В мире идиотов

В мире идиотов

Он всю жизнь до пенсии был военным танкистом, настоящий полковник. И еще, он — единственный внук великого писателя Ярослава Гашека. Так и живет в своей трехъярусной квартире, на окраине Праги: с книгами великого деда и его Швейком. Они здесь везде. Целая комната-мансарда выделена под своеобразный музей Швейка.

По опросам, что ассоциируется у чехов с названием их страны, третье место после чешского пива и хоккейной сборной упорно держит Швейк. Бравый солдат, похождения которого Ярослав Гашек надиктовал перед смертью.

Швейк надолго пережил своего автора.

Люди живут в конъюнктурном мире.

Потому и умирают одноразовые. Гашек: конформизм или конькюнктура — несовместимы. Ни при его жизни, ни даже после неё.

Рихард, его внук, говорит с горечью о том, что его дед, уже известный писатель, но бунтарь, в духе начала двадцатого века, был коммунистом и участвовал в русской революции.

А это сегодня не модно.

Зато его рассказы, Швейк и яркая короткая жизнь так и остались — над временем. Хотя, кроме бумаги и друзей-забулдыг они, оба, ничего не имели. Ни Швейк, ни сам Гашек даже на машине не ездили. В небольшой городок Липнице, в глубинке страны, в августе 1921 года они приехали на поезде.

Причем накануне, Гашек просто вышел из дома, чуть ли не в халате, за пивом, встретил знакомого, поговорил и… поехал.

Он остро захотел сбежать от всех и вся. Подальше от унижений, преследований, нищеты и своих женщин, чтобы дописать давно задуманную и уже начатую историю бравого солдата Швейка.

Героя всех времен и народов, живущих в том же идиотизме, что и Швейк. Как и сам Гашек.

Тоже, кстати, не подарок.

Еще до фронта он как-то поселился в одном отеле Праги под именем… Лев Николаевич Тургенев. На вопрос зачем он приехал в Прагу, Гашек указал… «ревизия австрийского генерального штаба.» Политически бдительная обслуга занервничала и сообщила о подозрительном постояльце. Гашека забрали в полицию. И забирали потом постоянно.

Даже свой полк, идущий на фронт, Гашек нашел в военной форме, но в цилиндре. Кроме того, писатель издевательски симулировал ревматизм. Его признали дезертиром, но отложили наказание до конца войны. Империи нужны были солдаты, а не заключенные.

— Когда мой отец родился, в 1912 году, дед начал праздновать это событие. Взял с собой в шинок новорожденного. Потом пошли в другой, в третий. И везде праздновали, пили за здоровье малыша. Только через три дня, уйдя из дома и не вернувшись, Ярослав схватился, что где-то забыл сына.

Ребенка нашел потом тесть и стал, не в первый раз, настаивать на разводе дочери. Моя бабушка, его жена, Ярмила Майерова до этого уже созрела. Они встречались несколько лет, но Гашек сначала был активным анархистом, потом объявил себя буйным атеистом, печатался, смеялся над государством и государственными чиновниками, ночевал, где попало и совсем не хотел остепеняться.

После рождения моего отца, своего сына, он фактически не жил с женой до того, как ушел на фронт Первой мировой войны.

Пропавший потом в войне и в русской революции на пять лет, Гашек, с подачи мамы, стал для подрастающего сына геройски погибшем в бою легионером-белочехом, которые воевали с большевиками на стороне Колчака.

Хотя, на самом деле, он был одним из «интернационалистов», бойцом русской Красной Армии, мечтающим о мировой революции и всеобщей справедливости.

Но революция победила и… прошла.

Скорее всего, реальность оказалась скучнее и страшнее мечты. Однако не исключено, что он вернулся в Чехию уже не просто «домой», но и с заданием Коминтерна способствовать революции.

— До возвращения из России деда Рихард, мой отец, его не видел и Гашек должен был скрывать перед мальчиком, кто он. Это было условие жены. Но однажды Гашек сказал, что знет всё на свете. И отец ухмыльнулся

— Господин редактор, вы такой глупый. Разве можно всё знать?

— Это хорошо. Это мой настоящий сын, — сказал Гашек и, нарушив слово, данное жене, открылся, кто он есть.

Впрочем, это ничего не изменило.

До тридцати одного года жизни, до войны, Гашек жил фактически в богемных пражских кабачках, смешил людей, писал, влезал в проблемы с полицией и разные авантюры. Он везде писал, редактировал газету анархистов, выпускал пять журналов, сочинял рассказы, однажды делал одновременно полностью два издания под разными именами.

Известно до ста двадцати его псевдонимов.

Но ответственность за других Гашек брать не хотел. Жена и дети ему были не нужны. Зато он сам оказался нужен сначала на фронте Первой мировой войны, а затем и русской революции.

— Это уже история. И его судьба. У деда был свой путь, который он выбрал. Если бы Гашек не прошел свою одиссею, то не написал бы такую честную и смешную книгу о жизни, как Швейк.

