В черной пасти фиорда
В черной пасти фиорда
Поднимаю перископ, осматриваюсь. Перед нами Порсангер-фиорд — один из самых больших заливов на севере Норвегии, он тянется в южном направлении на 60 с лишним миль (111 км). Слева от нас виднеется заснеженная горная цепь; обрываясь в море, она образует восточный входной мыс Сверхольтклуббен. Справа — остров Магерё, ограничивающий залив с запада. Известный уже читателю мыс Нордкап находится на северной стороне этого острова.
Короткий зимний день медленно угасал. Да, по существу, его и не было — мы находимся за 71-й параллелью, где солнце в это время года не всходит, а утренние сумерки незаметно сливаются с вечерними.
Наша лодка покинула базу во второй половине декабря 1943 года и, вот уже второй день после перехода, маневрирует перед заливом. Мы тщательно изучаем систему противолодочной обороны противника: определяем курсы его дозорных кораблей, наблюдаем за полетами самолетов, уточняем место береговых постов наблюдения и артиллерийских батарей. Все это необходимо для выполнения основного задания: нам предстоит прорваться в фиорд и поставить там мины. Командир БЧ-1–4 Башкинов наносит на карту данные моих наблюдений, которые я передаю ему из рубки.
Мы идем самым малым ходом. В центральном посту не слышно даже вращения винтов своей же лодки. В отсеках тишина. Как будто мы выполняем зачетное упражнение в мирное время. Такое спокойствие, однако, обманчиво. Обстановка может в одно мгновение измениться. Стоит дозорному кораблю, за которым я внимательно слежу, обнаружить нас — и все пойдет по-иному.
На доразведку обычно уходит день-два, в зависимости от обстановки. Еще до похода нам было известно расположение минных полей, а также подводной гидроакустической станции противника. Теперь мы установили метод действия самолетов и дозорных кораблей и их курсы, галсы. Пора приступать к выполнению задания.
Беру контрольные пеленги и в последний раз вглядываюсь в лежащий перед нами фиорд. Вход в него на фоне чернеющей дали представляется пастью огромного чудовища. Но завтра мы проникнем через нее в военно-морскую базу гитлеровцев. Я твердо убежден: никто из нашего экипажа не дрогнет, не потеряет самообладания.
Опустив перископ, перехожу в центральный пост, направляюсь к Башкинову. Сюда же подходят старший помощник Новожилов и старший инженер-механик Горчаков. Объявляю им решение: завтра прорываемся в фиорд, а сейчас отходим в море на зарядку аккумуляторной батареи.
Ранним утром, в темноте, лодка подходит к Порсангер-фиорду. Выждав подходящий момент, мы незаметно, в надводном положении, следуем за кормой дозорного корабля противника и оказываемся в заливе. Перед рассветом погружаемся и идем далее на глубине.
Время тянется томительно долго. Двигаемся самым малым ходом, экономя электроэнергию. Да и меньше шума: надо строжайше соблюдать скрытность. Объявлять боевую тревогу нет смысла: выполнение задачи займет почти сутки. Вахта сменяет вахту. Прием пищи также происходит по расписанию. В отсеках, на первый взгляд, обычная рабочая обстановка. Но люди насторожены, готовы к любой случайности. В фиорде то и дело появляются мотоботы, буксиры, небольшие почтово-пассажирские суда — пакетботы. А когда эти мелкие суда проходят над нами, лодка уходит на глубину.
Вот и полдень.
— Прослушать горизонт!
— Двадцать градусов справа по носу шум винтов мотобота! Дистанция тридцать пять — сорок кабельтовых, остальной горизонт чист! — докладывает старшина 2-й статьи Петр Фуртас.
— Всплывать на перископную глубину!
Несколько ступенек вверх по трапу — и я в боевой рубке.
В фиорде довольно пустынно. Дозорного корабля уже не видно. Справа, под западным берегом, стуча движком, тащится рыболовный бот.
