Глава 15 Перемены Фрайдей-Харбор, Вашингтон. Август и сентябрь

Рейми

Мы медленно ехали вдоль бесконечных яблочных садов в восточной части штата Вашингтон в национальный парк Северные Каскады – одно из тех редких мест, где мы с Тимом еще не были. Мы не хотели торопиться, мы наслаждались окружающей нас красотой. Мы миновали Озеро Дьявола с отражающимися в нем крутыми склонами гор – эта настойка на ледниковой глине имела столь пронзительно-бирюзовый цвет, что казалась нереальной. Раньше мы бы остановились, нашли тропинку и исследовали бы местность.

Но сейчас Норма полулежала на кушетке за водительским сиденьем. У нее кружилась голова, и ей было трудно дышать. Теперь нашей главной целью было поскорей миновать возвышенность. Мы думали, что на равнине кислорода будет больше и ей полегчает. Нам нужно было как можно быстрее проехать гористую местность, другого выбора у нас не было.

Мы решили остановиться на пару дней в прибрежном лагере для фургонов на острове Фидальго, штат Вашингтон, чтобы Норма оправилась перед тем, как сесть на паром к архипелагу Сан-Хуан, где мы планировали провести пару недель с Нэн и Стивом, нашими друзьями из Нижней Калифорнии, жившими неподалеку от Фрайдей-Харбор, штат Вашингтон.

Когда мы спустились с возвышенности, Норма действительно стала чувствовать себя лучше. Вскоре она уже самостоятельно передвигалась на коляске по территории в шесть акров, ставшей нашим временным пристанищем. Рана на ноге от падения быстро заживала, и нам с Тимом казалось, что она идет на поправку. Я думала, что все меняется к лучшему.

Нэн полностью спланировала нашу поездку. Сначала мы собирались навестить Попайя, местного тюленя, который жил во Фрайдей-Харбор рядом с магазинчиком морепродуктов. В субботу утром мы планировали отправиться на фермерский рынок, а вечером попасть на концерт одной знаменитой группы в центре города. По вторникам проходили встречи музыкантов, играющих на гавайских гитарах. Гости приносили с собой пиво и попкорн и наслаждались музыкой. На одно из таких выступлений была приглашена и Норма. Кроме того, наши подписчики с Фейсбука постоянно предлагали нам посетить различные мероприятия. Мы решили посмотреть китов, съездить на лавандовую ферму и перед отъездом познакомить нашего Ринго с другим пуделем по имени Ринго.

В перерыве между нашими вылазками Норма читала, играла на iPad и загорала. Облачный и дождливый тихоокеанский северо-запад лучше всего посещать именно в августе. И, пока остальная часть США утопала в палящем зное и жаре, мы расслаблялись в самом комфортном месте Америки, наслаждаясь мягким солнышком и 25 градусами тепла.

Жизнь была прекрасна. До тех пор пока все снова не пошло под откос. Норма опять упала посреди ночи по пути из ванной в комнату, находившуюся всего в паре шагов. Она отделалась легким испугом, но мы с Тимом оба поняли, что наше грандиозное приключение подходит к концу. Она все дольше и дольше спала днем, а мы все больше и больше бодрствовали ночью из-за того, что она постоянно вставала в туалет. Мы просили ее пить достаточно воды, опасаясь, что может наступить обезвоживание, но испугались, увидев, как распухли ее ноги. Мы никак не могли найти золотую середину. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что врачи не ошиблись с диагнозом: из-за застойной сердечной недостаточности жидкость плохо выводилась из ее организма.

С каждым днем Норме становилось все хуже. Рак не давал о себе знать: кровоизлияния прекратились уже много месяцев назад, а от любой боли ее спасали таблетки с содержанием КБД. Мы с Тимом начали предполагать, что причиной ее смерти станет, скорее, остановка сердца, а не рак.

24 августа 2016 года мы отметили первую годовщину нашего совместного путешествия. К тому времени мы уже могли подвести промежуточные итоги: мы проехали 13 000 миль, побывали в 32 штатах, посетили 15 национальных парков, получили новые впечатления, познакомились с новыми людьми, выпили огромное количество пива и съели кучу пирогов. Мы устроили небольшую вечеринку на террасе Нэн и Стива, обрамленной решетками для вьющегося плюща. Они играли на гавайских гитарах и исполняли для нас песню «Все хорошие люди». А затем мы вместе выпили пива и съели пирог, что уже стало для нас доброй традицией.

