3.2. Гуманизм — это не то, что вы думаете: сначала индивидуализм, а уж потом человеколюбие

Мы привыкли понимать слово «гуманизм» в смысле лозунга «Все во имя человека, все для блага человека!», т. е. в смысле «гуманного» отношения к людям. На самом деле это гораздо более широкое понятие, претерпевшее за последние несколько веков значительную эволюцию, причем смысловой оттенок «гуманности» является производным по отношению к исконному смыслу слова «гуманизм», и оттенок этот появился исторически относительно недавно. Изначально понятие «гуманизм» возникло в эпоху Возрождения и означало, как написано в Советском Энциклопедическом Словаре, «признание ценности человека как личности, его права на свободное развитие и проявление своих способностей», и лишь в конце этого определения словарь добавляет более позднее значение этого слова: «утверждение блага человека как критерия оценки общественных отношений» (т. е. гуманизм в смысле «гуманности»). Для того, чтобы понять, почему первые гуманисты эпохи Возрождения боролись за «признание ценности человека как личности и его права на свободное развитие и проявление своих способностей», надо вспомнить против чего они боролись, что именно представляла из себя доиндустриальная, аграрная, средневековая Европа. Все стороны жизни под контролем церкви, причем не реформированной протестантской (Реформация придет потом, как раз на волне гуманистического движения), а той самой, дореформаторской католической, предписывающей каждому человеку свое место в жизни — крестьянину пахать, купцу торговать, а монарху править. Человек рассматривается не как личность, а как социальная функция (если угодно, «винтик» социальной машины). Все винтики в принципе взаимозаменяемы. Кроме церкви существуют еще и другие институты социального контроля над личностью: для крестьянина это сельская община, для ремесленника — цех, для купца — гильдия, и т. д. Личность полностью подчинена правилам и обычаям того социального института, к которому принадлежит. Иными словами, коллектив осуществляет полный контроль над индивидуумом, подчиняет личные интересы интересам общественным. Вам это ничего не напоминает? Правильно. В двадцатом веке такой тип общества назовут тоталитарным. Средневековая Европа таких слов еще не знает, поскольку слова сочиняют тогда, когда в них есть необходимость. В слове «тоталитаризм» потребности еще нет, поскольку вся социальная жизнь не только Европы, а всего мира является тоталитарной. Когда «тоталитаризм» и «жизнь» синонимы, зачем нужно два слова, достаточно одного слова «жизнь». Это уж потом, когда появятся нетоталитарные общества, и будет с чем сравнивать, появится потребность в слове «тоталитаризм». А пока весь мир живет при тоталитаризме, даже не догадываясь об этом, подобно мольеровскому мещанину во дворянстве, который не знал, что всю жизнь говорил прозой.

И тут вдруг на историческую сцену выходят молодые итальянские смутьяны-интеллектуалы, называющие себя «гуманистами», и говорят, что человек должен иметь право сам выбирать свою судьбу, и вовсе не обязан следовать по стопам своих родителей, в соответствующую гильдию, цех, или семинарию. Более того, он не обязан быть кроток и смиренен, и принимать ту судьбу, которую назначил ему бог, а волен стремиться к подвигам и великим свершениям, приносящим славу и бессмертие его, человека, имени. Понятное дело, ребята начитались книжек античных авторов, где про все эти подвиги было очень подробно расписано. Античный индивидуализм бросил вызов средневековому коллективизму. Это был подрыв всех и всяческих общественных устоев. Церкви пришлось учредить святую инквизицию и начать жечь еретиков на кострах. Но было уже поздно: джин (а точнее мим) был выпущен из бутылки античных рукописей, в которой он томился почти тысячу лет, и это было началом конца статичного доиндустриального общества.

Но тут возникает естественный вопрос: а почему, собственно, в античном мире могли существовать яркие индивидуальности, а средневековье было царством безликого коллективизма? Ответ, как мне кажется, очень прост: каждое общество позволяет своим членам то, что оно в принципе может им позволить, но не более того. Индивидуализм всегда сопряжен с повышенным расходом ресурсов: индивидуалисты соревнуются друг с другом, что приводит к дублированию усилий; чтобы выделиться, выпендриться, и обойти соперников индивидуалисты идут на разного рода рискованные предприятия и эксперименты, требующие больших затрат ресурсов. Небольшие по затратам ресурсов эксперименты могут привести к очень серьезным непредсказуемым последствиям, для парирования которых могут потребоваться очень большие затраты ресурсов, и прежде чем дозволить эксперимент, общество, заботящееся о своем выживании, должно быть уверенно, что у него хватит сил, чтобы справиться с непредвиденными последствиями экспериментов.

