Берия Лаврентий Павлович

Бывая у Сталина не только в служебной обстановке в кремлевском кабинете, но и на квартире и на ближней даче в Кунцево, – я с самого начала, естественно, с любопытством присматривался к окружавшим его людям, – виднейшим деятелям того незабываемого времени.

Люди, которые во главе со Сталиным, возглавляли руководство партии и государства фигурировали и перечислялись в то время официально по своей значимости в таком порядке: Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, Микоян, Берия, Маленков, Вознесенский и другие.

Такой порядок был довольно стабильным и только к концу жизни Сталина он претерпевал постепенные изменения, как в смысле очередности перечисляемых деятелей, так и самого состава.

Все они были, если можно так выразиться, стрижены под одну гребенку. Послушные исполнители воли Сталина, редко или вернее никогда не вступавшие с ним в противоречия.

Но Берия и Маленков, по моим наблюдениям, тогда еще неосознанным, как-то выделялись. Это были своего рода Гога и Магога.

Они сидели за столом в кабинете Сталина всегда рядом. На тушинские воздушные парады приезжали вместе в одной машине. Они перешептывались и переглядывались во время обсуждения вопросов у Сталина с взаимопониманием. И вообще создавалось впечатление, что они работают на пару, – отдельными репликами поддерживая друг друга, и если один подбрасывал какую-нибудь мысль или делал предложение, то другой одобрительно кивал головой.

Л.П. Берия (29.03.1899 –23.12.1953)

Особенно заметно это было со стороны Маленкова, который, пользуясь доверием Сталина, с подачи Берия, проводил в жизнь его идеи.

С первых дней общения с ними, оба они, – как Берия, так и Маленков, – производили на меня какое-то еще неосознанно неприятное впечатление, но ничего плохого в каждом из них я вначале не видел. И только из отдельных, так сказать, наблюдений частного порядка, со временем сложилось у меня об этой неразлучной паре явно невыгодное для обоих представление.

Вначале мне было непонятно, почему Сталин постепенно приближал их к себе, заметно выделяя из числа других.

Значительно позже стало ясно – это происходило потому, что Сталин видел в них идеальных, с его точки зрения, исполнителей. А Сталин ценил быстрое и четкое осуществление принятых решений, подчас очень трудновыполнимых.

Маленков руководил партийным аппаратом всей страны, то есть могучим рычагом реализации политики партии.

Берия подчинены были госбезопасность и Наркомат внутренних дел, едва ли не самый мощный механизм государственного управления.

Оба они – Маленков и Берия – обладали неизмеримо большими по сравнению с другими возможностями для выполнения сталинских указаний.

Вот, как мне кажется, в чем секрет их силы и преимущества перед другими.

Лаврентий Павлович Берия – шеф государственной безопасности, самая мрачная и страшная фигура, интриган, шантажист. Злой гений Сталина.

Вместе с Маленковым творили они черное дело шельмования, опорочивания в глазах Сталина честных людей, которых считали опасными с точки зрения своей карьеры.

Не было таких грязных способов, к которым не прибегал бы Берия для устранения людей с целью изоляции Сталина от неконтролируемых им влияний.

Нет слов, чтобы охарактеризовать полностью вред, нанесенный Берией нашей партии, нашему народу. Последствия деятельности Берия послужили Хрущеву основанием для разжигания так называемого «культа личности» Сталина. Вредные последствия искусственного раздувания «культа Сталина» до сих пор не поддаются учету как внутри нашей страны, так и во внешнем мире.

Конечно, все это нам стало известно после разоблачения Берия как политического авантюриста. Суд над Берия и приговор были всеми восприняты как заслуженное возмездие.

Однако и в то время, когда он обладал большой властью, мне приходилось слышать о Берии, что это страшный человек. И не раз я задумывался тогда, как Сталин этого не видит.