Мы вспоминали то, что пережили за этот год путешествия в фургоне, и рассказали о наших приключениях Нэн и Стиву. Мы смеялись над тем, как часто Норма спрашивала: «Спорим, вы рады, что взяли меня с собой?», наслаждаясь теплотой и гостеприимством наших друзей. Но даже во время этого неожиданного праздника я чувствовала, как тесно наша радость переплетается с душевными страданиями. Мы все начали осознавать, что поселились на острове Сан-Хуан совершенно по другой причине, чем предполагали: именно здесь Норме суждено умереть.

Норма вычеркивала дни в своем карманном календаре, и с каждым днем она спала все больше. К тому же ее перестали интересовать пазлы, чтение или игры на iPad, которые она раньше так любила. Она постоянно задыхалась, а ноги ее отекали все сильнее.

Теперь, чтобы вытащить Норму из фургона или загрузить ее внутрь, нам требовались недюжинные усилия. Дочь Нэн, которая приехала навестить свою маму, страдала расстройством органов дыхания, и мы одолжили у нее переносной кислородный генератор, надеясь, что он поможет Норме. Поначалу Норма и слышать о нем не хотела и всячески пресекала наши попытки уговорить ее воспользоваться генератором. Думаю, все дело было в том, что она воспринимала его как устройство для поддержания жизнедеятельности, а не аппарат, который способен облегчить ее страдания. Наконец, через три дня, она разрешила нам вставить трубку в свой нос, но только ради эксперимента. Очень скоро мы все поняли, что дышать ей стало намного легче. Кроме того, она наконец-то почувствовала, как ее жизненно важные органы наполняются кислородом, и это понравилось ей, так что она захотела использовать генератор.

Когда через несколько дней дочь Нэн уехала, забрав переносной генератор с собой, Норма сказала, что ей хочется дышать свободно, она не хотела отказываться от этого. Пришло время обратиться за помощью. Мы вспомнили разговор с доктором из Мичигана, который год назад поставил Норме диагноз. Тогда Тим спросил его: «Чего нам следует ожидать, когда болезнь начнет прогрессировать, и как лучше всего ухаживать за мамой?»

Он посоветовал обратиться в местный хоспис в том городе, где мы остановимся. «Думаю, в таком случае, она сможет провести свои последние дни в вашем фургоне», – сказал он.

Мы договорились о встрече в Медицинском центре Пис-Айленд, местной больнице, чтобы понять, действительно ли нам помогут в хосписе. По счастливой случайности, медсестра, которая принимала Норму тем утром, оказалась бывшей сотрудницей хосписа, и она прекрасно поняла нашу ситуацию.

После часовой беседы мы вернулись в лобби, чувствуя удовлетворение, – мы получили направление в северо-западный хоспис. Теперь, когда мы заручились необходимой поддержкой, мы могли выполнить свою часть «сделки»: Норма останется жить с нами в фургоне до конца ее дней.

Тим катил маму через лобби, которое больше походило на музей изобразительных искусств, нежели на больничный холл, к автоматическим двойным дверям, ведущим на улицу. Выйдя, мы втроем глубоко вдохнули, стараясь набрать побольше свежего вашингтонского воздуха про запас. Я успокоилась, сказав себе, что задача, за которую мы взялись, – марафон, а не спринт. «Мы справимся», – сказала я Тиму шепотом.

Выйдя из здания, я обернулась – и раскрыла рот от удивления. Под навесом на въезде в здание больницы стояла винтажная серебряная «Тойота MR2» 1980 года. Ее водитель явно ждал кого-то. Мы с Тимом переглянулись и, не говоря ни слова, замедлили шаг. Нас переполняли эмоции, ведь для нас это был знак: Лео ждал встречи с Нормой, он был готов забрать ее на своем «Мистере-2». Наконец, Тим зашагал в прежнем ритме. Не останавливаясь у «Тойоты», он подвез маму к нашему джипу, припаркованному на месте для инвалидов, словно хотел сказать: «Еще не время, пап».

