Нижегородская кадриль
— Так, кто у нас сегодня прибыл еще из свидетелей? — спросил судья Нижегородского областного суда Владимир Содомовский, председательствующий по делу Климентьева и Кислякова.
Секретарь назвала несколько фамилий.
— Давайте по порядку, — распорядился судья.
Владимир Содомовский был одним из самых опытных нижегородских судей и слыл человеком крутого нрава. Вместе с тем он обладал чувством юмора, был остёр на язык и, несмотря на свое положение и солидный возраст, не скрывал симпатий к юным представительницам слабого пола. А еще его крупная, в буквальном смысле, фигура была слишком узнаваемой, чтобы остаться незамеченной среди завсегдатаев саун. Впрочем, ничего предосудительного он не делал, а любовь к девушкам и желание попариться в хорошей сауне это вполне естественно для здорового русского мужика…
По обе стороны от Содомовского за огромным судейским столом сидели еще двое судей — так называемые народные заседатели. Ими были две женщины — средних лет и постарше, которые за весь судебный процесс не проронили и слова. Но судя по выражениям их лиц, следили они за всем происходящим в зале с большим интересом.
В то время, когда Содомовский готовился к допросу очередных свидетелей, на скамье подсудимых в железной клетке, сваренной из строительной арматуры и покрашенной белой краской, томился Андрей Климентьев. Такой же высокий и мощный, как судья, такой же острослов, как и он, только моложе и в тренировочном костюме.
Народных заседателей он как-то раз уважительно назвал судьями фактов, а председательствующего — судьей права. И, думаю, в данном случае эти определения, почерпнутые Андреем из популярной юридической литературы, соответствовали действительности.
Напротив клетки, по правую руку от судей, сидел гособвинитель, нервно покусывая губы и показывая всем едва прикрытую редкими волосами лысину. К январю 1997 года, когда начался этот громкий нижегородский процесс, такой зачес уже стал широко известен под названием «лукашенковский». А гособвинителем в процессе выступал не кто иной, как сам городской прокурор Владимир Шевелев — маленький, остроносый и болезненно бледный человечек.
На протяжении всего процесса ему доставалось с двух сторон: и от подсудимого Климентьева, и от судьи Содомовского. Подсудимый постоянно ругал прокурора за необъективность расследования дела и послушное выполнение всех указаний, в том числе и незаконных, губернатора области Бориса Немцова, а судья кипел от возмущения, когда прокурор нарушал установленный порядок рассмотрения дела в суде.
— Вы хоть когда-нибудь были в суде? — насмешливо спрашивал он прокурора, когда тот заявлял несвоевременное ходатайство или, внезапно вскакивая с места, бросался со своими бумагами к свидетелю, стоящему за трибуной, и начинал с ним что-то там выяснять.
— Вы уже в третий раз идете на нарушение закона, — говорил Содомовский прокурору, едва сдерживая себя. — Так не ведется судебное заседание!
Подходит с места к свидетелю и о чем-то с ним шепчется, это вообще какая-то дичь! Надо брать документ из дела и мне говорить! Если нужно, просите суд показать документы. А то получается: вы — сами по себе, мы — сами по себе. Вы написали на меня бумагу о нарушениях, а сами? Я же не подбегаю к свидетелю.
Да, за несколько дней до этого гособвинитель высказал в адрес судьи ряд замечаний процедурного характера. Например, что подсудимый «постоянно прерывает свидетелей, допускает высказывания», а судья не всегда делает ему на это замечания.
Наконец, Шевелев обвинил Содомовского в том, что тот даже хотел лишить его слова.
— Я здесь судья, а стало быть, и хозяин положения! И как вести судебное расследование, знаю не хуже других, — отрезал тогда Владимир Содомовский.
А когда прокурор пригласил в суд в качестве свидетелей группу врачей, сомневаясь в том, что у второго подсудимого Кислякова не настолько больна дочь, чтобы ее отец брал у иностранного партнера в долг деньги на ее лечение за рубежом, судья просто взорвался от возмущения. Хотя врачи знали и говорили следователям, что дочь Александра Сергеевича Кислякова неизлечимо больна, прокурор Шевелев все же потребовал провести экспертизу состояния ее здоровья и вызвал врачей в суд для допроса.
