Вокруг Даниила Андреева[36]

Диалоги с соседом Добровых по коммуналке В. Я. Алексеевым

Дом Добровых в Малом Лёвшинском переулке, 5, в котором до ареста в 1947 году прошла жизнь писателя Даниила Андреева, был открытым московским домом.

О доме Доброва в своей мемуарной прозе “Начало века” в главе “Старый Арбат” вспоминал Андрей Белый: “…Дом угловой, двухэтажный, кирпичный: здесь жил доктор Добров; тут сиживал я, разговаривая с Леонидом Андреевым, с Борисом Зайцевым…” До революции и после в доме побывало множество знаменитых людей: Андрей Белый, Константин Игумнов, Леонид Андреев, Борис Зайцев, Марина Цветаева.

Глава семьи Филипп Александрович Добров (1869–1941) был известным в Москве доктором, работал в Первой Градской больнице. В семье Добровых старшему сыну полагалось наследовать профессию врача, поэтому Филипп Александрович и стал доктором, хотя страстно любил историю и музыку, которую хорошо знал, прекрасно играл на рояле. Женой доктора Доброва была Елизавета Велигорская, тетка Даниила Андреева. В этот дом после смерти матери, любимой жены Леонида Андреева, Шурочки Велигорской, привезла Даниила его бабушка Евфросинья Варфоломеевна Велигорская (Буся).

Когда я писала об истории дома в Малом Лёвшинском и тех, кто с ним был крепко связан, я не знала самого главного – где же он стоял. Его давно уже разобрали, и след дома исчез. И вот уже после выхода книги стали приходить всё новые свидетели, соседи и рассказывать всё новые подробности.

С середины XVII века в этих местах находилась слобода стрельцов, где была построена церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Лёвшине. Ее каменное здание возвели в начале XVIII века. Теперь на месте одной части дома в Малом Лёвшинском переулке кусты и асфальтированная дорожка. А на другой по адресу – Малый Лёвшинский, дом 5, корп. 2, – возвышается восьмиэтажный элитный жилой дом “Стольник”, буквально втиснутый в историческое пространство.

Зимой 2016 года я ходила по этим местам с соседом Добровых по коммуналке Вячеславом Яковлевичем Алексеевым. Он-то и показал мне, где стоял дом Добровых, и рассказал, что ему запомнилось (хотя ему было всего пять лет), когда Даниила Андреева арестовывали. Событие это было настолько ярким, что отпечаталось в его детском сознании.

В. А.: Родился я в роддоме Грауэрмана. Когда жили здесь Добровы, случилась революция, и в 1923 году позакрывали все монастыри в Москве, ну почти все. По крайней мере, Новодевичий монастырь точно. Там служила монахиней тетя Феклуша, дедушкина сестра, и когда Добровых уплотняли, ее подселили к ним, и она стала работать у них стряпухой.

Замечу в скобках: в письме Е. М. Добровой к Вадиму Андрееву от 5 марта 1927 года за границу, куда он уехал после революции, есть упоминание о монахине, которая жила в Добровской семье: “…живет у нас Феклуша, которая ходила за маминой и Бусинькиной (бабушка Вадима Андреева. – Н. Г.) могилами, а теперь живет у нас, так как ей некуда деваться”[37].

Н. Г.: Это была ваша двоюродная бабушка?

В. А.: Да. Я ее смутно помню, она умерла в 1945-м. Ей было под восемьдесят. Жили в полуподвале кухни у Добровых.

Н. Г.: Получается, ее поселили к Добровым, а ваша мама уже потом приехала к ней, своей тете, жить?

В. А.: Да, все верно. Мама с 1919-го, значит, приехала она сюда в 1933 году. То есть семейство Добровых уже десять лет как было уплотнено. Мама поступила в техникум при заводе “Серп и молот”. Начала работать по зерносушилке элеватора. Чертежник, а потом инженер-конструктор. Вот вся ее карьера. Прожила она восемьдесят три года. Я появился на свет в 1942-м, осенью.

Н. Г.: А где была комната тети Феклуши?