Мы сразу же отправились во Фрайдей-Харбор, на ярмарку округа Сан-Хуан. Ни один человек не догадался бы о том, что только что Норму прикрепили к хоспису. Она тщательно изучала прилавки с отборными овощами и пирогами, радостно улыбалась, махала рукой узнавшим ее людям и позировала, просунув голову в фотостенд с героями «Американской готики» Гранта Вуда. Но самое главное, она не отказала себе в удовольствии съесть жареную лепешку, посыпанную сахарной пудрой, – лакомство ее молодости.

От всего этого у меня голова пошла кругом, словно колесо обозрения, расположенное в самом центре ярмарки. Я разделяла радость, которую в этот момент испытывала Норма, но в то же время беспокоилась, не имея ни малейшего представления о том, что ждет нас в ближайшее время.

«Добро пожаловать в особый хоспис для мисс Нормы!» – произнесла Нэн, ведя нас в хлев показать козлят. Вместе со Стивом они присоединились к нашей поездке на ярмарку и даже кое-что продали на ней. Я засмеялась. Весь этот год был особенным, так почему на этот раз что-то должно измениться? Нам оставалось лишь продолжать жить моментом и говорить «да» всему, что предлагала нам судьба, – пока у нас оставалась такая возможность.

Вечером я задумалась о том, что почувствовала Норма, увидев стоящую у входа в больницу «Тойоту». Интересно, возникали ли у нее такие же мысли, как у нас с Тимом? «Ты сегодня заметила машину около больницы?» – спросила я ее. «Да. Мне показалось это странным. Словно за мной приехал Лео, – ответила она, подтвердив мою гипотезу. – Я не знала, что и думать». «Значит, – решила я, – наши мысли все же совпали». На глазах у меня выступили слезы, и я улыбнулась Норме. Я представила, как Лео ждет, когда она будет готова отправиться с ним. Меня очень тронула эта картина, но стало грустно от того, что Нормы скоро не станет.

* * *

Нам не просто понравилось в северо-западном хосписе, расположенном на материке, и в хосписе Сан-Хуана, расположенном на острове, – мы были приятно удивлены. О Норме заботилось так много людей; как, впрочем, и о нас. Все сотрудники имели опыт работы со смертельно больными пациентами, однако Норме потребовалось немного времени, чтобы показать своей новой медсестре Кэтрин, что она была не простой пожилой дамой.

«Сейчас я измерю ваше давление», – сказала Кэтрин, впервые оказавшись в нашем фургоне. Затем она взяла анализ на уровень кислорода в крови и послушала сердце и легкие. Норма удобно устроилась в своем кресле и попивала чай, а Кэтрин прикрепила оксиметр к ее среднему пальцу и затем приложила стетоскоп, который она достала из санитарной сумки, к сердцу и легким. «Снимите тапочки, пожалуйста», – попросила она.

Снимая первый тапочек со своей опухшей ноги, Норма заговорщически мне подмигнула. Мы обе знали, что сейчас обнаружит Кэтрин, и едва сдерживали смех. Вскоре засмеялся и Тим, увидев, что происходит. Норма сняла тапочки и продемонстрировала удивленной Кэтрин яркие розовые цветы, нарисованные на больших пальцах ее ног. Недавно Норма впервые в жизни сделала педикюр и вся сияла, пока Кэтрин нахваливала чудные узоры на ее пальцах.

Затем Кэтрин осмотрела ступни и лодыжки Нормы. Она умело прощупывала руками ее тонкую кожу, но внезапно резко остановилась прямо над лодыжкой. «А здесь что такое? – обеспокоенно спросила она. – Что это за пигментация? А это что за линия?» Норма улыбнулась еще шире и гордо ответила: «А это линия от загара. Просто я загорала в носках, а они как раз ровно такой длины».

«Должна вам признаться, мне есть чему у вас поучиться, Норма», – рассмеялась Кэтрин.

* * *

Мы думали, что все решения уже приняты, а все неприятные беседы остались позади. Но в первую неделю нашего пребывания на острове Сан-Хуан, когда мы заметили, что здоровье Нормы резко ухудшается, нам пришлось настоять на том, чтобы она заполнила «Указ о пяти желаниях». Я обнаружил этот документ прошлым летом в киоске больницы, где Лео провел свои последние дни. Данная бумага является «завещанием о жизни», в которой пациент указывает свои требования личного, душевного или духовного характера, а также пожелания по поводу дальнейшего медицинского обслуживания. Если документ заверен в присутствии двух свидетелей, он приобретает юридическую силу и признается в сорока двух из пятидесяти штатов. Разговор был непростым, однако благодаря этому «указу» мы могли быть уверенными в том, что исполним все последние желания Нормы наилучшим образом.