Мы находимся на траверзе пролива, отделяющего остров Магерё от материка. Здесь бывал экипаж подводной лодки «Л-22» во главе с капитаном 3 ранга В. Д. Афониным. Дальше в залив не проникала ни одна наша лодка, а нам предстоит еще долгий путь.
Замечаю противолодочный самолет, летящий на низкой высоте. Вот-вот он будет над нами, и я опускаю перископ.
— Погружаться на глубину пятьдесят метров!
Так проходит весь день. Темнеет, перископом пользоваться невозможно, и мы идем по счислению.
Сижу на разножке, обтянутой парусиной, и прислушиваюсь к учащенному дыханию людей. Кислорода не хватает. Одуряющая углекислота вызывает в голове ощущение тяжести и тупой боли, в ушах слышится звон. Движения становятся замедленными.
Оглядываю окружающих: давно знакомые, родные лица. Своим видом они стараются показать, что все нормально. Меня всегда восхищает выдержка экипажа. Ведь люди знают, что мы находимся теперь в логове гитлеровцев, до моря далеко…
Впервые в походе матрос Петренков. Когда он пришел на лодку, я поговорил с ним. Оказалось, что он не знал обстановки, в которой ведется подводная война. В его представлении с выходом в море подводная лодка беспрерывно ведет бой, в ней стоит страшный грохот, кругом рвутся бомби, в пробитый корпус поступает вода и матросы своими толами закрывают пробоины. Я постарался доказать ошибочность такого рода взглядов.
И вот Петренков стоит в двух шагах от меня. Неподвижное лицо, покрытое мелкими бусинками пота, показывает, с каким трудом матросу удается сдерживать свое внутреннее волнение. Нет, он не трусит, напротив — рвется в бой, но ему не по себе от гнетущей тишины, от тяжелого, спертого воздуха, от той обстановки, которую он не ожидал встретить. В его глазах светится решимость бить врага, но не так. Ему хотелось строчить из автомата, бросать гранаты… Иначе говоря, он чувствовал потребность в физической нагрузке, а ее теперь не было.
Глядя на матроса, я еще раз убеждаюсь, что в моменты опасности тишина переносится труднее, чем шум и гвалт. Кричать легче, нежели зажать рот. И не случайно в рукопашном бою солдаты неистово орут. Так с древних времен. Только люди огромной силы воли действуют молча.
Замечаю — на Петренкова поглядывает и Новожилов. Он подзывает к себе молодого бойца и вполголоса начинает ему объяснять, почему необходима тишина и какое значение имеют минные постановки.
— Товарищ капитан третьего ранга, — обращается ко мне Башкинов, — глубина не соответствует счислимому месту. Нас сносит…
Гляжу на часы. Что ж, наступает полная темнота. Время всплывать.
— Прослушать горизонт!
— Вблизи шумов нет!
При всплытии лодки в стане врага командир рискует первым. На всякий случай предупреждаю старпома, чтобы он был ко всему готов.
Условливаюсь с Горчаковым: если пойдем под дизелем, то целесообразно продуть часть балласта, чтобы оголить газоотводные отверстия. Дело в том, что эти отверстия, окажись они под водой, издают выхлопы — глухие, но далеко слышимые удары, которые легко обнаруживаются гидроакустическими станциями. Правда, при продувании части балласта корпус лодки подвсплывет — кроме рубки на поверхности покажется палуба, от форштевня до кормы. И все же я выбрал этот вариант.
— Всплывать!
Отдав команду, я тут же поднимаюсь по трапу к рубочному люку. От резких движений сердце работает учащенно, дыхания не хватает, но я думаю только о том, что меня ждет наверху.
Сильно ударяет по барабанным перепонкам — это сняли через шахту вентиляции излишнее давление в лодке. Значит, мы уже на поверхности. Развертываю кремальеры, выжимаю, как штангист, тяжелую крышку люка вверх и выскакиваю на мостик.
