IX

IX

Но Сенин не искал одних лишь оправдательных мотивов. Он просто не позволял себе забывать «белых пятен» в следствии. Першиков и Минкин упорно настаивали на одном предположении, которое оставалось не расшифрованным в следственных материалах. Следом за Каюковым в тот вечер шли мужчина и женщина. Если они были жителями поселка, почему до сих пор не пришли в прокуратуру или в милицию и не рассказали, что они видели. А видеть происшествие они должны были.

Он решил еще раз прочесть показания Каюкова, записанные врачом санатория, в котором тот лечился.

«Я отошел от перекрестка метров на пятьсот. На пути мне встретился Люльков. Мы поздоровались, поговорили. Перед тем, как спуститься в балочку, я видел издали на дороге машину «Москвич» с погашенными фарами, освещенную другой идущей по дороге машиной. В балочке я никого не заметил. Когда проходил мимо густых кустов терновника, кажется, услышал дыхание человека, повернулся туда, и вдруг почувствовал на шее петлю. Сильный рывок — и я упал. Когда упал, петля отпустилась, я успел просунуть под нее руку, а другой схватился за веревку. Мне кажется, в эту минуту я увидел какую-то женщину. Но затем кто-то навалился на меня. Я все же вскочил. И сразу же раздался выстрел, удар по голове, и я потерял сознание…».

— Кажется в эту минуту я увидел какую-то женщину, — задумчиво произнес Сенин. — Борисов ничего не говорит о женщине. А он ведь охотно рассказывает обо всем. Значит, определенно он не видел никакой женщины. Была ли в самом деле женщина?

В кабинет вошла секретарша и доложила, что прибыл следователь Комитета государственной безопасности и просит разрешения войти.

— Пожалуйста, проси!

Это был старый знакомый Сенина капитан Мирзов. Месяц тому назад он приезжал по поводу того, что на одном из заводов произошел подозрительный случай фотографирования чертежей в конструкторском бюро. Личность «фотографа» установить не удалось. Но Мирзов не терял надежды отыскать его. Он еще тогда высказывал предположение, что это определенно был резидент какой-то разведки. Интересно, с чем он приехал теперь?

После обычных приветствий маленький, невзрачный Мирзов, больше похожий на счетного работника, чем на капитана-чекиста, объявил, что приехал «так просто, почти в отпуск». «Хитрит чего-то», — ухмыльнулся Сенин, но излишних вопросов задавать не стал.

— Вот беда у нас одна, товарищ капитан, — сказал Сенин. — Следователи настаивают передавать дело в суд, а я все не решаюсь…

Сенин рассказал Мирзову о случившемся. Мирзов выслушал, внимательно посмотрел на Сенина и вдруг объявил:

— А ведь ты, наверное, черный маг какой-то. Представь себе, что сейчас меня очень интересует этот случай с Каюковым. Придется признаться, из-за этого я и приехал.

И он начал рассказывать Сенину одну историю…

…На аэродроме одного из больших северных городов шла обычная будничная работа. Не смолкая ревели моторы, самолеты то взлетали, отправляясь в дальние рейсы, то садились, стремительно мчась по взлетным дорожкам. После недавно прошедшего дождя бетон дорожек поблескивал глянцем. Когда близко к зданию вокзала самолет подруливал, на бетонных плитах оставались широкие следы шин. Отчетливо прорывался сквозь неугомонный рев моторов голос диспетчера, возвещающего о времени посадки самолетов. Куда-то взад и вперед по широкому полю суетливо бегали в синих форменных комбинезонах механики, цепочка автотележек тянула от самолетов к приземистым складам хорошо упакованные грузы. Налетавший с севера влажный ветер приносил с собой соленые запахи моря, гулко шумел в оголенных тополях привокзальной аллеи, изредка бросал на землю мелкие брызги дождя.

— Граждане пассажиры, — послышался отчетливый голос, — объявляется посадка на самолет — 9029. Просим выходить на посадку.

Дежурный по аэропорту стоял у начала дорожки, ведущей к самолетам, и ожидал пассажиров. К нему подошли двое юношей со спортивными чемоданчиками в руках.