С Берия у меня по работе личных контактов, за редкими исключениями, не было. Если и приходилось с ним встречаться, – то, в основном, только у Сталина. Но почти каждая встреча оставляла неприятный осадок.

Я расскажу здесь лишь о нескольких случаях встреч с Берия при разных обстоятельствах.

Первое мое знакомство с Берия произошло в самом начале 1940 года на одном из совещаний у Сталина, после которого всех присутствовавших Сталин пригласил домой ужинать.

Дело было зимой. Все вошли в прихожую, сняли пальто и перед тем как идти в столовую, прошли в туалетную комнату. Там были два или три умывальника, а приглашенных было человек восемь-десять, в том числе Молотов, Жданов, Маленков, Берия, Микоян и кто-то еще, так что у каждого умывальника столпилось по несколько человек.

Передо мной стоял Берия. Закончив мытье рук, он как бы из любезности полностью открыл кран, повернулся ко мне, мотнув головой, – прошу. Ничего не подозревая, я подставил руки под струю и невольно вскрикнул. Оказывается, перед тем как отойти от умывальника, Берия отвернул горячую воду. На мое счастье я быстро среагировал и не успел ошпарить себе руки. Берия громко расхохотался своей «шутке», а мне пришлось, скрывая боль, сделать вид, будто ничего не случилось.

Рассказанное выше произошло в самом начале моего знакомства с этим роковым для нашей Родины человеком. Впредь, когда мне приходилось с ним встречаться, я всегда был настороже, ожидая от него каких-нибудь сюрпризов.

Видя подчеркнуто хорошее отношение Сталина, Берия считал меня опасным для себя человеком, влияние которого на Сталина он не мог контролировать. Он задался целью, во что бы то ни стало, любым способов скомпрометировать меня.

Однажды, после войны, по заданию Сталина, находившегося в тот момент в Цхалтубо, в санатории на Кавказе, Берия было поручено решить проблему вертолетостроения в нашей стране.

Нас с Милем вызвали на заседание Совета Министров, которое в тот день вел Берия, и обязали в невиданно короткие сроки построить получившие впоследствии известность вертолеты Ми-4 и Як-24.

Я отказался принять к исполнению навязываемый мне Берия срок – спроектировать и построить вертолет в течение одного года. Я ссылался на загруженность нашего КБ другими работами, в частности, по машине Як-25, над которой мы в коллективе работали с огромным увлечением, взяв по ней обязательство перед Сталиным.

Берия возразил:

– Миль-то берется!

Я объяснил, что Миль, – уже в то время ведущая фигура в области вертолетостроения, – занимается только вертолетами, а наше КБ – самолетное – имеет большие и серьезные задания по самолетам, в частности по Як-25, и для нас это задание непосильно.

Берия заявил:

– Вертолет важнее Як-25. Придется вас освободить от задания по Як-25.

Когда я ему ответил, что речь идет не о задании, а об окончании постройки машины, Берия сказал:

– Ну что ж, прекратим постройку машины. Или давайте вертолет в срок или прекращайте все работы по самолету и занимайтесь только вертолетом.

Пришлось параллельно с Як-25 взяться и за вертолет, который мы построили баснословно быстро. Як-24 прошел государственные испытания и был запущен в серийное производство. Это был для своего времени самый большой в мире вертолет.

Берия практически бесконтрольно держал в то время страну в атмосфере слежки, доносительства и застенков, неясные и темные слухи о которых бродили в народе, но о которых никто ничего достоверно не знал.

Фактически вся государственная власть была в руках пары – Берия и Маленкова. И самым грустным было то, что последние годы своей жизни Сталин на все смотрел их глазами, а они, всячески разжигая его подозрительность, запугивая мнимыми заговорами и готовящимися покушениями, пользуясь его именем, творили черные дела, устраняя всех соперников и неугодных, расчищая себе дорогу к власти.

Видя подчеркнуто хорошее отношение Сталина, Берия считал меня опасным для себя человеком, влияние которого на Сталина он не мог контролировать. Он задался целью, во что бы то ни стало, любым способом скомпрометировать меня.

