ШТАБ РАЗРАБАТЫВАЕТ ОПЕРАЦИЮ

ШТАБ РАЗРАБАТЫВАЕТ ОПЕРАЦИЮ

Метрах в трехстах от избушки лесника, на зеленом бугре, одиноко рос кряжистый дуб-великан. Широко раскинув свои могучие ветви, он как бы хотел защитить, приласкать ими измученную, израненную землю.

Николай Васильев сидел у подножия дуба, сжимая в руке немецкий автомат. Шел второй час его дозорной службы на этом посту. Отсюда далеко было видно окрест: горная цепь хребтов, уходящая к горизонту, синеющая в туманной дымке долина, где спряталось небольшое село. Свежий утренний ветерок ласкал лицо, успокаивал душу. Николай закрыл глаза, и в памяти всплыли милые сердцу картины: северный город на берегу Ледовитого океана, где он работал сначала трактористом, потом шофером; Ленинград, откуда ушел на фронт... Сердце сжалось от боли. Так бывало всякий раз: о чем бы он ни начинал думать, сознание неизменно возвращало его к страшным воспоминаниям: тяжелый бой, ранение, плен, концлагерь, побои, голод, смерть товарищей, черные печи крематория... Трижды пытался Николай бежать из лагеря и все не удавалось. Наконец выбрал момент, когда колонну пленных вели на работу... Месяц скитался по лесам, заходя по ночам в чужие села, чтобы раздобыть кусок хлеба.

И вот уже неделю Николай Васильев в отряде «Вперед». Медленно оттаивает его сердце, впитавшее в себя великие человеческие муки и страдания. Сторонился поначалу людей, избегал разговоров. И люди относились настороженно к этому угрюмому, неразговорчивому человеку. Николай улыбнулся, вспомнив, как на второй день по прибытии в партизанский лагерь его вызвал к себе начальник штаба и дал первое задание — разведать силы гитлеровцев в селе Калиште. Возвращаясь с донесением в лагерь уже перед самым рассветом, Васильев неожиданно услышал громкий окрик там, где, по его предположениям, не должно быть никаких партизанских дозоров:

— Ни с места! Лапы в гору!.. Пароль!

Из-за деревьев вышли двое. Стволы автоматов уперлись в грудь Николая. Невольно он отпрянул назад, рывком поднял пистолет и тут же получил удар по руке. Пистолет полетел на землю, а его самого схватили сзади, и чей-то третий голос сказал:

— Не дури, чудак человек! Свои... — Морской подошел к Васильеву и похлопал по плечу. Это он распорядился, чтобы дозоры были выдвинуты вперед с тем, чтобы отряд не был захвачен врасплох, если бы посланный в разведку партизан оказался предателем.

— Махно вас забери! — проворчал Васильев, поднимая с земли пистолет. — Думал, власовцы. Говорили мне в селе, что бродят они здесь... А как вы тут оказались? — вдруг спросил он, резко выпрямившись.

— Проветриться решили. Уж больно ночь хороша, будь она триедино проклята!.. — насмешливо сказал один из партизан.

Васильев сгорбившись стоял перед командиром отряда. Он понял, что ему не доверяли и намеренно сменили расположение застав.

— Не верите, значит, — глухо проговорил он.

— А ты думал, мы сразу целоваться будем? Откуда нам знать, с чем ты явился. Может, ты продался им? На лбу ведь у тебя не написано, кто ты...

— Возьмите. — Васильев протянул пистолет Морскому.

— Оставь... Считай, что анкета проверена и приказ подписан....

Через несколько часов партизаны совершили удачный налет на село, разведанное Васильевым, и захватили много оружия и продовольствия. Когда отряд возвращался в лагерь, Николая догнал капитан Олевский:

— Будешь разведчиком. Мне такие парни нужны.

Так Васильев стал разведчиком, а после нескольких успешных операций его назначили командиром группы.

...Николая вывел из забытья звонкий мальчишеский голос почти у самого уха:

— Махно! Смотри фрицев не проспи!

— Это ты, Пацан? — Николай тряхнул головой, словно пытаясь прогнать от себя воспоминания и нарочито строго спросил: — А зачем ты здесь, Махно тебя забери?

Васильев ласково смотрел на паренька, стоявшего перед ним. Было тому лет пятнадцать. Нежное, румяное лицо, большие серые глаза делали его похожим на хорошенькую девушку. Ферко Горак, так звали паренька, появился в отряде почти одновременно с Васильевым. Он убежал из родного села после того, как немцы высекли у него на глазах товарища за то, что тот не снял шапку перед офицером. Тогда-то Ферко и поклялся отомстить за своего друга и родную Словакию, страдавшую под игом фашистов.

