими способностями и рвением к службе, но и известной всем грубостью, заслужившей ему прозвище «старшего дворника», соединенной с самовольными политическими замашками. Вдали от Петербурга, в специфической заговорщической обстановке Сербии он легко мог поддаться соблазну вести там свою собственную «энергичную политику», за что судьба и послала ему, как известно, вскоре после Сараевского убийства апоплексический удар при его таинственных объяснениях об этом злодеянии в австрийском посольстве в Белграде»¹⁴⁵.

Возвращаясь к трагедии, разыгравшейся в кабинете у посланника Австро-Венгрии, попытаемся высказать собственное суждение. Николай Генрихович был тучным мужчиной и страдал одышкой. Попытки сбросить лишний вес не приводили к успеху. Очевидно, жара, а в июльские дни температура в Белграде значительно превышает 30 градусов, сыграла с ним в данном случае роковую роль.

Как утверждала австрийская сторона, в ходе беседы посланник Гизлинген заметил, что дымивший перед ним сигарой русский коллега сильно возбужден. Спустя некоторое время Гартвиг неожиданно упал в кресле, потом скатился с него на пол и… умер от обширного инфаркта.

После смерти Н.Г. Гартвига на его замену в срочном порядке выехал князь Григорий Николаевич Трубецкой. Старинный род Трубецких выдвинул в новейшей истории России немало признанных религиозных и общественных деятелей. В 1996 г. «Воениздат» выпустил хронику этой всемирно знаменитой семьи выдающихся представителей дворянского сословия, в которой есть и подробная автобиографическая статья Г.Н. Трубецкого «Годы смут и надежд»¹⁴⁶.

Вкратце же имеющиеся о новом посланнике в Сербии сведения таковы.

После окончания историко-филологического факультета Московского университета князь Г.Н. Трубецкой поступил на службу в МИД, получив назначение атташе в Константинополь. С 1901 г. он служит в чине первого секретаря посольства, занимаясь к тому же поиском древностей Ближнего Востока. Его статьи по истории Константинопольской патриархии стали появляться на страницах журнала «Вестник Европы». Десять лет провел князь Трубецкой в Константинополе. В 1906 г. он оставил дипломатическую службу и переехал в Москву, где вместе со своим братом Евгением Николаевичем приступил к изданию газеты «Московский еженедельник».

Шесть лет спустя, в 1912 г., Григорий Николаевич вернулся служить в МИД советником по ближневосточным делам, а летом 1914 г. срочно выехал Чрезвычайным Посланником и Полномочным Министром в Белград.

Трубецкой застал Сербию в весьма тяжелой ситуации – массовые перемещения населения, связанные с военными действиями, привели к эпидемиям всех видов тифа (брюшного, возвратного и сыпного), а также черной оспы, скарлатины и дифтерита.

О том, с каким мужеством вели себя в этот период сотрудники российских загранучреждений, стремившиеся максимально помочь своим соотечественникам, подробно сообщается в донесениях, поступавших в Петроград.

В начале войны сербское правительство и дипломатический корпус переехали в город Ниш. Поскольку здание миссии в Белграде осталось практически без охраны, 31 июля в Белград командировали второго секретаря Л. Зарина и канцелярского служащего И. Гачевича. Цель поездки – проверка здания миссии в условиях австрийских бомбардировок и оказание содействия тем русским подданным, которые вопреки настойчивым советам миссии не пожелали покинуть свои дома.

Ниже – краткий пересказ донесения второго секретаря миссии Л. Зарина.

«Я прибыл в Белград 1-го августа вечером, и весь следующий день провел в интенсивной работе. Отъезд назначил на 3 августа к двум часам дня, причем в виде исключительного внимания к нашей миссии военные власти согласились предоставить в мое распоряжение три экипажа и одну подводу.

3 августа утром начался обстрел прилегающего квартала. Народ в панике бежал по улице, женщины бились в истерике.

В это время начался обстрел миссии. Я вышел к подъезду, и на моих глазах снарядом снесло решетку здания. Пройдя в столовую, я приказал подать себе чаю. Не прошло и двух минут, как новый сильный взрыв – это снаряд разорвался в саду недалеко от дома. Сотрясение было настолько сильно, что чашка выпала у меня из рук, а Иван Гачевич, прикладывавший печати к двери, ведущей в залу, был опрокинут на пол. Лошади были поданы, и мы поспешили уехать. Иван остался, желая исполнить свой долг до конца. К счастью, он не был убит, так как, если бы это случилось, я бы вечно упрекал себя, что насильно не захватил его с собой»¹⁴⁷.

Как отмечалось в представлении министра иностранных дел С.Д. Сазонова на получение правительственных наград сотрудниками учреждений МИД в пределах Сербского королевства, военные действия, происходившие на Балканском полуострове, заставили их действовать «в непривычной для чинов гражданского ведомства военной обстановке».

В числе представленных были консул в Белграде Емельянов, нештатный драгоман миссии Мамулов и второй секретарь Зарин.

