Противоположные соображения. Войско входит в столицу
Противоположные соображения. Войско входит в столицу
Наш полк, который называли полком пана Зборовского, больше других хлопотал о том, чтобы войти в столицу, потому что мы служили при Дмитрии почти три года. Плату за них мы могли получить, если бы удержали столицу для нового государя. Желали этого и полки, которыми командовал пан Сапега, но их с нами уже не было: пан Сапега отошел на другое становище — в Северскую землю.
От нашего полка депутатами были я и поручик роты Млоцкого Витковский. Я упоминал, что те, кто пришел недавно с Е[го] Величеством Королем и с гетманом, видели в этом деле мало пользы. Они приняли предложение гетмана, имея в виду те неприятности, которые могли иметь место (а потом и действительно были) в столице. Только мы с Витковским надоедали гетману, споря с ним. Да уж и Витковский не очень, более всего я.
Сперва я сказал: «В[аша] Милость, мой милостивый господин не может считать, что москвитяне столь же сильны сейчас, сколь были сильны при Дмитрии, а наши столь же слабы, сколь те, кто приехал на свадьбу Дмитрия. Пусть Ваша Милость спросит москвитян, и они В[ашей] Милости скажут, что со времени прихода Рожинского и до сего дня только сынов боярских погибло трижды по сто тысяч. В прошлом разгроме наших людей виноват был сам Дмитрий: готовясь к войне с Крымом, он устроил так, что вся земля собралась к столице. И то, собравшись в таком множестве, москвитяне отважились напасть на наших только после измены, а наши и людей военных не имели (всего-то было три хоругви). Мы же приехали на войну, а не на свадьбу, и если понадобится, будем драться и пешими (ведь когда случится, между собой мы бьемся и пешими). То, что у В[ашей] Милости, моего милостивого господина мало пехоты, а стоять надо в Крым-городе, где у москвитян есть повод собираться в великом множестве, так к той пехоте, которую имеет В[аша] Милость, мы будем давать каждый день из каждой хоругви столько пеших людей с одними рушницами, сколько В[аша] Милость запросит. В[аша] Милость, мой милостивый господин говорит, что у москвитян зубцы и башни, крепкие ворота. Но пока мы будем жить вместе с ними, разве у нас не будет тех же ворот, тех же зубцов и башен? А если В[аша] Милость продолжает сомневаться и по-прежнему опасается поставить все войско в столице, пусть В[аша] Милость поставит один наш полк: мы решили дожидаться в Москве либо смерти, либо награды».
Гетман слушал меня терпеливо. Тогда я стал спорить с его предложением поставить войско по слободам:
«Если В[аша] Милость, мой милостивый господин поставит войско в слободах, думается мне, что этим В[аша] М[илость] подвергнет войско большей опасности, чем разместив его в городе. Совсем недавно установилась у нас с москвитянами приязнь, а мы уже так беспечны, что большая часть наших из обоза всегда бывает в Москве, и ездят они так неосторожно, как и в Краков бы не ездили. Наших бывает в столице временами великое множество, и собираются они не в одном месте, а ходят свободно, кому где нравится. Было бы то же самое, и даже больше, если бы мы встали по слободам, — наших всегда было бы больше в городе, чем при хоругвях.
Москвитяне, улучив момент, предусмотрительно закроют город, переловят тех, что внутри, а оставшихся отбросят от стен. Намного "лучше" и "безопасней" В[аша] Милость сделали бы в том случае, если бы отвели войско как можно дальше от столицы».
Тут он меня одернул: «Я не вижу выхода в том, что предлагает В[аша] Милость, пусть тогда В[аша] Милость будет гетманом, а я В[ашей] Милости сдам командование».
Я сказал: «Булавы В[ашей] Милости, моего милостивого господина я не желаю и своими уговорами больше надоедать не буду. Но заверяю Вас, что если В[аша] Милость не поставит войско в столице, не пройдет и трех недель, как москвитяне изменят. А от своего полка заверяю Вас также в том, что еще три года мы не будем стоять, добывая Москву».
На том мы тогда и разошлись. А потом приехал в столицу пан Гонсевский, в то время литовский референдарий, с ним прибыл также пан Петр Борковский. Они оба ездили на переговоры с боярами, ибо были опытны в этом деле. В частных беседах они подговаривали пана гетмана, чтобы он, не раздумывая, ставил войска в столице, ведь и сами бояре ничего другого не советовали.
Тем временем, когда войско уже входило в столицу, Заруцкий ездил к королю под Смоленск, там его приняли не с таким почетом, как он себе представлял, и на какой надеялся. Обидевшись, он поехал снова к Дмитрию в Калугу. Ездил с ним и Касимовский царь, но вернулся, а потом отпросился у пана гетмана, чтобы съездить в Калугу и забрать находившегося там сына.
Когда Касимовский царь приехал в Калугу, Дмитрий заподозрил его в измене и приказал убить. Смерть Касимовского царя была причиной смерти и самого Дмитрия, о чем я расскажу ниже. Имея при себе Заруцкого, Дмитрий снова укрепил свое положение. Бояре в столице очень его опасались и поэтому, не доверяя простонародью, просили, чтобы наше войско встало в Москве.
В день Св. Михаила пан гетман ввел нас в столицу[159], сам он пробыл с нами три недели[160]. Ему показалось мало ввести всех нас и, прибавив полк Струся[161], гетман поставил его в Можайске, что сразу же ограничило нас в деньгах, и мы должны были жить на гроши. Только потом бояре назначили и раздали нам приставства, с которых после добавили припасы.