ПОСПЕШНОЕ БЕГСТВО ИЗ ПАРИЖА
ПОСПЕШНОЕ БЕГСТВО ИЗ ПАРИЖА
В тот жаркий летний день казалось, что парижанами овладело скорее чувство безразличия к происшедшему, чем сильное волнение: они явно не были в ужасе от катастрофы, но покорились ей.
Такова реакция нации, которая потерпела поражение еще до того, как началось сражение. Люди испытывали чуть ли не облегчение из-за того, что неизбежный конец наступил так быстро: уж лучше быть нокаутированным сразу, чем подвергаться жестокому избиению в течение всех десяти раундов.
А теперь, когда все осталось позади, можно было заняться своими собственными делами. По крайней мере, так тогда казалось.
Настоящей паники не было даже тогда, когда столбы белого дыма, поднимавшиеся из дворов Кэ д’Орсэ, свидетельствовали о свершении этого пустого ритуала обреченной столицы — сжигании национальных архивов одетыми во фраки привратниками министерства иностранных дел.
Уже было известно, что правительство покинуло Париж, и парижане — по крайней мере те из них, кто имел возможность, — готовились поступить так же и теперь осторожно паковали или прятали свое наиболее ценное имущество, будто собираясь в длительный отпуск.
В большей части города царила какая-то странная тишина. Так бывало во второй половине дня по воскресеньям перед открытием кинотеатров. Все магазины и большая часть кафе были закрыты, однако по бульварам прогуливались горожане, будто все дела были ими уже сделаны.
В наиболее богатых районах города до отказа загружались автомобили. Грузились не только личные вещи, но и серебро, дорогие ковры и произведения искусства.
На Лионском и Аустерлицком вокзалах не столь зажиточные беженцы, выстроившись в длинные очереди и рассевшись на чемоданах, с надеждой ждали поездов. Зловещее густое облако дыма, поднимавшееся над разбомбленным нефтезаводом, медленно гнал на восток легкий летний ветерок.
В центре по изучению механики, баллистики и оружия — государственном учреждении для испытания опытных образцов вооружения, где Мишель работал с начала войны, — всем сотрудникам еще несколько дней назад было приказано эвакуироваться. Им предстояло самостоятельно добираться до военного завода фирмы Брандт в городе Тюль. В случае необходимости они могли задержаться в пути в Ла-Фьерте-Сан-Обене, где находился другой завод фирмы Брандт.
Мишель уже успел отправить свою семью в провинцию и не торопился с отъездом. В отличие от большинства французов он никак не мог свыкнуться с мыслью, что война проиграна столь быстро.
Он сражался с немцами во время первой мировой войны, уйдя добровольцем в армию в возрасте семнадцати лет, и был награжден «Военным Крестом». Он знал боевые качества французского солдата в никак не мог понять, почему так быстро и почти без боя были оставлены один за другим естественные оборонительные рубежи Франции.
Лишь когда Мишель узнал, что немцы форсировали Уазу и находятся в Персан-Бомоне, в сорока километрах от Парижа, он понял, что война проиграна.
Он помешкал еще немного и с большой неохотой стал готовиться к отъезду. Но когда на бульварах показались первые грузовики с отступающими солдатами, Мишель понял, что пора бежать. У него не было ни автомобиля, ни велосипеда; городской транспорт не работал, и все средства передвижения были реквизированы. Мишелю ничего не оставалось делать, как идти пешком.
Поскольку Мишелю пришлось отправляться в путь налегке, сборы были недолгими: смена белья, набор инструментов и несколько семейных фотографий, взятых в последнюю минуту. Со временем выяснилось, что фотографии он захватил зря. Около семи часов вечера 13 июня 1940 года он запер дверь своей квартиры и отправился в путь.
В течение всего дня полицейские автомашины с громкоговорителями курсировали по городу и увещевали жителей остаться. Но это лишь послужило для парижан сигналом к массовому бегству из города. Подсчитано, что в течение той недели столицу Франции покинуло около миллиона человек.
Избегая главных улиц, Мишель добрался до Потерн-де-Пёплье, где вышел на шоссе, ведущее в Орлеан. Все улицы были забиты людьми, идущими в том же направлении. У ворот какой-то фабрики рабочие садились в грузовики фирмы.
За Орлеанской заставой давка усилилась. Казалось, она увеличивалась с каждой минутой, по мере того как основной поток беженцев вырастал за счет притока людей из боковых улиц. Пешеходы, велосипедисты, автомобили и ручные тележки сбились в кучу и двигались черепашьим шагом. Временами в небе слышался гул самолета.
