Победа девятая 1945–1949. Россия делает сама: решение Атомной проблемы

9 МАЯ 1945 года война в Европе закончилась лишь для солдат, и близился конец вообще Второй мировой войны — 2 сентября 1945 года был подписан акт о капитуляции Японии. Однако Советской России грозила новая агрессия — атомная. 16 июля 1945 года в Аламогордо, пустынной местности американского штата Нью-Мексико, взорвалась первая в мире атомная бомба. Это был испытательный взрыв, об успехе которого знал ограниченный круг людей в США, в Англии, и, благодаря внешней разведке, в СССР. А за два дня до начала наступления Советской Армии в Маньчжурии по приказу президента США Трумэна и без консультации с Советским Союзом Япония подверглась атомной бомбардировке. 6 августа 1945 года атомная бомба была сброшена на Хиросиму, 8 августа — на Нагасаки. Так Америка продемонстрировала всему миру, что она обрела атомную монополию.

И почти сразу же начался как дипломатический, так и публичный атомный шантаж Советского Союза. Военный министр США Генри Стимсон не стеснялся заявлять, что теперь Америка может вести переговоры с Россией, «демонстративно потрясая» атомной бомбой. Профессор Техасского университета Р. Монтгомери писал: «В течение 24 часов мы можем уничтожить 75 миллионов русских, не потеряв и ста человек… Если надо уничтожить русских, то давайте сделаем это сейчас, не будем ждать три года». Вопрос ликвидации атомной монополии США и создания собственного ядерного оружия становился для СССР вопросом жизни и смерти — буквально!

Подготовка к испытанию первого американского ядерного устройства плутониевой бомбы имплозивного типа. Июль 1945 года

Взрыв плутониевая бомба имплозивного типа через 0,016 секунды после детонации. Размер плазменного шара — около 200 метров

О том, что в Англии и в США ведутся атомные работы, Сталин и Берия знали с осени 1941 года. 28 сентября 1942 года было принято распоряжение ГКО № 2352сс «Об организации работ по урану». 11 февраля 1943 года распоряжением ГКО № ГОКО-2872сс повседневное руководство работами по «урановой бомбе или урановому топливу» было возложено на зампреда СНК СССР и наркома химической промышленности СССР М.Г. Первухина и председателя Комитета по делам высшей школы при СНК СССР, уполномоченного ГКО по науке С.В. Кафтанова. Исследованиями занималась «спецлаборатория атомного ядра Академии наук СССР» (Лаборатория № 2) профессора И.В. Курчатова.

Игорь Васильевич Курчатов (1903–1960) — советский физик, «отец» советской атомной бомбы. Трижды Герой Социалистического Труда (1949, 1951, 1954). Академик АН СССР (1943) и АН Узб. ССР (1959), доктор физико-математических наук (1933), профессор (1935). Основатель и первый директор Института атомной энергии (1943–1960). Главный научный руководитель атомной проблемы в СССР, один из основоположников использования ядерной энергии в мирных целях. Лауреат Ленинской премии и четырёх Сталинских премий

Первым куратором атомных работ от Политбюро был назначен Молотов, однако «атомщиком» он оказался не более успешным, чем «танкистом». 19 мая 1944 года Первухин направил Сталину письмо, где предлагал «создать при ГОКО Совет по урану» под председательством Берии. А 10 июля 1944 года Первухин и Курчатов направили Берии — как заместителю Председателя ГКО, «строго секретную» записку о развитии работ по проблеме урана в СССР, к которой прилагался проект Постановления ГКО. 29 сентября 1944 года Курчатов написал Берии отдельное письмо, где в конце было сказано: «…Зная Вашу исключительно большую занятость, я, все же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить Вас дать указания о такой организации работ, которая соответствовала бы возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре».

Не совсем обычная аргументация, и, судя по ней, Курчатов, зная пока Берию лишь по рассказам, уже понимал, что имеет дело с человеком широких взглядов, и что к нему можно обращаться, привлекая к обоснованию значения проблемы не обязательно чисто утилитарные, прагматические соображения…

3 декабря 1944 года в кабинете Сталина совещания начались в 19.05, и до 20.50 людей там перебывало немало. Но с 20.50 у Сталина осталось трое: Берия, Маленков и Щербаков, первый секретарь Московского горкома партии. Скорее всего, Сталин оставил их для того, чтобы спокойно обсудить вопросы, связанные с переводом в Москву Ленинградского филиала Лаборатории № 2 АН ССР и из Свердловска — лаборатории профессора Кикоина. Делалось всё это во исполнение принятого в тот день совершенно секретного Постановления ГОКО № 7069сс «О неотложных мерах по обеспечению развёртывания работ, проводимых Лабораторией № 2 Академии наук СССР». Последний, десятый пункт Постановления гласил: «Возложить на т. Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану». Так Берия получил новое задание Сталина, которое одновременно было и заданием Большой Страны с «названьем кратким» — СССР.