Емельянов и Мамулов несли службу во время троекратного наступления австрийцев на Сербию, причем во время пребывания миссии в Нише постоянно подвергались опасности заразиться пятнистым и брюшным тифом, свирепствовавшим в городе. Во время наступления австрийцев им пришлось при эвакуации сербского правительства и дипломатического корпуса, сопровождая главную квартиру, пробираться по узким тропинкам, проходившим по склонам гор, через расположение восставших против Белграда албанских племен, постоянно подвергаясь, наряду с отступавшей сербской армией, действию неприятельского огня.

Что касается упомянутого выше второго секретаря Зарина, то ему во время бомбардировки австрийцами Белграда было поручено вывезти из города находившихся там русскоподданных и принять меры к охране архивов императорской миссии. Несмотря на грозившую опасность, Зарин с полным успехом выполнил порученную ему задачу, проявив при этом мужество и хладнокровие.

Награждение представленных к наградам министром сотрудников МИД состоялось¹⁴⁸.

Гуманитарная миссия российской дипломатии в Сербии в этот период перешагнула далеко за рамки общепринятых понятий оказания помощи соотечественникам. Рост эпидемий всех видов тифа, черной оспы, скарлатины и дифтерита к концу осени 1914 г. принял угрожающий характер.

Нехватка продовольствия, резкое удорожание предметов первой необходимости, отсутствие перевязочных средств и антисанитарные условия, созданные вследствие того, что из оккупированных австрийцами территорий население хлынуло в Ниш, наконец, скопление пленных, многие из которых сдавались больными, все это создало благоприятную почву для быстрого распространения болезней. Одним из самых опасных источников распространения заразы являлись железнодорожные вагоны.

Однако у сербов не оказалось ни врачей, ни санитаров. Как сообщала русская миссия, «на всю Сербию имеется всего 445 врачей, считая стариков и недоучившихся лекарей. Если принять во внимание необходимость обслуживать 200-тысячную армию, 60 тысяч военнопленных и, кроме того, содержать госпитали для раненых, то неудивительно, что население остается совершенно на произвол судьбы, а тяжелые условия, содействующие распространению в его среде эпидемий, создают грозную опасность для той же армии. И гражданские, и военные власти по привычке ждут в этом помощи от России»¹⁴⁹.

С помощью врачей, прибывших из Петрограда, миссия открыла госпиталь для раненых на 350 человек, а также столовую и чайную для всех нуждающихся в гуманитарной помощи.

Русскому посланнику князю Г.Н. Трубецкому пришлось испить сполна горькую чашу сербского поражения. Наступление Австро-Венгрии при поддержке болгарской армии с востока вынудило сербскую армию отступить к Адриатике. Правительство Сербии и Верховное командование в этих условиях постоянно меняли свои решения о переносе временной столицы. Дипломатические миссии и правительство сначала переместились в Кральево, затем в небольшой городок Рашку, затем в Чачак и Призрен. В конце концов правительство и остатки войск были эвакуированы на остров Корфу. В этой трагической ситуации русский посланник получил из Петрограда следующую телеграмму: «Считая необходимым, чтобы представитель России разделил участь сербского правительства, прошу Вас не покидать последнего и оставаться все время при нем»¹⁵⁰.

Г.Н. Трубецкой до конца выполнил свой долг и был отозван в Петроград лишь после окончательной эвакуации сербского правительства.

Одной из транзитных стран, через которую пролегал путь русских на родину, была Болгария.

В начале войны болгары провозгласили нейтралитет и вплоть до 14 октября 1915 г. придерживались заявленного курса. Российская дипломатия лелеяла надежду на восстановление славянского блока времен Первой Балканской войны, но сделать это можно было только одним способом – уговорить соседей Болгарии Грецию и Сербию пойти ей на уступки и вернуть земли, захваченные в ходе Второй Балканской войны. Министр иностранных дел Сазонов уделял Болгарии особое внимание, но изменить ее позицию оказалось невозможно.

Австрийский ставленник немецкий принц Фердинанд Кобургский, избранный в 1887 г. на болгарский престол, маневрировал между великими державами, не скрывая своих прогерманских симпатий. Российские представители вели себя напористо, зачастую пренебрегая интересами Болгарии.

Как посол, так и русские военные дипломаты сходились в том, что Фердинанд играет главную роль в жизни государства и последнее слово в решении всех важных вопросов остается за ним. Они отмечали его ум и хитрость, таланты прирожденного дипломата и изворотливого политика, особо подчеркивали его осторожность и благоразумие. Фердинанда Кобургского они считали эгоцентриком, озабоченным в первую очередь упрочением своей власти и династии. Оказавшийся волею случая на болгарском престоле Фердинанд все время чувствовал себя чужаком, постоянно испытывал боязнь конкуренции и потери статуса. В донесениях в МИД дипломаты отмечали атмосферу недоверия, сложившуюся вокруг Кобурга, «тот разлад, который всегда существовал между ним и управляемым им народом, в результате чего та власть, тот престиж, то тонкое умение владеть людьми, словом, тот личный режим, который он так долго и с таким упорством создавал, не дают ему уверенности ни в личной безопасности, ни в будущности своей династии». Это ощущение непрочности и заставляло немца и католика Фердинанда стараться быть большим болгарином, чем сами болгары, в решении самых главных для них вопросов – завершении национального объединения и превращении Болгарии в полноценное европейское государство.

