4. Серьезные осложнения
4. Серьезные осложнения
Все планы нарушил звонок телефона, раздавшийся в номере рано утром. Марчковский машинально протянул руку к тумбочке, снял трубку и услышал:
— Вас просит срочно явиться генерал Гросс.
Собственно, ничего неожиданного в этом не было. Генерал часто поднимал полковника и среди ночи, и на рассвете, когда срочно нужна была консультация или какая-нибудь справка.
Марчковский наскоро побрился, надел мундир и спустился.
Гросс встретил его в халате, пригласил к раннему завтраку, за которым говорил о чем угодно: о погоде, о своей семье, о мучившей его подагре, но только не о деле, из-за которого поднял полковника спозаранку.
Покончив с завтраком, они уютно расположились в глубоких креслах. Генерал предложил сигару. Марчковский закурил, ожидая, что наконец-то сейчас генерал сообщит ему о цели вызова. Гросс, действительно, перешел к делу:
— Еще раз убеждаюсь, что у вас достаточно крепкие нервы, полковник. И выдержка. Вы с таким терпением ждете, что можно лишь позавидовать.
— Я думаю, что вы скажете, когда сочтете нужным, генерал, — заметил Марчковский.
— Но не волнуйтесь: ничего особенно страшного нет. И я не передумал относительно вашего отпуска! С завтрашнего дня неделя в вашем распоряжении. Вы заслужили отдых. И отправитесь отдыхать раньше, чем думаете. Через два часа, ровно в девять, Ламмердинг вылетает в Варшаву и возьмет вас в свой самолет, как и обещал. Все это столь неожиданно, что мне пришлось потревожить вас так рано.
— Это действительно неожиданно, — сказал Марчковский.
— Мой шофер вас ожидает. Захватите вещи и отправляйтесь к Ламмердингу. Времени у вас не так уж много.
Всего чего угодно ожидал Марчковский, но не такого поворота дела. Ведь он даже никого не может предупредить о своем неожиданном отъезде! Под угрозу ставится вся операция. Что делать? Отказаться? Это невозможно. И как ответить самому себе на вопрос: почему Ламмердингу понадобилось так неожиданно увезти его в Варшаву? А то, что тут козни Ламмердинга, Марчковский не сомневался. Может быть, у этой лисы возникли какие-то подозрения?.. Но Марчковский не давал никакого повода… Предательство? Этого полковник тоже не допускал. Что-то сболтнул Рышард? Не тайный ли он сотрудник Ламмердинга? Это, конечно, вполне вероятно. Уж слишком широкие возможности у молодого человека для его спекулянтских операций. Свободно гастролирует по разным городам и странам, получает необходимые пропуска… Так можно действовать, только находясь под покровительством влиятельных лиц!
Впрочем, об этом Марчковский размышлял и раньше. И, ведя разговоры с Рышардом, был весьма осторожен. Да и что может, в конце концов, сказать этот Вислянский о полковнике Марчковском? Что полковник проявил особый интерес к его, Вислянскому, знакомому? Никто не сможет доказать, что этот интерес обусловлен не коммерческими мотивами. Да кто вообще может доказать, что Марчковскому что-то известно о заданиях, которые выполняет этот знакомый Вислянского, если самому Марчковскому это пока неизвестно?! Хотя, конечно, если Рышард — сотрудник Ламмердинга, он может наболтать всякой всячины и вызвать у своего шефа подозрения насчет Марчковского… Однако подозрения еще не улики… Вот если Рышард расскажет — умолчит или расскажет?.. — об эпизоде в лесу…
— Ну что ж, — сказал генерал Гросс, — не буду больше вас задерживать. Желаю счастливого полета! Отдыхайте в своей Варшаве, но будьте умеренны, полковник, в развлечениях… Я понимаю, после наших тревожных будней все это необходимо. Но используйте время и для отдыха. Впереди много работы, много дел. Наберитесь сил, не растрачивайте их попусту!
— Благодарю за добрый совет, господин генерал. — Марчковский поднялся с кресла, щелкнул каблуками и вышел.
Он поднялся к себе в номер, собрал чемодан и спустился. Шофер генерала Гросса отвез его на Александерштрассе к полицей-президенту.
