IX

Такого плачевного падения еще не бывало в истории.

Никакое другое искупление не может сравниться с этим. Потрясающая драма в пяти действиях, настолько страшных, что сам Эсхил не дерзнул бы их задумать. Западня, Борьба, Избиение, Победа, Падение. Какая завязка — и какой финал! Если бы какой-нибудь поэт предсказал все это, его сочли бы предателем. Только бог мог позволить себе Седан.

Его правило — воздавать полною мерой. Преступление было страшнее Брюмера; возмездие — страшнее Ватерлоо.

Наполеон Первый — мы уже говорили об этом в другом месте[52] — гордо встретил свою судьбу. Кара не обесчестила его; он пал, глядя на бога в упор. Возвратясь в Париж, он спорил с теми, кто стремился его свергнуть; он проводил между ними резкое различие, отдавал должное Лафайету и презирал Дюпена. Он до последней минуты хотел ясно знать, что его ждет, и не позволил завязать себе глаза; он принял катастрофу, но поставил ей свои условия. Здесь все по-другому. Хочется даже сказать, что предатель был сражен предательским ударом. Перед нами — жалкий человек, смутно сознающий, что он всецело во власти судьбы, и неспособный понять, что она с ним делает. Он был на верху могущества, слепой владыка отупевшего мира. Он захотел плебисцита — и получил его. Тот же Вильгельм лежал у его ног. И в этот час содеянное им преступление внезапно завладело им. Он не сопротивлялся. Он уподобился тем осужденным, которые безропотно принимают приговор; он слепо подчинился велениям грозного рока. Большей покорности нельзя себе представить. У него не было армии — он затеял войну; у него был только Руэр — он бросил вызов Бисмарку; у него был только Лебеф — он пошел против Мольтке; он доверил Страсбург Уриху; оборону Меца он поручил Базену. В Шалоне у него была стодвадцатитысячная армия, он мог прикрыть Париж; но он чувствовал, что там на него грозно подымается его преступление, — и он бежал от Парижа. Намеренно и невольно, сам того желая и в то же время не желая, сознательно и бессознательно, — жалкое ничтожество, обреченное бездне, — он привел свою армию к месту, где ее ждало истребление. Он сам сделал страшный выбор и указал это поле битвы, откуда нельзя было спастись. Он уже ни в чем не отдавал себе отчета — ни в сегодняшней своей вине, ни в давнем своем преступлении. Нужно было кончать; но кончить он мог только бегством. Этот осужденный был недостоин взглянуть своей гибели в лицо; он стал к ней спиной, он опустил голову; к возмездию бог присовокупил унижение. Как император, Наполеон III мог притязать на гром небесный, но и гром заклеймил его позором: он поразил беглеца в спину.