Российский историк В. Каширин приводит в своей книге, посвященной российской политике на Балканах, нелестную характеристику деятельности российской дипломатии, данную в отчете бывшего военного агента в Болгарии генерал-майора Н.И. Протопопова начальнику Генерального штаба России. Военный агент сообщал: «Если проследить деятельность наших представителей при болгарских правительствах, то резко бросается в глаза полнейшая по временам нетактичность некоторых из них. Наши дипломаты, не ограничиваясь обязанностями посредника и наблюдателя, зачастую выражали стремление играть особую роль в княжестве и явно, а большею частью тайно вторгались во внутреннюю жизнь страны, в ее распорядки и партийную борьбу, явно и тайно своим положением поддерживали то одну, то другую партию, смотря по своему вкусу и личным взглядам, и роняли престиж представителя, теряли симпатии к себе, а в лице своем и к России, и наживали врагов русскому влиянию беспрограмм-ной, изменчивой политикой. Каждый из них считал себя знатоком восточного вопроса, искусным политиком и вел политику личную, мало сообразную с интересами России. Впрочем, были и теперь есть такие, которые и не знали России, так как выросли, учились и окончили образование, начали службу и дослужились до больших чинов и никогда в России не жили, а, следовательно, не могли знать ни ее жизни, ни ее потребностей. Бывали и такие, что всем и каждому, при случае, заявляли, что они не русские и даже не славяне. Можно ли требовать после этого, чтобы болгары относились к нам всегда искренно, как к братьям, когда они видят, что мы сами не желаем иметь посредниками истинно русских людей по рождению и по воспитанию. В Болгарии нам необходимо иметь истинно русских людей, не зараженных дипломатическим самомнением и не делающих карьеру на дипломатическом поприще, а потому и не имеющих надобности своими донесениями нравиться Министерству иностранных дел. Нам надо назначать туда людей, любящих славянство, способных усвоить демократический дух болгар, способных стать на их точку зрения и понимать их, отказавшись раз и навсегда от старых приемов и принципов нашей дипломатии. Туда нам нет нужды назначать, так сказать, присяжных дипломатов, а посылать лишь людей, способных войти в круг болгарской жизни, сблизиться с ними, а не изображать из себя что-то недоступное, стоящее выше тех людей, с которыми и среди которых приходится жить и работать. Задача нашего представителя в Болгарии так проста и ясна, что вовсе не требует какой-то специальной дипломатической подготовки и долговременной практики – чем проще и естественнее он будет себя держать, чем он доступнее будет для всех, тем будет лучше для дела. Для нашей политики в Болгарии не нужны хитрости, коварство и всякие дипломатические тонкости и подвохи, – искренность и правда всегда дадут лучшие плоды, так как устранят недоверие и подозрительность, а, следовательно, и скрытое и явное противодействие нашим желаниям»¹⁵¹.

Российскую миссию в Софии в этот период возглавлял Александр Александрович Савинский, юрист по образованию. Его дипломатическая карьера началась в 1892 г. в качестве чиновника Департамента личных и хозяйственных дел, в котором он прослужил до 1901 г., занимаясь перехватом и дешифровкой дипломатической переписки. Судя по отзывам, работа этой службы под его руководством значительно улучшилась. С 1901 по 1910 гг. Савинский являлся директором Канцелярии МИДа – доверенным лицом министра. Принимал участие в работе комиссии по пересмотру структуры центральных учреждений МИДа, в дальнейшем получил назначение на должность Чрезвычайного Посланника в Швеции (1912–1913).

Получив в 1913 г. назначение в Болгарию, Савинский активно включился в дипломатические интриги, направленные на отрыв Софии от Германии и Австро-Венгрии. Для России это имело важное значение, поскольку по географическим и геополитическим причинам Болгария являлась своеобразным ключом ко всему Балканскому полуострову. К тому же из всех балканских стран она обладала наиболее боеспособной армией.

В своей дипломатической деятельности в Софии Савинский пытался сыграть на «необъяснимом и болезненном страхе» царя Фердинанда I за престол. Пытаясь убедить Фердинанда в «благих намерениях России», посланник утверждал, что Николай II высоко ценит и уважает болгарского царя, а посему не может желать антидинастического переворота. Опасность же для династии идет, мол, от возмущения болгарского народа, которому навязывают «противную его сознанию прогерманскую политику».

Доводы Савинского не пользовались успехом при болгарском царском дворе, вызывая недовольство и возмущение. В итоге Фердинанд обвинил посланника не только в посягательстве на суверенитет Болгарии, но и на свою собственную жизнь. Летом 1914 г. в телеграмме болгарскому представителю в России Фердинанд сообщал: «Русский посланник здесь продолжает свои подлые операции против моей личности, используя разных болгарских и сербских анархистов с явной целью создать в скором времени повторение сараевского дела. Россия жестоко ошибается, так как с моей смертью она потеряет последнюю надежду на всякое влияние в Болгарии».