ЗНАЧЕНИЕ Берии для советского Атомного проекта можно уложить в шесть слов: «Без Берии Бомбы не было бы». Уже после ареста «ЛБ» академик Курчатов сказал о роли Берии именно так. Точнее, Бомбу-то сделали бы, надо полагать, и без Берии, но — не в те сроки, в которые её сделали. А сроки тогда определяли: быть России и далее, или не быть, потому что накапливаемый в США запас атомных бомб копился против России и только против России.

Выдающаяся роль Берии в ликвидации атомной монополии США подтверждается огромным массивом документов. «Атомный» архив по Берии сохранился практически весь, потому что архивы атомного ведомства были закрыты даже для хрущёвских партаппаратчиков — ведь в этих архивах хранились технические, а не политические секреты. И из документов видно, что Берия не осуществлял «общее вмешательство в дела подчинённых», а руководил атомными работами компетентно, деловым образом.

Со второй половины 1990-х годов один из старейших физиков ядерного оружейного центра в «Арзамасе-16» Г.А. Гончаров (1928–2009), Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, совместно с полковником в отставке П.П. Максименко занимался отбором в секретных архивах, рассекречиванием и подготовкой к изданию документов Атомного проекта. Работа велась в соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 17.02.95 № 160 «О подготовке и издании официального сборника архивных документов по истории создания ядерного оружия в СССР». После изучения многих тысяч документов с визами Берии, после изучения стенограмм различных заседаний и т. п. Г.А. Гончаров пришёл к выводу, что Берия разбирался в технических вопросах Атомного проекта на уровне доктора технических наук!

Формально Берия не имел высшего образования, но можно с уверенностью утверждать, что в молодости он получил базовую техническую подготовку инженерного уровня. Память у него была великолепной, реакция — быстрой, способность к анализу — выдающейся, так что любые знания Берия усваивал верно, и прочно. А повседневное общение с крупнейшими специалистами возникающей атомной науки и техники могло заменить собой любые университеты — была бы голова на плечах.

Голова же у Берии была.

20 АВГУСТА 1945 года Постановлением ГКО № 9887сс/оп создавался «Специальный комитет при ГОКО» под председательством Л.П. Берии с чрезвычайными полномочиями для решения любых проблем Уранового проекта. Для «непосредственного руководства научно-исследовательскими, проектными, конструкторскими организациями и промышленными предприятиями по использованию внутриатомной энергии урана и производству атомных бомб» организовывалось Первое Главное Управление (ПГУ) при Совете Народных Комиссаров СССР, подчинённое Спецкомитету.

Протокол заседания Спецкомитета

Начальником ПГУ стал Б.Л. Ванников, освобождавшийся от обязанностей наркома боеприпасов, а его заместителями: А.П. Завенягин (первый заместитель), Н.А. Борисов (от Госплана СССР), П.Я. Мешик (обеспечение режима секретности), П.Я. Антропов (разведка и разработка залежей урановых руд) и А.Г. Касаткин (заместитель наркома химической промышленности). Всех, включая заместителя Госплана СССР Борисова, Берия хорошо знал по военным временам, и теперь он собирал под свои новые знамёна и старых, испытанных, бойцов, и — новых.

Будущий трижды Герой Социалистического Труда Борис Львович Ванников — инженер-механик с большим опытом руководящей работы в промышленности, руководил Наркоматом вооружения, а затем — Наркоматом боеприпасов.

Будущий дважды Герой Социалистического Труда Авраамий Петрович Завенягин — инженер-металлург, хорошо знал металлургическую промышленность страны, ранее руководил проектированием и строительством крупнейших металлургических заводов, а с 1941 года, будучи заместителем наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии, руководил в НКВД строительством горно-металлургических объектов.

Будущий Герой Социалистического Труда Михаил Георгиевич Первухин — инженер-электротехник с большим опытом организационной работы; руководил химической промышленностью, до этого был народным комиссаром электростанций и электропромышленности.

Пунктом VII протокола № 6 заседания Спецкомитета от 28 сентября 1945 года предусматривалась организация в составе Спецкомитета Бюро № 2 с подчинением непосредственно Берии. Функции Бюро были видны из того, кто его возглавлял — начальником Бюро стал заместитель начальника внешней разведки П.А. Судоплатов, а его заместителями Н.С. Сазыкин, Н.И. Эйтингон и Л.П. Василевский. Это были старые сотрудники Берии по НКВД СССР, и их привлечение было не случайным, дело им предстояло серьёзное — «атомная разведка».

