1. Кто такой Ландович?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Кто такой Ландович?

В низкой бревенчатой избе, скупо освещенной керосиновой лампой, увидел Алексей приземистого человека в валенках и телогрейке. И валенки и телогрейка придавали внешности Карновича что-то сугубо гражданское и даже домашнее. Секретарь обкома был уже далеко не молод: видимо, ему перевалило за пятый десяток. Тихий голос и неторопливые жесты указывали на спокойный характер и деловитость человека, привыкшего за многие годы к серьезной, не терпящей суеты работе.

Обменявшись приветствиями, они заговорили о деле. Тут Алексей сразу почувствовал, что Карнович был прекрасно осведомлен и хорошо разбирался в сложившейся обстановке. Казалось, он знал в округе всех и вся. Он легко припоминал фамилии местных жителей, названия сел, приметы местности.

Алексей задал ему вопрос о Шерстневе, которого случилось увидеть в полиции.

— Шерстнев работает в полиции по нашему заданию, — спокойно разъяснил Павел Васильевич.

Корень (партизанская кличка Карновича) подтвердил все, что говорил Алексею Шерстнев.

И добавил: подпольщики достали Шерстневу документы на имя некоего Аркадия Амосова, рецидивиста, вернувшегося в город перед самым началом войны. Гестаповцы охотно набирали в полицию уголовников, и Шерстнев — Амосов без особого труда поступил туда.

— Теперь трудно сразу отличить своего от чужого, сначала приходится приглядываться, — заметил Алексей. — Мне вот дали в Москве адресок одного человека, пошел к нему — чуть было в ловушку не угодил.

— Какой адресок?

— Парикмахерская у рынка. Фамилии его не знаю. Черный такой, худой.

— Крюков, Борис! — почти выкрикнул Корень.

Он рассказал, что в первые же дни оккупации начало твориться что-то непонятное. Во-первых, присланные для подпольщиков два вагона с оружием и продовольствием исчезли бесследно. Тогда решили проверить, цел ли склад в лесу. Однако люди, посланные в лес, были схвачены гитлеровцами. Подозрение пало на Крюкова, но пока еще не установлено, его ли это рук дело.

— И ты обращался к нему? — спросил Корень.

— Да. Просил свести с кем-нибудь из подполья…

— Ну?

— Сказал, чтобы я быстрее уходил. За парикмахерской установлено наблюдение. А Крюкова вызывали в гестапо.

— Мм… Странно. — Секретарь обкома задумался. — Странно, очень странно, почему он тебя спас. Виселицу видел? Те двое, скорее всего, на совести этого предателя. Должно быть, он назвал их имена, когда был в гестапо. Но почему же он не выдал тебя? Почему?

— Не знаю. Может быть, совесть проснулась?

— Совесть? — с раздражением переспросил Корень. — Где она у него была, когда он выдал тех двух товарищей?.. Но почему он все-таки не выдал тебя?

— И все-таки в нем заговорила совесть, — настаивал Алексей. — Когда я произнес пароль, он страшно перепугался и потребовал, чтобы я скорее уходил.

— Да, задал ты мне задачу. А мы уж думали убрать этого мерзавца.

— Нет, — решительно запротестовал Столяров. — С этим успеется. Парень еще может нам пригодиться. Он-то кого-нибудь еще знает?

— Нет. К счастью, никого. А в Москву мы уже сообщили, что эта явка подозрительна. Ну что ж, может быть, ты и прав. Подождем.

Корень и Алексей помолчали. Наконец Павел Васильевич спросил, — видимо, чтобы сменить тему:

— Как твоя нога?

— Получше, — медленно ответил Столяров. — В первый раз я забыл о своей ноге. Хромота-то, видно, останется на всю жизнь.

Алексей прошелся по комнате.

— Крюков, Крюков, — повторял он, размышляя. — А в ком вы еще не уверены?

Корень ответил не сразу.

— Есть еще один — некто Ландович. Личность темная.

— Чем он занимается?

— Толкается на базаре, меняет соль на керосин. Но дело не в этом, сейчас всем приходится маскироваться. Однажды Ландович где-то выведал, что по глухой дороге пойдет колонна машин. Ну, мы организовали засаду. Действительно, колонна появилась в назначенный день и час. Но за два километра до засады внезапно повернула обратно. И есть подозрение, что именно Ландович и предупредил фашистов. Словом, загадочная история. Но он настойчиво напрашивается на задания. Даже предлагает достать оружие.

— Так, — задумчиво проговорил Алексей. — Тогда познакомьте меня с этим Ландовичем. И кстати, дайте мне надежного помощника. У меня появился план…

— Что ж, есть у меня такой человек. Зовут его Валентин Готвальд.

