Десять лет условно

Встречаясь с Лимоновым, я постоянно рассказывал ему о своих делах — новых и старых, и всяких историях, связанных с ними. И он, всегда с интересом слушавший все эти истории, неоднократно советовал мне записать их, считая, что они не только забавны, но и поучительны.

Первый раз, помню, такой совет он дал мне в армянской шашлычной у Красных Ворот — в самом начале 2000 года.

— Я не хочу писать о делах, — возразил тогда я. — Большинство из них освещается в прессе — и нет никакого желания повторять снова все это.

— А ты и не пиши о самих делах, — сказал Эдуард. — Напиши о том, что было скрыто от посторонних глаз, что происходило за кулисами. Именно это и есть самое интересное.

В ту дешевую шашлычную мы с Лимоновым заглянули после того, как вышли из убогого здания Басманного районного суда, — наверное, самого убогого из всех судебных зданий в Москве и по сию пору, несмотря на разительные перемены, происшедшие за последние годы в облике красавицы Москвы. В Басманном суде я участвовал в процессе по делу Михаила Куликова — бывшего капитана ОМОНа, сына генерал-полковника милиции, начальника ГУВД Московской области А. Н. Куликова.

Позднее, в 2006 году, мне пришлось выступать в качестве адвоката и самого Александра Николаевича, который, будучи уже в отставке, проходил свидетелем по делу о коррупции в Федеральном фонде обязательного медицинского страхования. Руководители этого фонда во главе с А. Тарановым, другом тогдашнего одиозного путинского министра здравоохранения М. Зурабова, обвинялись в получении огромных взяток. От тех допросов и очных ставок с участием А. Н. Куликова в Следственном комитете России моя память сохранила лишь воспоминания о следователе по фамилии Филин, который был настолько желчным, несдержанным и имел привычку задавать вопросы, недослушав до конца ответы на них, что меня так и подмывало назвать его дятлом: «Господин Дятел… ой, простите, Филин…»

А Михаилу Куликову и двум его подельникам в 1995 году инкриминировали целый ряд преступлений, начиная от превышения служебных полномочий и должностного подлога до вымогательства, мошенничества и разбоя.

В 90-е годы в России было обычным использование милиции, в том числе и ОМОНа, не только для личной охраны олигархов, полуолигархов и криминальных авторитетов, но и для выбивания денег с должников. И вот Куликов-младший, поддавшись уговорам старого приятеля, в один из майских дней 1995 года поднял свое подразделение милиции особого назначения по тревоге и устроил маски-шоу в офисе фирмы, владелец которой не хотел возвращать долг знакомому этого приятеля. В результате чего Михаил оказался обвиняемым и просидел более года в Матросской Тишине, где его избивали и пытали, принудительно вкалывая наркотики, с целью получения признательных показаний и компромата на отца-генерала.

«Куда смотрели наши правозащитники?» — спросите вы. Отвечу: как всегда, куда-то в сторону.

Меня всегда поражала не их беспринципность (нет, среди них были и есть люди принципиальные и чистые на руку), но политическая ангажированность. К примеру, когда я защищал Лимонова и обращался за поддержкой к нашим правозащитникам, они мне не отказывали — писали и направляли свои обращения и ходатайства в суд, в прокуратуру, а то и самому президенту Путину, но всегда с оговоркой: «Хотя мы и не разделяем политические взгляды Эдуарда Лимонова…»

Точно так же вели себя и многие его коллеги-писатели.

Спрашивается: кому какое дело до того, разделяешь ты лично, литератор Пупкин, или не разделяешь политические взгляды Лимонова? Уж Саратовскому-то областному суду и тем более Путину на это было ровным счетом наплевать.

Но такие тексты заставляли лишний раз задуматься, насколько сильно засел в наших людях страх перед властью, соединенный с вечным желанием выделиться из общей массы посредственностей — засветиться, пропиариться, чтобы о тебе услышал сам президент.

А вдруг услышит?! Чем черт не шутит! А потом пригласит тебя к себе на дачу или в Кремль. И ты четко, по-военному представишься ему и подобострастно улыбнешься. Президент пожмет твою руку, угостит чаем, а после попросит что-нибудь прочесть из твоего нетленного — стишок или рассказик.

Слаб человек, слаб… Одна надежда на сверхчеловеков. Но их в России все последнее столетие либо подвергали травле, либо сажали, либо заставляли уезжать за рубеж.

Но почему же вдруг возникло такое негативное отношение к заслуженному генералу милиции, участнику Афганской войны, на которого спецслужбы так хотели заполучить компромат?

* * *

В те годы во власти, в первую очередь в Госдуме и в Совете Федерации, несмотря на все усилия Ельцина противостоять этому, оказалось немало людей, которые никак не могли простить генералу Александру Николаевичу Куликову то, что он в период чрезвычайного положения в Москве с 3 по 18 октября 1993 года стал комендантом города и быстро разогнал восставших, ликвидировав массовые беспорядки в столице.