Когда документ был заполнен и вся наша команда из хосписа была в сборе, мы решили, что готовы принять все их рекомендации и Норма уйдет во сне, так же, как и ее мама. Она сама призналась мне, что хотела умереть именно так. Несколько месяцев назад Норма рассказала мне, что в день своей смерти ее мама, пообедав с друзьями в столовой дома престарелых, решила вздремнуть, но так никогда и не проснулась. «И все, – подытожила Норма, – мне кажется, это лучше всего». Однако все оказалось намного сложнее. Норме прописали лазикс – мочегонное средство, способствующее выведению жидкости из организма и снижению отеков, вызванных сердечной недостаточностью. Для Нормы это была сущая пытка: ей приходилось раз по пятнадцать ходить в туалет днем и столько же ночью, а побочных эффектов лекарство имело массу, в том числе запор и вымывание кальция, так что требовалось принимать дополнительные медикаменты, чтобы компенсировать потери. Норма отказалась носить истязающие компрессионные гольфы, которые назначили от отеков, и, став пить меньше жидкости, она перестала принимать и мочегонное, которое так ненавидела.

После того как Норма прекратила прием лекарств, жидкость вернулась, и, когда Кэтрин в очередной раз пришла навестить Норму, она сообщила ей о том, что ее лечащий врач настаивает на возобновлении приема таблеток. Однако никто из нас не понимал, для чего это нужно. Организм Нормы, отработав 91 год, постепенно выходил из строя. Ее здоровье стремительно ухудшалось, и этого никак нельзя было избежать. Неужели мы будем мучить ее мочегонными средствами только для того, чтобы на время отложить то, что в любом случае произойдет? «Я просто хочу отдохнуть», – сказала она, изнуренная очередным походом в уборную.

«Объясните мне, зачем ей нужно возобновлять курс лазикса», – не унимался Тим во время очередной беседы с медсестрой.

«Он поможет ей дышать», – ответила она, намекая на то, что так будет лучше для Нормы.

Но Тима убедить было не так просто. «Для чего мы пытаемся продлить ей жизнь, которую никак нельзя считать полноценной?» – поинтересовался он. Казалось, что разговор зашел в тупик. Норма заснула, и Тим перестал спорить, чувствуя, что его не понимают.

«Но это поможет ей дышать», – шепотом повторила Кэтрин, обращаясь ко мне.

«Расскажите мне, как действует это лекарство при длительном применении», – попросила я, пытаясь понять, сколько на самом деле Норма выиграет времени, учитывая пагубные побочные эффекты.

На протяжении всей нашей беседы Кэтрин проявляла огромное терпение. Тим сидел на кухне и безучастно слушал наш разговор о том, какая смерть может ждать Норму, какие симптомы у нее могут наблюдаться и каким образом мы можем поддержать ее в этой нелегкой борьбе.

«Уф, я не часто так откровенно разговариваю с близкими своих пациентов», – с облегчением выдохнула Кэтрин. Она была похожа на подростка-отличника, сообщающего своим родителям, что получил четверку, не зная, как они отреагируют на эту новость. «Такие беседы бодрят даже больше, чем вы можете себе представить», – добавила она.

Мы уже слышали подобное от другой медсестры, но все еще не могли переварить эту информацию. «Ваши слова меня удивили», – ответила я, считая, что многим другим семьям куда лучше удавалось справиться с подобной проблемой. Однако, очевидно, мы были не единственными, кто боялся говорить откровенно о таких вещах. «Я думала, когда пациент попадает в хоспис, для него это становится обычной темой для разговора, – продолжила я, – выходит, мы все оказываемся трусами, когда дело доходит до этих вопросов».

Перед уходом Кэтрин взяла с меня обещание поговорить с Нормой о возобновлении приема лазикса, но не посвящать в это ни Тима, ни кого-либо другого. Это должно было остаться между нами.

