Судья Алисова

Осенью 2008 года в поисках натуры для съемок видеоклипа на мою песню «Прощайте» мы с моим приятелем Алексеем Разуковым, мастером на все руки, поехали подальше от Москвы. Я тормозил машину в самых красивых, на наш взгляд, местах — там, где колосились пшеницей поля, где блестели на солнце подслеповатыми окнами старые деревенские избушки, где тянулись вдоль проселочных дорог натянутые, как нервы, высоковольтные провода и низко над ними летали огромные самолеты, идущие на посадку…

Мы так увлеклись этим занятием, что незаметно для себя проехали всю Московскую область и даже чуть ли не всю соседнюю, Рязанскую, и, вероятно, ехали бы и дальше, если бы я случайно не увидел указатель на маленький, забытый богом и людьми городок, который напомнил мне, что в нем когда-то проживала одна моя сокурсница.

«А не заехать ли нам к ней в гости?» — подумал я и повернул машину в указанном направлении.

— А ты знаешь, где она живет? — спросил меня Алексей. — Не село все-таки — город!..

Данный факт подтверждала и воздвигнутая на обочине дороги еще во времена Советского Союза железобетонная растопыренная конструкция с соответствующей надписью — «город».

— Нет, — беззаботно ответил я, — не знаю. Но зато я знаю, где она работает, и там мы узнаем все остальное.

У местных таксистов — двух «бомбил» на «жигулях» и старом «ниссане», скучавших на безлюдной центральной городской площади, мы выяснили, где располагается суд, и быстро нашли его двухэтажное здание рядом с какой-то заброшенной стройкой, обнесенной бетонным забором.

Однако там нас ждало разочарование: моя знакомая, которая действительно долгие годы работала здесь судьей и даже была председателем этого суда, недавно вышла на пенсию по выслуге лет и уволилась.

— Как же нам ее найти? — спросил я у чахоточного вида судебного пристава, который не пускал меня внутрь здания суда из-за отсутствия документов. Он пожал плечами.

— Позвоните ей, если она ваша знакомая, — посоветовал он.

— Так я и хочу узнать ее телефон! Может, в канцелярии кто подскажет. Пусти, друг!

— Не положено без документов.

— Да я и сам адвокат! Из Москвы, — начал уж было заводиться я. — Но у меня с собой только водительские права…

— А вы случайно не адвокат Беляк? — обратился ко мне вдруг какой-то мужчина, который проходил мимо нас на выход и, услышав мои слова, остановился.

— Да, — подтвердил я.

— Здравствуйте! — он приветливо улыбнулся. — Я здесь один из судей. Мы работали долгие годы вместе с Верой Аркадьевной, и она нам много о вас рассказывала.

Я поздоровался и, показав жестом на свою стоявшую у входа машину и вышедшего из нее, бритого наголо, огромного как шкаф Лешу Разукова, сказал:

— Вот проезжали с товарищем мимо и решили повидать Веру Аркадьевну. Не подскажете, как ее найти? Она жива-здорова?

— Да, все нормально, жива-здорова, — успокоил меня судья, продиктовал адрес своей бывшей начальницы и подробно объяснил, как лучше нам туда проехать.

— Послушай, — обратился я снова к приставу, когда судья, распрощавшись со мной, ушел. — Забыл у него узнать: а дети у нее есть?

— У кого? — спросил пристав. Он слышал весь наш разговор с судьей, но все равно посматривал на нас с Разуковым, который маячил у открытой входной двери, с явным недоверием: какой-то татуированный адвокат в аляповатой рубашке, а с ним лысый, похожий на бандита человек…

— У Алисовой. У Веры Аркадьевны.

— Дети? — снова переспросил он.

— Ну, может, мы по дороге им что-то купим, — пояснил я, — в подарок…

Пристав смотрел на меня и иронично улыбался. На моем примере он, видимо, окончательно убедился, что все московские адвокаты — придурки. И эта мысль его явно развеселила.