В отличие от средневекового общества, которое не могло позволить свободно вести себя даже королям, всячески ограничивая их поведение всевозможными религиозными и рыцарскими обычаями и правилами, античное общество было обществом, которое могло позволить всяческие свободы определенному кругу своих граждан (только свободных граждан, не надо забывать что большинство населения в античном мире составляли рабы). Античный мир мог позволить себе немного свободы постольку, поскольку это был расширяющийся мир, захватывающий в сферу своего влияния все больше и больше ресурсов. Но в один прекрасный (а может быть ужасный) день рост античного мира прекратился. На западе он уперся в атлантический океан — таких кораблей, на которых можно было переплыть океан в античном мире еще не существовало — не было подходящей техники. На северных границах античного мира было слишком холодно — хотя там и жили какие-то местные племена варваров, кое-как перебиваясь, чтобы не помереть с голоду, климат был непригоден для той технологии сельского хозяйства, которой располагала субтропическая, средиземноморская античная цивилизация, а значит завоевать северные регионы было невозможно — нечем было бы кормить солдат. Не было также транспортных средств, которые позволили бы снабжать войска продуктами с юга в достаточных количествах. То есть север также оказывался закрыт для античного мира по причине недостаточного уровня технологии. На востоке отдельные античные полководцы доходили до Индии и упирались в Тибет, за которым лежала могущественная Поднебесная китайская империя. Перейти эти высочайшие горы, да потом еще дать бой на территории противника, когда твои собственные тылы окажутся за высокими горами, абсолютно нереально. На востоке античный мир уперся в географический барьер. На юге лежала пустыня Сахара также непроходимая. Античный мир достиг барьера роста, который он не мог преодолеть при имевшемся в то время уровне техники. Античный мир оказался в ловушке ограниченных ресурсов. Он не мог больше позволить себе роскошь необдуманно распоряжаться ресурсами, в надежде что завтра он себе еще захватит. Встала задача экономии ресурсов. А чтобы их экономить, их надо тщательно распланировать, и потреблять назавтра не больше, чем ты потреблял сегодня. И так изо дня в день, из века в век, никакого разнообразия, все по издревле установленным правилам. Так наступило средневековье. Так были забыты древние свободы. Обычно историки говорят, что при переходе от античности к средневековью было отменено рабство. Но возможно правильнее было бы говорить, что была отменена свобода, все оказались в одинаково несвободном положении, и уже нельзя было выделить когото, кто был более несвободен чем другие, и назвать таких людей рабами.

И вот, спустя почти тысячу лет всеобщего средневекового рабства, гуманисты подняли интеллектуальный бунт против установленных порядков. Если бы за эти тысячу лет совсем ничего не изменилось, то, конечно же, их бунт был бы обречен. Однако, не смотря на всю статичность и застойность средневекового общества, изменения в нем исподволь накапливались. И в первую очередь накапливались знания. Географические барьеры не были абсолютно непроницаемы. Шло постепенное проникновение новых знаний из Китая и арабского мира, которое позволило Европе, в конце концов, создать технологии, позволившие ей преодолеть межконтинентальный барьер роста. От момента изобретения компаса (возможно под влиянием просачивающейся из Китая информации) до момента, когда другие мореходные технологии (помимо компаса) были доведены до того уровня, при котором можно было рискнуть отправиться в открытый океан, прошло почти триста лет. Прогресс шел очень медленно именно потому, что Европа, в силу географических причин была почти закрытой системой с информационной точки зрения. Почти — благодаря отважным путешественникам, таким как Марко Поло, занимавшимся в Китае тем, что сегодня назвали бы промышленным шпионажем. Но Марко Поло все же был исключением. После него потребовалось еще двести лет, прежде чем началась эпоха Великих Географических Открытий, эпоха Васко да Гама, Колумба, Магеллана, эпоха преодоления межконтинентального барьера роста. И преодолевали его люди, взращенные на гуманистической (в первоначальном смысле слова) идеологии — т. е. индивидуалисты, взявшие свою судьбу в собственные руки и надеявшиеся благодаря этим открытиям обрести славу и богатства.