— Неудобно при отце спрашивать о болезни дочери, — сказал Содомовский, — а не спросишь — прокурор потом на меня снова бумагу напишет…
— Я хотел спросить у свидетелей, настолько ли это серьезное заболевание, что в городе Навашине нельзя такую операцию сделать, — пояснил прокурор.
— Это только родители могут решать, где им лечить дочь! — возмутился Содомовский. — Если бы у меня была больная дочь, я бы ползком дополз до заграницы, где ей могли бы помочь…
Когда выяснилось, что Кисляков, проконсультировавшись с врачами, все же решил не везти дочь в заграничную клинику и вернул деньги сердобольному иностранцу, из своей клетки подал голос Климентьев:
— А между тем, ваша честь, его обвинили потом в получении взятки! Все про всё знали и все-таки обвинили!.. Хотели до меня добраться, а взяли его. Полгода продержали в СИЗО. В три часа ночи старика, искусанного клопами и комарами, всего в зеленке, выводили на допросы, вымогали показания! Все доказательства получены с нарушениями закона!
— С вашим темпераментом вы, работая в СИЗО, вообще бы никому там спать не давали, — парировал судья.
А вот какие любопытные мысли и ассоциации рождались у корреспондента «Нижегородской правды» Николая Симакова в результате его наблюдений за основными участниками процесса из зрительного зала:
Во время допроса свидетелей Кисляков, по обыкновению, сидит с самым смиренным видом, вероятно раздумывая над постигшей его бедой. Лишь когда речь заходит о кредите, он обязательно задает два-три вопроса, хорошо продуманных, целенаправленных и четких. И снова затихает, пристально следя за происходящим. Зато Климентьеву буйный дух далеких предков не дает покоя. Бездействие его заметно гнетет, он полон нетерпения и готов в любую минуту ринуться в бой…
Как вам «буйный дух далеких предков» и вообще слог? Сразу чувствуется старая школа советской журналистики и неистребимое влияние соцреализма!
А журналист более молодого поколения Павел Глумин видел Климентьева чуть иначе, но читать его репортерские отчеты о процессе было тоже забавно:
Поистине уникально поведение самого знаменитого подсудимого губернии. Климентьев если и сидит спокойно на своей скамеечке, то обязательно с выражением неописуемого страдания на лице, всем своим видом показывая недоумение по поводу предъявленных ему обвинений. В остальное же время Андрей Анатольевич мечется по своей клетке, как игрушечный медвежонок, заведенный ключиком. Смеется, крутит пальцем у виска, страдальчески протягивает руки сквозь прутья клетки. В общем, полный набор приемов профессионального шоумена.
Судья Содомовский каждые пять минут взрывается яростной тирадой в адрес Климентьева: «Прекратите здесь процесс нарушать! Кривляется, понимаешь, как некий развлекатель!»
Прокурор Нижнего Новгорода Владимир Шевелев, наоборот, на каждом заседании углубленно изучает ворох бумаг, не замечая едких реплик в свой адрес в исполнении подсудимого. Адвокаты Климентьева с пунктами обвинительного заключения борются весьма успешно…
Да, вот такая картинка! Как в кино!
— Меня могут посадить только по «сталинскому призыву»! — заявил однажды Андрей судье. — Я выиграю суд без всяких проблем, я еще только начинаю сражаться! Я разбил вас по взятке, по кредиту, вы только по приказу «обкома» может дать мне срок!
— Какая энергия! — воскликнул тогда Содомовский. — Вам надо укол сделать.
Но чаще всего Климентьев все-таки набрасывался с критикой на прокурора, напоминая тому при каждом удобном случае, что его самого и его «покровителей» из Нижегородского кремля (или «обкома») ждет тюрьма. Например, по утрам, пока в зале еще не появились судьи, Климентьев на глазах изумленной публики и журналистов мог запросто прокричать прокурору, похлопывая ладонью по скамье подсудимых:
— Вован, иди сюда, я держу для тебя место!