— Внуки! Внуки у нее давно!

— Ах, да! — понял я тут же свою ошибку, ведь представлял себе Верочку все еще студенткой! К тому же у меня самого за год до этого родилась дочь и я ощущал себя молодым папой. — Глупость сморозил, извини. Ну, тогда купим что-нибудь внукам…

Пристав вышел следом за мной на улицу, закурил и, когда мы уже тронулись, выпустил в нашу сторону длинную струю дыма. Я посигналил ему и увидел в боковое зеркало, как он покачал головой и махнул рукой, как машут обычно на совершенно безнадежных людей.

Мы же поехали искать мою знакомую дальше. Однако никаких подарков ее внукам мы так и не купили, не встретив нигде подходящего для этого магазина. И слава богу!

Бутылка вина и коробка конфет — вот то, что всегда выручает людей в подобных ситуациях и выручило нас в тот раз тоже. Эту бутылку и конфеты мы купили уже чуть ли не у самого дома моей знакомой в магазинчике, похожем на колхозное сельпо эпохи застоя, где одновременно с продуктами питания и алкоголем на полках за спиной дородной продавщицы стояли еще какие-то кастрюли, сапоги, гитара и даже велосипед. Там же располагался еще и аптечный киоск, из окошка которого с любопытством выглядывала лисья мордочка пожилой еврейки-провизорши — представительницы местной интеллигенции. У нее-то я и узнал, как лучше подъехать к нужному нам дому — одноэтажному, построенному, вероятно, еще в сталинские послевоенные времена. Этот дом имел небольшой приусадебный участок и стоял, огороженный деревянным забором, в ряду точно таких же домиков-старичков на заросшей лопухами тихой улочке.

— Эй, ребята! — крикнул я из машины детишкам, играющим у ворот одного из этих домов. — Вы знаете, где живет Вера Аркадьевна?

— Баба Вера? — переспросил один из мальчиков. — Она там, — и он указал рукой на огород за домом, к которому мы как раз и подъехали.

Я припарковал машину поаккуратнее, сложил наши нехитрые подарки в полиэтиленовый пакет, добавив туда же и свой последний альбом с песнями, оказавшийся, к счастью, в машине, и только вышел из нее, как услышал голос той, кому все эти подарки предназначались.

— Беляк, это ты?

Да, это был я. А из-за забора, облокотившись на него руками, смотрела на меня сквозь толстые стекла очков в старомодной оправе женщина с лицом, испещренным сетью мелких морщин. Я хотел было написать, что лицо ее походило на печеное яблоко, но подумал, что, может, это только сейчас оно вспоминается мне таким. В любом случае, вид ее меня в тот момент поразил.

Она стояла в летнем ситцевом платье, поверх которого была накинута шерстяная кофта. И вероятно, встреть я ее на улице, никогда бы не узнал в ней ту Верочку Алисову, о которой по дороге сюда рассказывал своему товарищу, — озорную болтушку-хохотушку, которая училась со мной в институте и периодически подкармливала меня, худого и вечно голодного, как и все саратовские студенты советского времени. Та девушка не была красива, но была мила, как бывает очаровательно и мило все молодое и полное радостных надежд.

А сейчас мне пришло сделать серьезное усилие над собой, чтобы улыбнуться и произнести:

— Да, Вера, это я, привет!

— Чего это вдруг тебя сюда занесло? — спросила она, не меняя позы и все еще, видимо, не веря своим глазам и ушам.

— Вот приехал тебя повидать. Мимо проезжали с товарищем и решили заехать.

Я представил ей Разукова, который после моих рассказов тоже пребывал в замешательстве.

— А это тебе небольшой подарок. Там и мой новый альбом.

Наконец пришла в себя и Вера.