Николай с первого дня приметил паренька. Нравились ему мальчишеская горячность, отвага, с какой дрался Ферко, и видел, он в нем свою молодость, свою нерастраченную мальчишескую удаль. Когда Николая назначили командиром разведгруппы, он попросил, чтобы паренька направили к нему. Теперь они были неразлучны — Махно, как прозвали в отряде Николая за его присказку, и Пацан, так с легкой руки Васильева ласково называли Ферко партизаны.

— Тебя ждут в штабе, — объяснил Ферко. — Командир сказал мне: «Иди смени Махно, а его пришли сюда». Для чего это, как ты думаешь, Махно? Если какая операция — не забудь про меня, хорошо?

— Куда же я без тебя, Пацан, — подмигнул Николай пареньку и зашагал по тропинке к лагерю.

Когда Васильев вошел в избушку лесника, там уже собрались командиры групп. Из-за бревенчатого стола поднялся начальник штаба Бобров. Указывая карандашом на карту, повешенную на гвоздь, он сказал:

— Товарищи, посмотрите внимательно на карту Словакии. Видите? Она густо покрыта сетью железных и шоссейных дорог. По ним гитлеровцы перебрасывают свои войска на советско-германский фронт из Чехии, Моравии, Венгрии, Польши, Австрии и Германии... По ним подвозятся продовольствие, военная техника, боепитание, горючее...

Бобров немного помолчал, постукивая карандашом по карте и продолжал:

— Фашисты во что бы то ни стало стремятся удержать Словакию, задушить восстание, спасти свои коммуникации... Мы находимся на территории, которую оккупировали гитлеровские части. Здесь своеобразный узел шоссейных и железных дорог. Так вот, мы наметили крупную операцию — одновременный удар по коммуникациям. Что это значит, думаю, вам понятно: немцы не смогут в течение некоторого времени подвозить фронту все необходимое. Вам, товарищи, предстоит объяснить все это своим бойцам, рассказать, какое громадное значение будет иметь успешное проведение операции... Помните, что каждый пущенный под откос эшелон с вражеской техникой и боеприпасами — это сотни спасенных от гибели бойцов Советской Армии и Чехословацкого корпуса, которые дерутся на фронте, это пусть небольшой, но шаг к победе...

Бобров замолчал, внимательно посмотрел на партизан. Потом добавил:

— Удар наносим завтра ночью, выступаем из лагеря через два часа. По прибытии на место проведите тщательное наблюдение за движением патрулей... Действовать нужно наверняка. Порожние эшелоны пропускать, а взрывать только те, что идут к фронту... Для каждой группы намечен участок, где произведена разведка, изучены подходы к нему. Каждому командиру будут даны подробные сведения о маршруте, о немецких и гардистских[3] гарнизонах, патрулях и дозорах на коммуникациях. Проводниками групп будут местные жители. Есть какие-либо вопросы?

— Вроде бы все ясно, — сказал минер Василий Хомутовский, закуривая сигарету. — Можно идти?

— Одну минутку, товарищи, — поднялся комиссар Григорьев. — Хочу напомнить вам, что необходимо постоянно разъяснять бойцам, ради какой цели мы здесь находимся, зачем проводим ту или иную операцию, какой вред это наносит фашистам. Это очень важно, ибо и в Словакии есть сейчас люди, которым не нравится, что мы помогаем народу вести борьбу с фашизмом. Они сеют разные слухи, пытаются представить нас непрошенными завоевателями, которые покушаются на чужие земли... Вряд ли им помогут их сплетни, но пренебрегать этим тоже не следует. Используйте каждый возможный случай, чтобы разъяснять населению нашу политику.

— Ясно, комиссар, — отозвался со своего места Николай Светлов, — правильно говоришь... Все это надо и партизанам, и населению растолковывать...

— Если вопросов нет, то командиры групп свободны. Через два часа построить людей возле штаба... — объявил Бобров.

В это время хлопнула дверь, и в комнату шагнул Олевский, одетый в штатское.

— Вернулся! Целый и невредимый! — бросился к нему Николай Светлов. — А мы тут уже волновались...

Олевский прошел к скамье, стоявшей вдоль стены у окна, и устало опустился на нее. Несколько дней назад он ушел в разведку по специальному заданию. В штабе его ждали с нетерпением.