Прошагав около двух часов, Мишель добрался до Круа-де-Берни, расположенного сразу же за окраиной Парижа, там, где шоссе № 20 пересекается с другой крупной магистралью. Теперь это центр быстро растущего пригорода, но двадцать лет назад упомянутый район был лишь частично застроен редкими рядами домишек, стоявших среди пустырей.
Метрах в пятидесяти от перекрестка возвышалось несколько домов и лавок, около которых и остановились на ночь многие беженцы. Те, кто мог, спали в кузовах автомашин или на их крышах, а остальные расположились прямо на земле. Два единственных кафе оказались закрытыми. Мишель понял, что здесь он не сможет рассчитывать на гостеприимство.
Пройдя немного дальше, Мишель увидел участок между двумя домами, огражденный забором, и решил, что вряд ли сумеет найти лучшее место для отдыха.
Мишель ничего не ел с двенадцати дня, а с собой у него было лишь немного хлеба. Это и составило его скромный ужин.
Через открытое окно одного из домов доносились звуки парижского радио, и около репродуктора собралась кучка людей послушать новости. Незадолго до полуночи объявили, что премьер-министр Поль Рейно выступит с обращением к народу.
Выступление премьер-министра было кратким и касалось главным образом отрицательного ответа президента Рузвельта на просьбу Франции о помощи. Премьер-министр огласил полный текст ответа. В заключение он выразил уверенность в том, что Франция «воскреснет».
Эта последняя фраза показалась Мишелю зловещей: ведь воскресают только мертвецы.
Никаких сообщений о ходе боевых действий не последовало, за исключением лишь того, что Париж был объявлен «открытым городом», да никто и не ждал особых новостей. Все прекрасно понимали, что это конец, хотя никто еще не мог предвидеть, что принесет Франции будущее.
Мишель вернулся к месту своего ночлега и проспал несколько часов, несмотря на то что у него замерзли ноги.
В пять утра его разбудили выстрелы. Шоссе, накануне забитое беженцами, теперь было безлюдным. Ставни домов закрыты. Вокруг — ни души. Мишеля пронизало неприятное чувство полнейшего одиночества, будто он оказался последним живым человеком на земле.
Осмотревшись, Мишель вдруг увидел, что он не одинок. На перекрестке, направив орудие в его сторону, стоял огромный танк с черно-белой свастикой на борту.
Пока Мишель, охваченный скорее любопытством, чем страхом, смотрел на танк, появились два французских солдата. С винтовками в руках, пригнувшись, они пробежали вдоль стены. Танк открыл огонь. Мишель понял, что пора уходить.
Стараясь не попасть в поле зрения танкиста, Мишель перелез через забор, пересек несколько дворов, вышел к небольшой речушке и пошел вдоль ее берега, пока она не вывела его на шоссе, которое по-прежнему было забито людьми, двигавшимися в одном направлении.
По шоссе шла рота солдат. Вид у них был усталый. Мишель приблизился к офицеру и зашагал рядом.
— Скажите, пожалуйста, — спросил он, — что происходит?
Офицер пожал плечами:
— Понятия не имею. Мы идем из Лилля вот уже восемь суток. Солдаты от усталости с ног валятся.
— Куда вы направляетесь?
— Не знаю. Пытаемся отыскать свой батальон. А где он — неизвестно.
— Да. Искать его по всей Франции трудно.
— Советую не идти по шоссе. Его уже бомбили, и самолеты наверняка вернутся.
Мишель послушался совета и весь день шел по проселочным дорогам. На полях зрели хлеба. Работавшие на них мужчины и женщины как будто не знали, что творится вокруг. Они безучастно поглядывали на Мишеля. К ночи Мишель так устал, что решил прилечь в канаве, да так и уснул там.
Проснувшись, Мишель стал обдумывать свое положение. Он прошел лишь пятьдесят километров, а всего ему предстояло пройти пятьсот, но уже успел устать и стереть ноги. Он убедился, что надеяться на то, что его кто-то подвезет, не приходилось. К тому же машины ехали не намного быстрее пешеходов и могли попасть под бомбежку. Мишель решил идти к ближайшей железнодорожной станции, которая находилась в местечке Этам.
Билетная касса оказалась закрытой, но на платформе было много людей, главным образом солдат.
Когда Мишель вышел на платформу, какая-то женщина, увидев его, стала показывать на него пальцем и истерически кричать:
— Вот он! Вот он, парашютист!