В. А.: Значит, в первой комнате, если от парадного входа, жил Даниил Леонидович со своей женой Аллой. Дальше Ломакины, Мартыненко, Макаренко, потом была кухонька, напротив кухни жила моя мама, сначала с тетей Феклушей, а потом это стала ее комната. Их комната – бывшая туалетная, то есть умывальня. Да и рядом ванная. В комнате был двадцать один метр, она была разделена вдоль как бы буквой Т: перед входом маленький тамбур и дальше комната в два окна. В другой половине жила некая Ольга, я ее очень смутно помню, такая решительная дама из рабфака. После того как забрали Андреевых и Коваленских, она выехала, ей дали комнату, отдельно где-то, все намекали, что она сексот или кто-то в этом роде. Мама про себя рассказывала, что ее тоже вызывали на Лубянку, но она им сказала: “Я повешусь”.

Еще одно упоминание о Феклуше есть в воспоминаниях о Данииле Андрееве: “Я так и не узнала, была ли здесь у нее (имеется в виду сестра Екатерина Михайловна Велигорская-Митрофанова. – Н. Г.) своя комната, или она ютилась вместе со старой няней Феклушей в полуподвальной кухне, довольно просторной и мрачной, где мы с нею беседовали во время наших посещений”[38].

Схема квартиры Добровых. Надпись: “Доктор Филипп Александрович Добров и его семья. Москва.

Пречистенка, Малый Лёвшинский пер., дом № 5, кв. 1”. Рисунок Бориса Бессарабова. 1919

В. А.: Аресты были в апреле 1947 года. Москва только вышла из войны, хотя носили еще, как я помню, стратостаты, еще были кресты на окнах…

В тот день около дома стояла полуторка. Вы такие машины, наверное, видели в кино. Внутри сидели автоматчики. Мы возвращались откуда-то домой, и я помню, как нам сказали: “Кто вы такие?” Потом меня с моим товарищем, Лёшей Ломакиным, сыном Василия Васильевича Ломакина, закрыли в комнате, а мы же обычно бегали. Но тогда нас не выпускали. И вдоль коридора стояли четыре человека автоматчиков…

Н. Г.: Прямо с автоматами?

В. А.: Да, да… Может, кто-то и с винтовкой, но автоматчики точно были. Потом, где-то через неделю, как я понимаю, когда Даниила Леонидовича уже забрали, прибегает Александра Филипповна (Доброва, сестра Д. Андреева. – Н. Г.) к маме моей, Анне Петровне: “Анечка, мы ни в чем не виноваты, дай нам, пожалуйста, икону, чтоб нас спасти! Чтобы Спас защитил нас!” У нас была икона тети Феклуши, из Новодевичьего монастыря, старинная, я думаю начала XIX века. Мама сняла икону, отдала им. Хорошая икона очень, а она отдала нам свою домашнюю икону Богородицы Казанской, кажется.

Н. Г.: А следующие аресты вы помните? Как забирали остальных?

В. А.: Нет, не помню. Понимаете, я же был пятилетний мальчик. Я только видел, что на двери наклеен сургуч. Квартиры стояли года два, вот так стояли пустые, закрытые.

Даниил Андреев.

1930-е

Если зайти с улицы, наш дом выглядел так. Вход, потом лестница – семьдесят восемь ступенек, а по бокам закрытые шкафы, даже не шкафы, а как бы лари, можно было крышку поднять. Там хранили всякие вещи. При входе стояло великолепное венецианское зеркало. Такое стрельчатое красивое, в оправе деревянной. В коридоре были, как я сейчас помню, ковры, ковровые дорожки. В маленьких комнатах, где жил Даниил Леонидович и где жили Коваленские, еще стояли ломберные столики. Там, может, раньше в карты играли, а потом уже, наверно, прессу читали.

Что меня поразило, когда открыли двери их комнат, сразу стали выносить всю мебель. Вот это зеркало огромное снимали несколько солдат, потом стали на полуторку его громоздить, и оно разбилось… Вот это действительно несчастье. Это реликвия была, думаю, еще до Доброва, может быть.

Мы шли по Малому Лёвшинскому переулку. Мне было интересно всё, что он рассказывал об этих местах, в которых жило много известных людей.