Осматриваясь, глубоко вбираю в себя пьянящий чистый воздух. Сплошная темнота. Но заснеженные берега с темными пятнами и прожилками на крутых склонах выделяются четко. Горят маяки: очевидно, гитлеровцы считают себя в безопасности. Неужели их ничему не научили прорывы наших лодок в фиорды?
Выясняется, что нас снесло совсем немного. Лодка ложится на курс, ведущий на середину пролива; это между островом Стуре-Тамсё и восточным берегом фиорда. А для определения места штурман берет один пеленг на островок Лилле-Тамсё, а другой — на мыс Эстре-Порсангнесег.
Я наклоняюсь к люку и передаю сразу несколько приказаний:
— Товсь левый дизель… Провентилировать отсеки… Сигнальщика наверх!
Сигнальщик мгновенно выскакивает из люка.
— Наблюдение вести внимательно, — напоминаю я ему, хотя понимаю — Владимир Митрофанов не подведет.
Подправив курс, мы снова двигаемся на юг. Работает левый дизель, с тем чтобы выхлоп был направлен в сторону малообитаемого берега: вряд ли там могли находиться вражеские посты.
Проходит около двух часов. Время от времени в фиорде появляются катера, мотоботы. Мы следим за их движением, но они, точно слепые котята, не видят нас на фоне берега, покрытого снегом.
Незаметно приближаемся к району военно-морской базы фашистов. Но тут неожиданно налетает» снежный заряд, и все скрывается в вихре белых хлопьев. Снежный заряд на Севере явление особенное. Он начинается внезапно, без каких-либо предисловий. Снежинки не падают, а пляшут в каком-то диком, необузданном танце, и кажется, они никогда не долетят до земли или воды, так и будут беспрерывно крутиться в воздухе.
— Стоп дизель, левый электромотор самый малый вперед, акустику внимательно слушать!
Объявляется боевая тревога. Мы идем, как незрячие, хотя смотрим во все глаза, рискуем разбиться о приглубые берега, островки и скалы или столкнуться с неприятельским кораблем. Стопорить двигатель нельзя: без хода лодка становится беспомощной.
Проходит полчаса, а пурга не унимается. В лицо больно ударяют снежинки, глаза слезятся, а мы продолжаем, не отрываясь ни на секунду, напряженно всматриваться в белесую мглу.
— Курсовой ноль градусов шум винтов! — докладывают снизу.
И почти одновременно впереди по носу появляются отличительные огни. Видны оба бортовых, зеленый и красный, значит, судно идет прямо на нас. Расстояние дьявольски мало, времени на обдумывание — доли секунды. Вот когда буквально применимо выражение: промедление смерти подобно.
— Срочное погружение!
Людей с мостика как ветром сдуло, за ними и я прыгнул вниз. Лодка стремительно нырнула под идущий навстречу корабль.
Безмолвно стоим в центральном посту и, затаив дыхание, прислушиваемся к глухим стукам двигателя проходящего над нами судна. И каждый мучительно думает: жизнь или смерть? Заметили лодку или нет? Если да, то по всей базе немедленно будет объявлена тревога, набегут корабли, и нам вряд ли удастся вырваться в море: мы слишком далеко втянулись в фиорд.
Ритмичный шум винтов доказывает, что нас не заметили. Еще раз настороженность и готовность экипажа к решительным действиям спасают лодку.
Звуки судового двигателя затихают. Лодка снова всплывает. К нашей радости, снежный заряд прошел, показались берега. Запустив дизель, мы двигаемся дальше.
При входе в пролив между островом Стуре-Тамсё и восточным берегом фиорда снежный заряд с новой силой набрасывается на нас. Погружаться здесь опасно, не лучше и находиться на оживленной трассе. Лодка развернулась и спряталась за островом.