До войны он был анархистом. В России издавал журнал, которым руководил Троцкий. В Иркутске был комиссаром в армии. Служил и с Тухачевским. Был даже комиссаром города Бугульмы, в Поволжье. Издавал газету для бурятов и китайских красноармейцев.

Гашек потом написал, как проходили эти жизненные процессы. Но к власти в России вскоре пришел Сталин. Думаю, он вовремя случайно успел уехать. Гашек написал в смешной форме о том, что происходило в то время и в России, и в Чехии. А власть, любая, хотела своего Швейка, а не того, каким он был в книге.

Из России он привез в Прагу только Шулечку, новую русскую жену. И больше ничего. Когда он вскоре пришел к своей чешской жене, Ярмиле, моей бабушке, то она спросила

— Что ты привез с собой?

— Только подушку — ответил он, имея в виду Шулечку.

Разгромленные чешские «красные» считали его чуть ли не провокатором. А бывшие легионеры, приехавшие из России с деньгами, пытались посадить Гашека по обвинению в измене Родине и двоеженстве.

— Был такой Рудольф Лидек, он добивался ордера на арест Гашека. Легионеры не давали ему прохода, едва не избили однажды. Во время русской революции из чехословацких военнопленных был создал легион, сорок тысяч бойцов и через Сибирь, в обратную сторону, их направили… домой. Чехи восстали. В Казани они захватили часть золотого запаса России. И в Чехии потом не случайно были банки легионеров, бывших белочехов, как из называли в России. А Гашек все знал и потому был опасен для них. Но он оказался снова одинок и без денег. И ему было не до борьбы. Да и объединяться уже было не с кем.

После русской революции и антирабочих репрессий вокруг были одни болтуны. И он, который не пил пять лет в России, снова запил и пошел по шинкам.

Чешская жена пыталась помогать ему, как редактор. Русская жена бегала по кабакам и вытаскивала его оттуда домой, хотя своего дома у них не было. Вскоре Гашек просто сбежал из Праги, как был, в домашних тапочках. От безденежья, одиночества, обвинений в кровожадности красных комиссаров-«людоедов» и отвернувшихся болтунов-товарищей.

Он уже болел. Алкоголь разрушал организм. Но и тогда Гашек все равно постоянно шутил и устраивал мистификации. То появлялся в женском платье. Но объявлял о своей смерти.

— Он даже создал в шинке свою «партию умеренного прогресса», которая потребовала введение в Чехии рабства и учреждение инквизиции. На выборах за нее проголосовали 38 человек.

И еще, дед трижды объявлял о своей смерти. То его якобы убил в корчме русский моряк бутылкой рома. То разорвали дикари в монгольских степях. Поэтому когда он на самом деле умер, никто в это сначала не поверил. Ему не было и сорока лет.

За три месяца до смерти он наконец впервые переехал в свой домик в Липнице, купленный за гонорары от первой книги о Швейке. Правда книгу все отказались издавать, назвав аморальной. И тогда дед, без денег, как-то создал свое издательство и издал Швейка сам. Весь тираж сразу раскупили и первый том переиздавался подряд четыре раза.

Перед смертью за ним ухаживала русская жена Шуленька, ласкательное от «Шурочка», которая только через три недели, не зная ни языка, ни страны, узнала, куда сбежал её муж.

Шуленька вышла потом замуж за молодого врача, который ухаживал за тяжело больным Гашеком. Она помогла ему получить образование и пока шли деньги за издания Швейка, врач жил с ней. Но после немецкой оккупации Швейка издавать запретили, денег не стало и она тронулась умом. Муж передал её в психиатрическую больницу, до конца жизни.

— Мой отец, сын Гашека, был архитектором. У мамы тоже была техническая специальность. Но она была дома. В пятидесятых годах, на волне сталинских репрессий, отца арестовывали. А я родился в 1949-ом году. Отец тоже пытался быть как мой дед, писал, показывал кому-то, но…

Я же полковник-танкист в отставке, хотя на самом деле всю жизнь проработал в военной чехословацкой газете. Со мной, как с внуком, и раньше, и теперь тоже многие хотят выпить пива, подружиться, как с Гашеком. Но я говорю — В семье достаточно одного гения…

О Ярославе Гашеке написано более тридцати книг. Его Швейка перевели на 58 языков. Швейку ставят памятники.

Памятнику самому Гашеку почему-то в Чехии не было, кроме одного, едва созданного и выброшенного после ухода от власти коммунистов. Гашек, как анархист и троцкист в русской революции, но пьяница и неудобный для всех гений — разгильдяй, до и после нее, официальной власти не нравился. Не вписывался в нужные (и нудные) каноны.

Только в 1989 году в Праге была названа улица его именем.

В 2005 году в Липнице поставили статую писателя напротив его первого и последнего дома. Но она поначалу долго лежала у местного аэродрома, сваленная вместе со статуей Ленина и чешского коммуниста-вождя Готвальда…

«Человек может остаться свободным на этом свете только в качестве идиота».

Я. Гашек