5

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5

Сын коммивояжера (торговавшего конвертами), которого он презирал, и обожавшей его матери, потворствовавшей фантазиям своего «наследного принца», Фортейн всегда чувствовал себя аутсайдером. Это в значительной мере объясняло его притягательность для всех, кто считал себя обделенным в плане социального статуса, богатства, престижа или власти. Возможно, что и религия сыграла определенную роль. Католики Фортейны жили в городке, где большую часть населения составляли протестанты. В школу Пим всегда ходил в костюме и галстуке, что выглядело эксцентрично даже в те времена, когда нравы были строже. Он не интересовался спортом, а девушками и подавно.

«Я хочу быть частью чего-то, – написал он в автобиографии под названием «Беби-бумеры», – но не могу… с раннего детства я чувствовал себя не таким, как все, странным… Когда я забывал, насколько я отличаюсь от других, мои друзья и их родители напоминали мне об этом… Я всегда одевался, говорил и вел себя иначе». Он знал почему или, по крайней мере, думал, что знает: «Я аутсайдер от рождения. Я всегда сам по себе, и это объясняется моей гомосексуальностью».[9] Хотеть быть частью чего-то и одновременно гордиться тем, что ты не такой, как все, – вполне обычное явление среди представителей меньшинств. Желание соответствовать недосягаемому идеалу порой оборачивается насмешничеством. Бенджамин Дизраэли спас английскую аристократию в буржуазную эпоху, льстя ее самолюбию тем, что подражал ее манерам. Но аристократы не доверяли ему до конца, словно подозревали его в каком-то хитроумном розыгрыше, направленном против них. Ирландский денди Оскар Уайльд всеми силами пытался войти в английское высшее общество, но никогда не упускал шанса высмеять его. Такие люди знают, что их никогда не признают своими. Но им нравится воображать, что это произошло, и они разыгрывают представления, граничащие с сатирой.

Фортейн купил дом в Роттердаме под стать своим костюмам, дворецкому, «даймлеру» и любимым собакам. Он назвал его Палаццо ди Пьетро. Дом после убийства Фортейна купил один из его поклонников. Все было с любовью сохранено. Виртуальную экскурсию по дому можно совершить на сайте www.patazzodipietro.nl. Сначала вы увидите фамильный герб, придуманный самим «профессором доктором В.С.П. Фортейном», богато украшенный, с двумя стилизованными львами, греческой богиней и короной с парой оленьих рогов наверху. Щелчок мыши, и посетитель проходит зал с мраморным полом, гостиную, кабинет и другие комнаты, обставленные в подчеркнуто классическом духе: канделябры, мебель в стиле ампир, портьеры из красного бархата и картины девятнадцатого века, бюсты и портреты Фортейна. На фотографиях в альбоме, украшенном фамильным гербом, Фортейн отдыхает в своем доме в Италии, Фортейн сидит за рулем «даймлера», Фортейн играет с Кеннетом и Карлой, Фортейн выступает с речью, Фортейн, откинувшись назад, словно кинозвезда, позирует в профессорской мантии. Претенциозно, но не без юмора. Пим обожал этот маскарад, и все же в нем есть намек на пародию: поднятая бровь, насмешливая улыбка вечного аутсайдера.

Возможно, Фортейн верил в то, что говорил, но он был и политическим шутом, мошенником. Как и всеми мошенниками, им двигала обида, которая была, пожалуй, его самым искренним чувством. Сексуальная ориентация, как он часто признавал, играла свою роль, но обида находила более широкий отклик, потому что выражала настроения людей, не имеющих социального статуса. Первыми сплотились вокруг него и поддержали его люди, сделавшие состояние, которое позволило им приобрести дома и яхты, но не положение в обществе: диск-жокей, ставший магнатом индустрии развлечений, закройщики, представители рекламного бизнеса, правые журналисты и организаторы «мероприятий». Некоторые из них так и не избавились от криминального ореола. Все знали, что, сколько бы денег они ни заработали, им никогда не стать «людьми нашего круга».

Чувствуя себя изгоями общества, нувориши понимали, что им не хватает политического влияния. Фортейн был их пропуском к реальной власти – по крайней мере, они на это надеялись. Безусловно, они преследовали корыстные цели: снижение налогов, ограничение влияния бюрократов, расширение возможностей ведения бизнеса. Но это было не все. Некоторых из них вдохновляли более масштабные перспективы: правительство, состоящее из предприимчивых, сильных людей, которые раз и навсегда наведут порядок в парламентской политике. Свежий ветер оживит общество, ослабленное слишком долгим пребыванием у власти людей, не способных реализовать свои благие намерения.

Некоторое понятие о том, что представляют собой эти сомнительные личности, я получил от довольно необычной фигуры на голландской политической арене, настоящего консерватора-интеллектуала, основателя исследовательского центра, названного в честь великого ирландского консерватора Эдмунда Бёрка. Барт-Ян Спрейт, энергичный, непритязательный в одежде человек сорока с лишним лет, с коротко подстриженными светлыми волосами и по-скандинавски красивым худощавым лицом, написал книгу под названием «Похвала консерватизму».[10] В числе его кумиров Алексис Токвиль и К.С. Льюис. Он ярый приверженец кальвинистской церкви.

После убийства Пима Фортейна некоторые из его прежних покровителей обратились к Спрейту как к человеку, который мог быть полезным. Они угощали его в дорогих ресторанах, прощупывая его позицию по разным вопросам, чтобы понять, можно ли иметь с ним дело. В конечном итоге они решили, что исследовательский центр – не то, что им нужно. Но перед этим они еще раз пригласили Спрейта в модный ресторан. В конце ужина, когда настала очередь сигар и ликеров, один из бизнесменов достал чековую книжку и выписал чек на 150 тысяч евро. Протянув его через стол Спрейту, он сказал: «А теперь избавьтесь от этих чертовых марокканцев».[11]

Я был озадачен этой историей. Почему марокканцы? Снижение налогов, свертывание социальной программы – это я понять мог, но почему богатого бизнесмена, вряд ли когда-либо бывавшего в квартале спутниковых тарелок, так беспокоят марокканские иммигранты?

Я спросил об этом Фрица Болкестейна. Поскольку он первым из крупных политиков выразил беспокойство по поводу иммиграции, я решил, что смогу получить ответ у него. Он пристально посмотрел на меня и сказал: «Никогда не следует недооценивать ненависть, которую голландцы испытывают к марокканским и турецким иммигрантам. Мой успех в политике основан на том, что я был готов выслушать этих людей». Это было поразительное заявление, но я все еще был озадачен, потому что оно не содержало ответа на мой вопрос. Почему богатый человек испытывает такую ненависть к людям, с которыми ему, возможно, никогда не придется иметь дело? Эта загадка лежит в основе успеха Фортейна. Он задел нерв, выходящий за пределы личных интересов.