НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ!

А. П.: Владимир Васильевич, вы на свободе. Вы посмотрели, огляделись? Какие ваши планы? Нет ли кессонной болезни?

В. К.: У меня, видимо, с кессонной болезнью не полу­чилось: в тюрьме последние сутки мы спали по четыре часа всего. Больше невозможно было. Такое ощущение, будто то же самое происходит и сейчас. Очень много приходится заниматься, встречаться, отвечать на звон­ки друзьям. Скажем так: у меня несколько лет работала в мозгах операционная система «Тюрьма». А теперь идет установка операционной системы «Свобода». Я пока перезагружаюсь. Появляются люди, которые три года не хотели знать меня и мою жену, а теперь вдруг являются поздравлять. Знаете, тюрьма показывает не только, кто есть кто за решеткой, но и кто есть кто на воле.

Чем заниматься буду? Я по-прежнему член Высше­го офицерского совета России и Военно-Державного Союза и убежден, что если ты не занимаешься поли­тикой, то политика займется тобой. В общественно-по­литической сфере меня интересует то, что интересо­вало всю мою жизнь: я хочу довести военную реформу в области специальных операций и строительства во­оруженных сил до положительного итога. Хочу, чтобы гадкое слово «реформа» утратило свой нынешний и приобрело, наконец, положительный смысл. Пушки, танки, самолеты — это все правильно, ребята, когда дело до них дойдет. Но оно ведь может и не дойти! Мы так и пропадем с нашими стратегическими ракетами, как пропал Советский Союз. Другая война идет. Нас губят по-другому. Нас по миллиону уничтожают в год — невоенными способами. Я хочу внести свой вклад в эту вторую «холодную» войну.

А. П.: Мне кажется — и вы не можете этого не чув­ствовать — что враги, потерпев такое сокрушитель­ное духовное поражение, на этом не успокоятся. У них воля длинная, она исчисляется тысячелетиями. Они должны сейчас предпринять все, чтобы сшить вам второе дело. Уже не по покушению, а по вашей идеологии,   мировоззрению,   высказываниям. И здесь вас подстерегает масса ловушек — их уже при­нялся ставить вам, например, Пархоменко на «Эхе Москвы». Он вас пригласил в эфир не для того, что­бы вы изложили свои взгляды, а чтобы показать «звериный оскал русского фашизма». Он расставлял свои вопросы, как опытный агент. И мне кажется, что вы сейчас должны тщательно отслеживать все про­ходящие вокруг вас вещи, выверять свою лексику, взвешивать каждое слово. Есть люди, которые мо­гут подходить к вам с обожанием, а итог будет пла­чевным. Три года эти — они для вас потрясающие: новое мировоззрение, ощущение себя в новом контексте. Но следующих таких же трех лет не дол­жно быть! Вы уходили в тюрьму как специалист по спецоперациям, а вышли из тюрьмы общественным деятелем. И эта роль еще сложнее и страшнее. Эту роль надо осмыслить самому. И не повторять оши­бок милых моему сердцу патриотических лидеров, с их какими-то унылыми съездами, встречами. Если заниматься политикой, должны быть принципиаль­но новые подходы.

В. К.: Какими вы их видите, Александр Андреевич?

A. П.: Прежде всего, необходимо сформулировать идеологию. Идеологию национально-освободитель­ной войны в контексте Русского Развития. Надо по­нимать также, что никакого вооруженного восстания не будет, никакого массового выступления армии тоже быть не может. Располагаем ли мы непочатыми си­лами? Нет, силы у нас на исходе, мы измотаны...

B. К.: Вы говорите о Русском Развитии, Александр Ан­дреевич, — я за эту идею, идею Русского Дела готов во­евать до конца. Все эти годы я как мог боролся за то, чтобы страна получила возможность вырваться из либе­рального плена и сделать рывок. Или мы сейчас вырвем­ся — или нас, прямо по И. В. Сталину, раздавят в гряду­щем глобальном переделе территорий и ресурсов. Мою

личную идеологию можно определить двумя словами -православный социализм, в основе которой лежит рус­ский христианский национализм.

Мое понимание необходимости национального вос­стания полностью соответствует правам человека, из­ложенным во Всеобщей Декларации прав человека, принятой ООН.

Мои оппоненты готовят кассацию. Они пытаются скло­нить общественное мнение к тому, что, мол, в деле суд так и не разобрался, нужно новое разбирательство. И зна­ете что? Мы предлагаем: давайте повторим процесс! Мы с товарищами согласны выйти еще раз, уже на четвертый процесс. Мы придем на суд, но только при одном условии — откройте его. Чтобы на процессе была пресса. Чтобы люди воочию видели доказательства сторон. Три года они рассказывали одну детективно-дефективную историю о покушении на Чубайса, а нам хватило всего пяти часов, чтобы разбить все доказательства нашей вины перед присяжными. Мы готовы к открытому процессу!

А. П.: Отличная идея! Если противник жаждет но­вого процесса над вами, но побоится открыть его, то мы сами его откроем. Имея на руках материалы дела, мы проведем свой открытый общественный процесс со своими обвинителями и защитниками. И снова победа будет за нами!