Прикидываю: скоро полная вода, на этот момент рассчитана минная постановка. Где же ее осуществить? Начальник штаба бригады капитан 1 ранга Б. И. Скорохватов рекомендовал поставить заграждение в проливе между островом Стуре-Тамсё (за которым мы сейчас находимся) и западным берегом фиорда. Там и поставим, только чуть выше — перед бухтой Странбукта.
Вскоре, как по заказу, снегопад прекращается. Становится светлее. На полуострове, недалеко от нас, отчетливо просматривается селение Репвог. В некоторых домиках светятся окна. Кто там? Фашисты, враги, или мирные жители — норвежские рыбаки?
На мостик поднимается старпом Новожилов и, подойдя ко мне, приглушенно говорит:
— Команда давно поднята по боевой тревоге. Может быть, поставить вахту? Или дадим отдохнуть хотя бы одной смене?
— Нет. Скоро начнем минную постановку. Будем выполнять ее в надводном положении.
Евгений Васильевич пожимает плечами.
— Чему вы удивляетесь? — спрашиваю его.
— Не припомню случая, чтобы мины ставили внутри фиордов в надводном положении, да еще так далеко от входа…
Да, мы находились почти в 24 милях от моря. Ставить мины в надводном положении — это, конечно, риск. Однако ночью под водой невозможно определить границы и положение заграждения, а ведь в минном деле самое важное — точность.
— А у вас есть основания для возражения? — снова спрашиваю Новожилова.
— Нет, только не изловили бы нас на этом. Башкинов докладывает:
— До полной воды остается двадцать пять минут.
Еще раз прикидываю: места здесь приглубые, и суда держатся вплотную к берегу. Следовательно, к нему надо подойти как можно ближе. Сразу же после разворота и начинать. Границы постановки штурман засечет по компасу на мостике.
Лодка проходит недалеко от островков Липле-Тамсё и Шехольмен, направляясь к западной стороне фиорда.
Начинаем приближаться к берегу. Он ясно виден, четко выделяются оголенные от снега места. Горы стоят стеной, и кажется, что не лодка, а темная скалистая масса жутко и неотвратимо надвигается на нас. Это действует на рулевого, переведенного на мостик; Григорий Мирошниченко, очень опытный, закаленный в походах старшина 2-й статьи, невольно уклоняется в сторону.
— Точнее держать на курсе, право не ходить!
— Есть…
Мне, признаться, тоже нелегко. Волнуюсь. Ведь при малейшей ошибке лодка вылетит на камни. А мы подходим все ближе и ближе. Груды камней, торчащие перед урезом воды, совсем рядом. Несмотря на ночь, я вижу легкие всплески на прибрежных рифах. Диомид Васильевич Башкинов стоит за моей спиной, пытается что-то сказать, но молчит, дыша мне в затылок. Лодка так сблизилась с берегом, что у меня дух захватывает. Но надо подойти еще немного…
— Право на борт!
Обычная задержка с началом поворота действует на нервы, сосет под ложечкой, во рту становится сухо. Я крепче сжимаю руками поручни. Но вот форштевень медленно покатился вправо. В конце поворота отдаю команду:
— Ставить мины!
— Есть, ставить мины! — репетуют снизу, и тотчас под ногами ощущаю легкий толчок.
— Первая вышла!
В кормовом отсеке минеры — старшина 1-й статьи Наум Величко и матрос Николай Юров. Работают они ритмично, четко, беспокоиться за них не приходится: специалисты отличные, да и техника надежная.
Через определенные, заранее рассчитанные промежутки времени сбрасываются мины; одна за другой они уходят на глубину, чтобы потом подвсплыть и, оставаясь под водой, обратиться в грозную опасность для врага.
— С правого борта мотобот! — докладывает акустик. Присматриваюсь к мотоботу. Идет он далеко и вроде не мешает нам.
— Пассажирское судно, идет на пересечку курса! — снова слышится доклад.
И это в то время, когда мы на боевом курсе! Ну как тут не чертыхнуться! У нас нет ни малейшего желания прерывать минную постановку.