Борис Львович Ванников (1897–1962) — советский государственный и военный деятель, один из главных участников советской атомной программы, генерал-полковник инженерно-артиллерийской службы, трижды Герой Социалистического Труда (1942, 1949, 1954). В 1945–1953 — начальник Первого главного управления при СНК СССР (с 1946 года — при Совете министров СССР — организация производства ядерного оружия). Трижды Герой Социалистического Труда (1942, 1949, 1954). Лауреат двух Сталинских премий (1951, 1953). Генерал-полковник инженерно-технической службы (1944)

Михаил Георгиевич Первухин (1904–1978) — советский государственный, политический и военный деятель. Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР (1955–1957), член Президиума ЦК КПСС (с 1952 по 1957 год), генерал-лейтенант инженерно-технической службы, Герой Социалистического Труда

Авраамий Павлович Завенягин (1901–1956) — организатор промышленности, инженер-металлург, куратор советской металлургии и атомного проекта, генерал-лейтенант (1945, МВД). Дважды Герой Социалистического Труда (1949, 1954), лауреат Сталинской премии (1951)

Пётр Леонидович Капица (1894 1984) — советский физик, инженер и инноватор. В 1945 году входил в состав Спецкомитета по советскому атомному проекту. Лауреат Нобелевской премии по физике (1978)

29 декабря 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Берия был освобождён от обязанностей Наркома внутренних дел СССР, а 15 января 1946 года в газете «Известия» в разделе «Хроника» появилось несколько строчек:

«Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил просьбу заместителя Председателя СНК СССР т. Л.П. Берия об освобождении его от обязанностей Наркома внутренних дел СССР ввиду перегруженности его другой центральной работой. Народным комиссаром внутренних дел СССР назначен т. С.Н. Круглов».

О сути другой «центральной работы» ничего не сообщалось, да и не могло быть ничего сообщено.

В начале 1946 года окончательно определились основные направления, и тогда же были пересмотрены состав и структура Технического совета — из него вывели академика П.Л. Капицу, не склонного к активности. В ноябре 1945 года он писал Сталину: «Я лично думаю, что тов. Берия справился бы со своей задачей, если отдал бы больше сил и времени. Он очень энергичен, прекрасно и быстро ориентируется, хорошо отличает второстепенное от главного, поэтому времени зря не тратит, у него, безусловно, есть вкус к научным вопросам, он их хорошо схватывает, точно формулирует свои решения…..Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт…»

Существенно, что это — оценка Берии человеком, к Берии не доброжелательным. В том же письме Капица даёт косвенное, но важное свидетельство того, что Берия не был мстительным, и Капица об этом знал — иначе не прибавил бы к письму следующий пост-постскриптум: «P.P.S. Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика».

Капризы Капицы объективных оснований под собой не имели, а его совет Берии изучить-де опыт организации работ при прокладке подводного трансатлантического телеграфного кабеля выглядел смехотворно — с учётом того, что был адресован тому, кто только что вытянул на себе организацию военного тыла в великой войне, да и многое другое кроме военного тыла.

Но махину предстояло сдвинуть огромную! Руководитель «атомных» работ в США генерал-майор Лесли Гровс в 1945 году хвалился:

«Любой другой стране понадобится 15–20 лет для того, чтобы создать атомную бомбу. Только те, кто работал на строительстве атомных заводов…знают, насколько это сложно и какая требуется почти неосуществимая точность. Только им также известен тот факт, что неправильная работа какой-нибудь небольшой детали выведет завод из строя на несколько месяцев»…

Консультант по русской экономике Военного министерства США Э. Раймонд и руководитель отдела технической информации фирмы «Келлекс Корпорейшн» Д.Ф. Хогертон размышляли на страницах американской печати:

«Сегодня советская промышленность занимает второе место в мире, но это не та промышленность… Русская промышленность занята, главным образом, производством тяжёлого грубого оборудования, вроде сталеплавильных печей и паровозов…

Отрасли советской промышленности, производящие точные приборы, мало развиты и выпускают продукцию низкого качества…, ключевые для атомной проблемы отрасли промышленности в России отстают в среднем на 22 года от соответствующих отраслей промышленности в Соединённых Штатах».

Американские эксперты были не так уж и неправы — по состоянию дел на конец 1945 года. В основных физических институтах страны работало немногим более 340 физиков, а вопросами ядерной физики занималось около 140 физиков, включая только что начинавших работать молодых учёных. Эти физики работали в 6 научно-исследовательских институтах. В области радиохимии в 4 институтах работало немногим более 100 человек. Заниматься радиохимией урана с такими малочисленными кадрами — нечего было и думать. Надо было создавать новые научные центры и собирать людей для решения новых вопросов.

В Америке, когда решалась Атомная проблема, в работах участвовали целые коллективы учёных из других стран. Они привезли в США результаты своих исследований, и атомный «Манхэттенский проект» США был, по сути, интернациональным. 5 декабря 1951 года председатель атомной комиссии США Г. Дин на заседании Американской артиллерийской ассоциации в Нью-Йорке сообщал, что непосредственно для программы по атомной энергии в США работают 1 200 физиков. Советскому Союзу для решения Атомной проблемы нужно было рассчитывать почти исключительно на собственные силы. В Атомном проекте в 1940-е годы работал, правда, ряд немецких специалистов, и профессор Николаус Риль был даже удостоен звания Героя Социалистического Труда, однако участие немцев не было определяющим, хотя и позволило решить часть проблем.