А однажды в пылу полемики Андрей заявил, что против него строят козни не кто-нибудь, а именно бывшие комсомольцы и коммунисты, в том числе и прокурор Шевелев. После чего прокурор (уже неоднократно получавший взбучки от судьи за самовольные выступления) поднял, как школьник, руку, прося разрешения сделать заявление.
— Ну, что у тебя? — сморщился Содомовский. — Говори.
— Уважаемый суд! — поднявшись во весь свой небольшой рост, громко, с дерзким вызовом произнес Шевелев. — Только что подсудимый Климентьев заявил, будто бы я выполняю указания коммунистов. Это ложь! И вообще, товарищ подсудимый Климентьев, к вашему сведению, я никогда не был членом КПСС!..
В зале все затихли.
— Это меня оглушило, — отреагировал Климентьев. — Тогда… это является для вас смягчающим обстоятельством. Я вас зауважал.
— Ишь ты какой, оказывается! — воскликнул в свою очередь Содомовский, глядя на прокурора. — Беспартийный!.. Ладно, садись, хватит здесь цирк устраивать…
При этом надо понимать, что сам Владимир Григорьевич Содомовский, заслуженный юрист Российской Федерации, просидевший более тридцати лет в кресле судьи, разумеется, членом КПСС был.
* * *
Суд, заседания которого проходили ежедневно, продолжался почти три месяца. И за это время в большом зале Нижегородского областного суда перебывало множество людей — свидетелей, журналистов, зрителей. Были там и мои друзья, и коллеги, приезжавшие из Москвы в Нижний по своим делам и, ради любопытства или чтобы поддержать меня, непременно заходившие в суд.
Был там и Эдуард Лимонов. Он дважды приезжал в Нижний за этот период, и всякий раз мы с ним виделись и обсуждали ситуацию с Климентьевым. Вечерами мы ходили ужинать в ресторан «Виталич» — один из лучших ресторанов русской кухни в Нижнем Новгороде, где я часто встречал и Бориса Немцова. Тогда в ресторанах позволялось курить, и мы с Эдуардом после ужина всякий раз выкуривали по сигаре, стараясь не думать ни о чем плохом. Но «Виталич» располагался совсем недалеко от областного суда, на Покровке, и не думать о процессе, о Климентьеве и Кислякове у нас не получалось.
22 февраля 1997 года, в день рождения Лимонова, в клубе Rocco, принадлежавшем Климентьеву, были накрыты столы в честь Эдуарда. Эта идея целиком принадлежала Сергею Клементьеву (младшему брату Андрея), и он же, собственно, все и организовал. Собрались многочисленные гости, и мы все ждали Лимонова, желая сделать ему сюрприз. Но он так и не пришел, хотя я с ним накануне договорился о встрече именно в Rocco. Беда в том, что я не знал адреса той квартиры, где остановился Эдуард (это была квартира кого-то из его однопартийцев), а мобильный телефон то ли у него в тот вечер не работал, то ли такого телефона у него вообще тогда не было. В итоге мы напрасно прождали виновника торжества в сияющем огнями ночном клубе и, грустные, разошлись, пропустив за его здоровье по рюмке водки. В то время как он сам вынужденно сидел в какой-то маленькой квартире, так как хозяева куда-то ушли, не оставив ему ключа, и ел то ли борщ, то ли холодец. Чего только не бывало в жизни героя мировых бестселлеров!..
* * *
Но вернемся в зал Нижегородского областного суда, куда пригласили для допроса очередного свидетеля. Это была высокая, крупная, стройная брюнетка в строгом, обтягивающем черном платье чуть выше колен и накинутом на плечи малиновом палантине с вензелями Lois Vuitton.
По мере того как она шла по длинному залу от входной двери к свидетельской трибуне, находящиеся в зале зрители постепенно склоняли головы в проход, не в силах оторвать глаз от этого чуда природы, оправленного в тонкую шерсть, шелк и капрон.
На Содомовского внезапно напал кашель. Он начал задавать ей дежурные вопросы для протокола, а сам смущенно отводил в сторону взгляд.
— А чего это вы к нам так долго добирались? — спросил он, наконец овладев собой. — Мы вам уже трижды направляли повестки.
— Вы их направляли в Санкт-Петербург, где я прописана, а я живу в Нижнем. Я позвонила маме, и мама мне сообщила…
— Мама, значит… Хорошо. А здесь вы где работаете?