Мишелю показалось, что она показывает на кого-то другого, и обернулся. В тот же момент раздался выстрел. Стоявший рядом с ним солдат вскрикнул и упал на землю. Оглянувшись, Мишель увидел, как другой солдат опускает винтовку.
Кричавшая женщина в изнеможении упала на лавку, а раненый солдат присел, держась за бедро. Все сгрудились вокруг них. Мишель решил, что нужно поскорее уйти из этого беспокойного места, и быстро зашагал прочь. Он свернул в первый же переулок и не замедлял хода, пока не почувствовал себя в безопасности.
Вскоре дорога привела его к железнодорожному переезду. Шлагбаум был опущен. Перед ним рабочие расчищали путь, заваленный спутанными электрическими проводами. За работой наблюдала группа зевак, собравшихся на соседнем поле. Стоявший на путях поезд, по-видимому, должен был отправиться в нужном для Мишеля направлении, и он подумал, что было бы неплохо забраться в один из вагонов и проехать хотя бы часть пути.
Пока Мишель думал об этом, в воздухе послышался гул моторов, и вскоре показался небольшой самолет, летевший довольно низко. Мишель видел, как от него отделились три черных предмета. Через несколько секунд совсем близко от него раздались два взрыва.
Женщина, которая находилась всего в нескольких метрах от Мишеля, при приближении бомбардировщика бросилась на землю и теперь лежала без движения. Даже не подходя к ней близко, Мишель понял, что она убита.
Немного дальше лежал мужчина. Мишель подошел к нему и заметил, что тот ранен в ногу. Перевязав рану и наложив жгут, Мишель с помощью двух других мужчин отнес раненого к дороге, по которой густой толпой двигались беженцы. Прошло довольно много времени, пока Мишелю удалось остановить военную машину и уговорить водителя взять раненого и доставить его в ближайшую больницу.
Тут Мишель вспомнил, что только две из трех бомб взорвались. Он вернулся на поле, где упали бомбы. Подобрал палку, привязал к ее концу тряпку и подошел к бомбе, намереваясь воткнуть палку рядом с ней и тем самым обозначить опасное место.
Увидев это, стоявшие рядом люди стали кричать, чтобы он не подходил к бомбе. Но Мишель не послушал их и все же установил предупреждающий знак. Но это было уже слишком, с точки зрения честных граждан. По их мнению, действиям Мишеля можно было дать только одно объяснение — он являлся вражеским агентом.
Мишель не заметил, как это началось, но через мгновение он оказался в центре орущей толпы. Его били, толкали, царапали, наконец сорвали одежду и повалили на землю.
Пока Мишель лежал на земле, с него сорвали остатки одежды и вытряхнули содержимое портфеля. Какой-то мужчина схватил одну из выпавших семейных фотографий — снимок его деда в годы первой мировой войны, — потряс ею в воздухе и завопил: «Вот вам его любимый фюрер!»
Услышав это, один из напавших на Мишеля — верзила в кожаной куртке и берете — достал пистолет и приставил дуло к виску Мишеля. Если раньше Мишель пытался оправдываться, то теперь решил, что лучше всего помолчать.
В этот момент Мишель заметил проходившую по шоссе группу сенегальских солдат. Стараясь не выдать своего волнения, он тихо сказал:
— Не лучше ли передать меня тем военным?
Последовало минутное колебание. Человек с пистолетом, который, по-видимому, был зачинщиком, опустил руку.
— Прекрасная мысль. Они знают, как с ним поступить.
Мишеля потащили через поле и голого передали солдатам, которые остановились, услышав обращенные к ним крики.
К счастью, возглавлявший их офицер сразу же понял обстановку.
— Хорошо, — сказал он, — мы им займемся.
Но толпа не хотела лишаться удовольствия. По-видимому, все рассчитывали, что задержанный будет казнен на месте, и не хотели упустить этого зрелища.
Зачинщик явно думал, что расстрел был бы излишней роскошью для Мишеля, и провел пальцем поперек горла, выразительно поглядывая на сенегальцев.
Офицер с трудом убедил людей, что так поступать нельзя и что арестованного необходимо отвести в ближайшую комендатуру. В конце концов он приказал солдатам разогнать толпу.
Одного из солдат послали подобрать вещи Мишеля. Его костюм остался целым, но майка, трусы и рубашка были изодраны в клочья. К счастью, солдаты смогли восполнить эту потерю.
Затем Мишеля отвели в сторону и посоветовали смыться, что он и сделал.