Николай Васильевич Риль (нем. Nikolaus Riehl, 1901–1990) — немецкий и советский физик и радиохимик, участник советского атомного проекта, Герой Социалистического Труда (1949). Лауреат Сталинской премии первой степени

К концу 1945 года к работам по Атомной проблеме в СССР было привлечено свыше 50 научно-исследовательских организаций, а в конце 1946 года уже около 100 научно-исследовательских институтов и лабораторий, физических, химических, биологических, медицинских и инженерно-технических, вели интенсивные исследования по единому плану исследовательских работ.

СТАЛИНСКАЯ мысль о том, что кадры, овладевшие техникой, решают всё, оставалась верной, тем более — для Атомной проблемы. Но центральной оказывалась, всё же, задача получения необходимых количеств делящихся материалов оружейной кондиции из урановой руды. Впрочем, обеспечить решение этой задачи могли лишь подготовленные кадры.

США к началу работ в области атомной энергии имели значительные резервы урановой руды, потому что там существовала самая мощная в мире промышленность по добыче радия — три четверти мировой добычи радия приходилось на долю Соединённых Штатов. После начала атомных работ Америка тут же прибрала к рукам и большинство мировых урановых месторождений.

В Советском Союзе к началу работ по Атомной проблеме имелось всего одно разведанное месторождение урановой руды в Фергане. Содержание урана в этой руде было в сотни раз ниже по сравнению с рудами, перерабатываемыми на заводах США. Иными словами, если США сразу были обеспечены урановым сырьем, то в Советском Союзе необходимо было начинать с его поисков, с организации геологоразведочных работ по урану. Сейчас часто говорят о якобы решающей роли советской «атомной» разведки в решении советской Атомной проблемы… Разведка действительно сделала немало, в чём тоже была немалая заслуга Берии. Он хотя и не руководил с 1943 года — после нового разделения НКВД на НКВД и НКГБ — внешней разведкой, много сделал для развития советской разведки тогда, когда реформировал НКВД — ещё до войны. Но любые усилия агентурной разведки не могли дать сведений о том, есть ли в СССР крупные залежи урана и если есть, то — где? Здесь требовалась геологоразведка.

Уже в 1946 году поисками месторождений урана было занято в СССР около 320 геологических партий. К концу 1945 года геологи получили первые специальные приборы, но это было только начало! К середине 1952 г. Министерство геологии СССР имело свыше 7 000 радиометров и более 3 000 других радиометрических приборов для геологоразведочных работ по урану и торию. Было задействовано также свыше 900 буровых станков, около 650 специальных насосов, 170 дизельных электростанций, 350 компрессоров, 300 нефтяных двигателей, 1 650 автомашин, 200 тракторов и много другого оборудования. В полуразрушенной стране всё это отрывалось от работ по восстановлению народного хозяйства, но иного выхода не было — в США множились планы атомных бомбардировок десятков крупных советских городов. Приходилось спешить и спешить.

Уран надо не только найти — его надо добыть и переработать — обогатить. До 1945 года в СССР имелось всего одно горное предприятие, занимавшееся добычей урановой руды. Теперь положение менялось — горнорудные предприятия, переданные в ПГУ, получили 80 передвижных электростанций, 300 шахтных подъёмников, свыше 400 породопогрузочных машин, 320 электровозов, около 6 000 автомашин. Для обогатительных фабрик было передано свыше 800 единиц химико-технологического оборудования.

Получить из добытого природного сырья уран оружейной кондиции, или, хотя бы, уран, пригодный для атомного реактора, нарабатывающего оружейный плутоний, было также крайне сложной во всех отношениях задачей, в том числе — по энергетическим затратам.

Возникали десятки других только крупных проблем, не считая сотен мелких, ивсе онитак или иначе не выпадали из поля зрения Берии — это с убедительностью документа доказывают материалы 11-томного сборника «Советский Атомный проект». Протоколы заседаний Специального комитета при Совете Министров СССР свидетельствуют, что Берия — или как первое ответственное лицо, или как один из занимающихся тем или иным вопросом — имел отношениеко всему!

Выделение иностранной валюты ПГУ… Организация в Минфине СССР управления по финансированию и контролю за расходованием специальных средств, редких и драгоценных металлов… Разработка месторождений Б-9 (кодовое наименование тория) на территории треста Якутзолото МВД СССР… Планы добычи П-9 (кодовое наименование урановой руды) в Польше… Строительство «плутониевого» комбината № 817, завода № 813 и обеспечение их кадрами… Организация производства сверхчистого графита и высокоогнеупорных изделий… Оперативные планы проведения исследований на Учебном полигоне № 2 МВС СССР — Семипалатинском ядерном полигоне… Выпуск опытных образцов высоковакуумного оборудования… Работы по исследованию космических лучей… Вопроса быта учёных…

Перечень можно продолжать и продолжать, потому что — подчеркну это ещё раз! — в поле зрения Лаврентия Павловича находились практически все вопросы, находящиеся в ведении Спецкомитета. Создание атомной отрасли и решение Атомной проблемы — это итог комплексных усилий сотен тысяч наших соотечественников: учёных, инженеров, разведчиков, строителей, производственников, но личный вклад в этот коллективный успех Лаврентия Павловича Берии надо определить как наиболее выдающийся. Эта его работа имела для суверенного будущего Большой Страны не меньшее значение, чем его военная работа на Победу 1945 года.