Болезненная реакция Фердинанда на активность Савинского вызвала беспокойство в Петрограде. МИД не поддержал и его предложение выделить дополнительные средства на работу с болгарской печатью, чтобы создать благоприятное для России информационное поле. Руководство МИДа предложило посланнику относиться ко всему происходившему в стране пребывания более сдержанно и проявлять гибкость в работе, руководствуясь тем, что «в конце концов, мы гораздо нужнее Болгарии, чем она нам. Рано или поздно она это поймет, и тогда обращение ее к нам будет более искренно и плодотворно».

Несмотря на личную неприязнь высшего руководства к российскому посланнику, болгарская сторона не чинила каких-либо серьезных препятствий для транзита русских подданных, хотя и шла весьма неохотно на какие-либо уступки. По данным российской миссии в Софии, через Болгарию¹⁵² в Россию проследовало более 7000 человек. Из них около 500 человек через Дедеагач на Тырново – Варну и Тырново – Рущук, а остальные через Софию, откуда они направлялись частью на Варну – Одессу, частью на Рущук – Бухарест.

В первое время из-за нехватки подвижного железнодорожного состава и отсутствия на станциях жилых помещений и съестных припасов, а также принятых карантинных мер против холеры и чумы в портах Пирея и Салоник транспортировка беженцев столкнулась с серьезными трудностями. Однако после настоятельных просьб на официальном уровне миссии удалось частично обойти эти препятствия, взяв на себя проблемы с питанием.

Поезда с соотечественниками прибывали из Сербии в поздние часы, между полуночью и 4 часами утра ежедневно. Их встречал представитель миссии, давал необходимые практические указания о дальнейшем направлении, выплачивал денежные авансы с соответствующей отметкой в паспортах и получением расписок, усаживал либо в специальные поезда, когда для их формирования было достаточно пассажиров, либо в обычные поезда, снабжая льготными железнодорожными билетами.

Из Софии пассажиры направлялись частью на Варну, частью на Рущук, где им оказывалось содействие со стороны российских консульств. В Варне их отправляли на пароходах Русского общества пароходства и торговли в Одессу, а до прибытия пароходов предоставляли приют и ночлег.

Российская дипломатия вела постоянную закулисную борьбу за вовлечение Болгарии в войну на стороне Антанты, но деятельность эта успеха не имела. Более того, результатом этих интриг стал разрыв отношений между двумя странами. Как отмечал российский историк, участник Первой мировой войны Филипп Иосифович Нотович, «Болгария превратилась в место формирования и в операционную базу руководимых болгарскими офицерами многотысячных диверсионных банд для разрушения сербских коммуникаций и связей между странами Антанты и Россией. Болгария стала транзитным коридором для доставки в Турцию вооружения из Германии, правительство дало возможность центральным державам организовать на территории Болгарии шпионаж, снабжало их политической и военной информацией и оказывало им всякого рода услуги»¹⁵³.

В секретной телеграмме министра иностранных дел от 19 сентября (2 октября) 1915 г. посланнику в Софии предлагалось немедленно сделать председателю Совета министров Радославову следующее письменное сообщение:

«События, происходящие теперь в Болгарии, свидетельствуют об окончательном решении правительства короля Фердинанда отдать судьбу страны в руки Германии. Присутствие германских и австрийских офицеров в военном министерстве и штабах армии, сосредоточение войск в пограничной с Сербией области, широкая финансовая помощь, принимаемая софийским кабинетом от наших врагов, не оставляет сомнения в том, против кого направлены нынешние военные приготовления болгарского правительства. Державы Согласия, принявшие близко к сердцу обеспечение чаяний болгарского народа, неоднократно предостерегали Радославова, что всякое враждебное действие против Сербии будет сочтено ими, как направленное и против них самих. Уверениям, расточавшимся в ответ на эти предупреждения главой кабинета, противоречат факты. Представитель России, связанной с Болгарией неувядаемой памятью ее освобождения от турецкого ига, не может оставаться в стране, в которой готовится братоубийственное нападение на союзный славянский народ. Императорский посланник получил предписание покинуть Болгарию со всем составом миссии и консульств, если в 24-часовой срок болгарское правительство не порвет открыто с врагами славянства и России и не примет мер к немедленному удалению из армии офицеров государств, воюющих с державами Согласия»¹⁵⁴.

Письменный ответ болгарского правительства на российский ультиматум был вручен Савинскому 22 сентября. Ввиду полной его неприемлемости российский посланник заявил Радославову о разрыве сношений и вручении охраны российских интересов голландскому поверенному в делах. После чего вернулся в посольство и сжег шифры.

В заявлении болгарского правительства подчеркивалось, что «Царское правительство самым энергичным образом протестует против приписываемого ему обвинения, что оно предало судьбы страны в германские руки. Болгарское правительство отрицает самым категорическим образом присутствие германских и австрийских офицеров в военном министерстве и разных штабах армии, хотя и убеждено, что отдельные случаи приема на службу в армию иностранных офицеров ни в коем случае не могли бы быть сочтены за неприязненный акт, ни за такой, который бы посягал на независимость и нарушал суверенные права Болгарии. После данных уже объяснений касательно мобилизации болгарской армии заключение, выведенное ультиматумом из того обстоятельства, что болгарское правительство прибегло к кредиту частных, будь то и германских банков, для выполнения, в трудные для страны минуты, при неимоверно тяжелых условиях кредита, долговых обязательств за границей и по отношению к императорскому правительству, – не только не основательно, потому что это вменяется в долг всякому правительству, которое дорожило бы добрым именем Болгарии, но и явно тенденциозно. Угрожая покинуть Болгарию, если в 24-часовой срок болгарское правительство не порвет открыто сношения с противной России группою воюющих держав, императорский посланник призывает Болгарию выйти из нынешнего ее нейтралитета, следствие которого в пользу союзников России, бесспорно.