На следующий день мы с Нормой остались наедине (Тим вышел прогуляться). Мы говорили о том, что на ее часах, неумолимо бегущих вперед, осталось совсем мало времени, а потом я вернулась к тому, что сказала нам медсестра: в легких Нормы застаивается жидкость, и это только приближает ее конец. Если она начнет снова пить лазикс, то он сможет на время очистить ее легкие. Дышать ей станет легче, и она, вероятно, выиграет пару недель – однако, в конце концов, этот момент все равно настанет, и она в любом случае скоро покинет нас.

«Я понимаю», – сказала она. Норма не плакала, она просто взяла меня за левую руку, а в глазах ее читалась поразительная ясность ума.

Я провела правой рукой по ее пухлой, отекшей ноге. «Мне нужно, чтобы ты подумала, хочешь ли ты снова принимать лазикс, чтобы вывести застоявшуюся жидкость», – сказала я.

Я видела, что Норма пытается подобрать слова. Не дав ей заговорить, я быстро продолжила: «Не обязательно отвечать прямо сейчас. Я надеюсь, ты тщательно все взвесишь. Это твоя жизнь и твое решение. И что бы ты ни решила, мы будем на твоей стороне. Мы примем любой исход. Что бы ты ни решила, у нас есть лекарства, которые помогут тебе уйти в мире и покое, ты ничего не почувствуешь».

Она молчала. «С Тимми все будет в порядке», – сказала я. Она закрыла глаза. «Я тоже смогу справиться с этим. И Ринго сможет». Она не отвечала.

«Поговорим об этом завтра», – предложила я. Тут она открыла глаза: «Ладно». Мужества ей было не занимать. «Норма, ты самый смелый человек из всех, кого я знаю, – сказала я, – я так думала о Стейси, но я изменила свое мнение, теперь я думаю, что это…»

Не успела я закончить, как она, глядя прямо мне в глаза, прошептала: «Я пью «эликсир Стейси».

Я понимала, что это значит. Она черпала силу из источника, который есть у каждого из нас: свой ангел-хранитель или свой супергерой.

На пару мгновений я задержала свой взгляд на ее небесно-голубых глазах. Я знала, что к ней пришло осознание всего происходящего. Она готовилась отойти в другой мир и хотела сделать это с достоинством. Если смогла Стейси, то сможет и она.

Я прошептала в ответ: «А не подскажешь, где взять «эликсир Стейси?»

В полудреме она все же собралась с силами и ответила: «Тебе придется самой отыскать его».

Затем нас ждал очередной ужасный поход в туалет. Я приговаривала: «Ставим одну ногу, теперь другую ногу», – и так мы медленно шли в уборную, смеясь по дороге.

«Эликсир Стейси» помогал нам обеим.

Ровно в 9 вечера мы с Тимом взялись за привычную работу: провести Норму из одного конца фургона в другой и уложить ее спать. Мы помогли ей вылезти из кресла, отцепив длинный шланг подачи кислорода, чтобы она не запнулась о него во время ходьбы. Ринго встал с насиженного места рядом с ножкой ее кровати и отправился в передний отсек фургона.

По пути мы напевали ремейк хита «The Champs» 1958 года под названием «Текила». С каждым шагом улыбка Нормы становилась все шире. Когда мы дошли до раздвижной двери, разделявшей наши комнаты, Норма двигала бедрами в ритм, который задавал Тим, хлопая себя по ногам. Мы не могли сдержать смех. «Если бы мы не смеялись, нам пришлось бы плакать», – сказала Норма, переводя дыхание. Она была права, как никто другой.

Мы дважды вставали ночью, чтобы отвести Норму в туалет и обратно в спальню. Нам приходилось менять ей памперсы, отключать кислородные трубки и управлять ее ногами, которые с каждым разом становились все слабее. Она с трудом могла передвигать ими.

* * *

На следующее утро за завтраком (Тим приготовил для нас крабовый омлет) у меня появилась возможность вернуться ко вчерашнему разговору с Нормой и узнать о ее решении. «Помнишь, накануне мы говорили о лазиксе и застое жидкости в ногах и легких?»

«Конечно, помню. Я не хочу принимать лазикс», – сказала она тоном, не терпящим возражений. Мы не закончили беседу, так как пришла сестра из хосписа, чтобы искупать Норму.