Берия умел объединить работу многих в единое целое. И тем, что Советский Союз ликвидировал атомную монополию США так быстро, мы обязаны его организаторскому и человеческому таланту. А ликвидация угрозы атомного диктата США была тогда действительно вопросом жизни и смерти России! Уже в 1949 году, когда первая бомба была испытана, Сталин как-то сказал в узком кругу, что если бы мы запоздали со своей бомбой на год-полтора, то, наверное, «попробовали» бы её на себе.

Так оно и было бы.

О БЕРИИ — Кураторе Атомной проблемы, надо бы написать — исключительно по документам — отдельный не тонкий том. А чтобы суть «атомной» деятельности Берии, и её значение для России охарактеризовать кратко, обращусь к свидетельствам крупных «атомных» отечественных фигур. Эти оценки невозможно оспорить никому и никак!

Юлий Борисович Харитон (1904–1996) — советский и российский физик-теоретик и физикохимик. Один из руководителей советского проекта атомной бомбы. Лауреат Ленинской (1956) и трёх Сталинских премий (1949, 1951, 1953). Трижды Герой Социалистического Труда (1949, 1951, 1954)

Академик АН СССР Юлий Борисович Харитон — легендарный среди атомщиков «ЮБ», трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Сталинских премий. Более сорока лет — с 1946 года, он был Научным руководителем «Арзамаса-16» — старейшего советского ядерного оружейного центра. И вот что писал он в начале 1990-х годов в книге «О некоторых мифах вокруг советских атомного и водородного проектов»:

«…Почва для различных домыслов появляется…, когда правда замалчивается из-за политических установок и соображений, как, например, в случае Л.П. Берии. Нет правды сегодня — значит, будут мифы завтра…

Известно, что вначале общее руководство советским атомным проектом осуществлял В.М. Молотов. Стиль его руководства и, соответственно, результаты, не отличались особой эффективностью. И.В. Курчатов не скрывал своей неудовлетворённости.

С переходом атомного проекта в руки Берии ситуация кардинально изменилась… Берия придал всем работам по проекту необходимый размах и динамизм…»

Писал Харитон в 1990-е годы и так:

«Этот человек… обладал… огромной энергией и работоспособностью. Наши специалисты, входя в соприкосновение с ним, не могли не отметить его ум, волю и целеустремлённость. Убедились, что он первоклассный организатор, умеющий доводить дело до конца. Может быть, покажется парадоксальным, но Берия, не стеснявшийся проявлять порой откровенное хамство (для деликатнейшего Юлия Борисовича любое бранное слово было уже «экстримом», что знают все, его знавшие, — С.К.), умел быть вежливым, тактичным и просто нормальным человеком… Проводившиеся им совещания были деловыми, всегда результативными, и никогда не затягивались. Берия был быстр, не пренебрегал выездами на Объекты и личным знакомством с результатами работ. По впечатлению многих ветеранов атомной отрасли, если бы атомный проект страны оставался под руководством Молотова, трудно было бы рассчитывать на быстрый успех в проведении столь грандиозных по масштабам работ…»

А вот как оценивал Берию академик Андраник Мелконович Петросьянц, знавший его деловым образом со времён войны:

«…Будучи по природе своей очень умным человеком, с хорошей технической хваткой (в молодости окончил механико-строительное техническое училище, увлекался архитектурой), он стал в предвоенные и военные годы крупнейшим организатором военной техники. Курируя по поручению Сталина военные отрасли промышленности в годы войны, руководя соответствующими наркоматами, он сумел наладить выпуск многих тысяч танков, самоходных артустановок, многих миллионов боеприпасов, снарядов, обеспечивал в тылу бесперебойную работу металлургии — чёрной и цветной, и др.

Среди всех членов Политбюро… и других высших руководителей страны Берия оказался наиболее подготовленным в вопросах технической политики и техники. Всё это я знал не понаслышке, а по личным контактам с ним по многим техническим вопросам, касавшимся танкостроительной и ядерной тематики…

Он придал всем работам по ядерной проблеме необходимые размах, широту действий и динамизм. Он обладал огромной энергией и работоспособностью, был организатором, умеющим доводить всякое начатое им дело до конца (предлагаю сравнить эту оценку с независимой оценкой Ю.Б. Харитона, — С.К.). Часто выезжал на объекты, знакомился с ходом и результатами работ, всегда оказывал необходимую помощь и в то же время резко и строго расправлялся с нерадивыми исполнителями, невзирая на чины и положение (пусть читатель не думает, что речь — о расстрелах, Берия просто снимал нерадивых, — С.К.). В процессе создания первой советской атомной бомбы его роль была в полном смысле слова неизмеримой…»

В 1939 году Петросьянц был назначен членом коллегии и заместителем наркома тяжёлого машиностроения, а с 1940 года — первым заместителем наркома станкостроительной промышленности. С октября 1941 года — заместитель наркома танковой промышленности. С 1943 года генерал-майор инженерно-танковой службы Петросьянц работал в ГКО СССР — по той же «танковой» линии. В конце 1946 года Берия взял его в Урановую проблему — заместителем начальника ПГУ, и Петросьянц стал одной из крупных фигур в быстро формирующейся атомной технике, Героем Социалистического Труда.