Нет сомнения, что, продолжая свою настоящую политику, Болгария совершенно не в силах воздействовать на отмену принятого императорским правительством решения. Ей остается с сокрушенным сердца искренно пожалеть, что положенные до сих пор болгарским народом и правительством усилия к тесному единению с братской Россией рушатся не по ее почину и инициативе»¹⁵⁵.

Комментируя действия Болгарии в своей речи в Государственной думе, министр иностранных дел С.Д. Сазонов заявил: «Австрийский ставленник, правящий злосчастным болгарским народом, повторил, усугубив его, преступление, совершенное им в 1913 г. Союзная дипломатия подверглась строгому осуждению за то, что ей не удалось привлечь на свою сторону Болгарию. В правительственном сообщении от 24 сентября минувшего года указывалось, что не наступило еще время для обнародования всех документов, которые пролили бы свет на деятельность дипломатии. Я готов признать, что для достижения своих целей ей пришлось избрать не самый краткий и верный путь. С целью ослабления тяжелого впечатления, произведенного своей изменой, сторонники принца Кобургского прибегают к позорному для всякой страны отречению от национального облика, и, отказываясь от своей принадлежности к славянской семье, ищут установления родственных связей с турками и мадьярами. Россия, ценой своей крови освободившая болгарский народ от угнетавших его турок, с негодованием смотрит на братание болгар с их вековыми врагами»¹⁵⁶.

Деятельность российской миссии в Румынии¹⁵⁷ протекала в условиях острой дипломатической борьбы между великими державами за ее вовлечение в свой лагерь. Интрига развивалась по тому же сценарию, что и в других балканских государствах, – правительство в Бухаресте упорно торговалось из-за новых территорий, которые могло бы получить в том или ином случае, и очень боялось продешевить.

Ситуация осложнялась тем, что формально Румыния еще с 1883 г. состояла в союзе с Германией и Австро-Венгрией. Однако к началу Первой мировой войны этот договор так и не наполнился практическим содержанием, потеряв всякое реальное значение. Обстановка в мире изменилась коренным образом, а характерной чертой румынской внешней политики всегда была ориентация на более сильного. Борьба румынского населения Австро-Венгрии за равноправие встречала сочувствие в румынском королевстве, а потому отношения между Бухарестом и Веной не отличались радушием.

31 июля 1914 г., за день до начала войны, немцы предложили румынам Бессарабию в качестве платы за участие в их коалиции. Приз, конечно, устраивал Бухарест, но лишь в случае, если Россия будет полностью разбита и вынуждена уступить некоторые земли Австро-Венгрии. В противном случае Бессарабию румынам было не удержать. Поэтому Коронный совет Румынии принял 3 августа 1914 г. решение о «вооруженном выжидании». Так было, по крайней мере, официально. На деле же Бухарест вел тайные переговоры с Петроградом, и уже к 13 сентября 1914 г. С.Д. Сазонов и румынский посланник в Петрограде К. Диаманди подготовили проект соглашения, по которому Россия признавала за Румынией право «в удобный для нее момент» занять и аннексировать населенные румынами территории Австро-Венгрии. В соответствии с просьбами румын в Буковине граница должна была пройти по линии этнографического большинства.

Предполагалось, что до наступления «удобного момента» Румыния должна соблюдать благожелательный нейтралитет. Через три дня (16 сентября) румынская сторона дала согласие подписать ноту Сазонова, а днем раньше подписание ноты одобрил император Николай II.

Миссию России в Бухаресте возглавлял Станислав Альфонсович Козел-Поклевский, происходивший из старинного дворянского рода. Сын крупного предпринимателя, виноторговца, горно– и золотопромышленника, одного из основателей асбестовой промышленности на Урале и первого пароходства на реках Западной Сибири, Поклевский был профессиональным дипломатом – с 1897 по 1901 гг. служил первым секретарем миссии в Токио. С 1901 по 1906 гг. – первый секретарь, с 1906 по 1909 гг. – советник посольства в Лондоне. В 1913 г. Поклевский получил назначение на должность Чрезвычайного Посланника и Полномочного Министра в Бухарест¹⁵⁸.

Деятельность миссии в этот период заключалась в содействии и помощи лицам, выезжавшим из Австро-Венгрии через Бухарест. Дипломаты договорились с управлением румынских железных дорог о 50-процентной скидке для всех русских подданных, следующих в Россию, с предоставлением большим партиям на тех же условиях целых вагонов. На вокзале установили дежурство служащих миссии ко времени прихода поездов направления Ниш – София – Бухарест и отхода поезда на Яссы – Учтены. В случае нестыковки поездов приезжавшим в Бухарест оказывалось содействие для остановки в гостинице, неимущие помещались в дешевые комнаты в счет выдаваемых им на следующий день казенных ссуд для дальнейшего следования.