«Мы продолжим наш разговор после душа, хорошо?» – предложила я, и дверь уборной закрылась. Мне было важно, чтобы Норма полностью понимала: состояние ее здоровья резко ухудшается, и, отказавшись от лазикса, она умрет раньше. В то же время я хотела, чтобы она знала, что мы поддержим любое ее решение.

Через сутки после неприятного разговора Кэтрин снова позвонила. «Доктор хочет, чтобы Норма возобновила прием лазикса на три дня, – сообщила она, – а затем мы переведем ее на другое лекарство для…» Я отчаянно пыталась записать каждую деталь плана, разработанного доктором. В тот момент Кэтрин была похожа на учителя Чарли Брауна[9], она что-то пыталась донести до меня, но я не понимала ни единого слова. Наконец, она кратко резюмировала каждый пункт плана, а затем сказала: «Ну, или можно отказаться от лазикса». В ее голосе я услышала намек на то, что этот вариант ответа неверный.

Но я поймала взгляд Нормы и поняла, что теперь я тоже пью «эликсир Стейси»: я почувствовала прилив мужества и уверенности. «Кэтрин, с прошлого июня, когда Лео заболел, Норма проводила с нами каждую минуту своего времени, – сказала я, – мы уверены в том, что немногим, особенно людям ее возраста, удается насладиться таким количеством любви и радости, которое она получила за прошлый год».

«Не спорю», – согласилась она.

«Мы ни о чем не жалеем, между нами не осталось недосказанности, и мы сделали все, что хотели. Мы выполнили все ее предсмертные желания, – продолжила я, – она всегда хотела умереть естественной смертью, а не бороться с побочными эффектами лекарств или провести остаток своих дней на аппаратах для поддержания жизнедеятельности. Мы с трудом уговорили ее на оксиметр. Она такая. И сейчас она хочет отдохнуть. Я поговорю с ней еще раз, но я почти уверена, что мы склоняемся к варианту отказаться от всех этих таблеток. Пожалуйста, поймите, что мы с Тимом не придерживаемся какой-то особой политики, мы просто уважаем то, что важно для его мамы».

И мы очень благодарны Кэтрин за то, что она поняла нас. Я боялась, что она будет осуждать нас или пытаться докопаться до причины такого решения, но этого не случилось, мои страхи оказались напрасными. С того самого момента она стала членом нашей семьи.

После душа Норма взяла палочку и подошла к выходу из фургона. Мы с Тимом сидели на улице и щелкали фундук. «Можно мне выйти?» – спросила она. Вот уже неделю она не желала покидать «дом», и ее вопрос нас удивил. Мы смотрели, как она, пошатываясь, спускается с лестницы, держа палку в одной руке, а другой крепко держась за поручни фургона.

Беседа, которую я хотела продолжить после душа, завязалась сама собой. Мы взвесили все плюсы и минусы обоих вариантов. Мы поговорили о том, что отведенное ей время неизбежно подходит к концу и, принимая лекарства, она может выиграть еще пару недель, но не больше. «Это твоя жизнь и твое решение, – повторила я, – мы с Тимом поддержим тебя в любом случае. Понимаешь, о чем я?»

«Да, понимаю. Но я не хочу принимать лазикс. Что ты об этом думаешь?» – И она взглянула на меня.

«Неважно, что думаю я», – снова сказала я.

Норма медленно повернула голову так, что теперь она в упор смотрела на сына. «Тимми, а ты что думаешь?» В ее голосе слышалось беспокойство. Она спрашивала Тима, сможет ли он принять ее отказ от лекарств, означавший, что она не хочет продлевать свое время на этой земле.

«Мам, это твое решение. Если ты спрашиваешь, что я думаю о твоем решении, то я считаю его хорошим. Мы сделаем так, как лучше тебе. Я люблю тебя, мам».

«Хорошо, тогда никакого лазикса», – заявила Норма.

Пару часов мы позагорали на солнышке, но затем облака затянули небо, и Норма вернулась в фургон. Мы шутили и болтали, пока я помогала Норме сесть в инвалидную коляску и искала для нее что-нибудь сладенькое. Жадно облизывая свой апельсиновый фруктовый лед, она внезапно остановилась и подняла глаза к небесам. «Господи, – сказала она, – надеюсь, когда-нибудь Ты примешь всех нас, и даже самых чокнутых». Она засмеялась, и смех ее озарил тусклые комнаты фургона в этот теперь уже дождливый день. В ее глазах блестел огонек, когда они встретились с нашими «чокнутыми» взглядами.