Как только межконтинентальный барьер роста оказался преодолен, события стали развиваться лавинообразно. Колумб открыл Америку в 1492 (Начало преодоления межконтинентального барьера роста). В 1517 году (четверть века спустя после открытия Колумба) были опубликованы тезисы Лютера — началась Реформация, т. е. приспособление религии к новым временам, когда Европа уже могла позволить себе гуманистический индивидуализм. Позднее протестантская этика сыграет огромную роль в процессе индустриализации. В 1566 году, когда Европа лишь чуть больше полувека грабила Америку, началась революция в Нидерландах. Ее тоже делали люди, ощущавшие себя не игрушками в руках бога, а самостоятельными свободными субъектами исторического процесса т. е. духовные наследники первых гуманистов. Межконтинентальный барьер роста был фактически преодолен. Люди почувствовали, что начались новые времена и стали бороться за свободы, поскольку благодаря новым ресурсам эти свободы сделались реально достижимы, хотя все общественные институты (в первую очередь католическая церковь и государство) по инерции продолжали оставаться носителями традиций, выработанных еще в ту эпоху, когда ресурсов было меньше, и общество не могло позволить вольностей, допустимых в новых, более зажиточных, условиях послебарьерной эпохи.

Итак, гуманизм в этот ранний период представлял собой в первую очередь индивидуализм, противостоящий средневековому коллективизму. Широкое распространение и принятие гуманистической идеологии стало возможным благодаря преодолению Европой межконтинентального барьера роста.

Гуманизм навсегда изменил понимание человеком своей роли в обществе. Он дал человеку ощущение своей уникальности, самоценности и чувства собственного достоинства. Существование в качестве послушного, взаимозаменяемого «винтика» перестало восприниматься в качестве нормы жизни.

Но гуманизм эпохи Возрождения практически не затронул Россию. Более того, в России в середине 16-го века шли прямо противоположные процессы. В то самое время, когда в Германии шла Реформация, в Нидерландах буржуазная революция, в Московии царь Иван Грозный добивался строгого проведения в жизнь принципа, согласно которому каждый житель его государства должен являться государевым холопом (т. е. рабом). Каждый, включая не только крестьян, но даже бояр. Боярам это, правда, не понравилось, но царь очень быстро скрутил их в бараний рог, не гнушаясь никакими методами, сколь жестокими они ни были. И в России на триста лет воцарился культ поклонения монарху, поддерживаемый официальной государственной религией, обожествлявшей царя («помазанника божьего»). И революционеры, появившиеся в России в 19-м веке, борясь с царизмом, боролись в первую очередь за гуманизм, понимаемый как «признание ценности человека как личности».

Забегая вперед, скажу, что широкие массы населения в России (не интеллигенция, а именно народные массы) впервые приобщились к понятию «гуманизм» через марксизм. Если это утверждение кажется Вам спорным, вспомните, что марксизм был продуктом западной цивилизации (т. е. цивилизации, основанной на гуманизме), и это был единственный продукт западной мысли, доступный для масс после революции (т. е. тогда, когда основная часть этих прежде безграмотных масс научилась читать). Они впервые начали понимать, что человек, хотя бы в принципе, может быть ценен как личность. Но веками укоренившийся образ жизни обычно сильнее только что вычитанных в книжках принципов. Сталинское представление о человеке как о «винтике» не имеет ничего общего с марксизмом, оно было идеологическим пережитком царизма, но оно было беспрекословно принято большинством населения. Население подчинилось — многовековая привычка подчиняться монарху и репрессивная машина власти, скроенная по образцу царской («компетентные органы» по образцу царской «охранки», ГУЛАГ по образцу царской каторги) сделали свое дело. Но народ, впитавший через марксизм представление о гуманизме, начал сомневаться. Люди не хотели больше быть «винтиками», и это нежелание, в конце концов, вылилось в хрущевскую «оттепель» и горбачевскую «перестройку». Но не будем забегать вперед. Продолжим наш краткий обзор происхождения ценностей, лежащих в основе советской цивилизации.