Таким образом, в течение дня Мишель дважды чуть было не погиб от руки соотечественников. Он пришел к выводу, что их следует опасаться больше, чем немцев, и принял твердое решение проявлять в будущем бо?льшую осмотрительность. Однако еще не все сюрпризы этого дня были позади.
С наступлением темноты Мишель добрался до окраины Орлеана и стал свидетелем сильного налета авиации. Собор охватило пламя, а в пяти или шести местах бушевали сильные пожары.
Конечно, было бы лучше не заходить в город, но тогда пришлось бы сделать большой крюк, и поэтому Мишель решил идти прямо. Его путь проходил неподалеку от собора, и он решил посмотреть, насколько сильно тот поврежден.
Там он увидел ужасную картину. Несколько человек, в основном женщины и дети, были отрезаны огнем, охватившим соседние здания, и пытались пробиться через густые клубы дыма.
Видя, что они могут задохнуться, Мишель подошел к нескольким женщинам и стал убеждать их пробраться через узкую брешь в кольце огня, через которую проник он сам. Одна или две последовали его совету, но остальные наотрез отказались, и ему пришлось выводить их из огня по очереди.
Мишель занимался этим примерно с полчаса. Вдруг он заметил двух мужчин, которые стояли поблизости и изредка посматривали на него.
Что-то в их поведении показалось ему зловещим. Инстинкт заставил его уйти от них подальше. Оглянувшись, он увидел, что его преследуют, и бросился бежать, не останавливаясь до тех пор, пока не добрался до моста через Луару. Мишель продолжал идти вперед, пока город не остался далеко позади. Здесь он нашел стог сена и устроился на ночь.
Мишель не сомневался в том, что, задержись он на секунду, — и еще одна толпа окружила бы его и устроила бы над ним самосуд, будучи глубоко убежденной, как и первая, что он — лазутчик противника.
В то время Мишелю было непонятно, почему его появление в толпе французов неизменно вызывало истерическую реакцию. Однако позднее он понял причину: в условиях паники, когда каждый придерживается лозунга «Спасайся, кто может», человек, который сохраняет хладнокровие и старается помочь другим, бросается в глаза и поэтому кажется подозрительным.
Это был полезный урок, и он помнил о нем в последующие четыре года, всегда стараясь ничем не выделяться в толпе.
Остальная часть пути прошла без волнений, Как и требовалось, Мишель прибыл в Ла-Фьерте-Сан-Обен. После кратковременного отдыха он снова отправился в путь. В дороге ему посчастливилось устроиться на машину, которая везла какие-то ценности Французского банка. Это была большая удача, так как машине разрешили проехать через полицейскую заставу, регулировавшую движение потока беженцев.
На машине Мишель добрался до города Брив, а оставшийся участок пути проехал на автобусе.
Прибыв в Тюль — новое местопребывание центра по изучению механики, баллистики и оружия, — Мишель сразу же увидел, что делать там нечего. Он мог бы и бездельничать, как другие сотрудники, и получать жалованье, но это ему было не по душе.
Мишель попросил предоставить ему отпуск, одолжил велосипед и отправился в Ганж, где находилась его семья. Через два дня он был уже там.
Мишель не виделся с семьей с сентября предыдущего года и был счастлив хотя бы некоторое время побыть с ней вместе.
Отдохнув несколько дней, Мишель в поисках работы отправился сначала в Безье, а затем в Лион. В Лионе он нашел работу, но заработная плата оказалась низкой, и вскоре Мишель начал искать что-нибудь получше.
Тем временем 25 июня было подписано перемирие[2]. Жизнь во Франции стала быстро возвращаться в нормальное русло, насколько это было возможно в условиях немецкой оккупации. В Париж стали возвращаться беженцы. Правительственные учреждения, которые были эвакуированы, в том числе и центр по изучению механики, баллистики и оружия, перебрались в столицу.
Мишель тоже решил вернуться. В середине июля он вместе со своей семьей прибыл в Париж и вновь поселился в квартире на Рю-де-Арен.
На следующий день он явился в центр. Директор центра встретил его радушно и предложил занять прежнюю должность.
— А на кого вы работаете? — спросил Мишель.
— На оккупационные власти, естественно.
— В этом случае ваша деятельность противоречит той, которой мы занимались раньше. Я вам благодарен, но я не приспособленец. К сожалению, я не могу принять ваше предложение.
Мишель встал, холодно поклонился и ушел.
Это был его первый конфликт с новым режимом, и он ему не понравился. Нет, Мишель отнюдь не был в восторге.