По нашим расчетам, судно должно пройти впереди лодки.
Расстояние сокращается. Теперь мы хорошо видим этот небольшой пароходик. На его освещенной палубе маячат одинокие человеческие фигуры. Одна из них перемещается к поручням. Нет сомнения — это гитлеровский офицер. Оп смотрит в нашу сторону. Мы замираем: увидит нас или не увидит? Офицер, докурив сигарету, выбрасывает окурок за борт. Несколько секунд он еще оглядывает окрестности, затем скрывается во внутреннем помещении.
Пароход в каких-нибудь пяти-шести кабельтовых. Как нам быть? Погружаться? Но этим, пожалуй, скорее себя обнаружишь: когда лодка уходит под воду, вокруг нее образуется пена, заметная в темноте. Да и шуму много — от выходящего из цистерн сжатого воздуха.
Решаю не прерывать постановку мин, не прятаться под воду. Это решение казалось тогда оправданным: мы посчитали, что в темноте, среди островков и торчащих из воды камней, обнаружить лодку не так-то просто. И действительно, пароход проследовал мимо, не заметив нас.
Но вот последняя мина выходит из трубы, и Башкинов засекает границы минной постановки. Затем запускаются оба дизеля — лодка средним ходом направляется к выходу.
Чтобы избежать внезапной встречи с противником, мы время от времени стопорим двигатели и акустик прослушивает горизонт. В одно из таких прослушиваний поступил доклад: неподалеку работают дизели, но шумы винтов отсутствуют. Что бы это могло быть? Скорее всего подводная лодка, стоящая на якоре и производящая зарядку аккумуляторной батареи. Сигнальщик Григорий Матвеенко вскоре доложил, что он видит на восточной стороне фиорда нечто похожее на силуэт подводной лодки. Сначала я обрадовался: кроме минной постановки совершим еще и торпедную атаку. Но тут же берет сомнение: откуда здесь быть подводной лодке? И все же объявляю боевую тревогу. Под электромоторами, на малом ходу, мы начинаем выходить в атаку. Увы, «подводной лодкой» оказалась темная скала, а шум издавал небольшой водопад, струи которого, ниспадая в воду, создавали иллюзию работающих двигателей.
Вот до чего доводит нервное перенапряжение: в каждом темном пятнышке нам чудится враг. Мы дали возможность отдохнуть сигнальщику и акустику — их подменили товарищи. В приказном порядке пришлось отправить в каюту и старшего лейтенанта Башкинова: он почти сутки находился на ногах. Штурманскую вахту теперь нес лейтенант Иванов.
Мы снова запустили дизели и благополучно вышли в море, а далеко за полночь достигли района зарядки аккумуляторных батарей,
Я оставался на мостике. Несмотря на смертельную усталость, спать не хотелось. На душе было легко и радостно: экипаж целые сутки находился в глубине черной пасти фиорда и вернулся победителем. Риск и опасность были позади.
Пополнив запасы энергии аккумуляторной батарея, мы снова вышли на поиск объектов атаки. Опять заходили в Порсангер-фиорд, надеясь обнаружить там подходящую цель, заглядывали в бухту Хельвик и порт Хоннингсвог, курсировали вдоль северного берега острова Магерё, проникали в Камё-фиорд, в бухты Дукс-фиорда, в Кнившербукту… Однако корабли и транспорты противника нам не попадались.
Матросы, старшины и офицеры бдительно, с большим старанием несут службу. Вместе с нами на лодке находится флагманский врач бригады майор медицинской службы З. С. Гусинский. Он помогает военфельдшеру Значко, следит за здоровьем личного состава и, кроме того, проводит научные изыскания в области регенерации воздуха, обитаемости экипажа (Гусинский трудится над этой темой и поныне).
Проходит несколько дней, и мы получаем новое боевое задание. Но прежде чем рассказать о нем, я должен ввести читателя в курс обстановки, сложившейся на морском театре боевых действий.
