Извинение

Извинение

Случай этот произошел далеко от казармы, но уже через час о нем знало все подразделение.

А случилось вот что. Рядовой Поляков ехал в трамвае. Широкоплечий, в ладно скроенной гимнастерке с голубыми погонами и серебряными крылышками на них, Поляков стоял посредине вагона, ухватившись рукой за никелированные поручни. Он поминутно косил взглядом на затянутое вечерними сумерками окно вагона, как перед зеркалом, любуясь своим отражением, поправлял и без того ладно сидящую фуражку.

Перед трамвайной остановкой Поляков бесцеремонно оттолкнул стоящую рядом женщину, сошел на подножку вагона.

— Осторожнее, товарищ, — спокойно сказала женщина.

— Подумаешь, неженка! — презрительно усмехнулся Поляков и спрыгнул на мостовую. Но следом за солдатом вышел пожилой мужчина.

— Прошу вас, задержитесь на минутку, — мужчина преградил дорогу Полякову.

— А ты кто такой, чтоб вмешиваться? — вспылил Поляков.

— Не «ты», а «вы», — мужчина строго глянул на солдата. — Это во-первых. А во-вторых, я офицер запаса и хочу сделать вам замечание.

— Шагай-ка ты, дядя, куда тебе надо, а ко мне не приставай. Я и так в кино опаздываю...

— Поляков, как не стыдно? — укоризненно шепнул ему один из сослуживцев. — Извинись, слышишь?

— И ты в учителя метишь! — сердито ответил Поляков и зашагал к театру.

Из кино Поляков вернулся радостный, возбужденный. Щеки его горели румянцем, в глазах светились искорки смеха.

— Вы многое потеряли, — сбрасывая шинель, крикнул он товарищам. — Картина — чудо!

Но никто не ответил Полякову. Солдаты молча следили, как вешает он шинель. Поляков заметил это, настороженно спросил:

— Чего вы все молчите? Что-нибудь случилось?

— Да, — за всех ответил секретарь комсомольского бюро. — Случилась беда с одним нашим человеком. Мы думали все время, что он хороший солдат, а оказалось, наоборот...

Поляков, видимо, понял, о ком идет речь, стыдливо опустил глаза, пошел к своей койке.

— Нет, куда же ты уходишь? — остановил его секретарь. — Посиди, разговор с тобой есть...

И хотя никто в этот раз не намеревался проводить комсомольское собрание, но получилось так, что оно состоялось здесь же, в казарме, где живут солдаты. Разговор шел горячий, принципиальный. Комсомольцы прямо, открыто говорили Полякову, что он опозорил высокую честь советского воина.

Советский воин! Кровью своей, жизнью своей связан он с гражданским населением. Выходец из народа, он стоит на страже его мирного созидательного труда. Как же можно допустить даже самую маленькую бестактность в отношении к советскому гражданину, а тем более к женщине.

Поляков сидел, потупив глаза, и каждый, кто был в казарме, видел: стыдно солдату за свою ошибку, понимает он, что поступил неправильно.

Можно было бы и ограничиться этим разговором, но комсомольцы очень близко приняли к сердцу все, что произошло с их товарищем. В подразделение, где служит Поляков, недавно пришло новое пополнение. Это молодой, «необстрелянный» народ — вчерашние рабочие заводов и фабрик, колхозники, выпускники средних школ. Все они, естественно, гордятся тем, что служат в летных частях. Это хорошая гордость, и комсомольцы поддерживают ее. На открытых собраниях, по их просьбе, старшие товарищи — бывалые воины — уже много раз рассказывали новичкам о героях своей части, ее боевых походах, славных победах над врагом. Молодые воины стараются во всем подражать офицерам, и, конечно же, каждый в душе мечтает прославиться хорошим поступком, смелостью и настойчивостью, немножечко любуется сам собой, когда идет по городу в ладной гимнастерке с голубыми погонами.

И вдруг Поляков оскорбил их солдатскую гордость, запятнал честь советского летчика, которой они так дорожат. Нет, нельзя ограничиваться одним разговором в казарме. И комсомольцы, посоветовавшись с командиром части, решили сделать так.