Андраник Мелконович Петросьянц (1906–2005) — советский учёный и государственный деятель, председатель Государственного комитета Совета Министров СССР (1962–1965), Государственного комитета СССР по использованию атомной энергии (1978–1986). Герой Социалистического Труда (1962), генерал-майор инженерно-танковой службы (1945)

Академик РАН Борис Васильевич Литвинов, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, на протяжении многих лет был Главным конструктором в ядерном оружейном центре в «Челябинске-70» (Снежинске). Он пришёл в ядерную оружейную работу молодым специалистом в 1952 году и личных впечатлений от Берии не имел, хотя слышал о нём от старших товарищей немало. Уже в 1990-е годы, после изучения делового стиля Берии, Литвинов написал:

«Любопытно, что из множества мнений и многочисленных технико-экономических решений Берия выбирал главные и направлял их Сталину. Часто многостраничные или даже многотомные материалы ужимались до одной страницы, а то и её половины. Только после этого они ложились на стол Верховному, принимавшему окончательные решения…»

А перед этим Берия все многостраничные или даже многотомные материалы внимательно, с карандашом в руках прочитывал! И не просто передавал резюме Сталину, а предлагал решения.

Крупный физик-теоретик из «Арзамаса-16» Владислав Николаевич Мохов, лауреат Ленинской премии, работал в Сарове с 1955 года. Человек нестандартный, он вот что написал о своих первых годах работы в Сарове:

«…В нашем коллективе сложилась свободная обстановка труда и общения, необыкновенная… свобода обсуждений и обмена мнениями, которая совершенно сознательно поддерживалась руководством ВНИИЭФ … По видимому, куратор работ по созданию ядерного оружия Л.П. Берия считал это допустимым и необходимым для создания творческой атмосферы. Мы могли часами обсуждать не только научно-технические проблемы, но и философские вопросы, связанные с ядерным оружием, включая чисто политические аспекты…»

Как видим, советский физик-оружейник прямо указывает на личность Берии как на источник творческой атмосферы в советской научной среде! Иными словами, именно от Берии шла деловая, но — взаимно доброжелательная, атмосфера в отношениях между дельными работниками, между людьми дела, честно делающими это общее, одно на всех, дело.

ЗАСЛУЖИВАЕТ внимания и стиль резолюций Берии на адресованных ему документах. Типичный пример… 19 июля 1948 года Завенягин, министр цветной металлургии Ломако, зампред Госплана СССР по тематике ПГУ Борисов, академик Алиханов и заместитель Ломако Фролов направляют Берии проект постановления Совета Министров СССР о плане работ по «продукту Б-9» (так в документах кодировался торий). Резолюция Берии: «1 Т. Тевосяну И.Т. (Лично). Прошу Вас рассмотреть этот проект и сообщить свое мнение. 2. Тт. Ванникову Б.Л., Курчатову И.В. Прошу сообщить Ваше мнение по предлагаемой программе работ по Б-9 на ближайшие годы. Л.Берия. 28 июля 1948 г.»

Среди тысяч виз и резолюций Берии на документах Атомного проекта нет ни одной «разгромной», унижающей тех, кому они адресованы, даже если они касались чьей либо вины. Ирина Быстрова, автор изданной в 2006 году академической монографии «Советский военно-промышленный комплекс: проблемы становления и развития (1930-1980-е годы)» отнюдь не благожелательна по отношению к Берии. Однако и она признаёт, что «даже в самых острых случаях… резолюции Берии оставались сдержанными и конструктивными», что «…содержимое «Особых папок» Берии показывает, что стиль «бериевского руководства» был хотя и довольно жестким, но не столь запугивающим, как это преподносится во многих воспоминаниях(курсив мой, — С.К.)». Письменные распоряжения Берии Быстрова оценивает как «деловитые» и «культурные».

Вот ещё пример… В июне 1947 года директор строящегося плутониевого комбината № 817 Славский сообщает в докладной записке на имя Берии возмутительные вещи: темпы работ крайне слабые, по жилищному строительству полный провал, рабочие много времени сидят, из 41 тысячи рабочих на промышленных объектах работает всего 5 700 человек, и т. д. и т. п.

Резолюция Берии министру внутренних дел СССР Круглову, Ванникову и Завенягину: «1. Надо срочно укрепить руководство…, т. Рапопорта освободить по состоянию здоровья. Выдвинуть в качестве н-ка стр-ва Царевского. 2. Рассмотреть докладные записки т. Славского и т. Ткаченко и принять по ним меры. О принятых мерах доложить. 3 Т. Чернышева (зам. МВД Круглова, — С.К.) командировать на 2–3 месяца для принятия на месте всех необходимых мер по обеспечению окончания строительно-монтажных работ в установл. Правительством сроки. 4. Срочно связаться с т. Хрулевым по вопросу оказания помощи стр-ву инженерно-тех. работами. Л. Берия».

