20
20
Было холодно, но Виктор не чувствовал этого. От быстрой ходьбы ему стало жарко.
Правда, жарко Виктору было и по другой причине. Он чуть было не попался, причем обстоятельства были глупые до смешного.
Дернуло же его, черт побери, зайти на хутор. Он прямо-таки обалдел, когда увидел на дворе Эльфриду. Ведь, судя по всему, ее не должно было быть в живых, а она цела и невредима. Что же случилось? Неужели удар, который ей был нанесен, оказался неточным? Или она была живуча как кошка?
А он-то хорош — решил навестить хутор! Как будто он там чего забыл. И чуть было не попался.
Хорошо, что он сразу захлопнул калитку и пошел быстрым спортивным шагом. И хорошо, что у них в этот момент не было собаки, а то бы ему вряд ли удалось уйти.
Так что же все это значит? Выходит, в доме была засада? Следовательно, Эльфрида обманула его? Она предала его?
Встретилась бы она ему теперь! Он бы ей показал. Теперь бы она не ушла от расплаты. С каким бы наслаждением обхватил он ее горло своими крепкими пальцами.
Эта тварь, наверное, сейчас смеется над ним. Продала свою душу и совесть. Сидит теперь под крышей, сытая, в тепле, а он, Виктор Лоди, должен пробираться по лесу, дрожа от холода, оглядываясь, прячась за деревьями и кустами.
Он должен бояться всего. Даже собственной тени.
Что он — волк? Или какой-нибудь другой хищный зверь? Он, Виктор Лоди, тоже требует права на человеческую жизнь. Но каждый добывает это право по-своему.
У него будет собственный домик с палисадником, и мотоцикл, и по утрам молодая женщина с красивой смуглой кожей будет жарить ему яичницу.
А потом он будет целовать ее в шею, в то место, где под тонкой теплой кожей бьется голубая жилка.
Но все это будет позже. А пока у него нет ничего, кроме двух пистолетов, ножа и пары крепких кулаков. У него нет даже ни крошки табаку, И как это он поступил так безрассудно — не запасся на дорогу табаком? Иди вот теперь и сплевывай густую слюну...
Кругом ни души. Только лес. Огромные сосны и ели. И снег. Белая сетка снега.
Граница.
Придется отсидеться в этом лесу до ночи, а потом уж перебираться через реку на тот берег. Только бы не пустили по его следу собаку.
Нет, он их обманул. Пошел не прямо, а делая круги и петли, возвращаясь назад, переходя с дороги на дорогу, заходя в лес и выбираясь обратно. Он сделал все, чтобы замести свои следы. Пускай теперь ищут его. Это совсем не просто. Даже собаке.
Виктор присел на пенек. Курить хотелось нестерпимо. Он взял в рот комок снега, подержал, пока тот не растаял, и выплюнул. Но и это не помогло.
Вдруг он услышал какой-то звук. Он прислушался. Звук был близкий и довольно громкий: «тик-так, тик-так...»
Где-то он уже слышал этот звук? Ах да, ведь так стучали часы на камине в комнате у Хильды Корка.
Он положил руку на грудь. Под теплым шерстяным свитером отчаянно билось сердце: «тик-так, тик-так...»
Это было уже слишком. Виктор вскочил. Он вынул из кармана пистолеты и, держа их перед собой в напряженных, согнутых в локтях руках, пошел дальше по лесу.
Он направлялся к реке. Он решил; будь что будет!
Снегопад прекратился так же внезапно, как и начался. В лесу словно посветлело, стало просторно и нарядно.
Идя следом за Мотыльковым, Серега не мог не залюбоваться деревьями. Будто кто-то накинул на них кружевные шали чудесной белизны. Красота! Закричать бы сейчас, загоготать, ударить по плечу хмурого Мотылькова, затеять с ним веселую возню на снежной тропинке.
Но, подумав об этом, Серега тотчас же застыдился своих мыслей. Ну и мысли у человека, который несет ответственную службу на государственной границе! Что бы сказал начальник заставы Гусев, если бы узнал, какой легкомысленный, несерьезный парень этот Красихин?
Но хорошее, теплое чувство, которое он испытывал сегодня с утра, не покидало его.
Он стал думать о письме, которое лежало в кармане его ватных штанов и которое он не успел прочитать. Потом о доме, о колхозе. Как-то там теперь? Избы, наверное, занесло снегом, и к розовому небу поднимаются дымки из труб.
В доме тепло, уютно. Братишки, наверное, на улице катаются с ледяной горки. Дед, подсев к запотелому окну и надев очки, читает вчерашнюю газету. Или пристроился к радиоприемнику и слушает музыку.
Мать, разрумянившись от жара печи, печет блины. Никто в деревне не печет их лучше, чем мать Сергея. Это знают все.
— Слышь!..
Сергей поглядел на Мотылькова. Тот осторожно манил его к себе согнутым в крючок пальцем. Сергей приблизился.
Егор молча показывал рукой на лесную чащу. Серега посмотрел туда. Стал слушать. Ему, как и Мотылькову, почудилось, что кто-то ступает по лесу. Шаги были легкие, чуть слышные — будто кто крался. Так обычно — Сергей уже знал — идет по пограничной полосе чужой.
А может быть, это зверь — лось или медведь — нарушил лесную тишину? Нет, не похоже, что зверь. Идет человек. Неужели случилось ЧП? Сергею с непривычки сделалось тревожно и немного жутковато. Но он не подал и вида.
Снова пошел снег. И опять все замелькало, заплясало вокруг. Мотыльков прислушался. Напряг слух и Сергей.
Но теперь пограничники ничего не слышали, кроме однообразного шелеста и шуршания непрерывно падающего снега.
Дальше они пошли почти рядом друг с другом, стараясь не производить никакого шума. Мотыльков снял карабин и держал его наготове. То же сделал и Сергей с винтовкой. Он шел и смотрел влево, а Мотыльков — вправо и вперед.
Снег падал. И вдруг сквозь частую белую рябь прямо на пограничников вышел человек. Он был без шапки, высокий, с черными волосами.
— Стой! — негромко, но твердо приказал ему Мотыльков. И еще раз повторил: — Стой!
И тотчас же в лесу грохнули выстрелы, сыпанув снег с ближайших веток. Что-то ожгло Сергею лицо. Он сделал шаг вперед и, не выпуская из рук винтовки, повалился на занесенную снегом тропинку.