В. А.: Раньше здесь было две слободы – Зубовская и Лёвшинская, стрельцов Лёвшиных, потом здесь была усадьба дворянская, вот чья она – врать не буду, но дома построены уже после пожара Москвы, так как здесь жил Кропоткин, этот район старой конюшни он назвал, если вы помните, Сен-Жерменское предместье Москвы. Наш дом пять обычно пишется на подклете, но на самом деле здесь был полуподвал. Над подвалом был так называемый бельэтаж – не первый, а именно вот выше, чем первый. Вот здесь была дверь одна, которая вела на второй этаж. Первый этаж после пожара Москвы всегда был кирпичный. Вот, значит, первый этаж кирпичный, второй деревянный. Тут крыльцо было примерно. Вот это ворота были во двор, в полуподвале жил дворник Сдобновый, на засов всё закрывал, он и доносил, я так понимаю. Церковь была там, которую я не застал уже.

Дом 5 в Лёвшинском переулке.

1968

Ну, если вы знаете такую московскую особенность, все дворы были отделены друг от друга заборами. Поэтому дом пять – это наш. В дом семь – попробуй сунься.

А здесь были дровяные склады. Газ провели в 1947-м, когда Добровых уже не было. Здесь бегали и дразнили местного дурачка, не знаю, кто он был, мне и жалко его было. Там, напротив, – институт Сербского.

P.S.

Через какое-то время после этого разговора с В. Я. Алексеевым в ГАРФе (Государственном архиве Российской Федерации) нашелся еще один документ по де-лу Андреева. Он относился к февралю 1957 года. В это время Даниил Андреев находился именно на освидетельствовании в институте Сербского – на соседней улице с Малым Лёвшинским, улицей, где стоял дом, где прожил он всю свою жизнь и из которого его забрали десять лет назад.

Малый Лёвшинский переулок. Справа на месте современного дома и дорожки между домами стоял дом Добровых

В документе говорилось:

По делу Андреева Д. Л. постановлением особого Совещания при МГБ СССР от 30 октября 1948 года Андреев Д. Л., 1906 г.р., художник, беспартийный, служил с 1942 по июль 1945 г. в С. А., осужден к 25 годам тюремного заключения.

Кроме того, по этому делу были осуждены Коваленский, Андреева, Добров и др., всего 19 человек, протест о них не выносится.

Андреев Д. Л. признан виновным в том, что создал антисоветскую террористическую группу и руководил ею. Кроме того, лично готовил террористический акт против бывшего главы Советского Правительства, на протяжении длительного периода писал и распространял литературные произведения антисоветского содержания. В 1941 году высказывал пораженческие настроения… <…>

Антисоветская деятельность выразилась в том, что он в 1945/1947 годах писал роман “Странники ночи” и давал читать своим знакомым. В этом произведении он клеветал на советскую действительность и призывал к борьбе с советской властью вплоть до применения террора. В антисоветской агитации Андреев на предварительном следствии полностью признал себя виновным, но затем в своих жалобах от этих показаний отказался. Фактически же он в этих жалобах еще раз подтвердил свое враждебное отношение к советскому строю, утверждая, что, не убедившись еще в “существовании в нашей стране подлинных гарантированных демократических свобод, я и сейчас не могу встать на позицию полного и безоговорочного принятия советского строя[39].

Даниил Андреев.

1959

Напомним, что участие в терроризме и создание террористической организации Андрееву вменялось потому, что в его романе “Странники ночи” был некий герой из антисоветского подполья по фамилии Серпуховской, на самом деле иностранный шпион.

Алла Андреева писала, что, согласно замыслу романа “Странники ночи”, Серпуховской, связанный с разведкой, был участником разработки планов террористических актов, ожидающим возможности начать реальные действия. “Алексей Юрьевич Серпуховской – экономист. Едкий, полный сарказма, офицерски элегантный и подтянутый, обладающий ясным и точным умом, он в своем докладе производит полный разгром советской экономики и излагает экономические основы жизни общества, которое должно быть построено в будущей свободной России”.

Следователи, считая роман руководством к действию, искали как самого Серпуховского, так и его группу, допрашивая о ней самых разнообразных людей.

И все-таки летом 1957 года, несмотря на ответ из МГБ, дело Андреева пришлось прекратить. Даниила Андреева освободили.