Вечером, когда в ленинской комнате собрались все, кто был свободен от наряда, сюда пришел майор Виктор Петрович Суриков.

— Сидите, товарищи, — приветливо сказал он приподнявшимся солдатам. — Я вот тоже решил отдохнуть с вами часок после дневных хлопот. А заодно хочу спросить: правда, что один наш солдат оскорбил женщину?

— Был такой грех, — ответил секретарь комсомольского бюро. Солдаты покосились на сидящего в углу Полякова.

— Стыдить я этого товарища не стану, — майор сделал вид, что ничего не заметил. — А лучше расскажу вам по этому поводу один случай.

Было это шестнадцать лет назад, в войну. Колонна гитлеровских танков двигалась по дороге. Неожиданно над ней появились три советских бомбардировщика. Сверху летчикам отчетливо видна была вытянувшаяся цепочка тяжелых танков, идущие по обочине дороги колонны пехоты и вереница грузовых машин с прицепленными пушками.

«К Москве подтягивают силы», — решил командир звена. Он отдал приказ атаковать противника и сам ринулся на врага. Первая серия бомб обрушилась на колонну фашистов. На земле загорелись танки, взметнулись фонтаны пламени — это рвались снаряды на машинах.

Но в пылу боя летчики не заметили, как из-за леса вынырнула целая эскадрилья вражеских истребителей. Схватка была неравной и тяжелой. Советские бомбардировщики свалили на землю трех стервятников и снова легли на боевой курс, готовясь к бомбовому удару. Но вот один наш самолет задымился и, объятый пламенем, начал стремительно падать. Потом от самолета отделилась маленькая фигурка человека, тоже объятого огнем. Он, как факел, подвешенный к парашюту, быстро спускался на землю. Порыв свежего ветра подхватил парашют, наклонил его и понес в глубь села.

Огонь жег лицо и руки летчика, порой ему казалось, что вот сейчас он потеряет сознание, ударится о надвигавшиеся снизу деревья и все будет кончено. Но усилием воли он заставил себя взяться за стропы, выровнять купол парашюта. И все-таки удачно приземлиться летчик не смог. У самой земли ветер рванул парашют и бросил его на деревья.

Собрав остаток сил, летчик расстегнул лямки, спрыгнул на землю и начал кататься по снегу, стараясь сбить пламя с комбинезона.

Потом, ухватившись за ствол молодой березки, он встал на ноги, окинул взглядом лес. Кругом стояла мертвая тишина. Превозмогая страшную боль, летчик пошел вдоль опушки.

Вдруг летчик заметил мелькнувшую среди ельника фигуру. Кто это, враг или друг? Если друг, то почему он прячется? А может, это немец, выслеживающий свою добычу? Ну, нет, советского офицера не так-то просто взять в плен.

Летчик вытащил из кобуры пистолет, снял курок с предохранителя, решительно двинулся к ельнику.

— Дяденька, не стреляй, — услышал он вдруг детский голос.

— Ты кто? — спросил летчик.

— Я Коля, комсомолец, — из-за густой елки вышел на опушку мальчик в непомерно большой телогрейке и треухе. Мальчик побежал к летчику.

— Ой, как ты обгорел, — всплеснул он руками. — К доктору тебе надо... Пойдем, дяденька, — Коля взял летчика за руку. — Ну пойдем... У нас в селе есть доктор. Хороший человек, наш, советский, он тебя вылечит...

Обожженные веки летчика так болели, что он уже с трудом видел стоящего рядом мальчика, а обступившие его деревья сливались в одно темное пятно. Он взялся за плечо юноши, и они побрели к лесной сторожке. А отсюда к вечеру Коля-комсомолец переправил летчика в село Колодези.

В те дни по всей округе, как голодные волки, рыскали карательные отряды эсэсовцев и полицейских. На домах и заборах они развешивали объявления. «За укрывательство военнослужащих и партизан — расстрел».

Но какие угрозы могут остановить советского человека, если он знает, что его друг в беде? В селе Колодези советского офицера приютила колхозница Ольга Ивановна Ананьева. Она переодела воина в одежду своего мужа, тоже сражавшегося где-то на фронте с фашистами, обмыла и перевязала его раны, уложила в постель. А вечером к Ольге Ивановне ворвался пьяный полицай.