— Ну, проходите, коль уж приехали, — совсем негостеприимно произнесла она, отпирая калитку. И пропустив нас вперед, проводила в деревянную беседку, расположенную за домом. Беседка была давно не крашена, на лавках валялись какие-то вещи, стояла лейка, а на столе, застеленном пожелтевшими газетами, лежали неказистые с виду зеленые яблоки и несколько красных луковиц.

Вера сгребла руками яблоки и лук в сторону и села напротив меня.

— В дом не приглашаю — там дети спят, внуки моей сестры, — пояснила она. — Ну, что? Рассказывай с чем приехал.

— С приветом, — пошутил я. — Говорю же, хотел тебя увидеть, узнать, что у тебя нового…

Она посмотрела на лысого, севшего в торце стола Разукова.

— Ну, говори.

— А может, ты нас для начала чаем угостишь? — спросил я.

— Да, конечно, — согласилась Вера и пошла в дом.

Мы с Разуковым обменялись молчаливыми взглядами, я взял в руку одно из яблок и увидел вылезающего из него червя.

— Хорошо, что мы не купили детские игрушки, — сказал я.

Я положил червивое яблоко на место. Было как-то не очень весело.

Вера принесла чайник с заваркой, другой — с кипятком и три большие чашки. Расставив все это на столе, она еще раз сходила в дом и вынесла оттуда сахарницу и какие-то сладости.

— Ну, как ты поживаешь? — спросил я, когда она снова устроилась напротив. — Говорят, вышла на пенсию?

— Да, уже больше года.

— А чего делаешь? Пошла в адвокатуру?

— Нет, — Вера взяла со стола то же самое яблоко, что брал я, тоже покрутила его в руках и отложила. — Нет, я решила вообще больше не работать. Хотела пойти в адвокатуру, но меня предупредили, что в таком случае я лишусь судейской пенсии.

— А это много?

Она с вызовом посмотрела на меня:

— Две тысячи примерно. В долларах. Мне хватает.

— Неплохо, — согласился я. — Хотя в адвокатуре, наверное, ты бы могла зарабатывать и больше.

— Мне хватает и этого, — повторила она с нажимом на втором слове. — К тому же в нашей адвокатуре заработать больше — проблема. Крупных дел у нас в городе не бывает, только в Рязани, поэтому и о серьезных деньгах здесь говорить особо не приходится. А «решать вопросы» по знакомству с судьями, как мне тут, конечно, уже предлагали, я не желаю. Всех их, можно сказать, я сама вырастила и воспитала, и чтобы теперь подходить к ним и о чем-то просить — нет.

— А муж? Ты замужем? — спросил я, кивнув в сторону дома.

— Нет, мужа у меня нет, и детей тоже, — ответила она, и я понял, что допустил бестактность. И все-таки по инерции спросил:

— А чего с мужем-то? Развелись или умер?

— Да нет, — она улыбнулась, — я вообще никогда за мужем не была.

Я молчал. Разуков сделал вид, что увлечен размешиванием сахара в чае.

— Я всю жизнь здесь прожила, а у нас женихов раз-два и обчелся. Да и боялись они меня.

— Это как? Ты извини, конечно.

— Да чего там! Дело прошлое, — Вера рассмеялась. — Но не потому боялись, что я Баба-яга, а потому что судья…

Оказалось, что в этом городишке всегда было не более трех-четырех предприятий. Таких, например, как автобусный парк, хлебозавод, кирпичный завод и что-то типа песчаного карьера. Был там, конечно, еще свой отдел КГБ, своя милиция, суд и прокуратура. Ну, и райсовет с райкомом КПСС, разумеется, тоже. Вот первые лица всех этих предприятий, учреждений и организаций, собственно, и составляли костяк руководства города, входя все вместе в бюро райкома партии и управляя городом от имени партии и народа. К руководству еще относились начальники районо, райсобеса, райздравотдела. В 90-х здание райкома заняла мэрия. И первым мэром города стал судимый когда-то за тунеядство сын главврача местной больницы, который в августе 1991 года участвовал в защите Белого дома в Москве, где познакомился с самим Бурбулисом и сфотографировался с Ельциным, Ростроповичем и Макаревичем. Но ближайшими помощниками у этого мэра еще долго остались все те же самые люди: прокурор, председатель суда, начальник милиции, местный чекист и руководители тех самых трех-четырех госпредприятий, пока они еще не были приватизированы и разворованы. В общем и целом, как видим, со времен Салтыкова-Щедрина ничего в России не изменилось.