— Я сейчас не работаю. И вот думаю вернуться назад, в Питер, потому что сейчас здесь работы нет… А раньше работала в казино. Менеджером…
Она произнесла «что» не мягко, через «ш», как это делают москвичи, а четко через «ч», как произносят только питерцы. И это прозвучало в ее исполнении очень мило. И слово «менеджер» она произнесла тоже по-своему, сделав ударение на вторую «е», причем и первая и вторая «e» прозвучали у нее не мягко, через «э», а жестко через «е», как произносят иногда слово «секс» люди из российской глубинки.
— Как-как? — переспросил Содомовский, встрепенувшись? — Ме-нед-жер?..
При этом первая «е» прозвучала у него почти как «и». В зале кто-то хихикнул, но девушка не повела и бровью.
После того как свидетель ответила на вопросы гособвинителя, судья спросил:
— А почему вы на следствии давали одни показания, а суду — другие? В чем причина?
— Суд это высшая инстанция! — ответило чудо природы.
— Приятно слышать, — улыбнулся Содомовский, бросив взгляд победителя на прокурора Шевелева.
Нижегородская кадриль да и только! Веселая, озорная, не под гармошку, а, что называется, «под язык». И фигур, на радость зрителям, много.
Следующим свидетелем оказался субтильный молодой человек в сером костюме. От волнения он то и дело поправлял спадающие с переносицы очки и был похож на студента-первокурсника. При этом он тоже работал в казино.
— И кем же вы там работаете? — спросил судья.
— Я — пит-босс.
— Пит… пит-босс? — насмешливо переспросил Содомовский. — Это еще что? Ни на босса, ни на этого, как его… питбуля вы не похожи…
Свидетель объяснил задачи пит-босса в игорном заведении, после чего ответил на вопросы прокурора.
— А почему вы на следствии говорили совсем другое? — теперь уже вопрос судьи задал свидетелю прокурор Шевелев.
Свидетель снова поправил спавшие было с потного носа очки и едва слышно произнес:
— Вы же сами мне это сказали, а потом заставили повторить следователю.
«Публика наградила молодого человека горячими аплодисментами, а прокурор наверняка был повергнут в отчаяние: он не ожидал подобного выпада и не подготовился к нему», — написала на следующий день одна из местных газет.
Но главными свидетелями этого громкого судебного процесса были, конечно же, совсем другие люди — Борис Немцов и Борис Бревнов. Оба — высокие, молодые и симпатичные. Оба успешные. Оба с вьющимися волосами. Только Бревнов блондин, а Немцов брюнет.
В период следствия и суда Борис Бревнов являлся советником губернатора Нижегородской области по экономическим вопросам и председателем правления НБД-банка. Первую должность он занял еще в 1992 году, едва окончив Горьковский технический университет по специальности «инженер-электромеханик». Губернатором Нижегородской области в то время был, разумеется, Борис Немцов. Ну, а председателем правления НБД-банка советник губернатора по экономическим вопросам Борис Бревнов стал чуть погодя. И вот совпадение — одним из негласных условий получения Навашинским кораблестроительным заводом многомиллионного кредита в долларах США (из-за чего, собственно, и начался весь сыр-бор между бывшими друзьями Немцовым и Климентьевым) было то, что все кредитные государственные средства на постройку новых морских судов должны были пройти именно через счета этого небольшого частного банка. О чем и объявил директору завода Александру Кислякову и главному акционеру завода Андрею Климентьеву сам губернатор Борис Немцов, активно помогавший выбивать тот кредит в Минфине. Надо полагать, объявил по совету Бориса Бревнова. И Кисляков с Климентьевым тогда ему подчинились. Но потом Климентьев заупрямился и не стал давать Немцову оговоренные «откаты», точнее попросил их отстрочить. За что в итоге и поплатился, оказавшись за решеткой.
А Борис Немцов во время судебного процесса уже перебрался в Москву, став первым вице-премьером правительства России. Оттуда, из Москвы, он в марте 1997 года и прилетел в Нижний, чтобы выступить в суде в качестве свидетеля обвинения. А через месяц перетащил в Москву и своего советника Бревнова, рекомендовав его на должность ни много ни мало руководителя РАО «ЕЭС России», — видимо, в суде вспомнил, что тот действительно пять лет назад получил диплом инженера-электромеханика.