— Немец? — удивился Алексей.

— Да. Фольксдойч. Родился в России, но его отец и мать — выходцы из Германии. До войны был шофером в облисполкоме, а теперь возит кого-то из комендатуры. Вы знаете, как немцы носятся со своей арийской кровью. В комендатуре он вне подозрений. И шофер первоклассный.

— А как себя ведет?

— Проверен в деле.

— Сколько ему лет?

— Молодой, лет двадцати пяти. Говорит по-немецки, как по-русски.

— Ну что ж, кандидатура интересная.

— С чего ты собираешься начать? — спросил секретарь.

Алексей улыбнулся.

— Будь другое время, с чего бы мы с тобой начали? Собрали бы совещание, пришел бы я к вам с планом…

— Нет, — засмеялся Карнович. — Придется покороче. Какие у тебя соображения?

— Вот какие. Ты говоришь, этот Ландович напрашивается на задание?

Корень кивнул головой.

— Прекрасно. Нужно дать ему задание.

— Пока не понял, — сознался Карнович.

— А вот послушай. Коли дашь «добро», начнем действовать…

* * *

У Ландовича узкое, худое лицо, обтянутое желтоватой кожей, прямые редкие волосы, зачесанные назад. Большие глаза цвета крепко заваренного чая прищурены, настороженно прощупывают собеседника. Нога закинута за ногу, локоть уперт в колено, меж длинных пальцев с обкуренными ногтями тлеет сигарета. На Ландовиче клетчатый пиджак, зеленый шарф обвивает жилистую шею с острым кадыком. И в его позе, и в одежде, как и в манере говорить туманно и интригующе, есть что-то картинно-театральное.

«Похож на провинциального актера, выгнанного со сцены за пьянку», — решил Алексей.

Он почти не ошибся: как выяснилось, до войны Ландович работал театральным администратором. Но ломался он, как плохой актер, важничал, говорил с недомолвками, многозначительно.

У Алексея крепло убеждение, что перед ним ничтожный, тщеславный человек, авантюрист, мечтавший о крупной роли в жизненной игре, но так никогда ее и не получивший и теперь с приходом гитлеровцев решивший взять реванш за прошлое.

Алексей понял: Ландовичу польстит, что с ним разговаривает не рядовой партизан, а некто повыше. Поэтому он отрекомендовался уполномоченным обкома партии и заметил, что на Ландовича это произвело впечатление.

— Вы хотите с нами сотрудничать? — задал вопрос Алексей.

Ландович подтвердил, что он не намерен в такое время сидеть сложа руки и готов выполнить любое задание.

— Задание есть. Нужно проверить склад с оружием. Согласны?

Ландович кивнул головой.

— Тогда слушайте меня внимательно, — продолжал Столяров. — Пойдете по шоссе в сторону Кричева. На седьмом километре, у телеграфного столба номер шестьдесят дробь сто один, свернете вправо на запад, войдете в лес, через пятьсот метров увидите поляну, на ней четыре сосны. Они сразу заметны, вокруг вырублены деревья. Вот на этой поляне зарыто оружие: несколько ящиков с винтовками, два — с ручными пулеметами и еще два — с боеприпасами. Запомнили?

По просьбе Ландовича Алексей еще раз повторил ориентиры.

— Хорошо. Запомнил, — заверил Ландович. — Какова же моя миссия?

— Сначала проверьте, на месте ли оружие, и если на месте, мы дадим вам людей и подводы. Вывезете все по адресу, который позднее получите.

— Будет сделано, — весело сказал Ландович.

Договорились, что Ландович проверит склад с оружием двадцать седьмого, между двумя и пятью часами дня. Время это Столяров выбрал потому, что Валентин Готвальд именно в такие часы был свободен от дежурства в комендатуре.

Дня за два до назначенной даты Алексею удалось познакомиться с шофером коменданта. Это был приятный молодой человек, высокий, с серыми глазами и светло-русыми волосами. Застенчивая улыбка придавала его лицу что-то детское. Сначала он держался скованно и даже настороженно, но потом разговорился. Свел их Шерстнев на толкучке, где Готвальд старался сменять немецкие сигареты на сметану. Алексей, как обычно, пришел за дратвой.

Шерстнев скоро ушел, а Готвальд с Алексеем позли в пивную.