— Ну, и за кого выходить тут было замуж, когда общалась я только с ними? — спросила Вера. Вопрос был, конечно, риторическим. — Не за кого, — тут же ответила она сама. — Прокурор давно был женат, чекист, милиционер и секретарь райкома тоже… Та же история и с директором хлебозавода…

Короче, как я понял, женщине фатально не везло! Директор автоколонны оказался тоже женат, а появившийся в 90-х мэр — даже дважды. Директор кирпичного завода был, правда, разведен, но так пил, что хоть святых выноси. А начальник песчаного карьера бегал не за ней, а от нее, и вскоре сел. Ну, что уж тут говорить о каком-нибудь начальнике цеха или о необразованном рабочем? Кооператоры же и предприниматели видели в председателе своего суда не объект любви, а объект подкупа.

— А ты-то женат? — спросила в свою очередь меня Вера. — Помню, у тебя были и дочь, и сыновья…

Я кратко рассказал ей о своем житье-бытье за эти годы, о том, что старшая дочка — кандидат юридических наук, а сыновья уехали работать и жить в Испанию. И поясняя, как и почему это произошло, заметил, что Испания — прекрасная страна, лучше Италии и Франции.

— Лучше? — засомневалась Вера.

— Конечно, лучше! — воскликнул я, взмахнув руками.

— Во! Узнаю Беляка! — она засмеялась, приглашая в свидетели и Разукова. Но тот был по-прежнему мрачнее тучи.

— Во Франции народ чопорный, — начал объяснять я. — Там всё дороже и много арабов, а в Италии кухня — пицца да паста и нет такого разнообразия, как в Испании. И коммунальное хозяйство, и дома, и дороги итальянских городов сильно уступают испанским. К тому же в Италии слишком большая социальная разница между богатым севером и бедным югом, что не есть хорошо, да еще плюс ко всему — мафия!

— А в Испании мафии нет? — с недоверчивой улыбкой спросила Вера и снова посмотрела на Разукова. Подозрительно посмотрела.

— В Испании ничего этого нет. Ты была в Барселоне?

— Нет, я вообще никогда не была за границей, — призналась неожиданно Вера.

— Да ладно! — не поверил я. — Что, и в Турции даже не была? — Мне казалось, что в Турции-то в 90-х побывали у нас все.

— Ни разу.

— Ну, вот это ты зря… — произнес я, не зная, как реагировать на это ее признание — пожалеть или пожурить.

— Да я и в Москве-то двадцать лет уже не была, — сказала Вера. — И не хочется.

— Но как же?.. — я все-таки надеялся, что она шутит. — И по работе никогда не выезжала?

— По работе я выезжала в Рязань — там у нас начальство.

«Но ведь это всего-то в полутора сотнях километров от Москвы! — подумал я. — Запереть себя добровольно здесь, в этом сонном городишке, в старом родительском доме, за этим дощатым забором!..»

— Ну, у нас тут тоже есть чем заняться, — сказала она, словно прочитала мои мысли. — Свои заботы, своя жизнь…

— Да, но… все-таки…

Мы помолчали.

— А Москва сейчас совершенно другая, — сообщил я.

— Ну и что с того? — пожала плечами Вера. — Я это вижу по телевизору. И тебя часто вижу… И читаю про тебя в газетах. И за твоими творческими успехами слежу. Здесь ты верен себе, молодец!.. Но удивляюсь, Сергей, как можешь ты браться за все эти ужасные бандитские дела!.. Ну, ты же сам понимаешь, что эти люди — преступники! Что это? Беспринципность? Желание больше заработать? А как же совесть?