— Через сколько минут отлетаем? — спросил один из них, высокий, худощавый, в белой модной фуражке.

— Строго по расписанию, в 14.00.

— А когда в Климове будем?

— В 16 часов 42 минуты.

— Вот быстро! А как в самолете, не страшно? — поинтересовался второй, перебивая товарища. — Я ведь первый раз лечу.

— Чего ж там может быть страшного? — не то спрашивая, не то отвечая, проговорил дежурный. — Места мягкие, каждому отдельное кресло. Летит самолет плавно. Иногда немножко покачивает, но это не опасно. В войну, вот тогда было другое дело, особенно если линия фронта близко. Того и гляди, «Мессер» из-за облаков выскочит. А сейчас что? Тихо, спокойно, — по всему было видно, что дежурный, коренастый, ладно сбитый, сам в прошлом летавший, был склонен к воспоминаниям.

Во время разговора к дежурному подошел еще один пассажир. Это была девушка лет двадцати — двадцати двух. Она боязливо посматривала на самолет, хотя пыталась и пошутить с другими пассажирами. Через две-три минуты к ним подошли еще два пассажира. Это были высокий, стройный мужчина лет 35—40 и молодая, миловидная женщина. В руках у мужчины был небольшой чемоданчик, у женщины — сумочка. Они стали в сторонке.

— Разрешается посадка на самолет номер…

— Пошли, — произнес дежурный, обращаясь к пассажирам.

Он подвел их к самолету. Предъявив билеты контролеру, стоящему у входа в самолет, пассажиры поднялись по лесенке и заняли свои места. Закрылась дверь Самолет плавно оторвался от земли и начал набирать высоту. 100, 200, 400 метров. Все предметы, находившиеся на земле, вначале быстро проносились под самолетом, а затем стали двигаться все медленнее и медленнее. Самолет вошел в облака, пробил их. И тогда все увидели внизу нескончаемые белые волны, словно плавающие айсберги, залитые лучами осеннего солнца. Стрелка показывала высоту 3.000 метров. Уже пройдено более пятидесяти километров.

Пассажир с чемоданчиком, все время наблюдавший за стрелкой альтиметра, встал, поправил галстук, тронул за руку свою спутницу и направился к кабине управления. Женщина пошла за ним. Он открыл дверь (она оказалась незапертой) и зашел в кабину.

— Сюда нельзя, — раздался голос командира корабля.

— Да, ничего, я тоже когда-то летал, и хочу сравнить ваш самолет с военным, — сказал шутливо вошедший.

— Товарищ, сюда входить нельзя, — вновь громко повторил командир.

Вслед за мужчиной в кабину зашла его спутница и плотно закрыла за собой дверь.

— Включай автопилот, — скомандовал вошедший пилоту, — а ты, — он обратился к радисту, — выключи рацию.

Быстро выхватив из кармана пистолет, он наставил его на пилота и радиста.

— При малейшем неповиновении — смерть! — сказал он угрожающим тоном. — Вера, вяжи руки!

Вера, спутница вошедшего, бесшумно, как кошка, бросилась к пилоту Рыбину, схватила его руки, закрутила их за спину и связала веревкой. Потом подскочила к радисту и попыталась сделать то же самое.

— Меня не свяжешь, — закричал бортмеханик Орлов.

Он схватил гаечный ключ, поднял высоко над головой, намереваясь ударить им преступника. Но тот понял намерение бортмеханика.

— Брось! — он не успел окончить фразу, как почувствовал сильный удар по голове и в то же время инстинктивно нажал на спусковой крючок пистолета. Раздался выстрел. Преступник, в руках которого было оружие, и бортмеханик Орлов одновременно рухнули на пол.

Радист Абрамов со всей силы нанес удар ногой спутнице преступника. Ударившись о дверь кабины, она с шумом вылетела к ногам пассажиров.

Испуганные пассажиры повскакивали с мест и непонимающе смотрели на происходящее.

— Мам-ма! — истерически закричала девушка.