При посредничестве миссии шел обмен телеграммами между русскими, находящимися в Австрии (а первые шесть недель войны и в Германии), и их близкими в России, затем – вся переписка между этими лицами и, позднее, денежные переводы. При миссии учредили специальное бюро, которое, под флагом испанской миссии, ведало этими делами и через которое прошло по 31 декабря 1914 г. до 10 тыс. телеграмм в обе стороны и громадное количество писем.

К сожалению, южный путь на родину через Дарданеллы и Босфор в Черное море вскоре был перекрыт – Турция вступила в войну с Россией.

На позицию Константинополя во многом повлияла Германия, направившая в проливы два военных корабля – «Гебен» и «Бреслау» – для усиления турецкого военно-морского флота. История их проникновения в Черное море и последующих действий подробно описана в монографии известного английского военного историка сэра Б.Л. Гарта – «История Первой мировой войны»¹⁵⁹.

Линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Бреслау» оказались в Средиземном море в ноябре 1912 г. в период очередной Балканской войны с целью защиты интересов Германии в случае занятия болгарами Константинополя. Несмотря на подавляющее превосходство французских и английских сил, германские корабли безнаказанно бороздили воды Средиземноморья. Получив из Берлина известие о начале войны, они на рассвете 4 августа 1914 г. обстреляли два алжирских порта, в которых шла погрузка французских воинских подразделений. 10 августа германские крейсера беспрепятственно подошли к Дарданеллам, и в тот же день вошли в Мраморное море.

Допуск турками в Черное море германских кораблей означал серьезный просчет российской дипломатии, «просмотревшей» поворот Константинополя в сторону Тройственного союза. Возможно турки «убаюкали» многоопытного Бирса, но скорее всего, как об этом свидетельствуют опубликованные шифротелеграммы того периода, российская дипломатия запуталась в собственных интригах с балканскими государствами.

Михаил Николаевич Гире происходил из старинного русского дворянского рода шведского происхождения и являлся сыном министра иностранных дел (1882–1895) Николая Карловича Гирса. Участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг., награжден знаком отличия Военного ордена 4-й степени.

По окончании войны в 1878 г. поступил на службу в МИД. С 1897 г. посланник в Бразилии. В 1898–1901 гг. посланник в Китае, награжден за деятельность в период подавления боксерского восстания. В 1911–1914 гг. Гире был Чрезвычайным и Полномочным послом при Его Величестве Султане (в Константинополе). В 1915 г. занял пост посла России в Италии. После Октябрьской революции остался в эмиграции и поселился в Париже, где и похоронен.

26 июля (8 августа) 1914 г. М.Н. Гире, ссылаясь на главу турецкого правительства, сообщал, что «Гебен» и «Бреслау» через Дарданеллы турки «никоим образом не пропустят». Однако уже 30 июля (12 августа) 1914 г. он запросил срочных указаний министра в связи с «покупкой» этих германских крейсеров. 31 июля (13 августа) 1914 г. российский посол докладывал: «Немедленно по получении известия из Дарданелл о входе германских судов мною был заявлен протест, поддержанный французским и английским представителями, касательно нарушения Турцией нейтралитета. При сегодняшних вторичных моих объяснениях великий визирь повторил мне, что покупка судов состоялась в самое последнее время по предложению Германии после захвата англичанами турецких дредноутов. Великий визирь утверждает, что теперь же происходит удаление всей германской команды и замена ее турецкой. Английский поверенный в делах поручает адмиралу Лимпусу удостовериться в действительности замены. Лимпус настаивает, чтобы ни один немец не оставался на судах. Продолжаю думать, что лучшим решением для предупреждения брожения германской команды на судах будет высылка ее из пределов Турции, но для возможности подобного решения необходимо пропустить команду чрез Болгарию и Румынию или на нейтральном пароходе морем»¹⁶⁰.

Несмотря на протесты России и ее союзников, 16 августа «Гебен» и «Бреслау» были официально «проданы» Турции, получив имена, соответственно, «Явуз Султан Селим» и «Мидилли». Обещания турок отослать немецкую команду на родину не подтвердились. Команда на кораблях оставалась полностью германской, а контр-адмирал В. Сушон продолжал быть командиром эскадры. Более того, 23 сентября 1914 г. Вильгельма Сушона назначили главнокомандующим военно-морскими силами Османской империи.

20 сентября (3 октября) 1914 г. от российского посла министру поступила еще более тревожная телеграмма:

«Лично. Прошу расшифровать лично.