Гитлеровцы держали на Севере несколько крупных кораблей (линкоры, крейсера) с задачей прерывать морские коммуникации между Советским Союзом и его союзниками. Тактика использования этих кораблей заключалась в том, чтобы выскакивать из шхер и неожиданно нападать на конвои, проходившие к северу от Норвегии. Фашистских захватчиков соблазняла перспектива легкой победы над судами торгового флота. Они, конечно, помнили, что летом 1942 года только из-за угрозы нападения линкора «Тирпиц» конвой «PQ-17» был брошен английским эскортом на произвол судьбы. Но это на совести британского адмиралтейства, отдавшего преступный приказ. Между тем конвой можно было спасти. Ведь именно тогда подводная лодка «К-21» под командованием капитана 2 ранга Н. А. Лунина, Героя Советского Союза, смело вышла в торпедную атаку на «Тирпиц», заставив его поспешно вернуться в базу.
Корабли противника всегда получали достойный отпор от моряков нашего флота. Напомню широко известный факт: в августе 1942 года фашистский тяжелый крейсер «Адмирал Шеер», пытавшийся нарушить наши арктические коммуникации и захватить Диксон, был встречен дружным огнем сторожевого корабля «Дежнев» и береговой батареи 152-мм пушек. Крейсер не выдержал североморского удара; получив повреждения, он вынужден был покинуть Карское море.
Теперь, в конце декабря 1943 года, гитлеровцы снова решают предпринять операцию. На этот раз в море вышел линейный корабль «Шарнхорст». Его исчезновение из Альтен-фиорда стало известно командованию флота. Было решено перекрыть пути отхода линкора. Подводным лодкам «К-21» и «Л-20» приказывалось находиться у проливов, образуемых островами Ельмсё, Инге и Рольвсё, и атаковать «Шарнгорст» при его возвращении с моря.
Мы находились неподалеку и уже через несколько часов прибыли в указанный район. Погода стояла отвратительная: мороз, свежий, порывистый ветер, крупная волна, видимость при снегопаде падала до нуля.
Воскресный день 26 декабря оказался черной пятницей для «Шарнгорста». Не удалось ему поживиться сразу двумя конвоями (один, с полным грузом, шел в Мурманск, другой возвращался на запад). Сам же линкор оказался в ловушке и был потоплен английскими кораблями, возглавляемыми адмиралом Фрэзером.
Мы продолжаем курсировать перед проливом. Волны окатывают лодку, обмывая палубу, а мостик и антенны обрастают льдом. Это опасно: создается положительная плавучесть при погружении. Наверх вызываются свободные от вахты бойцы для сколки льда.
На верху мостика, с правой стороны, в стойку вцепился матрос Илья Певко. Он чем-то острым откалывает намерзшие сосульки. С левой стороны сбрасывает лед старшина 2-й статьи Николай Николаенко. Выглядит все это довольно мирно. И вдруг…
— Слева по корме два эсминца, дистанция пять кабельтовых! — докладывает сигнальщик.
Через минуту эсминцы окажутся у борта лодки — либо таранят, либо пройдут рядом и сбросят под нас серию глубинных бомб; в том и в другом случае результат будет один… Решение надо принимать мгновенно.
— Срочное погружение!
Пока вахтенные спускаются вниз, я еще раз всматриваюсь в эсминцы. Идут они на предельной скорости. Из-за волны и сильного ветра буруны у форштевней распыляются, водяные брызги обдают корабли буквально целиком. Казалось, они покрыты белым саваном. Из-за такой пелены далеко не увидишь…
Уйдя под воду, мы делаем поворот в сторону эсминцев, надеясь все же атаковать. И тут же убеждаемся: винты кораблей грохочут почти прямо над нами, а стрелять по корме удаляющегося противника бесполезно. А как хотелось победы!
Вскоре нас отозвали с позиции. Пришли мы в Полярное 31 декабря и здесь встретили Новый, 1944 год.