— Погибли, — чуть слышно проговорил юноша, который первый раз в жизни сел в самолет.

Третий от испуга убежал в хвост самолета.

Самолет быстро терял высоту. Вот уже в просвете облаков показалась надвигающаяся земля. Но радист успел развязать руки пилоту. Тот вновь схватил штурвал. Машина вздрогнула, почуяв силу хозяина, выравнялась, а затем стала делать разворот. Нужно было срочно спасать бортмеханика, одежда которого все больше и больше пропитывалась кровью.

Первым возвращающийся самолет заметил дежурный по аэродрому. Он сообщил начальнику аэропорта. Самолету стали подавать радиопозывные, но он не отвечал.

— В чем же дело? — спрашивали друг друга служащие аэропорта, посматривая на приближающийся самолет. Все видели, что он покачивает с крыла на крыло, сообщая сигнал бедствия, и требует разрешения на посадку.

Самолет сел. Все кинулись к нему.

— Доктора, скорее доктора! — закричал пилот Рыбин.

— Что случилось? — спросил начальник порта.

— Потом все объясню.

В самолете появился доктор. Он подскочил к бортмеханику, взял за руку, пытаясь нащупать пульс.

— Доктор ему уже не нужен…

Все стояли молча. Только спутница преступника, который лежал на полу и стонал, прижалась в углу и испуганными глазами смотрела на всех окружающих.

Спустя две недели после описанного происшествия, в кабинете полковника Государственной безопасности Гончарова произошел следующий разговор:

— Как себя чувствует преступник? — спросил полковник у капитана Мирзова.

— Дело пошло на выздоровление. Вчера я был в поликлинике и беседовал с доктором. Говорит, что рана очень опасна: пробит череп и задета мозговая ткань.

— Да, видимо, бортмеханик бил наверняка.

— Другого и не могло быть, товарищ полковник. Враг был с оружием. Или-или!

— Ну, а когда с «больным» можно будет говорить? Что на этот вопрос отвечают доктора?

— Разговаривать с ним уже можно, но он молчит. Никому ничего не говорит. Во время операции стонал, но ни слова не произнес. Все эти дни с ним пытались заговорить, но он ни звука в ответ. О чем бы его ни спрашивали — молчит.

— А, может, у него речь отняло?

— Нет, товарищ полковник, — убежденно сказал капитан. — Его смотрел профессор Виноградский. Говорит, что симуляция.

— А как его напарница? Ведь она-то должна заговорить.

— Тоже молчит!

— Приведите ее ко мне.

На столе лежали скупые, ни о чем не говорящие записи: Вера Георгиевна Толстоухова, родилась 20 ноября 1924 года в селе Лиски, Троянского района, Губинской области. Отец и мать занимались сельским хозяйством. В 1940 году выехала из села.

— Да, маловато у нас сведений. А чем же все-таки она занималась после сорокового года? Времени-то прошло много. Ушла из дому девчонкой, а сейчас уже женщина. Посмотрим, что она нам скажет.

В кабинет ввели Толстоухову. Дни, проведенные в заключении, наложили на ее лицо страдальческий отпечаток. Возле глаз ясно были видны морщины, уголки губ еще больше опустились книзу. Она села на указанное место и наклонила голову.

Полковник молча глядел на женщину, перелистывая страницы дела. Чувствовалось, что в душе у арестованной происходит внутренняя борьба. Что-то рвется наружу, хочет крикнуть. Но было у нее и другое чувство: «Молчи, молчи, — говорило оно ей, — ведь мы же условились молчать, что бы ни случилось. А, может быть, все-таки рассказать? Ведь я только соучастница, я исполнитель чужой воли? Может быть своим признанием я искуплю какую-то долю совершенного преступления?» Она медленно подняла голову. Ее утомленные глаза внимательно смотрели на полковника.

— Что вы от меня хотите? — глубоко вздохнув, чуть слышно произнесла она. — Спрашивайте.

— Это другой разговор. Так нужно было поступить давно. Прежде всего давайте уточним вашу фамилию, имя, отчество.