Этим вечером мы пели «Когда ступают святые», Тим катал Норму по кругу, а она, пританцовывая в своей инвалидной коляске, дирижировала двумя руками, словно руководя маршем. Мы чувствовали облегчение. Больше не будет никаких мучительно принятых решений. Теперь мы могли просто дарить друг другу свою любовь и попрощаться.

* * *

С каждым разом Норме становилось все сложнее ходить самостоятельно. Нам приходилось пользоваться инвалидной коляской, чтобы отвести ее в туалет, находившийся на расстоянии в 25 футов в задней части фургона. На ночь она надевала памперсы для взрослых (их еще называют «шортами», некий эвфемизм, позволяющий не терять чувство собственного достоинства), и постепенно мы все проще относились к тому, что раньше считалось для нас недопустимым. Чувство собственного достоинства у Нормы отходило на второй план, хотя мы изо всех сил пытались поддерживать его на протяжении всей ее жизни.

Испачкав нижнее белье, она лишь воскликнула: «Боже мой!», удивившись, с каким трудом ей стало даваться управление собственным организмом. Вместо того чтобы успокоить ее, сказав, что все хорошо, я просто ответила: «Что ж, дерьмово». Я заметила, что начала говорить все так, как есть на самом деле, не пытаясь что-то завуалировать или скрыть. Не успела я, однако, осознать, что только что сказала своей свекрови, как Норма рассмеялась и добавила: «Да уж, дерьмово – это не то слово».

* * *

Я поймала себя на том, что постоянно думаю: «А понравится ли это Норме?» или «Нужно обязательно показать это Норме».

Мы понимали, что больше она никогда не сможет выйти из фургона на улицу. Ее ноги устроили забастовку, и, судя по всему, остальной организм собирался вскоре последовать их примеру. И тем не менее мне по-прежнему хотелось показать ей все то, что я видела и что мне нравилось в повседневной жизни.

Наш друг Марк приехал на остров Сан-Хуан, чтобы поддержать нас. Вместе мы собирали фундук в саду Стива, когда вдруг на руку мне запрыгнул маленький изумрудный лягушонок. «Я должна показать его Норме!» – воскликнула я. Бросив все, я помчалась в фургон, пытаясь как можно бережнее держать несчастного лягушонка. Когда я добежала до кресла Нормы, лягушонок выпрыгнул из моей руки, приземлившись прямо на Норму. Если бы у нас были какие-то сомнения в том, жива ли Норма или нет, то они сразу же рассеялись бы: она едва не подскочила от радости, увидев лягушонка на своей ладони. К сожалению, насладиться этим прелестным существом она так и не успела, потому что в следующую секунду он вырвался из ее рук и выпрыгнул за дверь.

В воздухе витало такое напряжение, какого мы не чувствовали уже давно, словно все вокруг готовилось к переходу в иной мир. Как-то мы отправились с Нэн по делам в город, и я удивилась, заметив, что листья уже начали менять цвет. Больше всего мне запомнился один молодой дуб на парковке продовольственного магазина: его ярко-красные листья были огромными, даже больше головы Нормы. «Я просто обязана сорвать несколько листьев и отнести их Норме», – подумала я, решив сделать это на обратном пути к машине. Но, пока я стояла в очереди, мне позвонила медсестра, и я, забрав покупки с ленты конвейера, уехала, совершенно забыв о дубовых листьях.

Я чувствовала себя так, будто кто-то постоянно переключает каналы в моей голове. Мне стало сложнее запоминать вещи и четко выражать свои мысли, как будто внутри поселился туман, который вовсе не собирался рассеиваться. Нэн заботилась и о своей маме, и о своей свекрови, и я спросила ее, смогу ли я когда-нибудь соображать так же, как раньше. «Да, – уверила она меня, – это временное явление».

За последние несколько недель я практически не смотрелась в зеркало. Когда я случайно увидела свое отражение, я заметила, что волосы у меня растрепаны, под глазами появились мешки, которых не было раньше, а морщин стало больше. Все это в очередной раз напоминало мне о том, что я все-таки уже никогда не стану прежней.