— Партизана приютила? — заорал он.

— Бог с вами, — всплеснула руками женщина. — Муж это мой.

— Ранен? — полицейский приподнял одеяло, окинул лежавшего без памяти человека подозрительным взглядом.

— Нет, обгорел он, — смело ответила Ольга Ивановна.

— Обгорел? Значит, это летчик...

— Да, боже мой, какой из него летчик? — воскликнула Ольга Ивановна. — Пастух он у меня. С детства за скотом в нашем селе ходит. А пострадал на пожаре. Как горела хата у кума после бомбежки, детишек он ихних из огня доставал, вот и не уберег себя.

Полицейский ушел. Отважная женщина в ту же ночь спрятала советского офицера в подполье и принялась лечить его. А утром в доме Ольги Ивановны поселились немецкие солдаты. Теперь женщине каждую минуту угрожала смерть, но она, казалось, и не думала о ней. За сорок километров ходила Ольга Ивановна в город, доставала медикаменты, а ночью, когда пьяные солдаты спали, тайком пробиралась в подполье, обмывала летчику раны и снова бинтовала их.

Когда офицер поправился, Ольга Ивановна сшила ему куртку, раздобыла носки, валенки, кожух, снарядила в дальнюю дорогу — к линии фронта. Перед уходом она из последних запасов муки испекла ему коржиков. Темной ночью вывела его за околицу села.

Низко поклонился офицер простой русской женщине, поцеловал ее руку и пошел в сторону фронта...

Виктор Петрович Суриков умолк. Молчали и солдаты. Каждый думал в эту минуту о простой советской женщине, жизнью своей рисковавшей для спасения воина.

— Два месяца шел офицер по родной земле, занятой врагом, — продолжал свои рассказ майор. — Женщины — наши матери и сестры — кормили его, укрывали от врага, часто спасали от смерти.

Помнится, в одном селе немцы захватили большую группу беженцев. Вместе с ними попал в лагерь и летчик, пробиравшийся в свою часть. Утром немецкий офицер выстроил на плацу всех пленников, начал «сортировать» их: кого в тюрьму, кого на работы, а кого в расход. В последнюю группу попал и летчик.

Но снова судьба в образе русской женщины пришла на выручку солдату. Ночью хозяйка дома, во дворе которого каратели устроили временный лагерь, незаметно пробралась к сараю, открыла его и вывела пленников за село...

— А скажите, товарищ майор, — тихо спросил кто-то из солдат, — тот летчик, о котором вы говорите, все-таки добрался до своей части?

— Дошел, — утвердительно кивнул головой Суриков. — Он и сейчас служит в нашей части...

— Выходит, это были вы? — спросил сидящий рядом с ним солдат.

— Да, товарищи, это случилось со мной, — вздохнул Суриков. — Много лет минуло с того времени, но и сейчас я помню о подвиге замечательной русской женщины Ольги Ивановны Ананьевой. Пишу ей письма и всегда от души благодарю за спасение жизни. А вот сегодня узнал я о том, что наш солдат, молодой еще человек, нетактично обошелся с женщиной, снова вспомнил я Ольгу Ивановну, старушку, что помогла уйти от неминуемой гибели, и решил рассказать вам обо всем. Пусть об этом подумает каждый...

Майор бросил взгляд на стенные часы.

— Засиделся я с вами, друзья. А у меня еще дел непочатый край. До свидания, товарищи...

Когда за майором закрылась дверь и солдаты стали расходиться, к командиру части подошел рядовой Поляков.

— Разрешите обратиться? — спросил он.

— Слушаю вас, — командир задержался у двери.

— Разрешите мне отлучиться в город, — попросил Поляков.

— Вы же недавно были в увольнении, — удивился командир. — А потом ваше недостойное поведение...

— Мне ненадолго... Всего на час-полтора...

— Важное дело?

— Очень важное, товарищ командир. Поеду к той женщине, попрошу извинения. Я знаю, где она живет. Товарищи, с которыми я был, проводили ее до дому, а потом дали мне ее адрес.

— Хорошо, поезжайте, — согласился командир.