— Вера Георгиевна Толстоухова, тысяча девятьсот двадцать четвертого года рождения.

— Правильно. А теперь скажите, где вы были и чем занимались после того, как в 1940 году покинули село.

— Буду говорить все, — произнесла она со вздохом. — Жизнь моя, гражданин полковник, сложилась непутево. Убежав от матери, я уехала в Донбасс. Поработав на одной стройке, я бросила ее и перешла на другую. Но и здесь мне не понравилось. Я бросила и эту работу. Денег не было, а жить нужно было. Забрала у подруги вещи и сбежала. Но поймали. Судить не стали, малолетняя была, и меня направили в детскую колонию под Харьков. Там была около года. Потом выпустили. Осталась работать в Харькове. Ехать-то некуда. Вскоре началась война. В эвакуацию не поехала. Подругу одну послушала, чтоб она в гробу на том свете перевернулась.

— Зачем так? — хмурясь, заметил полковник.

— Из-за нее я в Германию попала. А там знаете какая жизнь была? За скотину нас считали. Не жизнь, а мука. Кончилась война, на родину вернулась. Хотела хоть теперь жизнь по-настоящему начать. Но опять влипла. С парнем одним связалась. Вначале конфеты носил, потом в ресторан стал приглашать. Думала, что любит меня, а я ему как помощница нужна была. Кончилось тем, что его взяли и меня рядом с ним посадили. Ну, что говорить: никудышняя жизнь. — Она помолчала, а потом добавила: — А теперь вот и с этим влипла.

— Где вы с ним познакомились?

— В Донбассе. Сижу однажды в ресторане с подругой, а он подсаживается. Разговор завел. Мы уже выпили, а он еще предложил. За демобилизованного выдал себя. Поверила. Лишь бы к кому-нибудь пристать. Проводил меня домой. Как будто и ухаживал вначале.

— А дальше?

— Что дальше? Жить вместе стали, квартиру сняли. Вначале денег много было. Все хорошо шло. Стала верить ему во всем.

— Ну, а как вы в самолет попали?

— Страшно говорить об этом, гражданин полковник…

— Не бойтесь. Признание и раскаяние смягчают вину.

— Когда деньги кончились, он предложил мне к родственникам его поехать. Я, конечно, согласилась. Приезжаем, а он говорит: «Нам нужно дальше самолетом лететь». Вот мы и попали в самолет…

— А куда летели? — спросил полковник. — Он говорил вам?

— Нет! Сказал, что сама увижу.

— А как же вы руки вязать стали?

— Уже в самолете об этом сказал. Я отказывалась. Он стал угрожать, и я подчинилась.

— Какая настоящая фамилия вашего спутника? — спросил неожиданно Гончаров.

— Смирнов Николай Иванович.

— Где он взял оружие?

— Не знаю, мне не говорил, да я и не спрашивала…

— Хорошо. Если вспомните еще что-нибудь, попросите, и вас приведут ко мне. А если вы мне понадобитесь, я вызову. Надеюсь, вы рассказали мне правду?

— Правду, всю правду, — также тихо сквозь слезы произнесла Толстоухова.

Опустив голову, она вышла из кабинета в сопровождении конвоира.

Полковник остался один. Кто же он — этот преступник? Что задумал он? Зачем понадобилось ему связывать руки всей команде корабля? Действительно ли он Смирнов, а не Петров, Сидоров, или еще кто-нибудь?

Все это нужно проверить. Но как? Если фамилию проверить не так уж трудно, то как установить, где он взял оружие и кому оно принадлежало ранее. Ни на одной части пистолета не осталось ни одного номера. Все не только стерто, но и зашлифовано.

Полковник подошел к сейфу, достал разобранный пистолет и вновь в лупу стал рассматривать каждую часть, особенно те места, где были номера.

— Эта часть не годится, — сказал он. — Здесь следа номера нет. А вот эта?

Полковник задумался.

— Здесь, кажется, что-то осталось. — Он взял ствол и стал тщательно смотреть на то место, где когда-то были цифры номера. Потом вызвал капитана Мирзова и дал указание немедленно отнести ствол пистолета, на котором имеется какой-то остаток номера, в криминалистическую лабораторию.

