Поединок продолжается

Поединок продолжается

Грохот удара во втором отсеке был особенно оглушительным. Именно здесь встретились металл с гранитом.

Услышав команду «Осмотреться в отсеках», командир отсека старшина 2-й статьи Василий Острянко первым делом потребовал соблюдения тишины. Только при этом условии можно установить, есть ли какие-либо повреждения. Все замерли, внимательно прислушиваясь. Снизу донеслось приглушенное шипение.

— Вскрыть настил! — приказал Острянко и первым взялся за дело. За ним последовали все, кто находился в отсеке: командир отделения радистов Николай Чижевский, акустик Николай Никаншин и проходивший практику курсант военно-морского училища Н. Портнов.

Разобрав койки и сняв настил, они увидели самое опасное для подводников: снизу, из-под крышки шахты гидролокатора, веерообразно били струи воды.

Об этом и было доложено в центральный пост. Во второй отсек тут же прибежал старший инженер-механик Горчаков, осмотрел повреждение и установил: пробит выступающий из днища лодки обтекатель гидролокатора, вода устремилась в шахту, гидравлическим ударом сдвинула верхнюю крышку шахты и вырвала (кусками) толстую уплотнительную резину. Сквозь щель, образовавшуюся между крышкой и комингсом (краем) шахты, и поступала вода.

Дав указание, как действовать в создавшейся ситуации, Горчаков вернулся в центральный пост, доложил мне обстановку.

А во втором отсеке тем временем началась ожесточенная борьба за жизнь подводного корабля. Плотно была задраена дверь на переборке, отделяющей второй отсек от третьего, чтобы в него не попали ни сжатый воздух, ни вода. Матросы вооружились аварийным инструментом. В помещение с оглушительным ревом врывался сжатый воздух — Острянко создавал противодавление, ослабляющее поступление забортной воды.

Давление повышалось, а вместе с ним усиливалась резь в ушах, сжимало голову. Превозмогая боль, стоя по пояс в воде, матросы и старшины самоотверженно боролись с аварией.

— Вставлять клинья под крышку, как нас учили! — перекрывая шум, кричал Острянко.

Клинья не решили задачу: мелкие не держались, большие не подходили, да и мешали болты, на которые закреплялась крышка.

— Отставить! — командует командир отсека. — Выбрасывать клинья! Будем обжимать крышку.

Клинья были вытащены. Матросы начали ключами поджимать гайки, пытаясь плотнее прижать крышку к шахте. Щель сузилась, но застрявшие в ней куски резиновой прокладки не позволяли загерметизировать шахту. Поступление воды хотя и уменьшилось, но все еще было значительным, так как наружное давление увеличивалось — лодка уходила на глубину.

Вскоре уровень воды над шахтой поднялся, и работать стало невозможно. Прижатые к носовой переборке, обессиленные, матросы смотрели на темную массу воды, которая неотвратимо надвигалась на них, заливая механизмы и запасные торпеды; на поверхности плавали подушки, шапки…

Положение наше резко ухудшилось. Уклоняясь от противолодочного корабля, лодка отходила в море, под килем простиралась бездна глубин. Устранить же повреждение на плаву стало невозможным.

Решение могло быть только одно: оторваться от преследователя, дотянуть до прибрежного шельфа и для ликвидации аварии лечь на грунт. Важно при этом, чтобы наш маневр остался неразгаданным. Надо дать понять противнику, будто мы двигаемся в море, а на самом деле повернуть к берегу. Но для этого необходимо дождаться очередной его атаки. А охотник, как назло, медлит: наверное, уточняет место и элементы нашего движения — курс, скорость, глубину.

Все ждут моих приказаний, окружающие сознают, что с каждым оборотом винта положение лодки становится все хуже. Но выдержку приходится проявить до конца — начать поворот вовремя.

— Корабль увеличил обороты! — доложил акустик.

— Право на борт! Левый полный вперед!

Лодка разворачивается, набирает предельную скорость и расходится с охотником на контркурсах; мы-то знаем это, а противник — нет. Он оказался обманутым, бомбы теперь рвались далеко от нас.

Лодка все более тяжелела, Она теперь тонула, именно тонула, а не погружалась. В центральном посту шла борьба за положительную плавучесть. Эта борьба осложнилась моим же приказанием — не откачивать воду за борт. Мне представлялось, что при откачке могут всплыть на поверхность размытые продукты (мука, крупа, подсолнечное масло, которые находились в провизионке, расположенной рядом с шахтой гидролокатора) и навести противника на наш след. Ошибка это или нет — никто не скажет, ни тогда, ни сейчас.

Результаты наших усилий обнадеживали: осушив носовые внутренние цистерны, давая порциями сжатый воздух в первую балластную цистерну, а также действуя горизонтальными рулями (когда шли полным ходом), мы за 20 минут опустились всего лишь на 10 метров. Иначе говоря, погружались со скоростью один метр в две минуты. Это не так уж плохо (аварийный провал на глубину достигает скорости погружения метр в секунду). Чрезвычайно важно, что мы не допустили дифферента на нос, случись это — лодка провалилась бы в бездну. А под килем еще много. Подбитый самолет, тянущий до аэродрома, прижимает к земле, нас же засасывает в пучину.

После удара о скалу прошло с полчаса. Мы находились на 80-метровой глубине. Удерживать лодку от погружения становилось все труднее и труднее. Мы теперь тонули в два раза быстрее, чем вначале. Однако доклады штурмана успокаивали — мы подходили к прибрежному шельфу.

— Под килем пять метров!

— Стоп оба электромотора!

Под днищем зашуршало, сильно качнуло вперед, и лодка остановилась. Дифферент медленно отошел на корму. Лодка легла на подъеме в сторону берега: нос — выше, корма — ниже. Стрелки часов показывали 11.25.

— Прекратить все работы, соблюдать тишину!

Мы притаились, ожидая ухода нашего преследователя. Старший акустик Фуртас докладывал о происходящем наверху. Да и я сам, надев запасную пару наушников, отлично слышал, как противолодочный корабль метался в море, беспорядочно сбрасывая глубинные бомбы. Видимо отчаявшись восстановить контакт, направился на запад. Когда он подошел к мысу Нордкин, где мы позавчера поставили мины, раздался взрыв, шум винтов резко оборвался и наступила тишина. Стало ясно — охотник за подводными лодками прекратил свое существование. Жаль, что мы не видели это собственными глазами, без чего трудно доказать его гибель[20].

Итак, мы можем наконец заняться своими делами, а они, прямо скажем, незавидные: лодка лежит на большой глубине, в носу глубиномер показывает 110, в корме — 120 метров[21]. Уровень воды во втором отсеке доходит до третьего яруса коек, ее здесь более 70 тонн, в то время как продуть остатками сжатого воздуха можно только около 10; в двух носовых отсеках находится тринадцать человек экипажа и в третьем, хотя и не затопленном, еще пять; пробоина остается незаделанной, и прекратить поступление воды пока не представляется возможным.

Мы лежим у норвежского берега, занятого коварным и сильным врагом. Командование флота и бригады ничего не знает о нас и не может прийти к нам на помощь.