Любимое слово: «Расстрелять!»

Вечером 7 июня 1927 года на перроне вокзала в Варшаве тихо беседовали два хорошо одетых господина, которые только что вышли из фешенебельного ресторана после плотного ужина. Один из них был полномочным представителем СССР в Англии Аркадий Розенгольц, которого выслали из страны и он через Польшу возвращался в Россию, а другой – полномочным представителем СССР в Польше Петром Войковым. Неожиданно к ним подошел молодой человек, который выхватил револьвер и с криком «За Россию!» – выстрелил в Войкова. Но сразу не попал. Розенгольц тоже достал пистолет и открыл ответный огонь, а Войков пустился наутек. Однако был смертельно ранен, и через час скончался в варшавской больнице.

Его убийцей оказался 19-летний гимназист-эмигрант Борис Коверда, который на вопрос: «Зачем он это сделал?», ответил, что хотел «отомстить за растерзанную большевиками Россию и за миллионы убитых русских людей». Буквально через день, в «ответ» на покушение в Варшаве большевики без суда казнили в Москве 20 представителей знати бывшей Российской империи, которые никакого отношения к этому преступлению не имели.

Одновременно советское правительство вручило ноту протеста польскому посланнику в Москве с требованием сурово наказать «наёмника иностранного капитала». В СССР газеты взахлеб расписывали скромность Войкова и его огромный вклад в свержение самодержавия. Поляки оказались в затруднительном положении. Для Польши любые осложнения отношений с СССР были крайне нежелательны, ведь Россия после проигранной войны выплачивала Польше огромную контрибуцию. Поляки опасались, что, воспользовавшись убийством своего дипломата как поводом, СССР прекратит эти выплаты, которые составляли значительную часть польского бюджета. Выясняя причины покушения, польские следователи установили, что семья Коверды после октябрьского переворота на себе испытала всю жестокость большевиков. Юный Борис видел, как чекисты Мартина Лациса расстреливали на льду Волги заложников, в том числе приятеля его отца и двоюродного брата. С невероятным трудом его семье удалось вырваться в Польшу, где она жила в крайней нужде, приходилось продавать последнее, чтобы не умереть с голоду. Однако мальчик хорошо учился в гимназии, совмещая учёбу с работой корректора и экспедитора. На суде Коверда попросил у поляков прощения за то, что своим поступком причинил много неприятностей. В итоге он был приговорен к бессрочной каторге. Однако потом был освобожден по амнистии. Умер Борис Коверда 18 февраля 1987 года, на восьмидесятом году жизни. В России его имя мало кому известно. А Войков, торжественно и с небывалыми почестями, был похоронен у Кремлёвской стены в Москве…

От терактов в дипломатию

Между тем в биографии у Петра Лазаревича Войкова, как и многих других большевиков, немало темных пятен. По некоторым источникам, его настоящая фамилия Пинхус Лазаревич Вайнер. Родился он в Керчи. По одним сведениям, в семье мастера металлургического завода, а по другим – преподавателя духовной семинарии или директора гимназии. Учился в гимназии, но был исключен за революционную деятельность. Экзамены сдал экстерном и поступил в петроградский Горный институт, но и оттуда был исключен. Да и учиться ему было некогда – уже в юности Войков начал подвизаться в роли боевика-террориста под кличками «Петрусь», «Интеллигент», «Белокурый». Участвовал в перевозке бомб и, в возрасте 18 лет, стал организатором покушения на ялтинского градоначальника генерала Думбадзе. Однако от преследования полиции ускользнул, скрывшись в Швейцарии. Там удачно женился на дочери банкира и вел безбедную жизнь, пополнял образование, не переставая, впрочем, поддерживать тесные связи с революционерами-эмигрантами. Вскоре познакомился с Лениным.

После Февральской революции 1917 года вернулся в Россию, но не в одном «пломбированном вагоне» вместе с Лениным, как это порой утверждают, а в другом поезде вместе с Мартовым и Луначарским.

В августе 1917 года был направлен в Екатеринбург, где стал член Екатеринбургского совета. После октябрьского переворота Войков вошёл в Екатеринбургский военно-революционный комитет, который обратился ко всем советам Урала с призывом «брать власть на местах в свои руки и всякое сопротивление подавлять оружием». Вскоре стал секретарем Уральского областного бюро профсоюзов, а потом – председателем Екатеринбургской городской думы. Руководил жестокими реквизициями продовольствия у крестьян, был причастен к репрессиям против предпринимателей Урала. Как отмечают энциклопедии, эта деятельность Войкова привела к товарному дефициту и значительному понижению уровня жизни местного населения.

Перстень с царских трупов

Войкова считают одним из организаторов, по поручению Якова Свердлова, убийства царской семьи. В своей автобиографической книге «На путях к Термидору» советский дипломат-перебежчик Григорий Беседовский, работавший в 1924-м вместе с Войковым, пишет о том, что однажды, будучи пьян, Войков рассказал ему, как была убита царская семья. Если верить этому рассказу, то Войков поддерживал идею убийства и предлагал «довезти царское семейство до ближайшей полноводной реки и, расстреляв, потопить в реке, привязав гири к телам». Однако областной комитет, где и происходили прения по этому поводу, принял постановление о расстреле царской семьи в доме Ипатьева. Выполнение постановления поручалось Юровскому, Войков должен был присутствовать при этом в качестве делегата областного комитета партии. Ему же, как человеку сведущему в естественных науках (он изучал химию в Женевском и Парижском университетах), поручалось разработать план полного уничтожения трупов.