В истории Атомного проекта можно отыскать и более поразительные примеры. Ноябрь 1949 года… С момента успешного взрыва первой советской атомной бомбы РДС-1 прошло два месяца. Производство хотя бы единичных новых атомных бомб — вопрос для СССР жизненной важности, а подписанный лично Берией протокол заседания Спецкомитета № 88а, констатирует, что детали РДС-1 из «аметила» (кодовое наименование плутония) на комбинате № 817 хранятся в сырых помещениях, что угрожает их окислением. Казалось бы, комментарии излишни — руководство комбината можно обвинить в государственном преступлении! Ведь плутоний в то время — главный фактор, который дороже золота! «Оргвыводы» же были следующими:

«…2. Указать начальнику комбината № 817 т. Музрукову и главному инженеру т. Славскому на недопустимость такого отношения к хранению изделий из аметила.

3. Заместителю начальника комбината № 817 по режиму т. Рыжову, ответственному за хранение аметила и давшему неправильное распоряжение о закладке деталей РДС-1 в сырое помещение, объявить выговор.

4. Обязать начальника комбината № 817 т. Музрукова в 3-дневный срок наладить бесперебойную вентиляцию хранилища, обеспечить тщательную просушку его и оборудовать приборами для контроля влажности и температуры.

Т. Музрукову лично систематически проверять состояние хранилища…

5. Поручить… т. Мешику с выездом на место проверить исполнение настоящего решения».

Как видим, в пресловутую «лагерную пыль» Лаврентий Павлович Берия никого не стёр.

БЕРИЯ присутствовал на испытании 29 августа 1949 года на Семипалатинском испытательном полигоне, тогда известном в узком кругу как «Учебный полигон № 2»… Он побывал в сборочном здании у 37-метровой стальной ферменной башни, на которую должны были поднять «изделие», затем отправился на командный пункт Опыта.

Башня на которой был размещен заряд первой отечественной атомной бомбы РДС-1. Рядом — монтажный корпус. Полигон под Семипалатинском, 1949 год

Пульт управления подрывом первой атомной бомбы

Атомный заряд первой отечественной атомной бомбы

РДС-1 в Музее ядерного оружия

Погода подводила — можно было ожидать всякого, вплоть до грозы. Как бы повторялась ситуация при первом американском взрыве в Аламогордо — там тоже с погодой не заладилось, и американцы вынуждены были отложить взрыв. У нас вышло наоборот — Курчатов, опасаясь неожиданностей от ветра и дождя, решил перенести взрыв с 8.00 на 7.00. Руководители опыта во главе с Берией находились на командном пункте.

В 6.33 29 августа 1949 года произвели вскрытие опломбированной двери в аппаратную, и было включено питание системы автоматики. 1300 приборов и 9700 индикаторов находились в готовности зарегистрировать все явления взрыва. Диспетчер опыта Мальский по трансляционной системе оповещения монотонно объявлял время, оставшееся до взрыва.

В 6.48 был включен автомат поля — автомат поэтапного задействования устройств подрыва капсюлей атомного заряда.

В 6.50 автомат поля включил накал всех ламп в приборах, расставленных по радиусам Опытного поля. И накалялись не только нити радиоламп — рос накал внутри тех, кто был сейчас на КП.

В «перестроечные» времена И.Н. Головин, сотрудник курчатовской Лаборатории № 2, осчастливил публику рассказом о том, что когда был запущен автомат поля, Берия якобы сказал Курчатову что-то вроде: «А ничего у вас не выйдет». Но Ю.Б. Харитон по поводу этой сплетни, прямо опровергая Головина, написал: «…такого не было. Головин на этих работах не был, а слухи распространялись всякие…»

За 20 секунд до взрыва оператор по команде начальника подрыва включил главный рубильник, соединяющий «изделие» с системой автоматики, и ровно в 7.00 вся местность озарилась ослепительным светом. Приблизительно через 30 секунд к командному пункту подошла ударная волна. Стало ясно, что опыт удался. Все бросились друг к другу, обнимались, поздравляли друг друга, кричали: «Она у нас есть!», «Мы сумели её сделать!» Обнимался и Берия — все помнят, как он порывисто обнял Курчатова. Обнял он и Харитона, поцеловав его в лоб. А тот всё вырывался, стремясь закрыть дверь до прихода ударной волны.

Счастливы были все, но в полной мере то, какое важное событие в истории России только что произошло, понимал из всех, бывших на КП, только Лаврентий Павлович. Только он из всех, здесь собравшихся, имел всю информацию о планах ядерной агрессии США против России.