Да, именно генерал А. Н. Куликов выступил тогда по телевидению страны от имени руководства МВД и твердой рукой навел порядок в Москве.

Прав или не прав был генерал Куликов в октябре 1993 года — не об этом сейчас речь. Лично я душой и мыслями был на стороне защитников Белого дома, считая, что распускать президентским указом парламент (какой бы он ни был плохой или неудобный), а потом расстреливать его из танков Ельцин не имел никакого права.

Политика — это, как известно, искусство компромиссов, и Ельцину нужно было разрешать политический конфликт политическими же методами, но не с помощью военной силы. Однако дипломатично и мягко решать какие-либо спорные вопросы Борис Ельцин вообще никогда не умел: он или беспрекословно подчинялся более сильным и жестким руководителям, как это было в советские времена — в его бытность работы секретарем Свердловского обкома КПСС, или давил, как клопов, всех зависимых от него людей. Третьего Ельцин не знал. Он и Горбачеву-то воспротивился только тогда, когда понял, что тот слабак.

А на силовое давление со стороны президента РСФСР депутаты Верховного Совета РСФСР и защитники Белого дома ответили тоже силой, что было вполне естественно. И, кстати, это походило на ситуацию 1991 года, за исключением того, что на стороне ГКЧП не нашлось такого упертого, решительного и злобного властолюбца, каким был Ельцин, и такого волевого и талантливого генерала, как Александр Николаевич Куликов.

Худощавый генерал с щегольскими усиками, Александр Куликов, отдавший всю свою жизнь борьбе с преступностью, проявил себя в 1993 году как современный Александр Суворов. Генералиссимус, как известно, тоже умело сражался не только с турками и французами, но и с пугачевцами. Так же и Александр Куликов, успешно воевавший в Афганистане и боровшийся с преступниками по всей стране, когда возникла необходимость, единственный в Москве из всех милицейских генералов взял на себя ответственность за наведение порядка в городе.

А его сын Михаил, до этого храбро воевавший в горячих точках на Кавказе, был одним из тех омоновцев, кто защищал в октябре 1993 года телецентр «Останкино».

Впрочем, не только коммунисты-зюгановцы, снова набравшие было силу в Госдуме, хотели сместить генерал-полковника Александра Куликова. Этого же хотели и влиятельные чекисты, пристроившиеся подле дряхлеющего год от года Ельцина. Ведь все они, как и сам Борис Николаевич, были бывшие коммунисты, а, как говорил еще Дзержинский, «каждый коммунист должен быть чекистом». И наоборот.

Поэтому из Матросской Тишины его сын Михаил Куликов был отпущен под подписку о невыезде совершенно больным человеком, но и то только по причине истечения предельного срока содержания под стражей в период предварительного следствия.

Почти шесть лет прошло с начала возбуждения уголовного дела и до приговора суда. Из них более года длился сам процесс. Мы, защита и подсудимые, не спешили.

Не торопилось и гособвинение, то и дело находились какие-то уважительные причины перенести рассмотрение дела или очередное судебное заседание на более поздний срок.

За эти шесть лет бывший боевой офицер, орденоносец Михаил Куликов успел получить вторую группу инвалидности, кто-то из свидетелей умер, а само преступление «утратило общественную опасность», как было отмечено в итоге в приговоре суда.

5 апреля 2001 года Басманный районный суд Москвы все же приговорил подсудимых к различным срокам наказания, но всех условно. Михаил Куликов получил условно… десять лет.

«Присел на 10 лет. Условно», — иронично написала об этом газета «Коммерсантъ».

Такой большой срок условного наказания в России не получал никто! Ни до, ни после.

Бывший министр юстиции Валентин Ковалев, прославившийся отдыхом в сауне с проститутками, после того как просидел длительное время за тюремной решеткой по обвинению в хищении государственных средств, тоже получил условное наказание, но только девять лет; авторитетный предприниматель и красноярский депутат Анатолий Быков, герой книги Лимонова «Охота на Быкова», которого защищал Генрих Падва, за покушение на убийство получил шесть лет условно.

Так что наш с Михаилом Куликовым «рекорд» никем превзойден не был. А сейчас суды и вовсе стараются не назначать условное наказание более пяти лет.

Когда после оглашения приговора я зашел к судье, его лицо не выражало никаких эмоций — на нем были только следы тяжелой борьбы с похмельем.

— Чего ж вы так строго отнеслись к Куликову? — спросил я его, впрочем, без всякого укора, пока он вялой рукой заверял копии приговора. — Прокурор попросил девять, а вы дали десять.