Вот отрывок из книги Беседовского, в котором он подробно рассказывает о том, как Войков признался ему в цареубийстве: «Под новый, 1925 год Войков решил устроить в посольстве танцевальный вечер для сотрудников. Сначала был ужин, с речами и выпивкой, а затем начались танцы. Войков, выпив довольно много вина, очень скоро захмелел. Навеселе он удалился к себе в кабинет. Там, в шкафу стояла у него батарея коньячных и ликерных бутылок, которые он быстро опустошал. В половине второго ночи я зашел к нему в кабинет, так как из Москвы поступила срочная шифрованная телеграмма. Войков сидел на диване с серо-зеленым лицом и красными, воспаленными глазами. Он почти не слушал меня. В руках он держал кольцо с рубином, переливавшимся цветом крови, и пристально смотрел на него. Увидев мой взгляд, который я бросил на кольцо, Войков посмотрел на меня мутным взглядом и сказал: «Это не мое кольцо. Я взял его в Екатеринбурге в Ипатьевском доме после расстрела царского семейства»…

Расправа над царской семьей

В ночь на 17 июля Войков явился в дом Ипатьева в 2 часа ночи вместе с председателем Чрезвычайной комиссии Екатеринбурга. Юровский доложил им, что царская семья и все остальные уже разбужены и приглашены сойти вниз, в полуподвальную комнату, откуда должна произойти их дальнейшая «отправка». Им объявлено, что в Екатеринбурге тревожное настроение, с часу на час ожидается нападение на Ипатьевский дом, и что поэтому необходимо для безопасности сойти в полуподвальную комнату. Царское семейство сошло вниз в 2 часа 45 минут (Войков смотрел на свои часы). Юровский, Войков, председатель екатеринбургской Чека и латыши из Чека расположились у дверей. Члены царской семьи имели спокойный вид. Они, видимо, уже привыкли к подобного рода ночным тревогам и частым перемещениям. Часть из них сидела на стульях, подложив под сиденья подушки, часть же стояла. Бывший царь прошел несколько вперед по направлению к Юровскому, которого он считал начальником всех собравшихся, и обратился к нему спокойно: «Вот мы и собрались, теперь что же будем делать?» В этот момент Войков сделал шаг вперед и хотел прочитать постановление Уральского областного Совета, но Юровский, опередив его, подошел совсем близко к царю и сказал: «Николай Александрович, по постановлению Уральского областного комитета вы будете расстреляны вместе с вашей семьей». Эта фраза явилась настолько неожиданной для царя, что он совершенно машинально сказал «что?» и, щелкнув каблуками, повернулся в сторону семьи, протянув к ним руки. В эту же минуту Юровский выстрелил в него почти в упор несколько Раз, и он сразу же упал. Почти одновременно начали стрелять все остальные, и расстреливаемые падали один за другим, за исключением горничной и дочерей царя. Дочери продолжали стоять, наполняя комнату ужасными воплями предсмертного отчаяния, причем пули отскакивали от них. Юровский, Войков и часть латышей подбежали к ним поближе и стали расстреливать в упор, в голову. Как оказалось впоследствии, пули отскакивали от дочерей бывшего царя по той причине, что в лифчиках у них были зашиты бриллианты, не пропускавшие-пуль. Когда все стихло, Юровский, Войков и двое латышей осмотрели расстрелянных, выпустив в некоторых из них еще по нескольку пуль или протыкая штыками двух принесенных из комендантской комнаты винтовок. Войков сказал мне, что это была ужасная картина. Трупы лежали на полу в кошмарных позах, с обезображенными от ужаса и крови лицами. Пол сделался совершенно скользким, как на бойне. В воздухе появился какой-то странный запах. Юровский этим, однако, не смущался, может быть, вследствие своей фельдшерской специальности и привычки к крови. Он хладнокровно осматривал трупы и снимал с них все драгоценности. Войков также начал снимать кольца с пальцев…

Сложив трупы на автомобиль, их повезли за город на заранее подготовленное место у одной из шахт. Юровский уехал с автомобилем. Войков же остался в городе, так как он должен был приготовить все необходимое для уничтожения трупов. Для этой работы было выделено пятнадцать ответственных работников екатеринбургской и верх-исетской партийных организаций. Они были снабжены новыми, остро отточенными топорами того типа, какими пользуются в мясных лавках для разделки туш. Помимо того, Войков приготовил серную кислоту и бензин.