И вот суд над Климентьевым. «Я обязательно приду на процесс и дам показания», — неоднократно заявлял журналистам Борис Ефимович, пока шло следствие по делу о «навашинских миллионах». И обещание исполнил.
К суду он, как мог, подготовился, но, правда, не рассчитал своих сил и явно не ожидал, как там нелегко выступать даже первому вице-премьеру страны. Да, суд это не пресс-конференция и не митинг, где можно нести любую околесицу. В суде свидетель несет ответственность за дачу ложных показаний.
И Немцов был напряжен с первой минуты, как только вошел в зал, а по свидетельству журналистов — даже раньше. И все-таки он постарался вначале пошутить, выдав домашнюю заготовку:
— У меня будет одна просьба к суду. Просьба такая: давайте сделаем так, чтобы заседание не превращалось в орган, который управляется из клетки.
Тут не удержался Андрей и крикнул:
— Да все наше государство — клетка!
— Я бы хотел все-таки, чтобы суд был достойным, чтобы судья его вел, понимаете? — продолжил Немцов. — Потому что, к сожалению, я должен вам сказать, что некоторые фрагменты, которые нам показывает телевидение, доказывают, что суд управляется из клетки, и это, конечно, дискредитирует правосудие…
О чем говорили эти его слова? О том, что за ходом процесса он следил и был явно им не доволен. Безусловно, понял этот прозрачный намек и многоопытный Содомовский. О том, что тогда подумал Владимир Григорьевич и как он вообще относился к Немцову, Бревнову и всей той веселой компании, пришедшей к власти в области в начале 90-х годов, я не знаю. Но об этом может свидетельствовать вынесенный чуть позднее судом приговор. И уж совсем не сомневаюсь (а даже представляю себе в красках), как через год Владимир Содомовский встретил сенсационную новость из Москвы об увольнении Бревнова с позором из РАО «ЕЭС» и обвинении его в злоупотреблении служебным положением, а также в хищении государственных средств в особо крупных размерах.
Как стало известно, Бревнов зафрахтовал самолет для доставки своей американской жены из США в Россию, и за этот перелет РАО «ЕЭС» заплатило 520 тысяч долларов и 70 миллионов рублей за отдельную доставку ее багажа. А еще на 560 тысяч долларов из средств РАО «ЕЭС» была куплена новоиспеченному руководителю квартира в Москве и за 1 миллиард рублей — дача в Подмосковье. В то же самое время работникам нескольких предприятий отрасли по полгода не выплачивалась заработная плата, а их дети падали в голодные обмороки в школах.
А в конце августа следующего, 1998 года был отправлен в отставку и сам Немцов.
Так что, как говорится в детском стишке, «недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах»… И все это — наша история!
Хотя тут же справедливости ради хочу отметить следующее. Судебный процесс Климентьева — Кислякова действительно широко освещался в российской прессе, а местные каналы телевидения практически каждый вечерний выпуск своих новостей начинали словами: «А сейчас новости из зала Нижегородского областного суда». И показывали Климентьева, который делал различные заявления по ходу суда или давал прямо из клетки интервью тележурналистам, называя своего бывшего друга Немцова «кудрявым папуасом» и прочими обидными прозвищами. И все это стало возможным только благодаря… губернатору Нижнего Новгорода Борису Немцову!
В этом он проявил себя, как… нет, не как мудак, а как истинный демократ, для которого конституционный принцип свободы слова не был пустой декларацией.
В 1998 году, когда я участвовал в процессе по делу Коняхина, районный суд Ленинска-Кузнецкого в Кемеровской области был оцеплен кольцом омоновцев, не пропускавшим в суд праздных ротозеев и местных журналистов. И всем кузбасским газетам и телеканалам было строго-настрого рекомендовано не заниматься «политической трескотней» и тему суда над мэром Ленинска-Кузнецкого не поднимать. «У нас нет такой темы!» — было сказано журналистам в администрации Кемеровской области, которой руководил коммунист Амангельды Тулеев. И о процессе Коняхина писали тогда в основном журналисты из соседних регионов и Москвы.