* * *

Мы привыкли к ненормированному распорядку дня: когда обе ноги Нормы отказали одна за другой и вставать ей стало крайне сложно, по ночам мы часто не спали, помогая ей менять памперсы, справляться с болью или принимать снотворное. Она практически перестала говорить.

Ритуалы, которые мы проделывали перед сном, стали все более нежными. Мы с Тимом, держась за руки, сидели рядышком на кровати Нормы и под покровом ночи говорили все, что было у нас на сердце. Теперь Нэн и Стив тоже принимали участие в наших ритуалах: они играли старые мелодии и колыбельные на гавайских гитарах, и мы пели все вместе. Норма все еще помнила свои любимые песни и подпевала нам слабым голосом. Однажды вечером, когда наши друзья спросили, хочет ли Норма, чтобы они спели и сыграли для нее, Тим, вежливо поблагодарив их, ответил: «Не сегодня. Думаю, она устала».

В тот вечер мы с Тимом присели к Норме на кровать и тихонько поблагодарили ее за то, каким замечательным человеком она была. Мы сказали, что ее следующее путешествие будет не менее поразительным, чем то, в котором нам посчастливилось побывать всем вместе. Мы напомнили ей, что год назад, уезжая из Мичигана, она не знала, как все обернется, но тем не менее доверилась судьбе. «Мы надеемся, что ты также не испугаешься и своего следующего путешествия в неизвестность», – мягко сказала я Норме, погружавшейся в сон.

С помощью капельницы мы аккуратно ввели ей обезболивающее. Обычно после этой процедуры она тут же засыпала, поэтому мы пожелали ей спокойной ночи, сказали, что любим ее, и на всякий случай попрощались. Между нами не осталось недосказанности. Мы попросили ее представить себе, как она взлетает в небеса на «Мистере-2» или парит на воздушном шаре. Одна из этих идей ей явно понравилась, потому что она едва заметно улыбнулась и задремала. Перед тем как выйти из комнаты, Тим открыл окно, чтобы ангелы могли прийти и забрать ее прекрасную душу в следующее грандиозное путешествие.

Мы с Тимом устроились в передней части фургона и включили телевизор, пытаясь отвлечься. Примерно через час Тим услышал, как его мама что-то неразборчиво кричала.

«Мам? – выкрикнул он, мигом подлетев к ее кровати. – Что-то нужно, мам?»

Мы пытались понять, что она хочет сказать, но это нам не удавалось, поскольку она уже не могла управлять ни ртом, ни голосовыми связками. Не желая сделать ей больно, я сказала: «Прости, Норма, но я не понимаю, что ты говоришь, не могла бы ты повторить?» Мы осознавали всю серьезность происходящего, волнуясь о том, что она хочет сказать нам что-то важное. Ее проблемы с речью привели нас в смятение. С каждым вопросом ситуация лишь ухудшалась.

Внезапно меня осенило: юмор всегда был частью наших отношений. Когда мы не понимали, что происходит, мы всегда находили способ посмеяться над этим. «Всякое бывает, верно?» – я перестала говорить серьезно, но в моем голосе звучала уверенность. «Я знаю, чего ты хочешь!» – подытожила я. В усталых глазах Нормы читалось: «Боже мой, надеюсь, это правда. Я так устала от этих бессмысленных игр».

«Ты хочешь, чтобы я тебе СПЕЛА!» – засмеялась я.

К моему полнейшему удивлению, Норма закивала головой. «Серьезно?!» Она снова кивнула.

И я начала петь. Я пела, пела и пела, исполнив с десяток песен. Я пела старые мелодии, слова которых она знала и еще пару дней назад могла подпевать. Я спела «Когда ступают святые» и «Сюзанну», «Боевой гимн Республики» и «Весь мир в его руках».

Когда я почувствовала, что с нее хватит моего исполнения (частенько я не попадала в ноты), я спросила ее: «Достаточно?»

Она снова затрясла головой, но на этот раз отрицательно. «Мне продолжать, Норма?»

И она закивала в знак одобрения. Удивившись, я переспросила ее, но ответ остался неизменным.

И я продолжила петь. Я спела «Велосипед для двоих» и «С горы ты разнеси весть». А затем я исполнила одну из наших самых любимых мелодий «Мой маленький свет». Наконец, Норма заснула. Так я пела ей перед сном еще три дня. На четвертый день она выпила свой последний глоток «эликсира Стейси».