Как заметали следы

Уничтожение трупов началось на следующий же день и велось Юровским под руководством Войкова и наблюдением Голощекина и Белобородова, несколько раз приезжавших из Екатеринбурга в лес. Самая тяжелая работа состояла в разрубании трупов. Войков вспоминал эту картину с невольной дрожью. Он говорил, что, когда эта «работа» была закончена, возле шахты лежала громадная кровавая масса человеческих обрубков: рук, ног, туловищ и голов. Эту кровавую массу поливали бензином и серной кислотой и тут же жгли двое суток подряд. Взятых запасов бензина и серной кислоты не хватило. Пришлось несколько раз подвозить из Екатеринбурга новые запасы и сидеть все время в атмосфере горелого человеческого мяса, в дыму, пахнувшем кровью… – Это была ужасная картина, – закончил Войков. – Мы все, участники сжигания трупов, были прямо-таки подавлены этим кошмаром. Даже Юровский и тот под конец не вытерпел и сказал, что еще таких несколько дней, и он бы сошел с ума. Под конец мы стали торопиться. Сгребли в кучу все, что осталось от сожженных останков. Бросили в шахту несколько ручных гранат, чтобы пробить в ней никогда не тающий лед, и побросали в образовавшееся отверстие кучу обожженных костей. Затем мы снова бросили с десяток ручных гранат, чтобы разбросать эти кости возможно основательнее, а наверху, на площадке возле шахты, мы перекопали землю и забросали ее листьями и мхом, чтобы скрыть следы костра…»

Рассказ Беседовского подтверждается и документами следствия. В бумагах судебного расследования, проводившегося следователем по особо важным делам при Омском окружном суде Николаем Соколовым, содержатся два письменных требования Войкова выдать 11 пудов серной кислоты, которая была приобретена в екатеринбургском аптекарском магазине «Русское общество» и использована для обезображивания и уничтожения трупов. После расправы Войков постоянно носил кольцо с рубином, снятое с одного из царских трупов, которым цинично хвастался перед подельниками.

Похождения в Варшаве

Позднее Петр Лазаревич отличился на ниве распродажи национального достояния России. Был одним из руководителей операции советского правительства по продаже за рубеж по бросовым ценам драгоценностей императорской фамилии, Оружейной палаты и Алмазного фонда, в том числе и легендарных пасхальных яиц фирмы Карла Фаберже. Возглавляя делегацию РСФСР и УССР на переговорах с Польшей о выполнении Рижского мирного договора, передавал полякам русские предметы искусства, архивы, библиотеки и другие материальные ценности. Вскоре, однако, вспыхнул скандал с мехами, которые Войков щедро раздавал своим поклонницам, и он был с должности уволен.

В утешение «заслуженный революционер» был отправлен от кормушек подальше – назначен полпредом в Канаду, но тамошние власти не дали ему агремана за причастность к расправе над царской семьей. Зато принять организатора цареубийства согласились поляки. В должность полпреда в Польше Войков вступил в октябре 1924. Уже упомянутый Григорий Беседовский, работавший вместе с ним в советской миссии в Варшаве, так его потом описывал: «Высокого роста, с подчеркнуто выпрямленной фигурой, как у отставного капрала, с неприятными, вечно мутными глазами (как потом оказалось, от пьянства и наркотиков), с жеманным тоном, а главное, беспокойно-похотливыми взглядами, которые он бросал на всех встречавшихся ему женщин, он производил впечатление провинциального льва. Печать театральности лежала на всей его фигуре. Говорил он всегда искусственным баритоном, с длительными паузами, с пышными эффектными фразами, непременно оглядываясь вокруг, как бы проверяя, произвел ли он должный эффект на слушателей. Глагол «расстрелять» был его любимым словом. Он пускал его в ход кстати и некстати, по любому поводу. О периоде военного коммунизма он вспоминал всегда с глубоким вздохом, говоря о нем как об эпохе, «дававшей простор энергии, решительности, инициативе».

По словам Беседовского, у сотрудников посольства зрели подозрения относительно нормальности его повышенной чувствительности к дамскому полу. Женщины, с которыми он запирался в своем кабинете, намекали на «извращенность» его половых чувств.

Как отмечали историки, на дипломатическом поприще Войков тоже ничем выдающимся не отличился. Есть сведения, что он предлагал подготовить террористический акта против главы польского государства Пилсудского. Однако Дзержинский проведение такой акции запретил. После этого бывший террорист-бомбист окончательно потерял всякий интерес к дипломатической работе. Однако слухи о его похождениях в Варшаве стали доходить до Москвы. Возникло дело о пропаже из сейфа посланника значительной денежной суммы, предназначенной на «мировую революцию», затем поступил донос о небрежном хранении Войковым секретных документов Политбюро. Назревали крупные неприятности, которые могли обернуться для Войкова отзывом из Варшавы. В польской печати появились сообщения о предстоящем отъезде советского посланника в Москву – правда, без указания причин. Вероятно, в СССР его ожидал такой же бесславный конец, как и его собеседника на вокзале в Варшаве – Розенгольца, который после возвращения был расстрелян. Но на этот раз чекисты опоздали…

Невероятно, но имя организатора и участника зверского убийства царской семьи до сих пор носят десятки улиц и промышленных предприятий в России, на Украине и Белоруссии. А в Москве до сих пор есть станция метро Войковская.