«Незачем тебе лезть в это пекло!»
«Незачем тебе лезть в это пекло!»
В ночь с 3-го на 4-е августа 1943 года войска Брянского фронта ворвались в пригороды Орла. Начались уличные бои. От воздушных разведчиков потребовали установить, в каких районах идут бои, откуда враг подтягивает резервы, где сосредоточена у него боевая техника.
После обсуждения и поиска лучших вариантов командир полка принял решение послать на разведку сразу несколько экипажей. Одни полетят на разведку окраин города, всех подходящих к нему шоссейных и железных дорог, другие возьмут под наблюдение квадраты кварталов. В самое пекло решили послать более опытный экипаж, и выбор пал на гвардии старшего лейтенанта Тихона Берестова.
…На стоянку они пришли за час до вылета. Штурман Павел Хрусталев и стрелок-радист Надежда Журкина проверили пулеметы, протерли изнутри и снаружи остекление кабин. По рации Надя связалась с КП армии и порадовались тому, что связь будет держать со своей подругой радисткой Ниной Сяминой. Хотя они и обменялись только телеграфными сигналами, Надя сразу же по почерку работы узнала Нину, как и та ее. Хрусталеву и Берестову вручили фотосхемы с названиями улиц, церквей, промышленных предприятий и других характерных ориентиров. Надя же получила волну и позывные для прямой связи с КП армии.
Как всегда перед вылетом на боевое задание, командир экипажа Берестов улегся под крылом на чехлы и начал изучать вложенную в планшет поверх карты фотосхему Орла. А штурман Павел Хрусталев присел на длинный ящик с техническим имуществом. Тихонько насвистывая «Землянку», он в задумчивости водил карандашом по целлофану планшета, сквозь который хорошо просматривается фотосхема Орла.
Понимает и Надя риск необычного задания. Чтобы не мешать думать командиру и штурману, она дважды обошла вокруг самолета, присела на баллон со сжатым воздухом.
Хрусталев оторвался от дела, взглянул на Надю, тронул ее за худенькое плечо.
— Вот что, гвардии сержант! Тебя сегодня лететь нельзя. Ну, честное слово — нельзя! Еще не поздно, прошу тебя, уступи место другому! Никто тебя не осудит. Почему ты упрямишься?
— Паша.
— Да пойми же, есть такие задания, которые обязаны выполнять только мужчины. Незачем тебе лезть в это пекло!
— Прекрати, Паша, меня уговаривать! Прекрати!
Подошел Виктор Богуцкий, командир экипажа, которому вылетать следом за ними на Орел, устало опустился на ящик возле Нади.
— Упорно настаиваешь на своем?
— Ребята, прошу вас — перестаньте! Больше ни слова!
— Эх Надя, Надя… Не я командую вашей эскадрильей, а то бы обошлись и без тебя.
В глубине души Наде приятно внимание Виктора. Но разве ее переубедишь? Она сегодня проявила характер, когда узнала о том, что вместо нее на задание назначен другой человек. Она дошла до самого командира полка и добилась своего.
Передовую они перешли спокойно, на высоте 5000 метров. Орел обозначил себя километров за тридцать сплошным облаком нависшего красно-бурого дыма; расплываясь в небе, дымный полог заслонил солнце. Круто спустились на нужную высоту. Внизу промелькнули железнодорожный путь и шоссейка с потоком автомашин, свинцовые воды Оки. Самолет сделал крутой разворот, пошел под нижней кромкой клубившегося дыма.
— Надя, передавай: девять пятнадцать, подошли к Орлу. В районе завода крупнокалиберная зенитная батарея, сильный пожар, боя не вижу. — раздался в наушниках голос Павла. — Передала? А теперь немедля в кабинку, закрой все люки, надень кислородную маску и не высовывайся!
Запахло дымом. Самолет сильно тряхнуло. Надев кислородную маску, она сжалась в комок, поглядывая через блистеры то влево, то вправо. В кабине стало жарко и душно.
— Надя, передавай: станция разрушена, пути разворочены, вокзал горит. На привокзальной площади бой.
…И тут началось что-то невообразимое: самолет то подбрасывало куда-то вверх, то швыряло в сторону, то чуть не ставило на дыбы. Надя даже услышала, как где-то за ее спиной с резким треском начали лопаться заклепки. По плоскостям и фюзеляжу с хрустом защелкали осколки и пули. К тому же она ничего не может понять — маска плотно прилегает к лицу, а дым с каждым вдохом проникает в горло.
— Командир, стань в круг! Ни черта не могу сориентироваться и рассмотреть! — крикнул Хрусталев. — Придется лезть в нос.