Он установил за мной слежку, о чем я узнал от своего шофера Миши Сущинского.

Однажды, желая опорочить мой моральный облик, Берия, – как рассказал мне присутствовавший при этом министр Хруничев, – сказал Сталину о том, что у меня роман с одной из артисток Большого театра.

Как видно такая сплетня на Сталина не произвела ожидаемого впечатления, – он молча выслушал эту «информацию», а затем спросил:

– Молодая, интересная?

– Комсомолка, смазливая.

– И что же, вас это удивляет? – Генерал, молодой, красивый, богатый, знаменитый, да за такими женщины табунами гоняются, а тут одна комсомолочка, да еще смазливая. Нет ничего удивительного. Вот если бы никого не было, – это было бы странно. Все присутствовавшие при этом разговоре рассмеялись, и Берия на время утихомирился, но как показало дальнейшее ненадолго.

Как-то, после обсуждения одного из авиационных вопросов Сталин неожиданно обратился ко мне:

– А правда ли, что заместителем у вас работает немец, – при этом он взял со стола какой-то листок и прочитал вслух, – да, немец по фамилии Вигант.

Крайне удивленный этим неожиданным вопросом, я все же сразу ответил:

– Верно, товарищ Сталин, что фамилия моего заместителя Вигант, но он совсем не немец, совершенно русский человек, а фамилию свою унаследовал от какого-то своего пра, пра, пра— предка, чуть ли не пленного шведа петровских времен.

– А вы в нем уверены?

– Совершенно уверен и ручаюсь за него.

– Ну хорошо.

Этим «хорошо» разговор о Виганте был закрыт и больше к нему не возвращались.

Другой раз, так же неожиданно, Сталин спросил:

– У вас в конструкторском бюро арестован ваш заместитель Нуров, что вы скажете по этому поводу?

– Я скажу, во-первых, что Нуров не заместитель, а один из многих начальников лабораторий научно-исследовательского отдела. Во-вторых, это хороший работник, по национальности грузин, ничего порочащего я за ним не замечал, а его арестом нанесен большой ущерб делу.

Сталин, видимо, удовлетворился моим ответом.

Вскоре Нуров был освобожден и восстановлен на работе.

По большому секрету он рассказал, что его вынуждали дать какие-нибудь компрометирующие меня показания.

Я понял, что разговор и о Виганте, и о Нурове дело рук Берия.

Со Сталиным можно было разговаривать на подобные темы совершенно откровенно, и он относился к такому заступничеству спокойно и с доверием. К сожалению, не все решались на заступничество.

Наоборот, – подобные Маленкову, – всячески старались разжигать подозрительность Сталина. Вызывать недоверие к людям, способствовать творившимся Берией беззакониям.

Вот лишь один из характерных примеров.

Когда арестовали главкома ВВС генерала Смушкевича и в доме у него производили обыск, главный инженер ВВС И.Ф. Петров, выполняя срочное задание и не застав Смушкевича на работе, поехал к нему домой и попал в засаду. Освободиться ему оттуда удалось с большим трудом.

На другой день Петров, после очередного доклада текущих вопросов Сталину в присутствии Маленкова, собирается уходить, однако Маленков его останавливает:

– Почему скрываете от товарища Сталина, что были на квартире у арестованного Смушкевича?

Смущенный Петров отвечает:

– Да, товарищ Сталин, не зная, что Смушкевич арестован, я пришел к нему по служебному делу…

– Ну и что из того? – сказал Сталин. Этой репликой вопрос был исчерпан.

В самом начале войны, неожиданно для всех нас, был арестован заместитель наркома по двигателям Баландин. Однажды, воспользовавшись подходящим случаем, я обратился к Сталину:

– Товарищ Сталин, вот уже больше месяца как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но не представляем себе, чтобы он был врагом. Он нужен в Наркомате, – руководство двигателестроением очень ослаблено. Просим вас рассмотреть это дело.

– Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не дает. Может быть, за ним и нет ничего… Очень возможно… И так бывает… – ответил Сталин.

На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в Наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего и не случалось…

А через несколько дней Сталин спросил:

– Ну, как Баландин?

– Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.

– Да, зря посадили.

По-видимому, Сталин прочел в моем взгляде недоумение – как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! – и без всяких расспросов с моей стороны сказал:

– Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, – вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в Наркомат – говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК – говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом – оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли.

После таких слов создавалось впечатление, что беззакония творятся за спиной Сталина. Но в то же время другие факты вызывали противоположные мысли. Мог ли, скажем, Сталин не знать о том, что творил Берия?

Однажды я слышал как А.А. Жданов, за обедом у Сталина, рассказал такой анекдот, дословно записанный мной.

«Товарищ Сталин жалуется: «Пропала трубка». Ему говорят: «Возьмите другую, ведь у вас вон их сколько». – «Да ведь то любимая, я много бы дал, чтобы ее найти».

Берия постарался: через три дня нашлось 10 воров, и каждый из них «признался», что именно он украл трубку.

А еще через день товарищ Сталин нашел свою трубку. Оказывается, она просто завалилась за диван в его комнате».

Рассказав этот ужасный анекдот, Жданов ехидно усмехнулся.

Сидевшие за столом, Маленков, Микоян и особенно Берия стали смеяться, но сейчас же прекратили смех, увидя, что Сталин даже не улыбнулся и неодобрительно нахмурился.

Феликс Эдмундович Дзержинский – организатор и руководитель Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с врагами советской власти – ВЧК или как тогда говорили: «ЧК» – был первым чекистом, честным коммунистом-ленинцем.

Таким же был и его преемник Менжинский.

Однако после смерти Менжинского последующими руководителями ОГПУ, НКВД, КГБ стали печальной памяти: Ягода, Ежов, Меркулов, Абакумов и, наконец, Берия. Это были люди совершенно другого типа. Каждый из них, кроме Берия, по случайному совпадению не имел за своими плечами ни партийного, ни государственного опыта работы и продержался на своем посту не более двух-трех лет.

Хотя все они были коммунистами, но главные качества их: желание выслужиться любой ценой перед руководством, беспринципный карьеризм, обман, шантаж, провокация и клевета, – стоившие жизни многим тысячам честных, ни в чем не повинных советских людей.

Они запугивали Сталина: симулировали выдуманные террористические акты и покушения на его жизнь, фабриковали доносы о якобы существующих антигосударственных организациях, таких как «Ленинградское дело». Принуждали людей давать ложные показания и т. д.

Ягода и Ежов еще при Сталине были разоблачены и расстреляны.

Меркулов, Абакумов и Берия были арестованы, судимы и расстреляны вскоре после смерти Сталина.

Я думаю, что Берия постигла бы такая же участь раньше, проживи Сталин еще пару лет.

Маршал Иван Степанович Конев – председатель трибунала, судившего Берия, – мне рассказал, что организация непосредственных мероприятий по аресту и дальнейшему ходу дела Берия по иронии судьбы поручена была именно Маленкову.

Маленков, хотя и боялся, что разоблачения Берия могут скомпрометировать и его самого, но выполнил эту операцию четко.

Мне думается, Маленков и сам боялся, что Берия, почувствовав в Маленкове соперника к единовластию, в конце концов, разделался бы и с ним.

Конев говорил также, что Берия вел себя на суде непристойно, унизительно и всеми силами старался свалить ответственность за свои преступления на Сталина.

Разоблачение, постигшее Берия, было для меня спасением, потому что после смерти Сталина, Берия без сомнения довел он начатую им при жизни Сталина травлю до конца.

После его ареста стало известно, что в числе других и я был намечен им в согласии с Маленковым для уничтожения.