В 1945 ГОДУ в Америке была издана книга Г.Д. Смита «Атомная энергия для военных целей. Официальный отчёт о разработке атомной бомбы под наблюдением правительства США». Берии же принадлежала идея написания русского аналога отчёта Смита, и под его редакцией секретариат Специального комитета подготавливал в 1952–1953 годах к открытой публикации сборник «История овладения атомной энергией в СССР». Он задумывался тоже как отчёт правительства СССР перед народами СССР. В книге 5-й тома II многотомной серии «Атомный проект СССР. Документы и материалы», изданной Минатомом РФ — Федеральным агентством по атомной энергии, приведена черновая версия этого сборника. О роли лично Берии там сказано несколькими словами, но картина свершённого страной была дана весьма полная, и поэтому — величественная.

Берия считал, что пришло время, когда люди должны узнать, что они недоедали, носили ватники, тесно жили после войны не в последнюю очередь потому, что средства шли на обеспечение мирного будущего России. Должен был советский народ узнать и то, какой величественный подвиг и в какие краткие сроки он совершил, создав не только атомную бомбу, но и новую мощную отрасль экономики — атомную отрасль. После убийства Берии идею отчёта перед народом похерили.

А зря!

В разделе сборника «Успех советской науки не является случайным», где говорилось о работе русских и советских учёных, были и такие строки:

«В 1922 году Вернадский предсказывал: «Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию… Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить её на добро, а не на самоуничтожение? Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука? Учёные не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы… Они должны чувствовать себя ответственными за последствия их открытий. Они должны связать свою работу с лучшей организацией всего человечества»…»

Показательно, что Берия включал в официальный правительственный сборник эти мысли Вернадского. В отличие от лидеров Запада, лидеры СССР были проникнуты естественным для них стремлением к миру, естественным для них чувством ответственности за мирное и свободное будущее мира. Недаром в СССР Сталина родился лозунг: «Миру — мир!»

В проекте сборника «История овладения атомной энергией в СССР» были и такие слова: «Атомная бомба в руках советского народа — это гарантия мира. Премьер-министр Индии Неру правильно оценил значение советской атомной бомбы, заявив: «Значение атомного открытия может способствовать предотвращению войны»…»

Так смотрели на проблему «Бомбы» Сталин, Берия и всё советское руководство. В США атомная бомба официально рассматривалась как средство диктата, как оружие для ядерного удара по СССР. Сталин и Берия рассматривали советское ядерное оружие как фактор стабилизации и сдерживания потенциальной агрессии. И это — исторический факт! Негодяи пытаются представить Сталина, Берию моральными уродами, бездушными манипуляторами судьбами сотен миллионов людей. А Сталин, Берия и их соратники жили и работали для мира и созидания. Им были органически чужды разрушение, смерть, война — в отличие от нынешнего Запада и Соединённых Штатов, которые всё более не могут жить, не убивая, не разрушая, не подавляя волю и свободу народов.

РЕАКЦИЯ Запада на советское испытание атомной бомбы была разной. У депутата от лейбористской партии Блэкберна, известного своими резкими нападками на Советский Союз, хватило объективности 28 сентября 1949 года в интервью газете «Дейли Экспресс» высмеять предположения, что Советский Союз обязан своей бомбой информации разведки. Он признал: «Прежде всего, вопрос о производстве в значительном количестве атомной энергии не зависит от секретов, для этого необходимы организованные усилия учёных, техников и инженеров, и это открытие являлось скорее производственным, чем научным чудом»…

Политический обозреватель еженедельного итальянского журнала «Темпо» Роберто Канделупо иронически заметил: «…в отношении атомной бомбы в СССР американский 1952 год(ожидаемый в США срок реализации советского Атомного проекта, — С.К.) наступил в 1949 году… Россия дала потрясающее доказательство своей воли, своей способности к труду и умения сохранять тайну… Колоссальными были их научные усилия, колоссальной была их организационная работа, титаническая воля Сталина победила».

Итальянец написал верно — и о титанической воле России и Сталина, и об умении русских сохранять тайну. Но вряд ли даже западные спецслужбы знали, что слова «колоссальная организационная работа» следовало относить, прежде всего, к Лаврентию Берии, «разменявшему» в год испытания РДС-1 полсотни лет.

Америка тогда впервые испытала шок, подобный тем, которые она испытала впоследствии ещё лишь три раза: осенью 1957 года после сообщения о запуске в СССР Первого искусственного спутника Земли, весной 1961 года — после запуска Гагарина, и осенью 1962 года в период Карибского ракетного кризиса. А в 1949 году член палаты представителей конгресса США Ренкин предложил перевести столицу США из Вашингтона в небольшой городок Падьюка в штате Кентукки. Сенатор Уайли направил министру обороны США Джексону письмо, где настаивал на переводе управлений Министерства обороны США из здания Пентагона и рассредоточении их по стране. Это, конечно, были проявления политической паранойи, но помнить о них нам не мешает — как только Америка начинает чувствовать свою уязвимость, она теряет всякую выдержку и тут же поджимает хвост.

Все четыре «вселенских» шока Америки были прямо связаны с деятельностью Лаврентия Берии не только в Атомном советском проекте, но и в советском Ракетном проекте. А организация успешных послевоенных ракетных работ в СССР стала ещё одной крупнейшей победой Берии.