В напряженное время, переживаемое здесь, единичные события так быстро чередуются и сообщаемые сведения так противоречат друг другу, что, опасаясь ввести Вас в заблуждение, передаю Вам лишь те, которые могут иметь влияние на общее положение. Оно за последние недели упорно развивается в одном направлении – усиленной подготовки Турции к войне. Появление «Гебена» и «Бреслау» совершенно вскружило голову туркам, чем не замедлили воспользоваться немцы и австрийцы для окончательного привлечения Турции на свою сторону. Из телеграмм секретного источника и моей телеграммы Вам известно, что состоялся даже договор между ними. С тех пор военный министр, назначенный генералиссимусом армии и флота, совершенно передал как ту, так и другую в немецкие руки. Турция наводнилась немецкими офицерами, нижними чинами, орудиями и снарядами. Немцы стали усиленно готовить ее к войне со всеми державами Согласия, усиленно укреплять проливы и создавать нам всем затруднения на границах. Обращение всей Турции в военный лагерь отразилось и на отношении гражданских властей к иностранцам, и роль посольств и консульств в защите интересов иностранных подданных стала крайне тяжелой. Ухудшение положения немцев на театре военных действий до некоторой степени отрезвило более умеренных министров, и они начинают противиться стремлению немцев немедленно втянуть Турцию в военные действия. В Совете идет борьба между умеренной партией и Энвером, часто поддерживаемым Талаатом, – борьба постоянно колеблющаяся в зависимости от известий, получаемых с театра военных действий. Но война может возникнуть и помимо решения кабинета от самовольных распоряжений немцев, имеющих флот в руках. Последний может выйти в море и самовольно напасть на нас. В стране, обираемой для военной цели, несомненно, возникает сильное недовольство правительством. В армии растет недовольство против немецкой гегемонии, но нет достаточно энергичного лица, чтобы стать во главе движения. Говорят о бунтах в войске, но слухи эти недостаточно проверены, и строить на них расчеты нельзя. Такое тревожное, неопределенное положение может продолжаться до полного нашего успеха на войне, когда у нынешних же министров может явиться смелость избавиться от Энвера и от немцев. Вероятнее же, однако, что до того немцами будет создан инцидент, который ввергнет Турцию в войну.

Мои сотоварищи и я руководствуемся убеждением, что в настоящий момент нет выгоды идти на войну с Турцией, раз таковой добивается Германия, и потому всеми мерами сдерживаем Порту, стараясь лишь, насколько возможно, не вызывая крупного конфликта, обеспечить интересы наших подданных. При другой политической конъюнктуре отношение наше было бы несомненно более требовательным, ныне же оно только сыграло бы в руку немцам и вызвало бы немедленно войну.

Последняя, вероятнее всего, неизбежна; но Вашему высокопревосходительству надлежит указать мне, когда возможно будет ее допустить.

Положению нашему здесь будет нанесен, однако, тяжелый удар, если война начнется хотя бы частичной неудачей нашего флота»¹⁶¹.

К сожалению, так оно и произошло. В ночь на 16 октября 1914 г. «Гебен», подойдя в густом тумане к Севастополю, где сосредоточилась вся русская Черноморская эскадра, обстрелял порт и безнаказанно ушел.

16 (29) октября 1914 г. С.Д. Сазонов направил в Константинополь телеграмму, в которой послу предлагалось «сделать распоряжение о выезде наших консулов, передав охрану наших интересов итальянскому послу. Вместе с сим заявите Порте, что, вследствие упомянутых враждебных действий, вам предписано покинуть Константинополь с подведомственными вами чинами.

Я просил итальянского посла передать турецкому правительству, что с его представителями и подданными в России будет поступлено так же, как с нашими в Турции»¹⁶².

Война с Турцией стала неизбежной. 2 ноября ее объявила Россия, 5 ноября – Великобритания, 6 ноября – Франция. Турция стала участницей Тройственного союза.

Как ни странно, но с прибытием всего двух германских кораблей ситуация на Черном море роковым образом изменилась в пользу Турции. Инициатива отныне принадлежала немцам – «Бреслау» и «Гебен» постоянными обстрелами терроризировали российские города. 16 октября 1914 г. в районе Керчи подорвались на германской мине и затонули пассажирские суда «Ялта» и «Казбек», а в июне 1915 г. германская подводная лодка потопила близ Батуми российское госпитальное судно «Вперед». События, связанные с нападением германо-турецкого флота на русские порты Черного моря в октябре 1914 г., подробно описаны в работе военно-морского офицера Русского императорского флота В.К. Лукина, подготовленной им в 1920 г. по заказу Военно-морской исторической комиссии (Мориском) с целью изучения опыта войны на море в 1914–1918 гг.¹⁶³

Борьба с немецкими крейсерами стала ключевой задачей Черноморского флота. Южный морской путь для беженцев оказался перекрытым, оставалось одно – ждать конца войны.

Не менее серьезная обстановка сложилась и на Балтийском море. Опасаясь высадки германских войск на Аландские острова, замыкающие вход в Ботнический залив, Россия начала строить на них военные укрепления, чем вызвала недовольство шведов.

Архипелаг Аландские острова, состоящий из 6757 островов, после Крымской войны в 1856 г. стал демилитаризованной зоной. Поэтому размещение на нем гарнизона численностью около 8 тыс. человек восприняли в Стокгольме как угрозу национальной безопасности.

