Глава IV Война

Глава IV

Война

Письмо от детдомовцев пришло во Владивосток 22 июня. И Левка тут же сел за ответ.

«Дорогие ребята! Я жив-здоров. Работаю и учусь в школе, кончаю ее. Если бы вы знали, как я рад, что у вас все в порядке! Когда меня в начале сорок первого приняли в комсомол, я получил телеграммы из разных цирков. У меня замечательные друзья — Волжанские и Сандро Дадеш. Дадеш отлично рисует. У нас выходит стенгазета «Арена», мы ее вместе оформляем.

Очень интересно ездить. После отпуска, который я провел у Волжанских в Иванове, побывал во многих городах.

Я очень много репетирую. Володя хочет сделать из меня настоящего артиста. Сегодня в восемь вечера у нас премьера. Ну, вот, пожалуй, и все!

Привет воспитателям.

Мы остановились в гостинице «Челюскин», но все равно пишите мне на цирк».

Около семи вечера он зашел за Волжанскими. Вскоре распахнулась дверь, и ворвался лилипут Вася.

— Ребята, война!

— Да ну тебя к черту! — не поверил Владимир.

Все пробежали в номер напротив. Из окна было видно, как мимо гостиницы мчались грузовики и трамваи, переполненные красноармейцами и краснофлотцами.

— Пошли в цирк, — сказал Николай.

Представление не состоялось: зрителей не было. Владивосток к ночи был уже в полной боевой готовности. Всюду затемнение. Только в одном из домов на Пекинской ярко горели окна.

— Закройте окна! Занавесьте окна! — закричали Левка и Владимир.

Не спеша выглянул пожилой японец. Улыбнулся.

— Засем паника? Все в порядке! — И задернул шторы.

— Тоже нападут, сволочи! — хмуро сказал лилипут.

Вскоре труппа Волжанских переехала в Москву.

Помимо выступлений в цирке, ежедневно по три-четыре раза артисты выступали в госпиталях.

Однажды, проходя по коридору госпиталя, тесно заставленному койками, Левка услышал, что кто-то зовет его. Он обернулся. В кресле на больших колесах сидел молодой человек с перекошенным контузией лицом.

— Подойдите, пожалуйста, сюда, с вами хотят поговорить, — сказал он, кивнув на койку рядом, на которой неподвижно лежал человек с забинтованным лицом.

Левка подошел.

— Говорят, вы из цирка? — спросил забинтованный раненый.

— Да.

— Кто вы?

— Осинский.

Раненый обрадовался.

— Я униформист Борисов. У Цхомелидзе был, помните? А Гусарова, ассистента коллектива, тоже помните, Левушка?

— Конечно.

— Убит... Под Смоленском, — сказал, вздохнув, раненый в кресле на больших колесах. — Вместе воевали... Однополчане... Вот так-то... Часто с Борисовым его вспоминаем... Мы двое в живых остались... Вот и привозит меня сестричка в это отделение побалакать. Главврач разрешил...

Борисов с трудом приподнялся на локтях. Его голос глухо звучал сквозь бинты.

— Познакомься, Левушка! Корешок это мой. Самосеев... Лев... А, Лев!.. Может, выступишь тут перед нашими? Тут, правда, одна слепота лежит, никто тебя не увидит, но это все равно... Мы хоть баян послушаем... Баянист-то с тобой?

— Здесь баянист...

— Ну, вот, видишь, до чего здорово! А я буду объяснять ребятам твои трюки. Я ведь всю твою работу помню... Все перед глазами...

— Обязательно выступлю! О чем разговор! — поспешно промолвил Левка.

Заиграл баянист. Раненые устроились поудобнее.

— Начинаю! — хрипло сказал Левка и сделал шпагат.

— Он сейчас гнется назад, делает мостик, — радостно объяснял Борисов.

Слепые захлопали.

Левка выпрямился, заплакал, не смог продолжать номер. Громче и громче играл баян. Медсестра тоже заплакала, отвернулась, словно слепые могли ее увидеть. Левка собрался с силами, быстро сделал мостик.