— Ве-ра, — произнес я по слогам и, подбирая слова, набрал в легкие побольше воздуха, — ну, ты же судья! Как можешь ты вообще говорить такое?! Ведь без адвокатов нет справедливого суда. Каждый человек имеет право на такую профессиональную помощь. И тебе самой она тоже может понадобиться, не дай бог, конечно. Ведь даже ты, юрист и бывшая судья, можешь чего-то не знать. А если будешь волноваться, чего-то забудешь… И к тому же мы, адвокаты, в отличие от прокуроров и вас, судей, не сажаем людей, не ломаем им жизнь, не делаем им хуже, — мы только помогаем людям. Поэтому о какой беспринципности ты говоришь?! И как ты можешь подозревать меня — меня, которого знаешь много лет! — в отсутствии порядочности?!. А вот раз так, скажи мне тогда, бывшая судья, — я решил с ней более не церемониться, — скажи мне честно, ты всегда выносила только справедливые приговоры? И ни разу не вынесла приговор или решение по звонку свыше?.. И вообще, сколько людей ты посадила?.. Да, ты никогда не выносила приговоров о расстреле, не давала людям двадцатилетних сроков или пожизненного заключения. Но только лишь потому, что всю жизнь проработала здесь, в районном суде, а не в областном, где такие дела рассматриваются. Но и 6–8 лет лагерей это ведь тоже немало! Особенно за кражу или хулиганство какому-нибудь безусому пареньку. Или ты скажешь, что никогда, ни одному человеку не дала 5 лет за простую драку или за украденные несколько мешков комбикорма вместо года условно? И не отправила в тюрьму ни одного местного предпринимателя за то, что тот где-то словчил? А сколько людей ты, Вера Аркадьевна, оправдала?.. Вам, судьям и прокурорам, надо самим почаще думать о своей душе вместо того, чтобы обвинять адвокатов в продажности и цинизме…

Вера нахмурилась, но промолчала.

— А эти твои Жирик с Лимоновым? — спросила она. — Как ты можешь работать с ними? С этими, уж прости меня, шутами гороховыми.

— Ну, это я уже слышал, — сказал я. — И не раз.

— Ну, вот видишь, значит, не одна я так о них думаю.

— Не одна, — согласился я. — Но и Жириновский, и Лимонов — другие. Вы судите о них неверно.

И тут Разуков, все это время угрюмо сидевший в торце стола над чашкой чая, вдруг, словно рефери, одобрительно закивал головой.

К этому моменту чай наш давно остыл, теплый осенний день уже перешел в прохладный вечер, внуки Вериной сестры, как надо было полагать, все еще спали беспробудным сном, и мы поняли, что наш визит слишком затянулся.

— Так все-таки, Сергей, скажи честно, зачем ты приезжал? — спросила Вера, когда мы с Разуковым уже сели в машину.

— Я же объяснял — тебя повидать, — улыбнулся я.

— Нет, но честно, — не унималась она. Ей, видимо, никак не хотелось верить, что я мог приехать к ней, бывшему председателю районного суда, из самой Москвы просто так, без всякого дела и без какой-либо просьбы.

— Я тебя не обманываю, — сказал я и добавил: — Верочка.

— Ну, ладно, потом позвонишь, — так и не поверила она мне, протянув клочок газеты, на котором размашистым, уверенным почерком был написан номер ее телефона…

Всю дорогу до Москвы мы с Алексеем молчали. Я гнал свой бумер вслед за солнцем на запад, оставляя все дальше и дальше позади себя этот провинциальный городок, а вместе с ним воспетые Есениным поля, живописные речки и убогие деревенские домики, которыми еще несколько часов назад мы так умилялись. Гнал, чтобы поскорее оказаться среди небоскребов и широких, шумных, освещенных ярким светом столичных улиц и площадей.