Поднятая в шведских газетах шумиха, направленная на запугивание соотечественников «русской угрозой», серьезно встревожила Петроград. Обострение российско-шведских отношений могло привести к запрету экспорта в Россию необходимого ей оборудования и полному перекрытию Северного пути. В январе 1915 г. российский посланник в Швеции А.В. Неклюдов по указанию С.Д. Сазонова сообщил шведскому министру иностранных дел К.

Валленбергу, что меры по обеспечению обороны архипелага имеют превентивный характер на случай возможного нападения Германии. В заявлении подчеркивалось, что защита Ботнического залива от германского проникновения отвечает интересам не только России, но и самой Швеции, а возводимые укрепления имеют временный характер и по окончании войны будут демонтированы¹⁶⁴. Эти объяснения на какой-то период удовлетворили шведское правительство и антироссийская шумиха в прессе затихла.

Следует отметить, что российская сторона очень осторожно относилась к любым возможным обострениям отношений со Стокгольмом. Характерный эпизод – реакция Петрограда на поставку 10 тыс. лошадей для германской армии. В официальном обращении товарища министра иностранных дел В.А. Арцимовича на имя директора Дипломатической канцелярии при ставке Н.А. Кудашева предлагалось рекомендовать Верховному Главнокомандующему «закрыть глаза» на этот шаг нейтральной Швеции. В письме подчеркивалось, что «Министерство иностранных дел полагало бы необходимым соблюдение в настоящем деле некоторой осторожности, ибо какое-либо воздействие с нашей стороны в смысле сокращения экспорта из России в Швецию может нежелательным образом отразиться на нашем настоящем, чрезвычайно обширном и разнообразном транзите через Швецию, имеющем непосредственное касательство к предметам, необходимым для целей войны»¹⁶⁵.

Не лучше обстояли дела и на Дальнем Востоке – 9 августа 1914 г. на пути из Нагасаки во Владивосток германский крейсер «Эмден» захватил и потопил русский пароход «Рязань». Оставалась лишь одна, тоже далеко не безопасная дорога – Архангельск – Лондон.

Здание Министерства иностранных дел Российской империи в Санкт-Петербурге

Николай II (6 мая 1868, Царское Село – 17 июля 1918, Екатеринбург) – Император Всероссийский, Царь Польский и Великий Князь Финляндский

Михаил Владимирович Родзянко (1859 – 24 января 1924, Югославия) – председатель Государственной думы третьего и четвертого созывов. Один из лидеров Февральской революции 1917 г., в ходе которой возглавил Временный комитет Государственной думы. Во время Октябрьской революции находился в Петрограде, пытался организовать защиту Временного правительства, позднее выехал на Дон. В 1920 г. эмигрировал в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев

Борис Владимирович Штюрмер (15 июля 1848 – 20 августа 1917, Петроград) – в 1916 г. (с 20 января по 10 ноября) председатель Совета министров Российской империи, одновременно, до 7 июля того же года, Министр внутренних дел, а с 7 июля до 10 ноября того же года министр иностранных дел. В ходе Февральской революции 28 февраля 1917 г. Арестован и заключен в Петропавловскую крепость

Николай Николаевич Покровский (27 января 1865 – 12 декабря 1930, Ковно) – последний при императорском режиме министр иностранных дел Российской империи

Павел Николаевич Милюков (15 января 1859, Москва – 31 марта 1943, Эксле-Бен) – министр иностранных дел в первом составе Временного правительства (март – май 1917). Одним из первых указаний Милюкова на посту министра было распоряжение посольствам оказывать помощь возвращению в Россию эмигрантов-революционеров. В ноябре 1918 г. выехал в Турцию, а оттуда – в Западную Европу, чтобы добиться от союзников поддержки Белого движения. Жил в Англии, с 1920 г. во Франции. 28 марта 1922 г. на него совершено покушение, но Милюков остался жив, а погиб известный деятель кадетской партии В.Д. Набоков, отец писателя Владимира Набокова

Сергей Григорьевич Сватиков (1880, Ростов-на-Дону 1942, Франция) – активный участник Февральской революции. В мае 1917 г. направлен в качестве комиссара Временного правительства в западноевропейские страны для ликвидации заграничной агентуры Департамента полиции и проверки дипломатических служб. Публичные выступления Сватикова произвели за границей неблагоприятное впечатление. Еще больший вред Сватиков нанес работе русских посольств, пытаясь искать их несуществующие связи с охранкой. Под конец своей поездки Сватиков дошел до того, что пытался самовольно смещать с постов русских дипломатов за границей, обвиняя их в «реакционности». В конце концов, был отозван Временным правительством в Россию

Александр Федорович Керенский (22 апреля 1881, Симбирск – 11 июня 1970, Нью-Йорк) – военный и морской министр Всероссийского Временного Правительства с 5 мая по 1 сентября 1917 г.

Константин Дмитриевич Набоков (1872, Ростов-на-Дону – 1927, Лондон) в 1916 г. направлен советником посольства в Великобритании, с мая 1917 г. временно управлял посольством, оставаясь в должности советника с присвоением ему лично звания чрезвычайного посланника. После Октябрьской революции уволен в отставку. Жил в Норвегии, умер в Лондоне

Возвращение В.И. Ленина в Петроград, апрель 1917 г.