— Все в порядке? — обнимая друга за плечи, спросил Морской. — Через два часа группы выступают из лагеря, отдохни немного...

— Сначала, командир, выслушай донесение, а потом и вздремнуть часок можно.

— Ну тогда докладывай, чудак человек.

Олевский сел к столу, закурил и чуть глуховатым от усталости голосом стал рассказывать:

— С помощью коммунистов-словаков создано пять партизанских групп. Численный состав их — около ста пятидесяти человек. Достали оружие — словацкие автоматы, карабины, пулеметы, гранаты... Командирами групп назначены бывшие военнослужащие словацкой армии, перешедшие на сторону народа, и наши — русские, бежавшие из концлагерей... Люди надежные... По нашей команде прибудут в указанное место...

Олевский подвинул к себе блокнот начальника штаба, написал на нем несколько строк и передал Морскому:

— Вот места базирования групп, фамилии командиров и пароль для связи...

— Добре, — читал запись Олевского подполковник. — Возьми, начальник штаба...

— Подобраны в нескольких пунктах разведчики, — продолжал Олевский, — помогли в этом тоже словацкие товарищи. Думаю, что скоро мы получим интересные данные. Помощников они себе сами найдут среди населения, словаки очень тепло относятся к советским людям.... Но есть и неприятные новости...

— Ты это о чем? — спросил комиссар.

Олевский молча встал и прошелся по комнате. Лицо его потемнело, еще глубже залегли над переносицей морщины.

— Вчера пришел я в село Калиште. Остановился у одного словацкого товарища. Вижу: хмурится человек и вроде бы что-то сказать хочет. «В чем, — спрашиваю, — дело? Чем недоволен?..» Он и говорит: «Не пойму, что получается... Вчера пришли в село партизаны. Пьянствуют, к женщинам пристают, продукты отбирают, ценные вещи, боровичку...» Среди мародеров, как я узнал, были русские, словаки, чехи... Перед рассветом ушли. Из какого отряда, неизвестно.

— Ребята наши были в том селе, — вступил в разговор капитан Светлов. — Тоже слышали о мародерах... Удалось выяснить, что это люди из отряда какого-то Лебедя.

— Вот подлецы! — процедил сквозь зубы комиссар. — Надо сообщить об этом Центру...

— И немедленно, — подтвердил Морской, вырывая лист из блокнота.

— Да, нужно строже проверять людей, которые приходят к нам, — заговорил Бобров.

— Где гарантия того, что подобные шкурники не придут и к нам в отряд? Ты согласен со мной, Морской?

— Злопамятный ты, однако, чудак человек, — ответил Морской, почувствовав в вопросе друга намек на недавний разговор, когда принимали в отряд тех двоих, что спаслись от преследования гардистов. — Разве ж я против бдительности?.. Сейчас она особенно необходима. Нам предстоит сколотить крупный отряд, способный вести операции в широком масштабе... Будем объединять созданные группы, берите в отряд добровольцев-словаков, пленных, бежавших из лагерей... О тех, кто вызывает сомнение, немедленно нужно запрашивать Центр, если речь идет о русских... Словаков мы можем проверить с помощью словацких коммунистов, они своих людей знают. Необходимо также наладить связи со спецотрядом капитана Зайцева, действующего в нашем районе. Вместе драться сподручнее... У тебя еще есть новости, Саша?

— Последняя, командир... Нужно предупредить наших людей, что немцы под видом повстанцев выбросили десант карателей в треугольнике Ружомберок — Банская Бистрица — Лугатино. Фашисты узнали, что повстанцы носят красные галстуки, как отличительный знак. Так вот, они вооружили своих карателей словацким оружием, одели в штатское и нацепили им красные галстуки... Одного из этих новоявленных «повстанцев» опознали словаки, он был из словацкой фашистской организации. Схватили его и таким образом разоблачили трюк гестаповцев.

— Вот черти, придумали же... — сказал Бобров.

— Всем отрядам повстанцев был срочно дан приказ снять галстуки и вместо них носить на правом верхнем кармане короткую красную ленточку. А лжеповстанцы по-прежнему носят галстуки, вот и вылавливают их сейчас словаки...

— Костя, предупреди всех наших партизан об этом. Увидят кого с красным галстуком, пусть ведут в штаб. А если окажет сопротивление, не церемониться! — распорядился Морской.

— Ясно, командир. Ну, нам пора...

Командиры вышли из комнаты.