Ламмердинга там не оказалось. Марчковскому передали, что штандартенфюрер просил его прибыть прямо на аэродром. Марчковский пытался разобраться в мыслях, которые теснились в голове. Сейчас ему было совершенно ясно, что и приглашение Ламмердинга лететь в его самолете в Варшаву, и этот неожиданный отъезд — звенья одной цепи. Зачем Ламмердинг пригласил его лететь вместе? Марчковский знал, что этот хитрый и расчетливый человек ничего не делает просто так. Может быть, подозревая в чем-то Марчковского, он хочет держать его при себе, для собственной безопасности?.. Кто знает, какие замыслы у штандартенфюрера! Этого не знает, наверное, сам господь бог.
Но как быть с задуманной операцией? Как быть?.. Марчковский никого не сумел предупредить о своем внезапном отъезде. Он просто не имел для этого возможности. А если бы даже и имел, то выходить сейчас на связь было бы крайне опасно.
Выхода пока не было.
На аэродроме Марчковского встретили. Пришлось пересесть в другую машину, которая отвезла его в самый конец летного поля, где стоял самолет, охраняемый автоматчиками.
Ламмердинг был уже в салоне. Он поздоровался с полковником, предложил место рядом.
К штандартенфюреру подходили сопровождавшие его гестаповцы, он отдавал короткие распоряжения. Марчковский взглянул в иллюминатор и увидел, как подъехал с эскортом мотоциклистов закрытый бронированный фургон зеленого цвета. Из фургона вышли… шесть офицеров с портфелями в руках и направились к самолету…
Немало труда стоило Марчковскому сохранить самообладание, не дать дрогнуть на лице ни единому мускулу. Так вот оно что!.. Значит, офицеры абвера с оперативными планами полетят этим же самолетом! Всегда спокойный и уравновешенный, Марчковский почувствовал, как кровь прилила к лицу. Очень похоже было, что Ламмердинг почуял неладное и хитрейшим трюком обезвредил полковника, лишив его каких бы то ни было контактов.
Офицеры заняли места в заднем отсеке. И тут же взревели моторы. А несколько минут спустя самолет побежал по взлетной полосе и поднялся в воздух.
— Ну вот, — сказал Ламмердинг, — мы, как говорят летчики, легли на трассу. Теперь пожелаем друг другу счастливой посадки… И можем поговорить с вами, полковник, по душам…
Стараясь ничем не выдать своих тревожных мыслей, Марчковский повернул голову в его сторону. Ламмердинг смотрел на него в упор своими бесцветными глазами, упрятанными за стеклами пенсне.
— Мы доселе не разговаривали с вами по душам, полковник, — продолжал Ламмердинг. — У вас есть родственники, друзья? Вы к кому едете в Варшаву?
— Я одинок, господин штандартенфюрер. Друзей прежних я растерял. Зато приобрел новых друзей среди офицеров германской армии, чем и горжусь.
Ламмердинг кивнул головой.
— И в Варшаве у вас никого нет?
— Наверное, есть люди, с которыми я был когда-то знаком. Но я не поддерживаю с ними связи.
— Нас интересует один очень важный вопрос, — продолжал Ламмердинг. — В Польше существует два подполья. Одно ориентируется на Лондон, другое — на Москву. Может быть, вы знаете кого-нибудь из подполья?
— Я слишком далек от этого, господин штандартенфюрер. Ведь вы же знаете, я солдат и занимался делами фронта, а не делами тыла.
— Я знаю это. Но вы к тому же поляк и могли слышать о тех ваших соотечественниках, которые пытаются бороться с нами. Это утописты, обреченные на гибель. И не только во имя великой Германии, которая ценит вас, человека здравомыслящего, но и во имя спасения своих соотечественников вы могли бы оказать нам немалые услуги. Вы едете отдыхать. Нельзя ли возобновить в Варшаве некоторые прежние знакомства?
— Я военный, господин Ламмердинг, а не тайный агент, — резко ответил Марчковский.
Штандартенфюрер усмехнулся:
— Я и не хочу предлагать вам стать тайным агентом. Для этой цели у нас достаточно других людей. Но, установив контакты с лицами, связанными с подпольем, — а я думаю, это не составило бы для вас особых трудностей — вы могли бы оказать помощь Германии.
— Я не совсем вас понимаю, господин штандартенфюрер.
— Скажите, полковник, вы искренне преданы нашему делу?
— По-моему, я доказал это.
— Вы правы. Так вот, ради нашего дела и ради гуманной цели — предотвращения гибели множества людей вы должны взять на себя ответственную миссию. (Садист и каратель, руки которого были по локоть в крови, говорил о гуманизме!) По имеющимся у нас данным, в подполье зреет мысль о восстании. Она зреет и среди тех, кто находится под влиянием коммунистов, и среди сторонников лондонской эмиграции. Чтобы не допустить бессмысленных жертв, надо вбить клин между этими группировками, предотвратить восстание. Вы знакомы с генералом Бур-Коморовским?
