Нештатная ситуация

Это самое неприятное называется «нештатная ситуация». Скафандр, в котором я находился, мягкой конструкции, сверху жесткая оболочка. На Земле мы его испытания проводили, но в барокамере максимум на высоту в 60 000 метров можно «подняться». Этого с головой хватит, чтобы в случае разгерметизации за доли секунды человека убить, но недостаточно, чтобы все жесткие характеристики скафандра проявились.

А нас в космосе от Земли отделяло 495 километров. Нас на такую орбиту, кстати, по ошибке выбросили – это на двести километров выше, чем планировалось, и атмосфера там в миллиардной степени отрицательная. Сегодня ни в одной стране мира камер, где можно было бы такой вакуум испытать, нет. Это теоретически невозможно – год надо воздух откачивать, и все равно ничего не получится, потому что из скафандра газ будет идти. Ну разве что маленькую камеру можно создать и вакуум в ней до миллиардной степени отрицательной довести – допустим, чтобы пленку испытать, работу фотокамеры или часы проверить (не все там работают – в космосе должны быть особые).

Поэтому я лишь в том поначалу удостоверился, что скафандр меня защищает – деформация его на восьмой минуте проявилась. Надо сказать, что шлюзовую камеру я открыл, подлетая к Австралии: люк чуть приотворился, и серп такой образовался – уже полный был вакуум. Смотрю: мы над этим континентом идем, а люк движется, движется вверх. Когда на сороковую, тридцатую параллель над Африкой вышли, он уже полностью был открыт – это глубокий вакуум означало.

Параллельно деформация скафандра шла: внутреннее давление – 760 мм, а снаружи, как я уже сказал, – 10 в минус 9-й степени: вот он и раздулся. Где-то восемь минут отработав, я вдруг почувствовал, что фаланги пальцев у меня из перчаток вышли, а стопы из сапог – я внутри скафандра болтался, а ведь перед этим все затянул так, что со стороны вопросительным знаком выглядел. Однако же внутренняя сила появилась, которая его распрямила, – это было опасно.

Там ни бортжурнал в руки не возьмешь, ни планшет – как говорят японцы, все в голове. Я сразу подумал: хорошо, а ведь мне перед входом фал длиной пять с половиной метров смотать надо. На нем через каждые 50 сантиметров – 25-миллиметровое кольцо, которые на замок нужно надеть. Но как это сделать? Плюс я кинокамеру должен был взять, но и, самое главное, о чем никто не говорит, я ведь в безопорном состоянии находился (зафиксировать себя мог, только упираясь в обрез шлюза ногами и руками держась). Теперь представьте, каково это – одной рукой, да еще когда пальцы из перчаток вышли, фал сматывать, и вот здесь самый критический момент был: в раздутом скафандре в узкий люк шлюза втиснуться мне не удалось, а время поджимало – кислорода-то у меня всего на тридцать минут. Не докладывая, как договаривались, на Землю, я самостоятельное решение принял – сбросить излишнее давление из скафандра. При этом я в зону закипания азота в крови попасть мог.

Если бы это случилось – все: глаза при этом проваливаются, руки и все остальное раздувается… Я между тем прикинул, что уже час на питании кислородом нахожусь и, значит, закипания быть не должно. Где-то по грани прошел, просто по грани…

Снял кинокамеру. Бросить ее невозможно было – результат всей работы. Мне, кстати, за снятое в космосе потом присудили «Пальмовую ветвь» в Каннах по номинации «Документальный фильм». Но я ее не видел. Это был 1966 год, выехать во Францию было сложно. Кто ее получил? Как она выглядит? У кого спрашивать? А у меня две телекамеры было на борту, с фокусами 65 мм. Кинокамера с 93 с пленкой 16 мм с запасом пленки на три минуты. Была еще камера «Аякс», и манипулятор был на бедре. На тренировках я ее доставал, снимал спокойно, а тут скафандр деформировался – не достаю до манипулятора… Что делать? Но вот что-то все-таки удалось снять…

Так вот, одной рукой держась, я попытался втиснуться в люк ногами. Неудачно. Да, когда мы тренировались, все это получалось, но там невесомость двадцать пять секунд длилась, я еще не успевал, как говорится, умориться, а тут пульс 150, пот катит градом, температура тела подскочила… В голове тут же схема сформировалась: надо в шлюз не ногами войти, а головой вперед, что запрещалось инструкцией.

Я к кораблю осторожно спустился (это для меня низ был), камеру втолкнул, двумя руками за внутренние леера (направляющие внутри шлюза) ухватился и внутрь себя протолкнул… Протиснулся кое-как…

Борис Евсеевич Черток потом сказал, что я надел корабль на себя. Да, так это и было. Но оказался я в шлюзе, отдышался, а мне надо еще закрыть внешний люк, мне надо проконтролировать. А перед этим я полностью фал смотал, и у меня, как у ковбоя, сбоку внушительная бухта была прикреплена. Это пять с половиной метров. У меня осталось пять минут до входа в тень, а там лампочки нет, ничего нет. И я представлял, как буду колечки надевать в тени. Они двадцать миллиметров каждое кольцо. Как я буду это делать? Я, делая это, думал, что же будет у меня, если я это сейчас не сделаю…

И тогда я развернулся в шлюзе. Это было так тяжело, я ничего не видел, температура поднялась сразу на 1,8, а если здоровое тело нагреть на два градуса – летальный исход. Я это тоже знал. Я об этом думал… И если люк не закрылся, я должен вручную закрывать люк. Поэтому я и развернулся, потому что ногами надо было войти в корабль. Отдышавшись, когда Паша уже открыл люк, я перешел в корабль. Я не потливый, но пот у меня выедал глаза. Я открыл шлем, даже не закрывая люка еще. Начал протирать перчаткой глаза, а пот снова льется. Как будто на голову кто-то воду льет. Я шесть литров воды за сутки потерял. Шесть литров! Когда мы приземлились, у меня до колена была вода.

Все… Зашел… Сел в корабль… Привет, командир. Привет.

Эксперимент с выходом в открытый космос завершен. И доложили, что «Алмаз один» и «Алмаз два» находятся на корабле, что задание выполнено.