1. Можно ли свергнуть тоталитарное государство «снизу»?

По своей структуре тоталитарное государство является самой завершенной системой подавления отдельной человеческой личности и народа в целом. Оно не только подавляет, терроризирует, но и перетягивает на свою сторону большую часть народных масс, точнее, — вовлекает народ в свои преступления, совершаемые против того же самого народа. Оно не только действует от имени народа — так поступает любое государство, — но и посредством народа, который становится орудием в борьбе государства с ним самим, с его лучшими представителями — защитниками демократии, гражданских и политических свобод.

Охватив массовыми официальными организациями все население, государство без особых усилий направляет его на уничтожение тех представителей народа, кто выступает против диктатуры. О каком более «глубоком» единстве государства и народа может идти речь, если народ сам защищает государство, сам уничтожает его врагов?!

Власть не ограничивается только физическим террором (пытки в подземельях гестапо, принудительный труд в концентрационных лагерях), но применяет систематически идеологический террор, осуществляемый с помощью радио, печати, кино, массовых организаций и собраний.

СС и гестапо уничтожают носителей демократической политической мысли, унаследованной от времен Веймарской республики, пресса и пропаганда вырывают с корнем ростки всякого свободомыслия, насаждают догмы официальной государственной идеологии. Террористический аппарат тоталитарного государства, применяя давление, шпионаж, шантаж, используя концентрационные лагеря и тюрьмы, ликвидирует остатки самостоятельного политического мышления, уничтожает своих политических противников, а с помощью пропаганды предотвращает появление каких бы то ни было идей или политического мышления, противоречащих официальным догмам или не согласующихся с ними.

В таких условиях невозможно вести организованную борьбу против фашистской диктатуры. Создание массовой организации, способной путем вооруженного восстания свергнуть фашистское государство, невозможно: тотальная слежка быстро раскрывает конспиративную сеть, а террористический аппарат уничтожает ее. Поэтому в гитлеровской Германии до последнего момента не было создано единой нелегальной организации, способной поднять восстание.

Максимум чего добиваются в такой обстановке немецкие антифашисты (коммунисты и социал-демократы) — создание отдельных, как правило, изолированных конспиративных групп. При этом они возникают в кризисном для германского фашизма периоде, когда война неумолимо ведет Германию к пропасти.

Группа Сефков—Якоб—Бестляйн создана в 1942—1943 гг., когда положение Германии в войне было уже критическим. Раскрыта группа 4 июля 1944 г., а 18 сентября 1944 г. смертный приговор ее 400 членам приведен в исполнение.

В обвинительном заключении гестапо говорится: «В 1943 году Сефков и Якоб пришли к заключению, что Германия после сталинградского провала не сможет выиграть войну...

С целью содействовать поражению третьего рейха и заключению мира, они наметили следующие мероприятия: создание своих ячеек на берлинских предприятиях, прежде всего на военных; вербовка партийных работников, которые смогли бы руководить группами на предприятиях; объединение солдат в тылу и на фронте в группы сопротивления; распространение пропагандистских материалов...» (75—52).

В то же время возникают еще две большие антифашистские группы в Тюрингии и Саксонии, возглавляемые коммунистами Тео Нойбауэром и Георгом Шуманом. Они также раскрыты и уничтожены гестапо в конце 1944 г.

До 1939 года режим Гитлера настолько стабилен, что коммунисты и социал-демократы, уцелевшие после первых воли террора (1933-1934 гг.) освобождены из концлагерей. Фашистское правительство считает, что они абсолютно безвредны, ибо не могут найти поддержки и сочувствия у немецкого народа. Организаторами конспиративных групп и стали выпущенные из концлагерей деятели коммунистической и социал-демократической партий. Руководители берлинской группы Сефков, Якоб и Бестляйн освобождены из тюрьмы в 1939 году (75—46). Магнус Позер, руководитель организации в Иене, выпущен из концлагеря в 1936 году, Тео Нойбауэр, руководитель организации в Готе, — в 1939 году (75—53), Роберт Уриг, организатор групп на нескольких берлинских предприятиях, — в 1936 году.

Судя по всему, число участников в группах сопротивления не превышает нескольких тысяч человек, что для такой страны, как Германия, весьма скромно. Разумеется, это нисколько не умаляет престиж ГКП, не обесценивает героизм этих фантастически смелых людей, которые ведут борьбу в девятом круге ада. Но это показывает, что организовать массовую вооруженную борьбу против тоталитарного режима, борьбу, угрожающую самому его существованию, невозможно. Достаточно напомнить, что ГКП, эта, без сомнения, исключительно революционная партия, которая до 1933 года вела за собой внушительную массу рабочих (если судить по выборам времен Веймарской республики), не смогла восстановить свою организационную сеть в масштабах всей страны и вынуждена была ограничиться отдельными конспиративными группами.

Думать, что в гитлеровской Германии не было значительного числа людей, настроенных враждебно по отношению к режиму и готовых бороться за его свержение, по меньшей мере наивно. Они, однако, не приступали к практическим действиям, ибо понимали, что такая борьба обречена на провал. В условиях полного отсутствия гласности даже героизм теряет смысл, так как не может стать достоянием общественности, примером для подражания и средством пропаганды определенных антигосударственных идей.

Попавшие в лапы гестапо уже никогда не могут из них вырваться. О них нигде не сообщается, никто о них ничего не знает. Они медленно угасают за толстыми стенами подземелий. Ялмар Шахт, один из создателей фашистской Германии, который в последние годы ее существовали и сам попал в концлагерь, говорит в своих показаниях на Нюрнбергском процессе: «Какая польза от мук, переносимых в борьбе против террора, если нет возможности обнародовать их, и таким образом служить примером для других» (84—590).

Это и есть, по всей вероятности, основная психологическая причина отсутствия массовой борьбы против нацистского государства. Этим объясняется и странное на первый взгляд положение: с одной стороны, множество недовольных, оппозиционно настроенных людей, высказывающих свое недовольство режимом во время его разложения только в кругу своих близких, а с другой, — отсутствие реального сопротивления, реальной борьбы.

Итак, фашистское государство нелегко свергнуть снизу, путем вооруженного антифашистского восстания, организованного и руководимого левыми силами. Прежде всего такое восстание вряд ли удастся хорошо организовать и вооружить. С помощью гигантского террористического аппарата, тотальной слежки, тотальной идеологической пропаганды и тотального охвата населения официальными массовыми организациями государство уничтожает любые формы сопротивления еще в зародыше, еще до того, как они успели приобрести массовый характер и стать реальной угрозой для него. Если в каком-нибудь фашистском государстве окажется возможным организовать массовое вооруженное сопротивление, нечто вроде партизанского движения, это может лишь означать, что данное государство перестало быть тоталитарным, что оно деградировало до уровня обыкновенной военной диктатуры или же никогда не было тоталитарным, а только заимствовало некоторые элементы из арсенала фашистской системы.

При фашистской диктатуре конспирация выражает непреодолимое противоречие: чем она глубже, тем меньше шансов раскрыть ее. Но таким образом она отдаляется от своей реальной цели — завоевание масс, с помощью которых должен быть свергнут режим. С другой стороны, чем шире масштабы массовой конспиративной работы, тем ближе цели, но тем больше и риска, что участники ее будут раскрыты и ликвидированы террористическим аппаратом фашистского государства.