В Нижнем Новгороде все обстояло иначе.
О том, что еще говорил в суде Борис Немцов, я могу сказать шестью словами: он оправдывался, обвинял и снова оправдывался.
— Вопрос абсолютно не по существу, — говорил он. — Я не получал никаких кредитов… Вопрос-то в чем?.. Я ответил на этот вопрос, и отвечать… Больше ничего не могу добавить… Извините, у меня к судье просьба большая. Можно, мне будут задавать вопросы? А комментировать мое выступление мы будем где-нибудь в коридоре… У меня просьба к суду снять вопрос. Вопроса не было… Вопрос никакого отношения к делу не имеет… Вопрос никакого отношения к делу не имеет!.. Я отвечать на него не буду!.. Я думаю, что обвинение во многом право. И я не хотел об этом рассказывать, но я расскажу. Обвинение очень даже во многом право… Я хочу, чтобы здесь глупостей никаких не было… С этими контрактами… И когда я это увидел, то стало совершенно понятно, что бедный Кисляков… оказался просто под пятой у Климентьева… Заключает абсолютно невыгодный для завода контракт… И тут совершенно понятно, что это не сговор. Это неправильно. Я, кстати, считаю, что это не сговор… Каким-то невероятным образом Климентьев заставил этого многоопытного человека… Заставил его делать вещи, которые разрушают экономику завода… Я знаком с огромным количеством банкиров по всему миру. Нижегородская область известна во всем мире как далеко продвинутый регион… И конечно же, у меня есть гигантские связи в финансовом мире… Я считаю, что этот вопрос оскорбительный, я на него отвечать не буду. Мне никогда ничего никто не предлагал! И я никогда ничего нигде не брал… Ни ФСБ, ни прокуратура, ни 6-е Управление по организованной преступности, ни Москва, никто! Администрация области раскопала все эти штучки!.. Я вам могу сказать, господа. Ко мне приходят сотни разных фирм: «Крупп-МаК», «Макдоналдс», «Кока-Кола»… Я не помню, как мы обменивались подарками с фирмой «Крупп-МаК», но вполне возможно, что это было. Но я вам могу сказать другое. Что даже если и были какие-то подарки, то взамен они точно, в присутствии людей получили другой подарок от меня… Вы знаете, мне жалко Климентьева. Если я сейчас скажу, какие я от него получаю подарки, он просто покраснеет. Давайте мы не будем обсуждать белье и другие подробности. Давайте не будем. Просто жалко! Ну зачем, зачем вы обижаете человека?.. Так, у меня к суду просьба. Я прошу не комментировать мои ответы из клетки, ладно?.. Уже и так вся область смеется, всем уже давным-давно все ясно. Уже ребенку ясно, кто сколько взял, почему и зачем. И сейчас начинаются какие-то комментарии из клетки. Зачем они нужны? Они только дискредитирует правосудие!.. У меня просьба будет, небольшая просьба. Первое, я заявляю: это откровенная, наглая ложь! Все, что сейчас говорил человек из клетки, — это наглая ложь!..
Отвечая на вопросы подсудимых и защиты, Немцов покрылся обильным потом, чем меня лично немало удивил, и в какой-то момент многим присутствующим показалось, что он вот-вот упадет в обморок (я это говорю абсолютно ответственно, без всякого преувеличения). Через час допроса Немцова было не узнать.
— Все, сколько у вас еще к нему вопросов? — пытался регулировать допрос Содомовский. — Вы его совсем доконаете. Вы, Борис Ефимович, отвечайте им сами покороче: да-нет… А то они вас заклюют…
В итоге, прервав меня на полуслове во время очередного вопроса, судья разрешил Немцову покинуть зал: «Все, свидетель, идите, идите, свободны…»
И Немцов быстро ушел. Однако из здания областного суда он вышел не сразу. Придя в себя в кабинете председателя суда, он покинул здание через черный ход.
Объективности ради приведу здесь несколько цитат из публикаций на тему явления в суд Бориса Немцова двух местных журналистов — Ольги Морозовой и Татьяны Витебской:
Он был слегка на взводе: «Все будет нормально! Нормально, я сказал!..»