— Пусть что хотят делают, приглашают любых специалистов, но восстановят номер, или… — он остановился, а потом добавил: — хотя бы какую-нибудь часть его. Все отложить и заняться только этим.

Капитан ушел. Полковник продолжал сидеть над разобранным пистолетом. А щечки? Они ведь тоже заменены! Но где, кем, когда? Может быть и они смогли бы что-нибудь подсказать. Полковник вспомнил, что однажды по найденному кусочку газеты удалось разоблачить крупного шпиона.

— Да, тогда эта газета сыграла решающую роль. Может и сейчас эти щечки сделают не меньшее. Но сейчас они говорят лишь об одном: они заменены, но при каких обстоятельствах — это нужно установить. А фотопленка? На ней тоже засняты чертежи? Какие? Неизвестно! Какой-то сложной машины!

Много думал полковник о том, кто пытался завладеть самолетом. «Она — пешка, — рассуждал полковник, — хитро втянутая в эту авантюру. Преступнику нужен был помощник, но среди мужчин его найти он не смог и тогда бросился на последнюю крайность — завербовал женщину. Но кто же он? То, что сообщила Толстоухова, еще ни о чем не говорит. Ради чего он решил убить бортмеханика и рисковать своей жизнью? Для чего он решил захватить самолет? А в том, что он действительно хотел это сделать, сомнений не было. В противном случае, для чего ему понадобилось бы связывать весь экипаж, в том числе и пилота?»

— Да, видно птица большого полета попалась в нашу клетку. Но какая? Вот это мы должны разгадать!

Он достал несколько папок, положил их на стол и поочередно стал просматривать.

На второй день капитан Мирзов принес заключение экспертизы. С помощью электролитов и особого аппарата на стволе пистолета удалось прочесть цифру «5».

— Это уже хорошо, — вздохнул полковник. — Теперь есть конец ниточки, хотя эта ниточка и очень тоненькая. Вот, капитан, берите этот кончик в свои руки, размотайте клубок и найдите человека, кому выдан пистолет. Я думаю, вы знаете, с чего нужно начинать.

— Это для меня ясно, — уверенно ответил капитан. — Разрешите действовать?

— Действуйте.

Работа предстояла нелегкая: по одной цифре нужно было установить, кому принадлежал пистолет, обнаруженный у Смирнова.

Капитан поехал на завод, где изготавливали оружие. Оказалось, что пистолеты с цифрой «5» имелись в каждой серии. Он рылся в архивах, делал запросы, наводил справки. Он выезжал в разные города, находил пистолеты с указанной цифрой, но они либо лежали на складах, либо находились на руках у тех, кому были выданы. Капитан лично проверял каждый пистолет. «Чтобы не ошибиться» — всегда говорил он сам себе.

И вот уже прошла неделя с того дня, как капитан Мирзов получил задание. Он сидел и перечитывал только что принесенные многочисленные ответы. Быстро пробегая глазами, он откладывал их в сторону: того, что нужно — в ответах не было. Раздался телефонный звонок. Полковник Гончаров вызвал капитана к себе.

— Ну, что я ему скажу? — думал Мирзов. — Срок прошел большой, а результатов почти никаких.

— Заходите смелее, — произнес одобрительным тоном полковник. — И Москва не сразу строилась, а в нашем деле иногда быстро не сделаешь. Вижу, что ничего успокоительного нет.

— Товарищ полковник, — попытался оправдываться капитан Мирзов.

— Не нужно. Я все знаю. У тебя нет новостей, зато у меня есть.

— Нашли? — обрадовался капитан.

— Пока нет, но надежда есть.

И он объяснил капитану, что он связывает фотографирование чертежей в конструкторском бюро на заводе в Донбассе с пребыванием там Смирнова.

— Затем, — произнес Гончаров, — там произошел какой-то загадочный случай нападения на лейтенанта милиции. Говорят, что преступники арестованы и их будут судить. Но не был ли связан с ними наш Смирнов? Во всяком случае, надо вам туда съездить…

— Вот так я и попал к вам, — закончил свой затянувшийся рассказ капитан Мирзов.