Готвальд рассказал Алексею, что его отец, немецкий колонист, некогда работал на минском машиностроительном заводе. Но отца своего, как, впрочем, и мать, Валентин помнил смутно: они умерли, когда он был еще совсем ребенком. Некоторое время Готвальд воспитывался у родственников матери, но они оказались людьми скупыми, расчетливыми, непрестанно попрекали парнишку куском хлеба, и в конце концов Валентин «ударился в бега». Его подобрали и отправили в детскую колонию. Там-то он и нашел свой настоящий дом и семью. Там же вступил в комсомол и получил специальность шофера.

До войны Готвальд работал в гараже облисполкома: возил одного из заместителей председателя, и тот, по словам Валентина, относился к нему, как к родному сыну.

Валентин познакомился со студенткой пединститута, на которой и женился незадолго до начала войны. Эвакуироваться ему не удалось, а дом неподалеку от облисполкома, в котором они жили, сильно пострадал во время налетов фашистских бомбардировщиков. Пришлось перебраться в село, к родственникам жены. Как он относится к фашистам? Как и все советские люди: ненавидит. Однако «немцев не надо валить всех в одну кучу». Есть такие, которым «понабивали в голову дряни», но многие, как он убедился, только подчиняются приказу — иначе нельзя.

Алексей объяснил Готвальду задание. Двадцать седьмого декабря с двух до пяти дня Валентину следует находиться в селе Осиновка, что стоит на шоссе в сторону Кричева, и незаметно наблюдать за дорогой. Со стороны города должен появиться человек — Алексей описал его внешность.

— Ландович? — вырвалось у Готвальда.

— А ты его знаешь?

— Еще бы! Кто его не знает…

— Тем лучше. Так вот, с двух до пяти он должен быть в селе Осиновка, затем свернуть в лес. Ты пойдешь за ним, но так, чтобы ни он, ни кто другой тебя не заметил. Понял?

— А дальше?

Дальше Готвальд должен был проследить за поведением Ландовича, а в случае, если тот не появится в Осиновке, разыскать поляну с четырьмя соснами и наблюдать.

Валентин не скрывал своего разочарования: задание показалось ему малоинтересным.

— Нельзя ли чего посерьезней? — попросил он.

Но Алексей заверил его, что это дело рискованное, и просил действовать осторожно.

Алексею и самому не хотелось посылать Готвальда на это хотя и рискованное задание, но такое, с которым справился бы и другой, вовсе не обязательно обладающий данными Готвальда. Валентин — служащий комендатуры, свободно общающийся с фашистами и знающий немецкий язык, конечно, мог быть очень полезным в разведывательных операциях посложнее. Однако другого помощника у Алексея не было, да кроме того, если на Готвальда наткнутся гестаповцы, он не вызовет подозрений и сумеет вывернуться, рассказав, что ходил в деревню покупать продукты.

…Алексей ждал Ландовича в условленном месте на шоссе. Он еще издали заметил, что Ландович не торопясь идет по обочине дороги. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, вышел из кустов и дал знак Ландовичу идти за ним.

Ландович следом за Алексеем свернул с дороги и нырнул в лес. Лицо его светилось самодовольством, зеленый шарф был обмотан вокруг шеи как-то особенно лихо.

— Задание выполнено, — по-военному доложил он. — Ящики с оружием найдены.

Алексей поинтересовался, каким образом Ландовичу удалось их обнаружить.

— А шомполом, — живо ответил тот. — Воткнул в землю в одном месте — ничего, воткнул в другом — чувствую что-то твердое. Так что давайте людей — ночью вывезем.

Алексей пообещал, что люди и подводы будут, однако в котором часу — не уточнил.

Он думал — думал о донесении Готвальда.

Валентин сообщал, что, как ему и было приказано, двадцать седьмого декабря он с двух до пяти дня находился в селе Осиновка, но Ландовича не видел. Тогда он пошел к четырем соснам и увидел, что на поляне то и дело вспыхивают огоньки карманных фонарей.

Он тихонько вернулся в Осиновку.

Это не совсем противоречило донесению Ландовича. После пяти в лесу уже темно, и, возможно, светил фонариком сам Ландович. Тем более что он утверждал, будто искал оружие до вечера. Но почему тогда Готвальд его не видел в Осиновке? Ведь по дороге в лес шоссе около Осиновки Ландович миновать не мог.

— Нет ли у вас карманного фонарика? — спросил Алексей.

Ландович сказал, что нет, но, если нужно, он достанет.

Этот ответ укрепил подозрения Алексея: Ландович лжет.

Встречи с Корнем были очень затруднительны. Штаб-квартира подпольного обкома была строго законспирирована и находилась в районе действий местного партизанского отряда. Но Алексею все-таки удалось повидаться с Корнем. Тот предложил прекратить связь с Ландовичем до выяснения всех обстоятельств. Ждать пришлось недолго. Через день после встречи Алексея с Ландовичем Корень получил от связного зашифрованную записку. Шерстнев просил свидания четвертого числа по варианту номер один — так называли конспиративную квартиру в селе Глинцы.