— Был знаком когда-то.
— Генерал сейчас в подполье… Надо найти пути к нему. Надо убедить его в том, что коммунисты для него, для Армии Крайовой, для Польши представляют самую большую опасность. Бур-Коморовский должен понять это. Он должен понять, что ему более выгоден союз с нами, чем с коммунистами.
Марчковский молчал. Ламмердинг сверлил его глазами.
— Да, самый страшный враг для нас — коммунисты. Генерал — умный человек, он знает это и не должен упускать из виду никогда, бросая на чашу весов возможные решения. Нам следует усилить пропаганду среди польского населения, которое подчас забывает о том, что главная угроза для европейской цивилизации идет из Москвы. Надеюсь, теперь вы поняли, о какой помощи я хочу вас просить?
— Все это весьма неожиданно, господин штандартенфюрер. Я должен подумать прежде всего о своих возможностях. Я не привык принимать опрометчивые решения.
— Конечно, конечно, вам следует подумать, — согласился Ламмердинг. — Не скрою, что задание сопряжено с опасностью. Я дам вам номер телефона, чтобы вызвать помощь, если она понадобится. — Он протянул полковнику листок с номером телефона. У него все было предусмотрено заранее.
Марчковский извинился, закурил и направился в хвостовую часть самолета. У входа в соседний отсек его вежливо остановил эсэсовец:
— Господин полковник, ходить по самолету не разрешается. Курите, пожалуйста, на своем месте.
Даже здесь, в специальном самолете, офицеров абвера, везущих оперативные планы, тщательно охраняли.
Марчковский вернулся на свое место. Около Ламмердинга стоял офицер, слушавший указания штандартенфюрера. При приближении Марчковского он быстро закончил разговор, но полковник успел услышать последние фразы:
— Маршрут штабного самолета будет сообщен вам завтра утром. Вылет тотчас же…
Итак, офицеры абвера не полетят дальше на самолете Ламмердинга. Из Варшавы они отправятся в штабном самолете, маршрут которого будет сообщен только накануне отлета… Значит, еще есть какие-то шансы… Ничтожные, но есть…
— Господин Ламмердинг, а вы надолго в Варшаву, если это не секрет? — возобновил разговор Марчковский.
— Возможно, дела задержат меня на несколько дней, — подумав, ответил Ламмердинг. — Если я вам буду срочно нужен, звоните по номеру, который я вам дал. Назовите себя и попросите связать со мной. А через две недели надеюсь встретить вас в Полоцке.
Самолет подлетал к Варшаве.
Марчковский смотрел в иллюминатор, чувствуя, как охватывает его волнение, которое он испытывал всегда, ожидая встречи с родным городом…
Самолет пошел на посадку. В конце взлетной полосы остановился и замер. Пилоты открыли выход. Шестеро офицеров со штабными портфелями спустились на землю.
Марчковский видел в иллюминатор, как одна за другой подкатывали к самолету машины, как каждый офицер передавал в раскрытую дверцу портфель и возвращался в самолет: офицеров меняли, продолжать рейс на штабном самолете предстояло другим.
Машины отъезжали, сопровождаемые мотоциклами с колясками, в которых сидели автоматчики.
Ламмердинг попрощался с Марчковский.
— Не забывайте о нашем разговоре, полковник, — напомнил он. — И не теряйте времени. Оно очень дорого.
Штандартенфюрер спустился по трапу и сел в подрулившую к самолету машину. За ней подкатили еще две машины, в которые уселись спутники Ламмердинга.
Марчковский оглядывался по сторонам, соображая, как ему выбраться через летное поле к выходу с аэродрома, но в это время около него затормозил автомобиль и шофер окликнул:
— Прошу, господин полковник!
Марчковский узнал Курта, того самого шофера, который возил его по Варшаве, когда он несколько дней назад останавливался здесь на сутки.
— Опять вы! — улыбнулся Марчковский.
— Господин полковник, я не только шофер, но и телохранитель, — ответил Курт. — Приказом штандартенфюрера я поступаю в ваше распоряжение.
Курт отвез его в гостиницу. Марчковский отпустил машину. Медлить было нельзя. Надо было действовать. У него оставалось слишком мало времени. Что же ему делать?
Выход был один — встретиться с Дедом.