Сначала все шло обычно. Немцов расписался в том, что будет говорить правду, и встал на место свидетеля. Зачин был удачным: «Призываю, чтобы процессом не руководил человек в клетке…»
Новоиспеченный член команды Президента долго вещал об уже известных всем фактах… Попутно Борис Ефимович как бы оправдывался, доказывая свою непричастность к делам Климентьева и Кислякова, постоянно роняя фразы типа: «Получить правительственные кредиты — это их инициатива», «Никакого отношения к открытию счета в НБД-банке я не имею», «При подготовке документации все дела решали Кисляков и Климентьев. Я ни разу, хочу подчеркнуть это, ни разу в этом участия не принимал»…
Свидетель излагал материал с бумагами в руках, делая акцент, что никогда лично не бегал ради кредита по столичным кабинетам…
Все слушали, не перебивая. И даже Андрей Климентьев, сменивший по этому случаю спортивный костюм на пиджак и брюки, не вставлял в речь Немцова своих едких комментариев. Поэтому поначалу Борис Ефимович держался довольно уверенно…
Выступление закончилось. И тут началось самое интересное. С этого момента, как по команде, в игру вступили Климентьев, Кисляков, адвокаты и сам судья Содомовский…
Подсудимый и адвокаты задавали свидетелю бесчисленные вопросы без тени корректности: «Римские галеры собирались строить в Навашине или сухогрузы? Вы об этом знали? Знаком ли свидетель с руководством некоего банка? Не он ли помог вернуть банку 2 млн долларов из погибшего “Нижегородца” (за вознаграждение)? Не взял ли подарок от одной известной компании?..
Вопреки просьбам Бориса Немцова, Содомовскому так и не удалось спокойно вести процесс. Немцов стоял с растерянным видом и постоянно смотрел на часы. Но иногда создавалось впечатление, что зал суда он перепутал с собственным кабинетом…
Не один и не три вопроса Немцов оставил без ответа, считая оскорбительными. Он имел на это право. Смущает лишь количество…
Атмосфера накалялась, и все участники процесса перешли на повышенные тона, и от тишины, стоявшей в начале заседания, не осталось и следа…
Местами допрос превращался в базар. Все понимали, что пора заканчивать. «Мое время сейчас дороже, чем выше», — обронил свидетель. Звучало высокомерно. Но не действовало…
«Я прошу навести порядок в суде!.. Тишина должна быть!»
«А-а, тишина… — Содомовский преданно начал объяснять Немцову, что это в судебной системе необязательно. — У нас тут иногда такой мат-перемат стоит, что уши вянут. Я могу, Борис Ефимович, удалить его из зала, но ведь это результата не даст. Ну, у него позиция такая, он выкрикивает. А вы не обращайте внимания. Он мне тоже уже надоел!..» Желая, видимо, угодить «высокому гостю», судья немедленно вступил в спор с адвокатом. Предметом стало число вопросов, которые защитники хотели бы задать еще: два или три. Судья, вероятно, считал, что чем меньше, тем лучше. Наконец, сошлись на том, что зададут третий вопрос, который будет считаться вторым. В результате выяснилось, что некоторые показания Бориса Немцова не совпадают с тем, что говорил в суде его заместитель Виктор Лунин.
«Попался!» — злорадствовал Климентьев.
«У меня есть все документы!» — отвел от себя подозрения Немцов и под гул голосов стремительно покинул зал…
Так видели ту ситуацию люди из зала.
А Борис Бревнов, словно сошедший с обложки журнала мод, придерживался в суде более простой позиции.
— Ничего не помню, ничего не знаю, — твердил он, полностью оправдывая свою фамилию. И нас с Климентьевым это, в принципе, устраивало: «Кто имеет уши слышать, да слышит!»
21 апреля 1997 года судья Владимир Содомовский огласил приговор. По всем обвинениям в совершении тяжких преступлений Климентьев и Кисляков были оправданы. И Андрей, ставший одной из знаковых фигур России 90-х годов, вышел из клетки на свободу под гром аплодисментов.
Потом его, правда, снова посадили. Но то была уже совсем другая история. И другие действующие лица.