Сенин молчал. Предположение, что Смирнов был связан с преступниками, было неожиданным, но вполне допустимым.

Возвратись домой, капитан Мирзов сразу же доложил полковнику Гончарову о результатах поездки.

— Пистолет, отобранный у Смирнова, по всей вероятности, принадлежал Каюкову. Как он попал к Смирнову — неизвестно. Там задержали троих, товарищ полковник, — добавил в заключение Мирзов. — Предварительное следствие закончено. Но оно велось настолько небрежно, что я не решаюсь принимать его всерьез. Один из задержанных — Борисов — упорно доказывает, что нападали на Каюкова Горлов и Гаврилов. Однако на месте преступления были обнаружены следы обуви Борисова. Сам Каюков утверждает, что нападал на него один мужчина, а перед нападением он, кажется, заметил женщину.

— Да, путаница немалая, — заметил Гончаров. — Но во всяком случае, вы привезли с собой много интересного.

— Что касается фотопленки, то на ней действительно засняты чертежи машины-автомата, — добавил Мирзов.

— Значит, Смирнов определенно был в тех краях. Разгадка судьбы пистолета может явиться полной разгадкой всего дела. Сегодня утром мне звонили, что наш больной чувствует себя хорошо и, главное, заговорил. Надо его допросить немедленно.

Капитан Мирзов выехал в больницу. Надев халат, он прошел к Смирнову. Больной лежал в отдельной палате. Бледный, худой, с перевязанной головой. На приветствие капитана он не ответил. Капитан сел рядом с его койкой и задал несколько вопросов о состоянии здоровья. Смирнов отвечал односложно: «хорошо», «поправлюсь», «обслуживание хорошее», «жив буду».

— Смирнов, — неожиданно обратился капитан к больному. — Скажите, как к вам попал пистолет старшего лейтенанта Каюкова?

— Откуда вы взяли, что я Смирнов?

— Не будем об этом говорить.

Смирнов испытующе посмотрел на капитана, потом отвернулся и больше не сказал ни слова…

Вернувшись в управление, капитан подробно доложил полковнику о своем визите к Смирнову.

— Поговорите с Толстоуховой, — предложил полковник, выслушав доклад капитана, — она должна рассказать.

Предположение полковника Гончарова оправдалось. Толстоухова признала, что Смирнов убил какого-то милиционера.

— Где и когда это было?

— В декабре прошлого года в Донбассе, — отвечала Толстоухова. — Ему нужен был пистолет. Однажды поздним вечером я услышала сильный стук в дверь. Я испугалась, думала, что милиция идет. Подошла к окну, смотрю — он. «Открывай быстрее», — говорит. Я открыла. Он быстро вскочил в комнату, вытащил пистолет, который был в крови, и бросил на стол. «Вытирай», — говорит. Я вытерла. «Военного какого-то уложил, — взволнованно говорил он. — Сильный черт попался. Досталось и мне». Он показал на щеку, где отчетливо выделялся оставленный след чьих-то зубов. Я увидела кровь на одежде. Лицо Смирнова было все исцарапано. «Как же все получилось?» — спросила я Смирнова. — «Тебя это не касается! Пистолет есть и теперь можно к родственникам ехать». Он разобрал пистолет, вытер его, потом долго счищал что-то напильником, а мне приказал одежду со следами крови сжечь, что я и сделала. Рано утром мы сели в поезд и уехали. Что было дальше, вам все известно.

— Вы никуда не ходили вместе со Смирновым в тот вечер?

— Нет, — ответила она поспешно.

— Скажите, встречался с кем-нибудь Смирнов в те дни?

— Не знаю… Но по-моему он не встречался ни с кем.

Когда капитан Мирзов задавал эти вопросы, Толстоухова заметно волновалась, и это не ускользнуло от его внимания. Мирзов улавливал что-то фальшивое в ее словах. По всему было видно, что она говорит не все, о чем-то умалчивает.