— Ни хрена себе! — воскликнул судья, тут же поморщившись от головной боли. — А я вчера не расслышал и записал, что он просит десять!.. А эта дура секретарь…

Но мы спорить с таким приговором и не собирались: от добра добра не ищут…

* * *

В мае 2001 года А. Н. Куликов попросил меня передать Жириновскому приглашение на свой 60-летний юбилей. Владимир Вольфович принял приглашение и в назначенный день приехал в ресторан, где за длинным столом в форме буквы «П» собрался весь цвет столичной и подмосковной милиции. Каждый тост в честь юбиляра завершался многоголосым армейским приветствием: троекратным (двумя короткими и одним длинным) «ура».

Вольфович, как и всюду, куда его приглашали, был в качестве почетного гостя. Вскоре после его выступления раздалась из динамиков музыка и с небольшой сцены заорал в микрофон Григорий Лепс. Жириновский с трудом выдержал одну песню, а когда Лепс стал демонстрировать силу своих голосовых связок снова, Вольфович быстро распрощался с оторопевшим юбиляром и покинул зал. Признаюсь, я бы тоже последовал за ним, но мне не дал этого сделать Миша, который и пригласил своего «друга Гришу» на юбилей отца.

Это было с его стороны опрометчивым шагом: пение Лепса не только не способствует аппетиту и поддержанию застольной беседы, но и вполне может использоваться в качестве изощренной пытки заключенных. Уверяю вас, если арестованного поместить в камеру, где постоянно крутить песни Лепса, то уже на следующий день он подпишет любые признательные показания.

В то же время я знал одного адвоката (из бывших прокурорских), который любил заложить за воротник и степень своего опьянения определял по песням: Цой, Высоцкий, Шевчук… Предпоследней стадией были песни Лепса, а последней — «А на черной скамье, на скамье подсудимых» уже в его собственном исполнении. Далее — только мрак.

Известно, что Дмитрию Медведеву до сих пор нравятся Deep Purple с их «тяжелыми» композициями для подростков и студентов-первокурсников.

Да, конечно, вкусы у всех разные.

Однажды осенью 1985 года, отдыхая в Крыму с друзьями, мы случайно познакомились с группой парней и девушек, которые оказались сотрудниками столичного управления КГБ. Эти молодые московские чекисты были комсомольскими активистами в своих подразделениях и заслужили бесплатные путевки в один из ведомственных домов отдыха, а мы ходили к ним туда по вечерам на танцы.

И поразило меня в этих ребятах не то, что в самый разгар горбачевского сухого закона они пили по-черному, неизвестно где доставая вино, а то, что на пляже, куда многие из нас приносили с собой магнитофоны, чекисты слушали исключительно блатняк. Тогда более приличный термин «русский шансон» для этой музыки еще придуман не был. (Не знаю, стоит ли пояснять, что именно в те годы в нашей стране танцы в клубах и парках стали называться «дискотеками», и проходили они под песни Аллы Пугачевой, Софии Ротару, разных советских ВИА и итальянских поп-исполнителей?) Ни западную рок-музыку, ни так называемый русский рок (именно в те годы был придуман и этот термин) молодые чекисты вообще не слушали. И когда я однажды заговорил о Ленинградском рок-клубе, один из моих новых знакомых с сарказмом заметил: «Пусть собираются, как тараканы, в одной банке». И только через пять лет отставной генерал-майор КГБ Олег Калугин раскрыл тайну, что, оказывается, легендарный Ленинградский рок-клуб создавался не без участия местного управления КГБ. А вот тот московский чекист про это уже явно знал и лукаво посмеивался надо мной и «бескомпромиссным русским роком» в свои пшеничного цвета усы, намоченные пивом.

Вот и бывшему чекисту Владимиру Путину до сих пор нравятся стилизованные под блатняк песенки группы «Любэ», а в Сочи он был замечен с женой на концерте нашего доморощенного «короля поп-музыки» Филиппа Киркорова.

Да, у каждого свои вкусы.

Сталин, например, тоже любил искусство. Но предпочитал, чтобы люди его видели в Большом театре или во МХАТе.

Хотя, конечно, сидеть в Большом и слушать длинную оперу — занятие утомительное. Возможно, у Сталина просто времени для этого было больше: он на рыбалку в Сибирь не ездил, на лыжах со всех гор, какие есть в России, не катался, в море за древними амфорами не нырял, на дельтаплане с журавлями стерхами не летал.

Но только не надо представлять Владимира Путина человеком с примитивными мещанскими вкусами и запросами! Нет, на мой взгляд, он хочет войти в Историю, и, поверьте, войдет. Возможно, очередным переносом столицы в Санкт-Петербург или еще чем-то[2]. И на карте нашей страны еще обязательно появится какой-нибудь Путинград.