— Туда не хватит кислородного шланга, — спокойно сказал Берестов. — Да и опаснее там.
— А, дьявол с этой маской!
Надя догадалась, что Павел решил сбросить кислородную маску, чтобы залезть в нос кабины и там, лежа на полу, наблюдать через остекление за землей. Она никак не поймет, почему вдруг к ней в маску вместе с воздухом и кислородом поступает дым. Дотянувшись до кислородного баллона, начала ощупывать его и почувствовала, как палец провалился в баллон через рваное, с острыми краями отверстие. Маска теперь бесполезна.
— Передавай, Надежда! В районе лесопильного завода бой. — Павел, кашляя взахлеб, с шумом втянул воздух и продолжал: — у станции Семинарская до двадцати вражеских танков, скопление пехоты. Со стороны Кром в город входят пятнадцать вражеских танков и до шестидесяти автомашин с живой силой. Тиша, разворот, курс на север! Держи вдоль правого берега. Надя, передавай. Все мосты через Оку взорваны. Бой на восточном берегу.
Очередной приступ удушья и кашля прервал голос Хрусталева. Кашляет и Надя, вцепившись левой рукой во что-то сбоку и не снимая с телеграфного ключа правой руки. Дым разъедает горло и легкие. Слезятся глаза. А тут еще самолет, как в гигантской молотилке. Комбинезон прилип к мокрому телу. Из-под шлемофона по лбу, шее и вискам струйками течет пот. То и дело крылатый разведчик врывается в облака дыма, снова выскакивает в просветы, и тогда где-то рядом начинают рваться зенитные снаряды, трещит разрываемая осколками дюралевая обшивка.
— …Надя… передавай… кирпичный завод… Занят нашими… В районе… старой к-крепости и улицы Пушкинской бой…
И тут словно кто-то ударил кувалдой по борту. Самолет повернуло в правую сторону, затрясло и задергало.
— Паша, вылезай, кажется, прилетели! — крикнул в отчаянии Берестов.
— Что стряслось? — спросил тот.
— Тягу руля поворота срезало!
— Надя, ты жива? — крикнул Павел.
— Жива, Паша, вас слышу!
— Прыгай немедля! Слышишь меня? Высота еще позволяет, это последний шанс!!! Прыга-ай!!!
— А вы?
— Поздно нам надеяться на парашюты! — как-то необычно спокойно вдруг сказал Берестов. — Высота двести и внизу немцы! Надя, ты слышишь меня?
— Слышу, командир!
— Прыгай!
— Нет!
— Передавай открытым текстом и голосом, чтобы слышали все: задание выполнили. Самолет неуправляем. Падаем! Прощайте! Умираем за Родину! Отомстите за нас!
Переключив рацию и повторяя голосом диктуемое Берестовым, она почувствовала, как что-то толкает ее в сапог. Развернувшись, увидела пульсирующий рваный, с острыми зубцами конец перебитой в ее кабине тяги-трубы руля поворота. А вот и другой конец.
— Ребята!!! Нашла!!! Командир, повреждение нашла! Соединяю!!! — закричала она, только теперь осознав грозившую опасность. Каким-то чудом ей удалось свести обе половины перебитой тяги; рваные края пульсирующей развороченной трубы, как зубья пилы, зацепились друг за друга. Не отдавая себе отчета, Журкина до боли в руках вцепилась в края трубы, плотно прижала их друг к другу. Почувствовав пружинящее сопротивление в педалях, Берестов потянул штурвал на себя. А в наушниках непрерывный крик Нины Сяминой:
— …Наденька! Милая! Держись!
Задыхаясь в дыму и обливаясь потом, она навалилась и мертвой хваткой держала сведенные концы тяги. В голове одна неотступная мысль: «Удержать! Удержать! Удержать!» А в эфире вдруг зазвучал твердый мужской голос: — Синица Шестнадцать, я Копер Один! Отвечай! Я Копер Один! Отвечай, Синица Шестнадцать. Всё, товарищи. Связи нет, почтим память.
В наушниках раздался щелчок — и все стихло. Мышцы рук ее словно окостенели.
…Разрубая верхушки деревьев, истерзанный самолет плюхнулся на землю далеко от посадочного знака. Прокатился в противоположный конец аэродрома и уткнулся замершими винтами в кусты.
Полковой врач разжал ее закостеневшие пальцы на краях сведенной воедино трубы и помог осторожно вынести из изрешеченной кабины. Искусанные в кровь, ссохшиеся губы шептали: «Удержать! Удержать! Удержать!».