Встречи с Тимофеем Шерстневым Алексей и Павел Васильевич ждали с нетерпением. Ведь в тот же день, когда Ландовичу и Готвальду поручалось проверить склад в лесу, Тимофею было приказано, соблюдая осторожность, навести справки о Ландовиче в полиции.

Едва переступив порог избы в селе Глинцы, где их ожидал Шерстнев, секретарь подпольного обкома тут же задал ему вопрос о Ландовиче.

То, что рассказал Шерстнев, подтвердило худшие опасения. Оказалось, что, как только Ландович получил задание от Алексея, он сразу же пошел к начальнику полиции Венцелю. О чем говорил Венцель с Ландовичем — неизвестно, но само пребывание Ландовича в кабинете начальника полиции доказывало, что бывший театральный деятель — провокатор.

На следующий день после этого разговора, закончил свое сообщение Шерстнев, грузовик с солдатами отправился по шоссе в сторону Кричева.

Карнович и Столяров молчали. Шерстнев, не знавший всех подробностей проверки, увидел их нахмуренные лица и спросил с тревогой:

— Что-нибудь случилось?

— Пока еще ничего, — заверил его Алексей, — но может случиться, — добавил он задумчиво.

И вдруг лицо его прояснилось, видимо, от какой-то неожиданно пришедшей мысли.

— Ну выкладывай, что ты надумал, — потребовал Корень.

Алексей не заставил себя уговаривать.

— А вот что, — начал он. — Откуда взялись фонарики в лесу — теперь, я думаю, ясно. В тот вечер гитлеровцы проверили еще раз, не осталось ли там оружие, которое они не нашли при первом обыске, и намерены устроить около этого места засаду. Ландович их заверил, что мы не знаем о разгроме немцами склада и непременно явимся за оружием большой группой. И там-то, на поляне, они и собираются нас накрыть. Но мы им не доставим такого удовольствия.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Корень.

— Заминировать поляну.

— Легко сказать, — усмехнулся Шерстнев, — Она наверняка охраняется.

— Ну и что ж, — возразил Алексей. — Это должен сделать один человек, ночью, незаметно.

— Кто, по-твоему? — По тону, каким был задан вопрос Корнем, Алексей понял, что предложение его принято.

* * *

Ландовича снова вызвал сам начальник полиции штурмбанфюрер Курт Венцель. Не без опаски Ландович переступил порог кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. В комнате было тепло, уютно, потрескивал камин. Венцель сидел за своим столом.

Ландович был в курсе последних событий. Шел день за днем, а на поляну никто из подпольщиков не являлся, и начальник полиции заподозрил неладное. Возможно, Ландович его просто водит за нос. А может быть, подпольщики побывали на поляне и засада просто проморгала.

Направляясь к Венцелю, Ландович не знал, что сейчас шеф готовит ему смертный приговор. Правда, в бумаге, лежавшей перед Венцелем, ни слова не говорилось о Ландовиче. Там упоминались пятеро полицейских, вчера вечером подорвавшихся на минах в лесу. Они были посланы Венцелем на поляну с соснами для проверки работы агентов.

Начальник полиции поднял голову и рассматривал Ландовича, будто видя его впервые. Венцель не мог понять, напоролся ли Ландович на партизан случайно или умышленно провалил задание. Было ясно: использовать его больше нельзя.

— Послушайте, — сказал Венцель наконец, — у меня к вам личная просьба.

— Я к вашим услугам, герр штурмбанфюрер, — отозвался Ландович, вытягиваясь и засовывая за борт пиджака выбившийся конец шарфа.

— Принесите мне дров.

— Дров?

— Да, дров.

Ландович часто заморгал глазами и не двигался с места.

— Ах, дров? — нервно засмеялся он.

— Ну да, дров для печки… Из… как это по-русски… да, из сарая.

— Слушаюсь, герр штурмбанфюрер.

Ландович исчез за дверью. Венцель нажал кнопку звонка и углубился в бумаги. Когда в кабинет вошел сотрудник, Венцель, не отрывая взгляда от документов, приказал:

— Уберите… Он во дворе.

Венцель встал и открыл форточку. В лицо ему метнулось облачко морозного пара. Вскоре у сарая появилась длинная фигура Ландовича. Затем щелкнул выстрел.

Ландович повалился в сугроб. Длинные темные пальцы его судорожно хватали снег.