— А сейчас, — продолжал радостно объяснять Борисов, — очень трудный трюк: стоечка на локтях — ломанец! Правда, здорово?

Опять дружно зааплодировали. Самосеев нагнул голову, съежился в своем кресле на колесах.

Левка просунул голову между ногами, согнувшись назад.

— А сейчас он гнется. Вперед. Вдвое! Называется клишник. Верно объясняю? Здорово объясняю, а, Самосеев? Ты ведь видишь! Подтверди ребятам! Точно все, что я говорю?

— Точно.

Левка давно уже не исполнял тот номер, который видел когда-то униформист. А Борисов все объяснял и объяснял старую Левкину работу.

На другой день после долгих настояний Левке вручили наконец долгожданную повестку. Из военкомата в цирк он шел в приподнятом настроении. Наконец-то он будет драться на фронте! А после войны — снова в цирк! В родной цирк!

В цирке Левку встретил Дадеш.

— Где Волжанские? — спросил Левка.

— Уехали в госпиталь. Совсем недавно. И я только что с выступления.

Левка опечалился:

— Что же делать?.. Ведь мне уходить...

— Уже?

— Уже, Сандро... Немного подождать, конечно, могу... Может, вернутся...

Левка нервничал: а вдруг опоздают? Нельзя же, не простившись с Волжанскими, с Володей...

— Жалко расставаться, Левка, — вздохнул Дадеш. — Эх, вместе бы нам... Завидую тебе... Никогда никому не завидовал, а тебе завидую... Знаешь ведь, как я стреляю, какой снайпер? Не берут... Слышать даже не хотят... Обидно... Понятно, да?.. А я бы и разведчиком мог быть... Тебе не страшно?

— Меня ни за что не убьют, Сандро. Чувствую, что не убьют. Может, ранят. Тоже чувствую. А убить не могут...

Прошло полчаса. Волжанских не было. Левка заволновался еще сильней. Это заметил Сандро, сказал:

— Знаешь, Левка! Поеду-ка я в госпиталь, выступлю, заменю Волжанского. Отработаю за него. Скажу, что ты уходишь.

Левка посмотрел на друга с благодарностью, кивнул. Сандро молча снял с ноги часы, протянул их Левке.

— Что ты... Зачем?..

— Память будет, слышишь?.. На счастье... Особенные у меня часы... Здорово тикают. Послушай. Из коридора слышно, наверное. До свидания, Левка, до встречи, слышишь?

Он поцеловал Левку и, отвернувшись, быстро вышел из гардеробной.

«Сейчас чуть не заплакал, а как с Володей прощаться буду?» — подумал Левка.

«Неужели не вернутся, не простимся?» — волновался Левка. Часы, подаренные Дадешем, громко тикали. Взглянув на них Левка, решил: «Пора!»

Он присел на краешек стула и начал писать записку. От волнения сломал карандаш. Пришлось развязывать мешок, доставать нож. Написав несколько строк, он услышал в коридоре быстрые шаги. Кто-то остановился за дверью, не решался войти. Левка оторвался от записки, замер, сидел неподвижно, прислушиваясь.

Наконец дверь распахнулась и вошел Владимир. Он был бледен, глаза казались воспаленными.

К горлу Левки подступил горький ком. Почему-то сразу вспомнилось, как он во время их первой встречи в цирке пытался прикрыть следы босых ног.

Левка поднялся, скомкал записку, быстро засунул ее в карман.

— Готов? — только и сумел спросить Владимир.

— Готов, Володя...

Они стояли в тягостном молчании. Слышно было, как тикают часы, как ветер скрипит ржавым листом железа на крыше.

Владимир не выдержал:

— Двинули!

Они вышли за ворота, долго стояли рядом, не глядя друг на друга.

— Ну, привет... — еле слышно сказал Левка.

— До встречи...

Они не обнялись, не поцеловались, не протянули друг другу руки. Левка резко повернулся и пошел в сторону Трубной. Он шел все быстрее и быстрее, потом почти побежал. Владимир долго смотрел ему вслед.